«Ехать нам не миновать...»: И.А. Бунин накануне эмиграции из России (1919–1920)

Раздел: История журналистики

Цель данной статьи — рассказать об обстоятельствах отъезда И.А. Бунина на чужбину в начале 1920 г. Исследований на подобную тему в отечественном и зарубежном буниноведении до сих пор не было. Научная новизна работы обусловлена еще и тем, что в ней использованы доселе неизвестные документальные материалы, которые хранятся в Российском государственном военном архиве (РГВА, Москва).

Введение

Несколько лет назад пишущему эти строки довелось работать в картотеке Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ). Предметом наших разысканий были дела и отдельные до­кументы, связанные с именем И.А. Бунина. Особый интерес выз­вали карточки, отражающие «белогвардейский» — наименее изученный — период в биографии писателя. Карточки эти были заведены еще в ту пору, когда ГАРФ назывался Центральным госу­дарственным архивом Октябрьской революции и социалистиче­ского строительства СССР. В них содержались ссылки на дела, чи­слящиеся в фонде Канцелярии Штаба командующего войсками Новороссийской области (эти войска, являясь частью деникин­ских Вооруженных сил на юге России, контролировали обширную территорию, включавшую тогдашние Херсонскую губернию и Се­верную Таврию). Однако в ГАРФ таковых дел не оказалось: еще в советское время они были переданы в составе целого блока мате­риалов по истории Белого движения в Центральный государствен­ный Особый архив СССР — ныне Российский государственный военный архив (РГВА). Там-то заинтриговавшие нас и доселе не обнародованные документы и были в конце концов обнаружены. Именно они дали импульс к написанию данной статьи. В ней мы рассматриваем обстоятельства эмиграции И.А. Бунина из России не только в историко-биографическом, но и в «административно­техническом» ключе.

С уверенностью можно сказать, что исследований подобного рода на поднятую нами тему как в отечественном, так и в зарубеж­ном буниноведении до сих пор не было. Этот факт, как мы наде­емся, позволяет нашей работе претендовать на научную новизну.

Автор статьи благодарит за оказанную ему неоценимую по­мощь сотрудников ГАРФ и РГВА, а также лично С.Н. Морозова (Институт мировой литературы имени А.М. Горького Российской академии наук, ИМЛИ РАН) и Н.А. Мартынову (Москва).

«Когда и куда поедем, знает один Бог...»

Покидая в начале февраля 1920 г. Одессу в преддверии ее захва­та красными, И.А. Бунин и его (тогда еще — гражданская) жена В.Н. Муромцева верили, что они непременно вернутся в Россию. Мысль о том, что им, возможно, придется навсегда остаться на чужбине, обоим казалась дикой, неправдоподобной. Соответст­венно и свой статус беженцев, эмигрантов оба воспринимали как нечто временное, как дань своевольной, переменчивой судьбе. Тем не менее решение четы Буниных уехать за границу было взве­шенным, и в его осуществлении писатель проявил исключитель­ные последовательность и упорство.

Как видно из дневника В.Н. Муромцевой, Бунины начали по­думывать об отъезде еще в августе 1919 г., сразу после того, как де­никинцы очистили Одессу от большевиков. Однако в то время пи­сатель и его жена еще не определились, куда им отправиться — в Крым или за границу. Окончательный выбор был сделан той же осенью, когда Добровольческая армия стала терпеть поражение за поражением и под натиском красных покатилась к Черному морю. Иллюзий насчет перспектив Белого движения на юге Рос­сии у четы Буниных не было: они понимали, что полный разгром деникинских войск неминуем. Вместе с тем для них было совер­шенно очевидно, что оставаться в России нельзя: на этот раз Бу­нину не сошла бы с рук его «контрреволюционная» деятельность в качестве публициста, сотрудничавшего в антибольшевистских га­зетах Одессы (см.: Бакунцев, 2014). Поэтому, получив в ноябре 1919 г. заграничный паспорт¹, Бунин с присущей ему энергией приступил к поискам возможностей выезда за рубеж.

Однако четкого плана даже относительно того, в какую страну направиться, у Бунина не было. Вероятно, именно поэтому он по­старался заручиться поддержкой сразу нескольких консульств: ту­рецкого, болгарского, сербского, французского, британского. И все-таки среди государств, представленных этими консульства­ми, писатель и его жена отдавали предпочтение Франции, о чем свидетельствует ряд фактов. Так, в ноябре 1919 г. в одесском «фи­лиале» Отдела пропаганды Особого совещания при Главнокоман­дующем Вооруженными силами Юга России Бунину было выдано удостоверение для работы в Париже в качестве корреспондента га­зеты «Южное слово»², которую он редактировал совместно с ака­демиком Н.П. Кондаковым³. В декабре того же года Бунины, со­гласно дневниковым записям В.Н. Муромцевой, намеревались хлопотать перед командующим войсками Новороссийской обла­сти генералом Н.Н. Шиллингом⁴ о том, «чтобы он испросил раз­решение у французов, чтобы они или даром, или по пониженной цене перевезли» их во Францию⁵. Наконец, примерно тогда же

A.Н. Толстой в одном из своих парижских писем призывал Буни­ных «эвакуироваться» во Францию, в «благодатную и мирную страну, где чудесное красное вино и все, все в изобилии», суля при этом «гарантированный минимум для жизни вдвоем», выгодное сотрудничество в новообразованном журнале «Грядущая Россия» и широкомасштабное издание бунинских книг «по-русски, немец­ки и английски»⁶.

