Дискурс политического комментария в технологии ведения информационных войн (на примере отражения грузино-осетинского конфликта в российских и англоязычных СМИ)

Скачать статью
Семкин М.А.

аспирант кафедры лингвистики и межкультурной коммуникации Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина, г. Рязань, Россия

e-mail: maxsiomkin@mail.ru

Раздел: Язык СМИ

Настоящая статья ставит целью изучение лингвистических способов информационного воздействия на общественное мнение во время военных конфликтов. Отмечается, что информационное противостояние — это направленное воздействие на целевую аудиторию с помощью текстов, в которых интерпретация одних и тех же событий прямо противоположна. Анализируются методы и приемы информационной войны, сопровождавшие военные действия 2008 года в Южной Осетии. В предлагаемой работе анализ политического дискурса строится на использовании потенциала лингвистики с привлечением методологии смежных наук.

Ключевые слова: дискурс, политический комментарий, массовая коммуникация, манипуляция сознанием

Для «информационной цивилизации» проблематика речевого воздействия СМИ на сознание человека в контексте вооруженных межгосударственных конфликтов является актуальной и востребо­ванной в силу ряда причин. Современный мир нестабилен: в раз­ных его регионах идут локальные войны, получающие неодно­значное освещение в СМИ. Становится очевидным, что наряду с военными действиями осуществляется информационное противо­борство, которое является не только неотъемлемой частью воени­зированного конфликта, но по причиняемому ущербу может быть сопоставимо с боевыми операциями. Существенно важным явля­ется то обстоятельство, что если театр военных действий локально ограничен, то информационное противодействие рассчитано не только на противоборствующие стороны, но и благодаря техниче­ским возможностям современных СМИ на самые широкие круги мировой общественности.

Исход противостояния интересов в современном мире в значи­тельной степени определяется эффективностью технологий веде­ния информационной борьбы (войны), что объясняется тем, что, живя в обществе, человек мыслит и действует во многом на основе предпосылок и представлений, ценностей, взглядов и мнений, на­стойчиво внушаемых ему средствами массовой информации. Если реальная война предполагает захват и контроль физических объек­тов противника, то информационная война нацелена на управле­ние сознанием, установками и действиями широких масс людей. Согласно Г.Г. Почепцову, информационная война — это коммуни­кативная технология воздействия на массовое сознание с целью внесения изменений в когнитивную, а затем и в поведенческую структуру человека (Почепцов, 2000a).

В лингвистическом понимании любая коммуникативная техно­логия основывается прежде всего на слове, предложении, тексте. Иными словами, информационная война — это направленное воздействие на целевую аудиторию с помощью текстов, в которых интерпретация одних и тех же событий прямо противоположна.

Как известно, дискурс — та среда, в которую помещается текст1. С нашей точки зрения, дискурс политического комментария за­служивает специального рассмотрения, поскольку предполагает возможность субъективной интерпретации событий, существенно отличающейся от объективной картины происходящего, что ведет к существенному расхождению между текстом как таковым и его дискурсивной направленностью. На этом, собственно, и строится тенденциозное освещение и комментирование событий. Следова­тельно, важно понять языковые механизмы ведения информаци­онных войн и уметь противодействовать их манипулятивному воз­действию.

Изучаемое нами явление многоаспектно и для более адекватного описания требует привлечения данных разных наук. В частности, анализ информационной сферы требует привлечения понятийно­го аппарата социолингвистики и теории массовых коммуникаций.

Анализ контента показывает, что одним из важнейших приемов ведения информационной войны является тенденциозно направ­ленный подбор информации, позволяющий решать такие задачи, как фокусировка общественного внимания (agenda setting process (Lippmann, 1997; McCombs et al., 1997)), создание информационных барьеров (gatekeeping (Lewin, 1947)), формирование у общественности опреде­ленного представления о событиях (spin-doctoring (Почепцов, 1999)). В работах Г.Г. Почепцова прием целенаправленного подбора ин­формации описывается как размещение объекта в информацион­ном поле нужной стороной и в нужное время (Почепцов, 2000б).

