Мотивационные факторы медиапотребления "цифровой молодежи" в России: результаты пилотного исследования

Раздел: Социология журналистики

В статье обобщены результаты глубинных интервью, проведенных среди российской молодежи в возрасте от 10 до 19 лет. В задачи исследования входило изучение особенностей медиапотребления «цифровой молодежи» в России и определение факторов, которые влияют на выбор того или иного медиа. На первом этапе исследовательского проекта были проведены интервью с 24 юношами и девушками из трех российских городов – Москвы, Ростова-на-Дону, Нижнего Новгорода. Как показали результаты, лидирующее место в структуре медиапотребления занимают онлайн-медиа, а традиционные СМИ либо вовсе не вызывают интереса, либо потребляются только в фоновом режиме. В ходе исследования выяснилось, что социальные сети и онлайн-медиа в современных условиях не только представляют собой площадку для общения и удовлетворения базовых информационных потребностей, но и задействованы в процессе самоактуализации подростков и молодежи. Публикация видео и в целом создание контента для разных онлайн-площадок для современного молодого человека является важной частью творческого самовыражения и поиска идентичности. Проведенное пилотное исследование дало возможность предусмотреть все возможные варианты ответов для закрытых вопросов и включить их в анкету массового репрезентативного опроса всех групп молодежи, что будет реализовано на следующем этапе.

В современной цифровой среде медиапотребление видоизменяется, трансформирует социальные практики и повседневные рутинные действия. Медиа теперь представляют собой не просто источник информации, но и среду, дающую возможность для реализации коммуникативных потребностей личности, самообразования и пр. Изменение роли медиа в современном обществе наглядно прослеживается на примере молодого поколения, первым воспринимающего новые цифровые практики и наиболее интегрированного в цифровую среду. Изучая молодежную аудиторию, можно выявить, какие трансформации ждут общество в будущем с точки зрения интеграции медиа в жизнь человека. Поэтому изучение медиапривычек молодежи представляет собой важную научную задачу.

Исследовательская группа факультета журналистики МГУ обратилась к изучению мотивационных факторов, определяющих медиапотребление молодой российской аудитории на современном этапе. Подобные исследования ранее не проводились. Все реализованные на данный момент проекты имели другой фокус: они не были сосредоточены на молодежи, обращались только к конкретным медиа (мессенджерам, отдельным соцсетям) или не учитывали мотивы медиапотребления, а лишь сосредотачивались на конкретных практиках. В фокусе нашего исследования – мотивационные факторы, позволяющие раскрыть глубинные изменения в структуре медиапотребления не только с точки зрения количественных показателей, но и с точки зрения изменения социальных практик.

Исследование было решено проводить в два этапа. На первом этапе были проведены глубинные интервью с молодыми жителями трех крупных городов – Москвы, Ростова-на-Дону и Нижнего Новгорода. Эти интервью были призваны проверить ряд гипотез, выдвинутых в начале исследования, и позволили уточнить анкеты для массового опроса. Так как взята очень ограниченная по возрасту группа (условно говоря, учащиеся), важно понимать, что приведенные в статье данные не репрезентируют молодежь в полном объеме.

На втором этапе будет проведено масштабное анкетирование молодежи из тех же городов для получения более крупного массива данных и уточнения полученных данных. В нашей статье представлены результаты первого этапа исследовательского проекта.

Стоит также отметить, что под медиа в рамках данного исследования мы понимаем как традиционные (печать, радио и телевидение), так и новые медиа (интернет-сайты, мобильные приложения, социальные сети и мессенджеры). В процессе работы мы попытались определить мотивы обращения к тому или иному медиа, частоту использования и в целом описать, пусть и схематично, структуру медиапотребления современной российской молодежи. Мы решили обратиться к необщепринятому термину цифровая молодежь, так как считаем, что он точно описывает особенности взаимоотношений молодого поколения с медиа и новыми технологиями. Понятие цифровая молодежь синонимично понятию поколение Z и включает в себя как подростков, так и молодежь. В этом смысле термин отличается от социологической возрастной градации (молодежь – от 14 до 30 лет), под которым обычно понимают детей и школьников, а также цифровых аборигенов, то есть всех рожденных с 1980 г. (Vyugina, 2019). Ввиду того что термин поколение Z, как продукт американской социологии в целом и поколенческой теории в частности, не является общепризнанным, мы выбрали в качестве операционального определения цифровую молодежь.