Тем не менее, при всей своей притягательности, Франция не внушала чете Буниных абсолютного доверия: несмотря на щедрые толстовские посулы, у писателя и его жены были сомнения в том, что им удастся хорошо устроиться в Париже. В качестве альтерна­тивного варианта они рассматривали Балканы. Особенно сильные колебания при выборе будущей страны пребывания испытывала

B.Н. Муромцева. 13 (26) декабря 1919 г. она записывает в своем дневнике: «Я почти отказалась от мысли ехать в Париж. И холод­но, и голодно, и, вероятно, отношение к нам будет высокомерное. Лучше Балканы»⁷. Но спустя почти две недели, 25 декабря 1919 г (7 января 1920 г.), после получения французских виз, ее мнение о Франции и Балканах диаметрально меняется: «Я снова твердо дер­жусь за парижскую ориентацию. Может быть, это легкомысленно, но внутренний голос мне говорит, что нужно ехать именно туда. Балканы пугают меня больше. Будет теснота, бестолочь, претен­зии, а это хуже голода и холода. Да и болезней не оберешься»⁸.

Но все это были не более чем отвлеченные рассуждения. В дей­ствительности же от воли Буниных мало что зависело — так же как, впрочем, и от воли всевозможных начальников, к которым они обращались за содействием. Зимой 1919—1920 гг. деникинцы стремительно отступали по всем фронтам, в Одессе оживилось большевистское подполье, ходили слухи о «внутреннем восста­нии». В такой военно-политической обстановке никто не мог га­рантировать писателю и его жене даже то, что им вообще удастся выбраться из города. Тем более что пароходы с беженцами, один за другим уходившие в те дни на Севастополь, Константинополь и Варну, были переполнены; из-за нехватки кают многим пассажи­рам предлагали размещаться в трюме, а то и прямо на палубе, чуть ли не верхом на чемоданах. Между тем путь предстоял тяжелый, многочасовой, в стужу, на промозглом ветру. Бунины считали по­добные «условия проезда» унизительными и, в ожидании более «комфортной» эвакуации (с предоставлением каюты, хотя бы и третьего класса), тянули с отъездом, рискуя упустить последнюю возможность спасения.

«Отказано в командировке.»

Как можно понять из дневниковых записей В.Н. Муромцевой за декабрь 1919 — январь 1920 гг., Бунин в ту пору был занят добы­ванием не только виз, но и денег. С просьбой о вспомоществова­нии он обращался в разные инстанции, в том числе в Отдел про­паганды, сотрудником которого формально состоял, в издательство «Русская культура», выпускавшее газету «Южное слово», в штаб командующего войсками Новороссийской области. В последнем случае для получения «субсидии» просто ходатайства было недостаточно — требовался особый предлог, и в качестве та­кового Буниным и Н.П. Кондаковым была заявлена некая «ко­мандировка», о которой В.Н. Муромцева несколько раз упоминает в своем дневнике. Правда, эти упоминания не дают ни малейшего представления о том, кем, куда и с какой целью рассчитывали быть «командированными» академик по разряду изящной слове­сности и академик-искусствовед.

И все-таки «направляющую организацию» с большой долей уверенности вычислить можно. По всей видимости, ею был Ново­российский (ныне — Одесский) университет. Сделать такой вывод позволяет тот факт, что посредником и официальным ходатаем в этом деле выступал ректор Новороссийского университета и од­новременно исполняющий обязанности попечителя Одесского учебного округа А.Д. Билимович⁹. Именно за его подписью бумаги о  «командировке» двух академиков были направлены генералу Н.Н. Шиллингу и в штаб французского командования, в чьем ве­дении находилась эвакуация беженцев из Одессы (без согласия со­юзников ни один человек не мог покинуть город — во всяком слу­чае, по морю). Содержание этих бумаг неизвестно, но можно предположить, что Бунин и Н.П. Кондаков значились в них как преподаватели Новороссийского университета.

В отношении Н.П. Кондакова это было вполне справедливо, поскольку в 1918—1919 гг. он «в качестве приват-доцента Новорос­сийского университета читал лекции по истории русской иконо­писи и итальянской живописи эпохи Возрождения» (Тункина (вступ. ст.), 2002, с. 74). Много лет спустя Б.В. Варнеке¹⁰, один из учеников Н.П. Кондакова, вспоминал, что ректор университета А.Д. Билимович «очень живо интересовался искусством и окру­жил Н<икодима> П<авловича> полным вниманием, устроив ему, как академику, повышенную оплату лекций.» (Варнеке, 2002, 91). Скорее всего, именно Н.П. Кондаков уговорил А.Д. Билимовича помочь с оформлением «командировки».

Что же касается Бунина, то его связь с Новороссийским уни­верситетом выражалась только в том, что осенью 1919 г. он дважды прочел в Большой химической аудитории свою публичную лек­цию «Великий дурман», фрагменты которой впоследствии были напечатаны в газетах «Южное слово» и «Родное слово» (см.: Бакунцев, 2011). Писатель вообще никогда не пытался воспользо­ваться принадлежавшим ему, как почетному академику Россий­ской академии наук, правом «занять профессорскую кафедру в любом европейском университете»¹¹.