Анализ научных работ, рассматривающих информационный фон локальных войн: операций НАТО в Ираке (Бушев, 2004: 280— 298), Югославии2, российской военной кампании в Чечне (Жуков, 2002; Кольцова, 2002: 135—138), грузино-осетинского конфликта 2008 года (Красильникова, 2008; Жаров, Шервяков, 2009; Шарманова, 2009), дает основание сделать вывод о том, что практически всякий раз военные действия сопровождались не только серьезным информационным противостоянием, но и определенной техноло­гией воздействия на массовое сознание.

В качестве примера информационной войны рассмотрим воен­ный конфликт 2008 года в Южной Осетии, во время которого за­падные массмедиа, поддерживавшие в своих публикациях (мате­риалах) позицию грузинской стороны, прибегали к разного рода приемам, выгодно представлявшим грузинскую точку зрения. Специально созданные сообщения СМИ имели своей целью ши­рокий общественный резонанс.

С самого начала конфликта стало очевидным, что события в Осетии освещаются мировыми СМИ неадекватно. Большинство репортажей отражали внешнеполитические цели США, поддер­живаемые другими западными странами, и были направлены на создание негативного образа России как агрессора, угрожающего интересам Запада в регионе3.

Рассмотрим приемы информационного воздействия в текстах политических комментариев, относящиеся к периоду грузино-осе­тинского конфликта.

Классический пример создания информационных барьеров (gate­keeping) заключается в том, что в течение трех дней с начала гру­зинских бомбардировок осетинских городов и сел мировые СМИ намеренно не давали об этом никакой информации. Впоследствии на заседании Валдайского клуба4 В.В. Путин отметил чрезвычайно слаженную работу западной прессы по умолчанию факта грузин­ской агрессии.

Скрыв факт защиты российской стороной народа Южной Осе­тии от грузинской агрессии, все иностранные медиаисточники объявили военные действия России захватническими, сфокусиро­вав на них общественное внимание (agenda setting). Это позволило им расставить акценты понимания ситуации таким образом, что Россия выступила агрессором: “The British, Swedes and most east Europeans have loudly condemned Russia’s aggression”5 («Британия, Швеция и большинство восточноевропейских стран резко осудили российскую агрессию»). Внимание общественности было сосредо­точено на том, что Россия вторглась на территорию суверенного государства: “Russia’s military humiliation of Georgia and its stand off with America have unsettled the region”6 («Россия “военно унизила” Гру­зию и разорвала отношения с Америкой, что нарушило спокойствие в регионе»).

Целью такой заведомо искаженной фокусировки общественно­го внимания являлось создание позитивного образа малой страны, отстаивающей свои демократические позиции (Грузия) и подавля­емой сильной страной (Россией), что подразумевало формирова­ние у общественности определенного позитивного представления об объекте описания (spin-doctoring). Актуализация оппозиции «сильный» — «слабый» в трактовке сути военного конфликта двух стран, провоцируемого сильной стороной, должно было вызывать однозначно негативную реакцию массовой аудитории по отноше­нию к сильной стороне.

В лингвистическом аспекте приемы фокусировки обществен­ного внимания и спиндокторинг основываются, по нашему мнению, на особом наименовании (номинации) реалий действительности. Так, действия России в Грузии были интерпретированы западны­ми СМИ как «агрессия», «военное унижение Грузии». В подобных оценках наличествовала негативная коннотация. В результате дей­ствия Грузии, начавшей войну, получали определение “adventure”1 («авантюра»); военная кампания страны определялась как “inten­tion on asserting authority over South Ossetia and Abkhazia”7 («намере­ние установить контроль над республиками Южной Осетии и Абха­зии»). Отметим попутно, что лексема “adventure”, выражение “intention on asserting authority” сами по себе лишены какой бы то ни было экспрессии и негативной коннотации и поэтому не вле­кут за собой осуждения или порицания действий Грузии. На этом примере можно видеть, каким образом приемы agenda setting и spin doctoring, осуществляемые посредством номинации, оказывали влияние на общественное мнение.