Теоретическая рамка

Изменения, которые происходят в обществе, сегодня принято описывать в терминах медиатизации. Этот процесс связан с проникновением медиа в разные сферы жизни человека. В конце 1990 – начале 2000-х ученые описывали медиатизацию отдельных областей жизни человека и общества: политики, культуры, экономики и т. д. Сейчас ученые обращаются к термину глубокая медиатизация (Hepp, 2016; Lunt, Livingstone, 2016), чтобы подчеркнуть, что в современном мире медиа влияют не на одну конкретную сферу, а на общество в целом и на каждого отдельного индивида в частности.

Медиатизация жизни отдельного индивида проявляется ярче всего среди молодежи. Зарубежные теоретики описывают представителей молодого поколения как цифровых аборигенов (от англ. digital natives), то есть людей, чье развитие происходит в цифровой среде. Новые технологии представляют собой привычную часть жизни для современных детей и подростков, глубоко интегрированную в их повседневные социальные практики. Это подтверждается как общемировыми исследованиями, так и опросами на уровне отдельных стран.

Медиатизация – ключевой процесс современности, мегапроцесс, который затрагивает все сферы функционирования общества и человека (Couldry and Hepp, 2016). Медиа сегодня – это не только технологии трансмиссии, каналы, платформы и система дистрибуции контента, но и социальные институты и структуры, социальные процессы в индивидуальном, национальном и глобальном пространстве. Медиа становятся значимым агентом социализации человека. Посредством медиа происходит объективация реальности. Медиа не только воспроизводят социальный мир, но создают и поддерживают новый тип субъективной реальности – медиареальность, или виртуальная реальность, которая становится элементом конструирования цифровой медиакультуры.

Будучи влиятельным агентом социализации, медиа давно и прочно встроены в систему производства и распределения знаний, норм и ценностей. Смыслы генерируются в процессах коммуникации, практически полностью опосредованной в современном обществе. Фундаментальное значение здесь имеет технологическая инфраструктура коммуникаций и более широкие социокультурные контексты, в которых реализуются практики медиапотребления. Н. Коулдри и А. Хепп (Couldry, Hepp, 2016) настаивают, что принципиально иная, медиатизированная социальная реальность требует ревизии классической социальной теории, разработанной П. Бергером и Т. Лукманом (Berger, Luckmann, 1966). Согласно этой теории, медиа подтверждали реальность социального мира, сообщая о нем факты и действуя в интересах социального порядка как подсистема общества, нацеленная на поддержание баланса и стабильности всей системы. Сегодня ситуация изменилась: медиа сами стали социальной системой и больше не являются подсистемой общества и не осуществляют связь с социальной реальностью, они и есть сама реальность. На эту особенность медиакоммуникаций обратил внимание Н. Луман (Luhmann, 2000). Для него медиакоммуникации никогда не были элементом, а были укоренены в устройство самой системы.

Глобальные изменения основ функционирования и устройства общества и формирование в нем новых типов культур связаны с практиками медиапотребления, прежде всего, молодежи, мотивациями, которыми она руководствуется в процессе медиапотребления, и факторами, которые их детерминируют (Вартанова, 2001; Vartanova, 2019: 1; Soldatova, Rasskazova, Nestik, 2017: 19–20; Courdry, Hepp, 2016). Примечательно, что сегодня именно молодежь как аудитория медиа олицетворяет кардинальные изменения медиапрактик, которые трансформируют теоретическое знание.

Медиапотребление вызывает интерес исследователей журналистики и СМИ уже давно. Однако в фокус современных академических исследований попадают не конкретные возрастные группы, а медиапривычки аудитории в целом. Хотя западные исследователи в последнее время стали изучать такие компании, как Deloitte, Mediascope и др., они сосредоточены скорее на количественных показателях и редко выделяют мотивационные факторы медиапотребления. Но и в немногочисленных зарубежных исследованиях мотивов медиапотребления акцент ставится или на конкретной платформе (Twitter, Instagram, Facebook), или на целой группе медиа – соцсетях или мессенджерах.