Помимо перечисленных здесь должностных лиц, к делу о «ко­мандировке» двух академиков некоторое касательство имел также В.В. Брянский¹² — сын московских приятелей В.Н. Муромцевой, офицер, занимавший некий (по-видимому, высокий — «начальник по гражданскому управлению») пост при штабе генерала Н.Н. Шиллинга. Собственно, он и познакомил Бунина с команду­ющим войсками Новороссийской области¹³. В.В. Брянский, кото­рого В.Н. Муромцева в своем дневнике называет просто «Воля» (так было принято в его семье и ближайшем окружении), обещал свое содействие в случае затруднений.

Насколько серьезны и оправданны были надежды двух акаде­миков на осуществление их затеи, сказать трудно: дневниковые записи В.Н. Муромцевой позволяют судить лишь о ее собствен­ном отношении к истории с «командировкой».

С самого начала В.Н. Муромцева сомневалась в успехе: она не верила, что те, от кого зависел исход дела, будучи приверженцами ультраправых идей, действительно станут помогать своим полити­ческим оппонентам, каковыми для них были внепартийные госу­дарственники-центристы Бунин и Н.П. Кондаков. Ее недоверие и неприязнь к А.Д. Билимовичу, Н.Н. Шиллингу и даже «Воле» Брянскому¹⁴ усугублялись тем, что все они в той или иной мере были близки к редакции монархистско-националистической газе­ты «Единая Русь», которая время от времени ополчалась на бунинско-кондаковское «Южное слово», браня его за «чрезмерный» ли­берализм.

Опасения В.Н. Муромцевой за судьбу «командировки» двух академиков наиболее полно и недвусмысленно отражены в стро­ках ее дневника, датированных 17 (30) декабря 1919 г.: «Была на приеме у Билимовича. <.> Он актер. Стоял навытяжку, ни один мускул лица не дрогнул во время приема. <.> Меня принял стоя. Я пробыла у него минуты две. Он прочел письмо Яна¹⁵ и сказал, что будет в 3 часа у Кондакова. Вопрос шел о том, отправлена ли бумага французам, относительно проезда на пароходе и относи­тельно ассигновки на командировку. Мне показалось, что дело безнадежно. <.>

В 3 часа я была у Кондакова. Билимович сказал, что не знает о судьбе поданной бумаги. Я предложила, что съезжу к Брянскому. <.> Билимович предложил довезти меня. И чем мы дальше еха­ли, тем он становился все любезнее.

В приемной Брянского я прождала с полчаса. <.> Наконец я была принята. <.> Бумага уже послана французам, но прямо в Константинополь к де-Франси. Относительно ассигновок нет ни­какой надежды. Будто бы нет ни романовских, ни думских. Я ду­маю, что они просто не хотят посылать ни Кондакова, ни Яна, ибо они с нами не единомышленники, — все они из “Единой Руси”, а “Южное слово” только терпят. Им и Россию хочется превратить в “Единую Русь”, а не в Великую Россию. Вот в чем трагедия»¹⁶.

Была ли В.Н. Муромцева права в своих подозрениях — неиз­вестно. Но, так или иначе, в начале января 1920 г. Бунину и Н.П. Кондакову в «командировке» и ее «субсидировании» было официально отказано. Не дали писателю денег и в Отделе пропа­ганды.

Эти два обстоятельства, наряду с событиями на фронте и мно­гочисленными примерами всяческой низости в тылу, существенно повлияли на отношение Бунина не только к конкретным долж­ностным лицам, с которыми ему пришлось иметь дело, но и ко всей Добровольческой армии. Еще сравнительно недавно поистине очарованный ею, любовавшийся бравым видом и дисциплини­рованностью белого воинства, польщенный тем, что ему, как ре­дактору «Южного слова», власти предоставили автомобиль «с национальным флагом» и водитель-офицер козырял ему со слова­ми: «Ваше превосходительство»¹⁷, произнесший в честь генерала А.И. Деникина, когда тот в сентябре 1919 г. посетил Одессу, во­сторженную (хотя и очень краткую) речь, — Бунин отныне, чувст­вуя себя оскорбленным, отмежевывался от добровольцев и гово­рил о них без прежнего упоения.

«Миссия, предполагаемая в Сербию и Болгарию.»

12 (25) января 1920 г. официальный дипломатический предста­витель генерала А.И. Деникина в Софии А.М. Петряев¹⁸ телеграм­мой, составленной по-французски, сообщал генералу Н.Н. Шил­лингу: «Болгарское правительство может принять до восьми тысяч беженцев и разместить их в провинции. Консул Тухолка¹⁹ прини­мает участие в специальном комитете, образованном для оказания помощи беженцам. Французское командование выказывает весь­ма деятельное участие. Прошу направлять беженцев группами, ор­ганизованными согласно Вашему усмотрению, снабженными ме­дицинской помощью, и указывать время выезда пассажиров.

“Витязь”, имея <санитарный патент>, указывающий на случаи холеры в Одессе²⁰, задержан санитарными властями в обязатель­ном карантине в Варне»²¹.