Указанные приемы используются комбинированно: например, прием создания информационных барьеров может применяться со­вместно с приемом дезинформирования (искажения информации). Так, в приводимом ниже комментарии представлялась точка зре­ния Грузии, в то время как позиция России намеренно умалчива­лась: “Georgia is a peace-loving nation, but today we have been attacked from North to South, East to West”8. («Грузия — миролюбивая нация, но сегодня нас атакуют с юга на север и с востока на запад»). При этом западные СМИ не транслировали прямые высказывания предста­вителей Южной Осетии и политического руководства России. Зато президент Грузии появлялся на экране много раз и его речь на английском языке (без искажений перевода) доходила до всего мира.

Прием дезинформирования (нарушение критериев истинности высказывания) основывается на нарушении референции, т.е. соот­несенности высказывания с объектами действительности. Вопрос восстановимости истинных связей текста политического коммен­тария с действительностью обусловливается тактикой искажения денотата, которая может производиться как на уровне всего собы­тия, так и на уровне его элементов: “You know, how well the moment was chosen [by Russia to attack Georgia], look at it. You know, there are Olympic Games, nobody cares about politics. There is a U.S. election, of course, internal politics consumes everything.”10 («И как удачно Россией был выбран момент [для нападения на Грузию]! Олимпийские игры, никто не думает о политике. В США выборы, внутриполитические дела поглощают все внимание»).

Информационное противостояние предполагает также созда­ние вокруг атакуемого объекта такой информационной среды, в которой вся представляемая аудитории информация однозначно негативна. Так, в показе грузино-осетинского конфликта 2008 года активизация образа России как врага была доведена до стадии хо­лодной войны. Это достигалось за счет использования еще одного приема информационной войны — «демонизации» образа против­ника. Внимание общественности специально акцентируется на жертвах войны. Причем о потерях Южной Осетии и Абхазии сооб­щается вскользь: “1,600 killed in fighting” («В боях погибли 1600 чело­век»). Но когда речь заходит о жертвах с грузинской стороны, че­ловеческий масштаб трагедии передается в явно преувеличенном объеме с использованием экспрессивной лексики, с подробным описанием страданий мирных жителей (Данилова, 2009): “Russian forces have been specifically targeting civilian quarters, they have specifi­cally attacked and blew up the whole civilian quarter in the town of Gori, far away from the place where conflict area is and where is direct friction between forces are. They’ve attacked installations in the western part of Georgia, they’ve attacked residential quarters all around the country, they’ve attacked civilian hospitals and there are casualties. Most of casual­ties are among civilians”11 («Российские войска бьют прямой наводкой по гражданским кварталам, они специально атаковали и стерли с лица земли целый квартал с гражданским населением в Гори, вдали от зоны конфликта. Они атаковали военные сооружения в западной части Грузии, кварталы с мирным населением по всей стране, граж­данские больницы; есть много жертв. Большая часть жертв — среди гражданского населения»).

Очевидно, что подобного рода сообщения нацелены на про­буждение естественной жалости к жертвам противостояния и по­могают сформировать определенное отношение мировой обще­ственности к сторонам конфликта. Однонаправленный характер оценки ситуации наблюдаем и в следующем комментарии: “Civilian European monitors [should] protect Georgian villagers from South Ossetian militias”12 («Гражданские наблюдатели из Европы должны защитить жителей грузинских деревень от юго-осетинских ополченцев»).

При этом активно используются вербальные и графические ил­люстрации. К вербальным иллюстрациям относятся показания «очевидцев», носящие ложный или не типичный характер. “Geor­gians always helped me and I don’t feel any pressure now,” says a South Ossetian woman who got trapped in Gori after the Russian attack”13 («“Гру­зины всегда мне помогали и я не чувствую с их стороны никакого дав­ления”, — говорит южноосетинская женщина, которая оказалась в Гори после атаки русских»). Этот комментарий вызывает большие сомнения, учитывая напряженный характер взаимоотношений между Грузией, Абхазией и Южной Осетией в последние годы14. Тем самым можно сделать вывод, что характер этого высказыва­ния далек от истины, но это не мешает ему воздействовать на мне­ние аудитории.