Например, исследование С. Ливингстон показывает, по каким причинам подростки обращаются к социальным сетям: соцсети сегодня являются не только коммуникационной платформой для подростков, но и средой для формирования идентичности и личного пространства (Livingstone, 2008).

Другое интересное исследование посвящено тому, как молодые люди используют мобильные телефоны и каким образом относятся к своим гаджетам. Выясняется, что в современной цифровой среде медиа сильно зависят и от инфраструктуры цифровых устройств. Обращаясь к метафоре М. Маклюэна, ученые С. Парк и Б. Кайе (Park, Kaye, 2018) утверждают, что смартфоны сегодня становятся продолжением личности человека, “extension of the self”. Многие исследователи обращают внимание на то, что медиа не только удовлетворяют традиционные потребности в получении нового знания, но и помогают в реализации таких высших психологических потребностей, как самоактуализация личности (Chen, 2014; Monteiro, 2019; Takahashi, 2010). В других исследованиях утверждается, что сегодня контент все чаще не зависит от того, с какого устройства он воспринимается, и все меньше привязан к контексту (Courtois, Mechant, Paulssen, De Merez, 2011).

Классическая теория переосмысляется с поправкой на особенности медиапотребления молодежи в социальных сетях (Kurzban, Burton-Chellew, West, 2015; Lang, Bradley, 2010; Lee, Ma, 2012; Quan-Haase, Young, 2010). В связи с возросшим влиянием на все сферы общественной и личной жизни Интернета – не как набора технологий, а как среды обитания, не как мифической, а как полноценной части повседневной жизни (Солдатова, Рассказова,Нестик, 2017: 18) – потребности, которые прежде можно было удовлетворить только в социальной реальности или опосредованно, через акт медиации, удовлетворяются напрямую, в результате процесса медиатизации (Sundar, Limperos, 2013).

Материалы и методы

Материалами исследования стали транскрипты глубинных интервью, проведенных с 24 представителями. цифровой молодежи в трех городах – Москве, Нижнем Новгороде и Ростове-на-Дону. В выборку исследования вошли школьники средних классов – 10–15 лет (2003–2008 г. р.); школьники старших классов – 16–17 лет (2002–2003 г. р.); студенты вузов – 17–19 лет (1999– 2001 г. р.). Формирование выборки осуществлялось методом случайно-вероятностного отбора с соблюдением гендерного баланса. Для интервью был разработан сценарий (топик-гайд), который состоял из следующих блоков:

• приоритеты с точки зрения платформы;

• отношение к ТВ;

• отношение к радио;

• востребованность подкастов;

• потребление новостей в Интернете;

• тип контента, потребляемого в Интернете;

• отношение к печатной прессе;

• востребованность мобильных приложений;

• тип контента, потребляемого с мобильных устройств;

• востребованность соцсетей;

• отношение к соцсетям, мотивы обращения к ним;

• отношение к мессенджерам, мотивы обращения к ним;

• отношение к различным медиаплатформам.

Каждое интервью представляло собой индивидуальную беседу продолжительностью от 1 до 1,5 часов. Глубинные интервью предполагали получение от респондента развернутых ответов на вопросы, а не заполнение формальной анкеты. Интервьюеры, в роли которых выступали в том числе и авторы этой статьи, придерживались общего плана, хотя на деле порядок вопросов и их формулировки могли существенно меняться – в зависимости от того, что говорил респондент. Беседа фиксировалась на аудионоситель, каждая запись была расшифрована – исследовательский коллектив получил тексты всех интервью. Глубинные интервью помогли понять специфику медиапотребления целевой аудитории, а также обнаружить проблемные зоны в теоретическом исследовании цифровой медиакультуры. После получения транскриптов всех интервью ответы респондентов были систематизированы. Цитатники, заполненные отрывками из интервью, состояли из следующих блоков:

• предпочитаемые формы медиапотребления: платформа/ канал/устройство;

• выявление приоритетов по контенту;

• отношение респондентов к различным медиаресурсам;

• удовлетворение потребностей.