Скорее всего, в тот же день копии этой телеграммы, уже в пере­воде на русский язык, были вручены начальнику военных сообще­ний и ректору Новороссийского университета. В обоих случаях документ сопровождался запиской дежурного генерала в штабе войск Новороссийской области И.И. Ветвеницкого²², который просил адресатов «наметить мероприятия по перевозке беженцев в Болгарию, чтобы под видом беженцев не уехали буржуи»²³.

Столь странная на первый взгляд просьба объясняется тем, что под беженцами в первую очередь подразумевались настоящие жертвы Гражданской войны: больные, раненые, инвалиды; затем — все остальные, кто не обладал капиталами и не мог постоять за себя с оружием в руках.

Между тем к 12 (25) января 1920 г. переброска беженцев из Одессы уже шла полным ходом. Поначалу их переправляли не­большими группами, но очень скоро «группы» численно выросли настолько, что, как отмечалось выше, на пароходах не хватало мест. Именно так было, например, с упомянутым в телеграмме А.М. Петряева «Витязем», на который, по словам В.Н. Муромце­вой, «хотели втиснуть» Бунина и Н.П. Кондакова и который поки­нул одесский рейд предположительно 24 декабря 1919 г. (6 января 1920 г.)²⁴.

Ко времени получения петряевской депеши были «намечены» и кое-какие «мероприятия по перевозке беженцев». Одним из та­ких «мероприятий» было образование «миссии, предполагаемой в Сербию и Болгарию для освещения вопросов, связанных с прие­мом в означенные страны беженцев»²⁵. Правда, не совсем ясно, какой смысл вкладывали в подобную формулировку «отцы-осно­ватели» миссии, имена которых, кстати, неизвестны — как и кон­кретная дата ее образования. Вообще, на наш взгляд, эта миссия с самого начала была чистой воды фикцией, и выдумали ее лишь для того, чтобы замаскировать истинную цель — эмиграцию из России. Впрочем, то же самое можно сказать и о злополучной «ко­мандировке» Бунина и Н.П. Кондакова.

Как бы то ни было, 7 (20) января 1920 г. беженская миссия на Балканы формально уже существовала, и к ее организации прямое отношение опять-таки имел Новороссийский университет. На это указывают бумаги, которые в тот день А.Д. Билимович подал на имя начальника штаба войск в Новороссийской области генерала В.В. Чернавина²⁶ и которые представляли собой список членов миссии и прошение выдать им от имени «главноначальствующего Новороссийской области» специальные удостоверения. Согласно списку, миссия состояла из двух групп — сербской и болгарской. Причем в составе сербской группы, включавшей 10 человек (в от­личие от болгарской, в которую вошли только двое), под № 4 зна­чился «акад<емик> И.А. Бунин»²⁷.

Как и почему он оказался в «списке А.Д. Билимовича» — мы не знаем. Об этом ничего не говорится ни в документах, имеющих отношение к балканской миссии и хранящихся ныне в РГВА, ни в дневнике В.Н. Муромцевой, ни в свидетельствах самого писателя, если только не считать таковыми строки в его очерке «Гегель, фрак, метель» (1950): «Я имел официальное поручение устно осве­домить нашего посла в Белграде о положении наших дел и на фронте и в тылу Одесской области, должен был поэтому посетить и Белград.»²⁸. Однако расценивать эти слова как объяснение при­сутствия имени Бунина в «списке А.Д. Билимовича» неразумно: ведь из записей В.Н Муромцевой явствует, что ее мужа миссия фа­тально чем-то не устраивала и что у него то и дело возникало же­лание уклониться от участия в ней.

«Вчера Ян уже совсем решил отказаться от миссии и ехать на свои крохи в третьем классе, — пишет В.Н. Муромцева 6 (19) янва­ря 1920 г. (т.е. за день до того, как А.Д. Билимович отправил в штаб командующего свои бумаги), — а сегодня звонил Бельговский²⁹ и сообщил, что хотят “разбить миссию на части”: в первую — митро­полита Платона³⁰, Кондакова, Яна, Шабельского³¹, адъютанта сербского короля и Лопуховского³². Это меняет дело. Интересно участвовать в миссии вместе с Платоном»³³. Не совсем ясно, чье мнение о перспективах «участвовать в миссии» с митрополитом Херсонским и Одесским Платоном высказывала В.Н. Му­ромцева — только свое собственное или же единодушное с Буни­ным, — но, в любом случае, сведения о «кадровом составе» серб­ской группы, которые им сообщил по телефону журналист К.П. Бельговский, были не вполне верны. В действительности, со­гласно «списку А.Д. Билимовича», в эту группу, наряду с Буни­ным, Н.П. Кондаковым, К.П. Бельговским, ротмистром К.Н. Шабельским³⁴, входили профессора Новороссийского университета Д.П. Кишенский³⁵, П.М. Богаевский³⁶, В.В. Завьялов³⁷, русский консул в Варне С.В. Тухолка³⁸, врач В.В. Завьялов³⁹ и П.В. Моги­левская⁴⁰. Вероятно, с кем-то из них Бунин не нашел общего язы­ка — иначе трудно понять, почему 21 января (3 февраля) 1920 г. в дневнике его жены появилась запись: «Ян все терпит до Белграда. Но там он откажется от миссии и от всяких сношений с этими господами.»⁴¹.