Визуальный ряд также имеет большое значение. Так, во время конфликта появлялись фальсифицированные репортажи и фото­графии из Гори, свидетельствующие о вине России; была создана несуществующая спутниковая карта «пожаров» грузинских сел и т.д. Представляя стороны конфликта, канал CNN показывал не­вооруженных резервистов, призванных к службе в Грузии и хорошо вооруженных русских солдат. Это также создавало имидж России как агрессора. Формировалась зрительная ассоциация: русские и осетины олицетворяют жестокость, грузины и их союзники сим­волизируют беззащитное гражданское население.

В конечном счете, упомянутые приемы манипулятивного воз­действия приводят к формированию у аудитории мифов, произве­денных в интересах определенных политических групп. В частности, подобные «технологии обмана» (Я.Н. Засурский) помогли Грузии, в отличие от России, добиться поддержки ряда влиятельных меж­дународных организаций и части мировой общественности. Рядо­вому гражданину было невозможно получить правдивый отчет о событиях. Для восстановления истины понадобились аргументи­рованные выступления российских руководителей, а также работа специальной международной комиссии по расследованию обстоя­тельств грузино-осетинского конфликта. И только тогда междуна­родное сообщество смогло узнать правду: “ Two months after the brief but bloody war in the Caucasus [with Georgia] which was overwhelmingly blamed on Russia by western politicians and media at the time, a serious in­vestigation by the BBC has uncovered a very different story”15 («Два меся­ца спустя после короткой, но кровопролитной войны на Кавказе, вину за которую западные политики и СМИ всецело возлагали на Россию, серьезное расследование BBC раскрыло совсем другую картину)» // “Tbilisi launched indiscriminate assault on South Ossetia”16 («Тбилиси осуществил нападение на Южную Осетию»).

Независимое международное расследование17, инициирован­ное Евросоюзом, установило вину Грузии как агрессора, начавшего войну. Это дает основание утверждать, что многочисленные сооб­щения западных СМИ являлись ложными (искаженными). Меж­дународное сообщество признало вину Грузии, но примененные информационные приемы уже повлияли на массовое сознание, сформировав определенные стереотипы в отношении сторон кон­фликта: для значительной части мирового общественного мнения Россия оказалась в роли агрессора.

Исходя из сказанного, можно сделать ряд выводов.

1. Информационные технологии становятся важнейшей состав­ной частью современной мировой политики, особенно в ситуации

военного конфликта. Любое значимое событие рассматривается аудиторией на определенном информационном фоне. Контент, пе­редаваемый СМИ, обладает гораздо большей силой, чем это было ранее: быстродействие и широкое распространение социальных сетей значительно увеличило мощь информационного оружия.

2. Феномен информационной войны должен рассматриваться всесторонне на интегративной основе, с привлечением инстру­ментария различных наук, и прежде всего лингвистики. Именно лингвистика раскрывает сущность и способы манипулятивного воз­действия, так как средствами языка воссоздается и конструируется информационный аналог (или псевдоаналог) реальной действи­тельности. Несмотря на многоканальность передачи информации (видеоряд, звукоряд, фотографии), информационные войны — это в первую очередь обмен текстами. Язык может являться выраже­нием как правды, так и неправды. Отклонение от истины реализу­ется прежде всего средствами языка, так как именно язык является ведущим средством коммуникации.

3. Манипулирование в дискурсе политического комментария во многом происходит на уровне номинации реалий.

4. В случаях отклонения от истины адресат сталкивается не с объективным описанием действительности, а с вариантами ее субъективной интерпретации, когда манипулятор посредством целенаправленной системы лингвопсихологических приемов не­заметно внедряет в сознание аудитории нужную ему картину дей­ствительности.

Примечания 

1 Арутюнова Н.Д. Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. С. 136—137.

2 См.: Данилова А.А. Косово 1999, или об одном приеме манипулирования сознанием в СМИ. Режим доступа: http://www.adanilova.ru/2008/03/16/kosovo-1999-ili-ob-odnom-prieme-manipulirovaniya-soznaniem-v-smi/

3 Cyber-guerres. Режим доступа: http://www.centpapiers.com/cyber-guerres/34642 (дата обращения: 14.09.2010).

4 Председатель Правительства России В.В. Путин встретился с членами меж­дународного дискуссионного клуба «Валдай». Режим доступа: http://government.ru/archive/archive/2008/09/11/8225672.htm (дата обращения: 11.09.2008).