Ключевым методологическим подходом к изучению медиа как способа удовлетворения социокультурных потребностей в медиаисследованиях выступает uses and gratification theory. Именно она и использовалась для анализа представленных результатов.

Результаты

В традиционном типе общества реальность конструировалась социальными структурами и в результате социального взаимодействия индивидов, потребности аудитории реализовывались через акт медиации, то есть не напрямую, а через получение информации того или иного рода. Именно поэтому информационные потребности в течение долгого времени находились во главе иерархии медиапотребностей (Вартанова, 2014; Вартанов, Гуреева, Дунас и др., 2016; Дунас, Вартанов, Кульчицкая и др., 2019; Дунас, Толоконникова, Черевко, 2018; Кульчицкая, 2019; Кульчицкая, Вартанов, Дунас и др., 2019; Филаткина, Давлетшина, 2019; Vartanova, 2013).

Другая доминирующая потребность вытекала из эмпирико-функционального анализа медиа – потребность в социализации, которая не артикулировалась явно, а рассматривалась как медиаэффект. На важность медиа для аудитории в процессе в социальной интеграции было неоднократно указано в классических исследованиях (Katz et al., 1973a; December, 1996; Lasswell, 1948).

Сложнее обстоят дела с признанием потребности в самоактуализации, которая традиционно связывалась с возможностью использования информации для творческой работы (Fink, 1996: 134–135). Позднее Д. МакКуэйл обратил внимание на то, что медиа способствуют воображаемому помещению себя в жизненные обстоятельства других, что создает ощущение принадлежности к какой-либо общности, помогает в выборе социальных ролей и фактически заменяет реальное общение, а также на то, что медиа помогают человеку в процессе самоанализа (McQuail, 2002: 27–28). Этот подход рассматривает взаимодействие с медиа, похожее на интеракцию с настоящими людьми. (Palmgreen et al., 1980: 165).

В основе концепции самодетерминации (Deci, Ryan, 2008) лежит идея о том, что основу внутренней мотивации личности составляют три базовые потребности – в компетентности, в автономии и в связанности с другими людьми. Именно эти три потребности сегодня реализуются в акте цифрового медиапотребления наилучшим образом. Ряд исследований убедительно доказывает, что использование подростками социальных сетей снижает чувство одиночества, формирует более высокий уровень социальной компетентности и обеспечивает в целом психологическое благополучие личности (Солдатова, Рассказова, Нестик, 2017: 45; Солдатова, Рассказова, 2015, 2017). Как бы то ни было, и социализация, и самоактуализация находятся на вершине пирамиды Маслоу (Maslow, 1970), и способность медиа удовлетворять эти потребности действительно актуализирует их значение в современном мире. Фактически речь идет о переворачивании пирамиды Маслоу, так как именно верхние потребности сегодня удовлетворяются молодежной аудиторией в первую очередь.

«Прежде всего, поиск важной и интересной информации для самопознания, саморазвития, плюс музыка. Две такие стези основные» (респондент № 7, г. Ростов-на-Дону, мужской пол, 19 лет).

Перевёрнутая пирамида Маслоу – скорее метафора, чем реальность, но она позволяет образно сформулировать то, что молодых респондентов с удовлетворёнными базовыми потребностями в процессе медиапотребления, прежде всего, интересует социализация и самоактуализация.

Как показало наше исследование, медиа используются молодежью для реализации разного типа потребностей. Предложим их иерархию:

• потребность в социализации;

• потребность в самоактуализации;

• развлекательные потребности;

• информационные потребности;

• образовательные потребности;

• инструментальные потребности.
  

В этот перечень мы осознанно не включили коммуникативные потребности, потребности в общении, которые зачастую интерпретируются как базовые относительно цифровой молодежи. Как показали глубинные интервью, в акте коммуникации реализуются многие другие потребности – от самоактуализации до инструментальных, хотя, конечно, первенство отдается потребности в социализации. Но так как степень генерализации выделяемых нами потребностей весьма высокая, коммуникация становится инструментом реализации других, более генерализованных потребностей.