Возможно, причиной бунинских неладов с «этими господами» опять, как в истории с неудавшейся «командировкой», были поли­тические разногласия. Дело в том, что, по крайней мере, один из основных членов миссии — профессор П.М. Богаевский, подобно А.Д. Билимовичу, сотрудничал в ненавистной чете Буниных «Еди­ной Руси». Остальные же (разумеется, за исключением Н.П. Кон­дакова и К.П. Бельговского, которого Бунин переманил в «Южное слово» из другой одесской газеты — «Сын Отечества») могли быть его единомышленниками. Кроме того, как указывает В.Н. Муром­цева, сумма, назначенная для выдачи участникам миссии, была столь мала, что Бунин, несмотря на острую нужду в деньгах, из гордости не стал ее принимать.

Так или иначе, 17 (30) января 1920 г. в штабе командующего войсками Новороссийской области Бунину было выписано удо­стоверение следующего содержания: «Настоящим удостоверяется, что предъявитель сего акад<емик> И.А. Бунин является действи­тельным членом миссии, предполагаемой к отправке в Сербию и Болгарию для освещения вопросов, связанных с приемом в озна­ченные страны беженцев.

Генерального штаба генерал-майор Чернавин

Дежурный генерал, генерал-майор Ветвеницкий»⁴².

Пополнил ли писатель этим документом свою «коллекцию» удостоверений «на все случаи жизни», неизвестно: в РГВА хранит­ся не только его явная (неподписанная) копия, датированная к тому же 18 (31) января 1920 г.⁴³, но и столь же несомненный ориги­нал (впрочем, не исключено, что это попросту второй экземпляр оригинала).

Заключение

Как пишет современный сербский историк-эмигрантолог М. Йованович, в течение января 1920 г. «в Болгарию через порт Варна было эвакуировано 2 500 человек <.>. К концу января пер­вые группы беженцев появились и в Югославии. Они перебра­сывались через греческий порт Салоники и дальше поездом че­рез Гевгели» (Йованович, 2005, с. 88). Но был еще один путь — через Константинополь. Именно этим путем 26 января (8 февра­ля) 1920 г. на борту французского парохода «Спарта» Бунины от­правились в изгнание, деля «крохотную каютку» с Н.П. Кондако­вым и его помощницей Е.Н. Яценко⁴⁴. Остальные члены бал­канской миссии, по-видимому, эвакуировались на других парохо­дах. Во всяком случае, у В.Н. Муромцевой среди пассажиров «Спарты» они не упоминаются.

По иронии судьбы, перед тем как попасть в «благодатную и мирную» Францию, чете Буниных предстояло больше месяца про­вести на Балканах⁴⁵.

Накануне отъезда, 20 января (2 февраля) 1920 г., жена писателя с горечью отметила в дневнике: «На сердце очень тяжело. Итак, мы становимся эмигрантами. И на сколько лет? Рухнули все наши надежды.»⁴⁶.

Примечания

¹ Данный документ хранится в бунинской коллекции Русского архива Лидсского университета (LRA. MS. 1066/1253). Сведения предоставлены старшим на­учным сотрудником ИМЛИ РАН С.Н. Морозовым.

² Данный документ хранится там же (LRA. MS. 1066/1252). Сведения пре­доставлены старшим научным сотрудником ИМЛИ РАН С.Н. Морозовым. От­дел пропаганды Особого совещания при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России был создан в 1918 г. генералом А.И. Деникиным как Осве­домительное агентство, или попросту Осваг, на базе осведомительного агита­ционного отделения дипломатического отдела при генерале М.В. Алексееве. Однако даже после реструктуризации Освага и переименования его в Отдел пропаганды в феврале 1919 г. старое название продолжало использоваться — очевидно, по привычке и для простоты. Подробнее об Отделе пропаганды см.: Дроздов А. Интеллигенция на Дону // Архив русской революции. Берлин, 1921. Т. 2. С. 45—58; Соколов К.Н. Правление генерала Деникина. М.; Жуковский, 2007; Жирков Г.В. Журналистика двух Россий: 1917—1920 гг.: Учеб. пособие. СПб., 1999.

³ Кондаков Никодим Павлович (1844—1925) — историк византийского и древ­нерусского искусства, археолог, культуролог; ординарный академик Петербург­ской академии наук (1898), действительный член Петербургской академии худо­жеств (1893) и Болгарской академии наук (1920), действительный иностранный член Чешской академии наук, литературы и художеств (1898), член-корреспон­дент Сербской королевской академии наук (1901), «почетный и действительный член многих русских и иностранных университетов, институтов, научных об­ществ, комиссий и пр.» (Тункина (вступ. ст.), 2002, с. 72—73]. В эмиграции — про­фессор Софийского (1920—1922) и пражского Карлова (1922—1925) университе­тов. В Праге последователями ученого после его смерти был создан исследовательский центр «Seminarium Kondakovianum», ставший с 1931 г. Архео­логическим институтом им. Н.П. Кондакова.