5 Treaty Gamesmanship (2008) The Economist 23 August.

6 Russia’s Central Asian Underbelly Rumbles Queasily (2008) The Economist 30 August.

7 Russian Warplanes Target Georgia. Режим доступа: http://edition.cnn.com/2008/W0RLD/europe/08/09/georgia.ossetia/index.html (дата обращения: 09.08.2008).

8 President of Georgia Mikheil Saakashvili met foreign journalists. Режим доступа: http://www.president.gov.ge/index.php?lang_id=ENG&sec_id=227&info_id=2455 (дата обращения: 11.08.2008).

9 President of Georgia Mikheil Saakashvili met foreign journalists. Режим доступа: http://www.president.gov.ge/index.php?lang_id=ENG&sec_id=227&info_id=2455 (дата обращения: 11.08.2008).

10 Europe Stands Up to Russia (2008) The Economist 6 Sept.

11 A Scripted War (2008) The Economist 16 August.

12 Independent International Fact-Finding Mission on the Conflict in Georgia (2009) September. Vol. 2: 66—74.

13 Milne S. The Truth about South Ossetia. The Guardian. Режим доступа: http://www.guardian.co.uk/commentisfree/2008/oct/31/russia-georgia (дата обращения: 31.10.2008).

14 Traynor I. (2009) Georgian president Mikheil Saakashvili blamed for starting Russian war. The Guardian 30 Sept.

15  Independent International Fact-Finding Mission on the Conflict in Georgia (2009) September. Vl. 2: 66—74.

Библиография

Бушев А.Б. Риторический анализ паблик рилейшнз Пентагона при осве­щении военной операции в Ираке (2004) // Сб. науч. трудов «Актуальные проблемы теории коммуникации». СПб.: Изд-во СПбГПУ, 2004.

Данилова А.А. Манипулирование словом в средствах массовой инфор­мации. М.: Добросвет, Изд-во «КДУ», 2009.

Жаров М., Шервяков Т. Хроники информационной войны. Серия: Войны. М.: Европа, 2009.

Жуков И.В. Критический анализ дискурса печатных СМИ: Особенно­сти освещения Северокавказского конфликта 1998—2000 гг.: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тверь, 2002.

Кольцова О.А. СМК, войны и терроризм в электронном обществе (на примере Чечни) // Мат-лы Междунар. науч.-практ. конф. «Коммуника­ция: теория и практика в различных социальных контекстах» — «Комму­никация-2002» (“Communication Across Differences”) Ч. 1. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2002.

Красильникова Н.А. Российско-грузинская война в дискурсе обществен­ности на интернет-сайтах Великобритании // Политическая лингвистика / гл. ред. А.П. Чудинов. Екатеринбург, 2008. Вып. (3) 26.

Почепцов Г.Г. Коммуникативные технологии двадцатого века. М.: Рефл- бук, 1999.

Почепцов Г.Г. Информационные войны. Основы военно-коммуника­тивных исследований. М.: Рефл-бук, 2000a.

Почепцов Г Г. PR для профессионалов. М.: Рефл-бук, 2000б.

Техника дезинформации и обмана / под ред. Я.Н. Засурского. М.: Мысль, 1978.

Шарманова О.С. Грузино-российские отношения в зеркале вторичной непрямой номинации (на примере освещения военного конфликта 2008 в немецкоязычных СМИ) // Политическая лингвистика / гл. ред. А.П. Чу­динов. Екатеринбург, 2009. Вып. 2 (28).

Lewin K. (1947) Frontiers in Group Dynamics. Human Relations 2.

Lippmann W. (1997) Public Opinion. Free Press.

McCombs M. E., Shaw D. L., Weaver D. L. (1997) Communication and Democracy: Exploring the Intellectual Frontiers in Agenda-Setting Theory. Mahwah, N.J.: Lawrence Erlbaum.


Поступила в редакцию 15.05.2011