Ключевым медиаканалом для реализации потребностей является Интернет, девайсом для выхода в сеть – смартфон, доминирующей платформой – социальные сети.

«У меня только телефон. У меня есть привычка постоянно носить телефон в руке, даже если он не звонит. Я испытываю большой дискомфорт, когда у меня нет связи, нет сети, а тебе нужно позвонить, даже если есть телефон. Без телефона я как без рук. Сильно зависима от него. Если я окажусь без связи с миром, с друзьями, с моим окружением, я буду испытывать сильный дискомфорт» (респондент № 6, г. Москва, женский пол, 17 лет).

«Интернет дает нам максимальные возможности. Без газет, радио и ТВ в принципе можно было бы обойтись, но без Интернета – вряд ли» (респондент № 4, г. Москва, мужской пол, 18 лет).

Цифровые медиа и их способность создавать новый тип медиакультуры позволяют удовлетворить потребности в социализации и самоактуализации на качественно другом уровне, чем традиционные медиа (Dimmick et al., 2004; Kaye, Johnson, 2002). Особый интерес в этом контексте приобретают исследования процесса социализации в цифровой среде – формирование идентичности, самооценки, самопрезентации, статусности, репутации и др. Фактически речь идет о полномасштабной медиатизации личности (Quan-Haase, Young, 2010). Потребность в одобрении или повышении престижа становится базовой примитивной формой социального поведения человека (Homans, 1958).

«Свои фотографии я публикую потому, что я хочу посмотреть на реакцию людей. Будут ли они правдивы, будут ли они за то, чтобы я выставляла свои фотографии в соцсетях. Но я не хочу, чтобы у меня было очень много лайков, потому что могут подумать: просто я взломала сеть и настроила все так, чтобы себе много лайков поставить» (респондент № 1, г. Ростов-на-Дону, женский пол, 11 лет).

Доминирующие мотивы медиапотребления в цифровой медиакультуре связаны не просто с социализацией как усвоением господствующих норм и ценностей, а с реализацией потребностей в привязанности и вовлеченности в конкретное сообщество, одобрением его членами и интеграцией в него (Kümpel et al., 2015).

«В реальной жизни могут быть такие темы, когда не можешь объяснить, рассказать, а в интернете все пишешь, легче в интернете сказать, чем в реальной жизни» (респондент № 8, г. Москва, мужской пол, 17 лет).

Стремление принадлежать к группе является одним из наиболее важных мотивов в поведении человека, так как групповая идентичность способствует осуществлению социальных связей и получению социальной валидации собственным действиям (Guadagno, Rempala, Murphy, Okdie, 2013).

«В основном я редко комментирую, это бывает, чтобы вступить в спор... Если это видеоконтент, то что-то оспорить в видеоролике или сделать замечание к посту. Поумничать. Но не потому чтобы блеснуть умом, просто сказать, что что-то упустил человек, когда писал пост, а я его немного дополнил в комментариях. Скорее всего, мне будет важно то, чтобы это оценили не как можно больше людей, а люди, с которыми я общаюсь» (респондент № 7, г. Москва, мужской пол, 16 лет).

Необходимость принадлежности к сообществу и общения тесно связана с потребностью в самопрезентации, возникающей как ожидаемое вознаграждение за определенное социальное поведение (Kurzban et al., 2015; Lang, Bradley, 2010). Люди склонны делиться информацией, которая представляет их в позитивном свете перед другими (Lee, Ma, 2012). Утверждение статуса посредством коммуникации удовлетворяет потребность пользователя в признании сообщества (Ho, Dempsey, 2010) и ожидание социальной награды. Поиск статуса может быть напрямую связан с материальной потребностью в продвижении профессионального имиджа с целью построения карьеры (Baek et al., 2011).