⁴ Шиллинг Николай Николаевич (1870—1946) — военачальник, генерал-лей­тенант, участник Первой мировой и Гражданской войн. Именно его части — войска Новороссийской области — в августе 1919 г. освободили Одессу от кра­сных. Однако зимой 1919—1920 гг. Н.Н. Шиллинг не сумел организовать должную оборону города, вследствие чего при приближении передовых отрядов Г.И. Котовского в начале февраля 1920 г. последняя эвакуация беженцев из Одессы превратилась в паническое бегство. По свидетельствам очевидцев, в го­роде и порту царил хаос. Генерал Н.Н. Шиллинг со своим штабом покинул Одессу одним из первых, передав командование остатками своих войск (факти­чески — горстками офицеров) полковнику А.А. Стесселю (см.: Я. Сдача Одессы (Беседа с беженцами) // Еврейская трибуна (Париж). 1920. 19 марта. № 12. С. 4—6; Терещенко С. Эвакуация Одессы (Январь 1920 г.) // Русское время (Па­риж). 1926. 11 февр. № 203. С. 2—3; Косичев В. Одесса в январе 1920 года: Из воспоминаний белого матроса // Молва (Варшава). 1933. 28 мая. № 121. С. 3; Шульгин В.В. 1920 год // Белое дело: Избранные произведения: В 16 кн. М., 2003. Кн. 10: Бредовский поход. С. 248—256; Штейнман Ф. Отступление от Одессы // Там же. С. 317). Впоследствии, уже в Крыму, генерал Н.Н. Шиллинг, отчисленный в распоряжение Главнокомандующего Русской армии генерала П.Н. Врангеля, был отдан под суд за ненадлежащее исполнение своих обязан­ностей в качестве командующего войсками Новороссийской области. Суд при­говорил его к расстрелу, но затем приговор почему-то был отменен. В 1920 г. эмигрировал в Чехословакию.

⁵ Устами Буниных: Дневники И.А. и В.Н. Буниных и другие архивные мате­риалы. В 2 т. / под ред. М.Э. Грин; вступит. ст. Ю.В. Мальцева. М., 2004. Т. 1. С. 264—265.

⁶ Цит. по: Бунин И.А. Собр. соч. В 8 т. / сост., вступит. ст., подгот. текста, при­меч. А.К. Бабореко. М., 2000. Т. 8. С. 317.

⁷ Устами Буниных. Т. 1. С. 267.

⁸ Там же. С. 270.

⁹ Билимович Антон Дмитриевич (1879—1970) — ученый-математик, профес­сор Новороссийского университета в Одессе. В 1917—1920 гг. — его ректор, а также исполняющий обязанности попечителя Одесского учебного округа. Эмигрировал в 1920 г. в Югославию. Профессор Белградского университета, действительный член Сербской академии наук и искусств (1936). Один из осно­вателей Российского академического кружка в Югославии, Математического института Сербской академии наук и искусств, Югославского общества меха­ников.

¹⁰ Варнеке Борис Васильевич (1874—1944) — ученый-латинист, историк театра и театральный критик; заслуженный деятель науки Украинской ССР (1941). Во время Великой Отечественной войны, оставшись в оккупированной Одессе, читал лекции в открытом румынами Румынском королевском университете Транснистрии и фор­мально состоял в Институте антикоммунистической пропаганды. В 1944 г. был аре­стован и обвинен в измене Родине. Умер в Киеве, в больнице при областной тюрь­ме. Реабилитирован «за недоказанностью предъявленного обвинения» в 1955 г

¹¹ Федоров А. Злоключения Бунина в Болгарии (Письмо из Софии) // Сегодня (Рига). 1933. 24 нояб. № 325. С. 2.

¹² Брянский Всеволод Викторович (1890—1948) — участник Белого движения, религиозный деятель, церковнослужитель. В 1914—1917 гг. — секретарь москов­ского градоначальника (см. его «Записки» об этом периоде: http://www.rp-net.ru/book/archival_materials/briansky.php). Эмигрировал в 1920 г. во Францию. В 1936—1947 гг. был казначеем прихода храма Христа Спасителя в Аньере (под Парижем).

¹³ В тот день, 17 (30) августа 1919 г., в Спасо-Преображенском кафедральном соборе Одессы служили панихиду по вождям Добровольческой армии — генера­лам Л.Г. Корнилову, М.В. Алексееву и С.Л. Маркову, — затем состоялся военный парад на Соборной площади. Н.Н. Шиллинг показался Бунину похожим «на нем­ца: “как встал, так и простоял, не двигаясь, все богослужение”» (Устами Буниных. Т. 1. С. 254).

¹⁴ Многое настораживало и даже ужасало жену Бунина в этом молодом чело­веке — в частности, его легкомыслие, несообразное должности, которую он зани­мал, отсутствие «государственного понимания», антисемитизм, но в особеннос­ти — полное безразличие к человеческой жизни: во время одного из своих визитов к Буниным он говорил о казнях «совершенно спокойно, как будто о том, что сви­нью к праздникам режут» (Там же. С. 260).

¹⁵ Так В.Н. Муромцева называла мужа с самого начала их совместной жизни.

¹⁶ Устами Буниных. Т. 1. С. 268.

¹⁷ Членам Императорской Академии наук, даже почетным, как Бунин, по Та­бели о рангах присваивался чин тайного советника, который соответствовал во­инскому званию генерал-лейтенанта.

¹⁸ Петряев Александр Михайлович (1875—1933) — дипломат, полиглот, участ­ник Белого движения. В 1917 г. товарищ министра внутренних дел при Временном правительстве. В 1919 г. помощник начальника управления по делам вероиспове­даний Особого совещания при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России. В 1920—1922 гг. официальный дипломатический представитель А.И. Де­никина и П.Н. Врангеля в Болгарии. С 1923 г. жил в Белграде, служил в Мини­стерстве иностранных дел Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (Югосла­вии).

¹⁹ Тухолка Сергей Владимирович (1874—1954) — дипломат, переводчик, ок­культист. В 1912—1920 гг. был русским консулом в Варне. В эмиграции жил в Кон­стантинополе, затем в Париже.

²⁰ Эпидемии холеры фиксировались в Одессе регулярно. Например, 27 ав­густа (9 сентября) 1919 г. информационное издание Отдела пропаганды «Изве­стия “Освага”» сообщало: «Холерная эпидемия в последние дни, вследствие возобновившегося усиленного привоза фруктов и особенно дынь и арбузов, значительно усилилась. За вчерашний день статистическим бюро установлено 208 подозрительных по холере <sic!> заболеваний» (ГАРФ. Ф. Р-440. Оп. 1. Д. 10. Л. 18).

²¹ РГВА. Ф. 39660. Оп. 1. Д. 386. Л. 74 об. Оригинал на французском языке — л. 72—73. Содержание этой телеграммы и дата ее отправки вынуждают усомниться в правильности некоторых фактических данных, приведенных в книге современ­ного сербского историка-эмигрантолога М. Йовановича «Русская эмиграция на Балканах: 1920—1940» (М., 2005). Исследователь, в частности, утверждает, что пра­вительство Болгарии объявило о решении принять 8 тыс. русских беженцев лишь 9 февраля 1920 г., «тем самым подтвердив неофициальное соглашение от 29 янва­ря» (Йованович, 2005, с. 87].

²² Ветвеницкий Иван Иванович (1862—1942) — военачальник, генерал-майор, участник Первой мировой и Гражданской войн. В Добровольческой армии с 1917 г В 1918—1919 гг. был дежурным генералом в штабе, затем начальником штаба Крым­ско-Азовского корпуса. В 1919—1920 гг. дежурный генерал в штабе войск Новорос­сийской области. Эмигрировал в 1920 г. в Болгарию, затем во Францию, где был ви­це-председателем Союза российских кадетских корпусов, одним из устроителей Булонь-Бийанкурского прихода, участвовал в деятельности Сергиевского подворья в Париже.

²³ РГВА. Ф. 39660. Оп. 1. Д. 386. Л. 74.

²⁴ См.: Устами Буниных. Т. 1. С. 270.

²⁵ РГВА. Ф. 39660. Оп. 1. Д. 386. Л. 75.

²⁶ Чернавин Виктор Васильевич (1877—1956) — военачальник, генерал-майор Генерального штаба Российской империи, участник Белого движения на юге Рос­сии, в 1919—1920 гг. начальник штаба командующего войсками Новороссийской об­ласти. Фамилия генерала В.В. Чернавина дважды упоминается в дневнике В.Н. Му­ромцевой — правда, оба раза с небольшими искажениями: Чернявин и Чернявский. Буниных с генералом познакомил «Воля» Брянский. На В.Н. Муромцеву генерал В.В. Чернавин произвел впечатление «человека приятного, но твердого» (Устами Буниных. Т. 1. С. 260). А вот одесские знакомые Буниных Туган-Барановские счита­ли, что и командующий войсками Новороссийской области, и его начальник шта­ба — «бесчестные люди, оба подкуплены» (Там же. С. 271). Эмигрировал в 1920 г. в Чехословакию. В 1928—1938 гг. сотрудник Русского заграничного исторического ар­хива в Праге. В 1938—1939 и 1947—1951 гг. член президиума «Успенского Братства для погребения православных русских граждан и для охраны и содержания в поряд­ке их могил в Чехословакии».

²⁷ РГВА. Ф. 39660. Оп. 1. Д. 386. Л. 77.

²⁸ Бунин И.А. Собр. соч. Т. 8. С. 332.

²⁹ Бельговский Константин Павлович (1895 — после 1945) — журналист. В Одес­се перед эмиграцией работал в газете «Сын Отечества», печатался в «Южном слове». Эмигрировал в 1920 г. в Чехословакию. В «нобелевские дни» Бунина в 1933 г. опу­бликовал в рижской газете «Сегодня» очерк о своем знакомстве с писателем осенью 1919 г. и о совместно проделанном с ним пути в эмиграцию (Бельговский К. С Буни­ным от Одессы до Вены // Сегодня (Рига). 1933. 10 дек. № 341. С. 3).

³⁰ Платон (в миру — Рождественский Порфирий Федорович, 1866—1934) — ре­лигиозный деятель, священнослужитель. В 1918—1920 гг. — митрополит Херсон­ский и Одесский. В 1920 г. эмигрировал в Грецию, затем в США. С 1922 г. возгла­вил Северо-Американскую епархию; был инициатором ее обособления от Московской патриархии, за что, по требованию патриарха Тихона, был предан ар­хиерейскому суду с запрещением в священнослужении. Запрет был снят посмер­тно в 1946 г. патриархом Алексием I.