«Мне сейчас очень интересно в Инстаграме. Я подписана на блогера, и она рассказывает, как правильно себя настроить на успешность, и да, мне интересно. Я открываю, могу даже скачать какое-то ее приложение. Могу зайти в Ютуб, забить какую-то программу, мне интересно про исторического деятеля или про систему Чехова в театре. Про спортсменов. Я вот плаванием занималась. Я могу там понаблюдать, кто как проплыл, где какие соревнования были. Понятно, это общение с одноклассниками, с друзьями. И книжки электронные тоже читаю» (респондент № 3, г. Ростов-на-Дону, женский пол, 17 лет).

Для большинства респондентов потребление контента в Интернете сфокусировано на реализации социальных потребностей, таких как связь с миром, общение с людьми, близкими по интересам, установление дружественных социальных связей. В социальных сетях ВК и Инстаграм респонденты подписаны на блогеров, известных людей, друзей и одноклассников. Листают ленты, ставят лайки, пишут комментарии. Самый предпочитаемый формат контента – истории:

«Я отношусь к Instagram и ведению своей страницы как именно делением частичкой своей жизни и того, что ты любишь, а не того, что другие хотят видеть в тебе. То есть я считаю, что человек должен выкладывать именно то, что интересно ему» (респондент № 3, г. Москва, женский пол, 16 лет).

Респондентам важно постоянно быть на связи с людьми, знать, что в данный момент происходит в их жизни. Они не только потребляют, но и сами производят контент. Образ в социальных сетях очень важен: фотографии, аватарки, посты и репосты рассказывают многое о человеке. Респонденты используют с десяток программ для обработки фото и видео, постоянно ищут новые программы с нестандартными способами обработки контента.

«Нравится обрабатывать, например, фотографии какие-нибудь, делать их красивыми, эстетичными, и показывать это людям» (респондент № 5, г. Нижний Новгород, женский пол, 15 лет).

В силу возрастной психологии юноши в меньшей степени проявляют интерес к самореализации через процесс создания медиатекста, ведут себя сдержанно, даже настороженно. Их больше привлекает проторенный путь социализации через усвоение и воспроизводство господствующих норм и ценностей.

«Я выкладываю фотографии, но это не так часто, я могу, например, съездить в какую-то другую страну и поделиться фотографией. Ну, я не хочу, чтоб кто-то завидовал, но хочу, чтоб люди посмотрели, как я провел своё время» (респондент № 6, г. Ростов-на-Дону, мужской пол, 17 лет).

Респонденты очень требовательны к качеству своего контента. Глубинные интервью дали понять, что уже в 12-летнем возрасте некоторые дети имеют собственные каналы в YouTube.

«У меня литературный канал – «Литературный кот». Мы вместе с моей сестрой рассказываем о лучших или, наоборот, не самых лучших, на наш взгляд, книгах. Нам очень приятно, что кто-то нас смотрит и кому-то нравится наш канал. Также у меня есть страница в Инстаграм – что-то среднее между моей страницей и страницей канала. Я смотрю ленту друзей, что-то лайкаю, пишу комментарии. Но это бывает редко. Мало кто из моих одноклассников публикует там что-то, что можно прокомментировать. Мне больше нравится ставить лайки, чем писать комментарии. Лайк – это краткое выражение своих мыслей» (респондент № 5, г. Москва, женский пол, 12 лет). 

Подобные медиапрактики тесно связаны с творческим актом и используются преимущественно для самореализации, а не для распространения или популяризации контента. Для респондентов принципиально важно быть творцами.

«В соцсетях публикую записи со своими измышлизмами, политические новости, постиронические и саркастические всякие картинки, посты и приколы» (респондент № 7, г. Ростов-на-Дону, мужской пол, 19 лет).

Обмен контентом как развлечение и социализация одновременно – один из самых сложных аспектов для анализа с академической точки зрения. Мы можем определить развлечения как любую ситуацию или деятельность, которая доставляет удовольствие. Интересный, удивительный, забавный или экстремальный контент – это контент, которым хочется делиться (Berger, 2014: 590). Таким образом, развлечения в социальных сетях становятся мотивацией социализации и конструирования личного имиджа, хотя изначально связаны с концепцией эмоционального заражения (Hatfield, Cacioppo, Rapson, 1993), что объясняется следующим образом: «Когда люди смотрят видео онлайн, они могут испытывать те же эмоции, что и люди в этих видео, и, пересылая это видео, ожидают, что получатель будет испытывать аналогичные эмоции» (Guadagno, Rempala, Murphy, Okdie, 2013: 2312). Так происходит установление новых отношений с близкими людьми посредством контента, которым делится аудитория.