³¹ Шабельский Константин Николаевич (1890—1941) — участник Первой миро­вой и Гражданской войн, белый офицер, ротмистр. До революции — предводитель дворянства в Уфимской губернии. В 1920 г. эмигрировал в Югославию. В 1941 г. убит югославскими коммунистами.

³² Возможно, имеется в виду журналист Лопуховский Александр Яковлевич (1878—?). В дневнике В.Н. Муромцевой, в записях за тот же период, встречается также фамилия Лопухов (см.: Устами Буниных. Т. 1. С. 271). Не исключено, что в обоих случаях речь шла об одном и том же человеке.

³³ Там же. С. 273.

³⁴ В «списке А.Д. Билимовича» К.Н. Шабельский обозначен как «политиче­ский представитель» миссии, но при этом ошибочно назван капитаном.

³⁵ Кишенский Дмитрий Павлович (1858—1933) — ученый-медик, патологоана­том, профессор кафедры патологической анатомии Новороссийского университе­та, в 1913—1917 гг. его ректор. В 1920 г. эмигрировал в Чехословакию. Работал в Праге председателем медицинской комиссии при Комитете по обеспечению об­разования российских студентов. В «списке А.Д. Билимовича» значился председа­телем миссии.

³⁶ Богаевский Петр Михайлович (1866—1929) — юрист, историк, этнограф. Профессор Томского, Киевского и Новороссийского университетов. Эмигриро­вал в 1920 г. в Болгарию, где основал русский «Свободный университет», возгла­вил кафедру международного права в Софийском университете и Ближневосточ­ный институт.

³⁷ Завьялов Василий Васильевич (1873—1930) — ученый-физиолог, педагог. Профессор Новороссийского университета, заведующий кафедрой Одесских выс­ших женских курсов. Эмигрировал в 1920 г. в Болгарию, где возглавил кафедру физиологии и физиологической химии Софийского университета.

³⁸ Непонятно, почему С.В. Тухолка был указан среди членов именно сербской группы. Тем более что, согласно одной из дневниковых записей В.Н. Муромце­вой, он отбыл в Болгарию еще 24 декабря 1919 г. / 6 января 1920 г. (см.: Устами Бу­ниных. Т. 1. С. 270).

³⁹ Завьялов Всеволод Васильевич (1895—1965) — врач, участник Первой миро­вой войны, сын профессора В.В. Завьялова. Эмигрировал в 1920 г. в Болгарию. В 1922—1932 гг. ассистент кафедры физиологии и физиологической химии Со­фийского университета. Занимался также частной практикой. В 1947—1951 гг. до­цент, заведующий кафедрой физиологии на медицинском факультете Пловдивского университета.

⁴⁰ Могилевская (урожденная Шульгина) Павла Витальевна (1865—1945) — се­стра общественно-политического деятеля В.В. Шульгина (1878—1976). В 1913— 1919 гг. они вместе издавали газету «Киевлянин». Эмигрировала в 1920 г. в Югос­лавию, где служила чиновницей государственной статистики. В «списке А.Д. Билимовича» обозначена как «казначей».

⁴¹ Устами Буниных. Т. 1. С. 276.

⁴² РГВА. Ф. 39660. Оп. 1. Д. 397. Л. 161. Такие же удостоверения были подго­товлены и для других членов балканской миссии.

⁴³ Там же. Д. 386. Л. 82.

⁴⁴ Яценко Екатерина Николаевна (1888 — после 1938) — выпускница Высших женских курсов, ученица Н.П. Кондакова (с 1915 г.); в 1917 г. «покинула Петрог­рад вместе с учителем и находилась рядом до конца его дней, всячески заботясь об ученом» (Мир Кондакова, 2004, с. 89].

⁴⁵ Подробнее об этом см.: Бунин И.А. Собр. соч. Т. 8. С. 331—334; Федоров А. Злоключения Бунина в Болгарии. С. 2; Бельговский К. С Буниным от Одессы до Вены. С. 3.

⁴⁶ Устами Буниных. Т. 1. С. 276.

Библиография

Бакунцев А.В. Лекция И.А. Бунина «Великий дурман» и ее роль в лич­ной и творческой судьбе писателя // Ежегодник Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына, 2011 / отв. ред. Н.Ф. Гриценко. М., 2011. С.  17—44.

Бакунцев А.В. И.А. Бунин на страницах одесской печати в годы Гражданской войны // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2014. № 5. С. 55—71.

Варнеке Б.В. Материалы для биографии Н.П. Кондакова / публ., вступ. ст. И.В. Тункиной // Диаспора: Новые материалы. Париж; СПб, 2002, Вып. 4. С. 72—152.

Йованович М. Русская эмиграция на Балканах: 1920—1940 / пер. с сербск. А.Ю. Тимофеева; науч. ред. А.В. Громова-Колли, Е.В. Михайлова. М., 2005.

Мир Кондакова: Публикации. Статьи. Каталог выставки / сост. И.Л. Кызласова. М., 2004.

Поступила в редакцию 14.02.2017