«Для меня это отдых, развлечение, эмоциональная разгрузка, это тоже отдых, общение с друзьями, я же не могу с ними все 24 часа рядом находиться. Кто-то, может, находится на работе, кто-то на учебе. Кто-то в какой-то части города живет, поэтому общаемся в беседе и скидываем друг другу вот эти дурацкие картинки и смеемся. Сама вот так разгружаюсь, еду в автобусе – смотрю. А что еще делать в автобусе? Не разговаривать же с пассажиром соседним. Зачем мне это надо?» (респондент № 4, г. Нижний Новгород, женский пол, 19 лет).

«Например, у меня есть подружки, которые интересуются модой. Там она собирается стать стюардессой, я что-то нашла такая: «Смотри, там вон есть информация» - посмеяться или просто там что-то серьезное. Вот, или обсудить что-то, да. Например, я нашла какое-то платье, я отсылаю ей, потом обсуждаем» (респондент № 3, г. Ростов-на-Дону, женский пол, 17 лет).

Потребление контента связано и с удовлетворением развлекательных потребностей, способом занять досуг, получить положительные эмоции. Развлекательный контент – это реализация потребности в получении эмоций и в отдыхе.

«Если играю, это бывает зимой, как было в прошлом и в этом году, скорее всего, будет. Потому что зимой я особо не занят, и я просто могу сесть и сидеть... вот я пришел со школы, сделал уроки и всё, играю в какой-нибудь Warcraft или что-нибудь наподобие» (респондент № 7, г. Москва, мужской пол, 16 лет).

В группе развлекательных потребностей особое место отводится музыке. Стремление к получению эстетического удовольствия является ключевым мотивом использования Интернета некоторыми респондентами.

«Я часто слушаю ту музыку, о которой говорят ребята. Запоминаю исполнителей и названия песен, а потом набираю в интернете. Если этот исполнитель популярен, то я его часто слушаю. Если нет, то если его песня мне не понравится, тогда я его не буду слушать» (респондент № 1, г. Ростов-на-Дону, женский пол, 11 лет).

Информационные потребности не всегда артикулированы, тем не менее для некоторых респондентов критически важным является все время быть в курсе происходящего.

«В Яндекс захожу, пролистываю вниз, это обычно через телефон происходит, то, что телефон всегда у меня под рукой, пролистываю, нахожу интересную тему, почитал. Пролистываю дальше, нахожу, почитал. Либо же проверить какие-то факты, которые там указываются. Например, указывается видео какое-либо, я захожу в Яндекс поиск по картинке, вбиваю скриншот из этого видео, и мне находит, я проверяю, правда ли это или нет» (респондент № 2, г. Ростов-на-Дону, мужской пол, 13 лет).

Интернет очень важен в образовательном процессе для подготовки к урокам. Англоязычные источники используются для того, чтобы прокачивать язык и поддерживать его высокий уровень. Кроме того, с целью изучения иностранного языка происходит периодическое обращение к иноязычным СМИ. Некоторые респонденты также используют мобильные приложения для решения задач по математике. Такие медиа воспринимаются респондентом не столько как СМИ, сколько как ресурс для обучения.

«В школе в последнее время я брала с собой планшет вместо учебников. И мне было так удобно. Просто учебников много, а я взяла планшет, туда закачала и всё. Вообще мне интересно почитать про каких-нибудь правителей, биографию или найти, как приготовить что-то» (респондент № 4, г. Ростов-на-Дону, женский пол, 15 лет).

С помощью Интернета респонденты активно реализуют инструментальные потребности.

«Например, у магазина есть сайт, зачем в него ехать, я могу посмотреть, что там есть, и уже понять, надо мне туда ехать или нет. Билеты, например, в кино покупаю, какую-нибудь технику, например, зарядники, наушники» (респондент № 5, г. Нижний Новгород, женский пол, 15 лет).

«Заказывал кроссовки, так как ходить мерить для меня как-то не так» (респондент № 6, г. Нижний Новгород, мужской пол, 17 лет).

«Я некомфортно себя ощущаю, если нет интернета, я иду по сути сам с собой, а так я могу переписываться. У меня была такая ситуация, когда я заблудился, а интернет у меня закончился, пришлось с людьми общаться, а люди сами не поймут, как мне объяснить, то есть интернет мне более понятно объяснит, куда мне пройти» (респондент № 6, г. Ростов-на-Дону, мужской пол, 17 лет).

Если возникает необходимость узнать новости, то источником информации, которому респонденты доверяют, являются блогеры. В одном ряду с общественно значимыми новостями стоят события, которые происходят в жизни блогеров (где какая вечеринка прошла, кто из блогеров с кем расстался и проч.). Кроме того, интерес вызывают комментарии аудитории, подписанной на блогера.

«Они недалеко ушли от моего возраста, ну, конечно же, старше и они все-таки являются каким-то примером, потому что если телевидение затрагивать, то популярный там тот, кто уже изначально популярен, уже какие-то связи, а Ютуб, Инстаграм, Телеграмм – это такие же люди, как и я, просто поднялись каким-то своим талантом, какой-то изворотливостью и харизмой, вот это вот цепляет в наше время, люди становятся популярными, просто потому, что, они такие, какие они есть. Они делают свое дело, свою музыку, свои клипы, свои фотографии, они становятся популярными» (респондент № 4, г. Нижний Новгород, женский пол, 19 лет).

Из мессенджеров респонденты предпочитают WhatsApp, потому что в нем открыты все группы с классом и семьей. Также мессенджер используется для звонков и записи аудиосообщенией, однако сообщения считают более предпочтительным типом связи.

«Ну, мессенджеры тоже общение, тоже можно общаться, как и в социальных сетях, только в социальных сетях кто-то добавляет фотографии, кто-то сторис, что-то какие-то статьи, может, группы какие-нибудь, в которых они рассказывают о каких-то приложениях, которые будут интересны. А мессенджеры – это просто общение» (респондент № 4, г. Ростов-на-Дону, женский пол, 15 лет).

Таким образом, в медиапрактиках опрошенных представителей молодежной аудитории реализуется социализация и самоактуализация. Это связано с распространением социальных сетей, которые формируют среду существования современного человека. Обладая качествами медиа и социальной системы, социальные медиа оптимизируют возможности удовлетворения потребностей аудитории: аудитория не только получает информацию и развлечения, но и удовлетворяет свои социальные запросы. Главным результатом исследования следует считать установление того факта, что мотивы медиапотребления сегодня связаны с социализацией и самоактуализацией в большей степени, чем с получением информации или развлечений. Конечно, будет неверным редуцировать значение информации и коммуникации для процесса социализации и самоактуализации. Однако необходимо понимать их инструментальную роль.

Выводы

Социальные сети, которые формируют среду существования современного человека, обладают качествами не только медиа, но и социального пространства. В результате трансформируются потребности аудитории, которая в процессе медиапотребления отныне может не только получить информацию, знания и развлечения, но и удовлетворить запросы, связанные с социальной природой человека.

Предложенная в статье предварительная иерархия потребностей аудитории применима для дальнейшего изучения российской молодежи. На первом месте в этом ряду находится потребность в социализации и самоактуализации, детерминированная социальной природой человека. Далее следуют развлекательные потребности, информационные, образовательные и инструментальные.

Современная цифровая молодежь практически не обращается к традиционным медиа, не чувствует необходимости читать печатные издания и слушать радио. Несколько иначе обстоят дела с телесмотрением, которое является серьезной частью медиапотребления в младшем возрасте, но сходит на нет в период взросления и поступления в университет.

Наиболее ценным в нашем исследовании представляется описание особенностей потребления новых медиа: цифровые СМИ сейчас находятся в центре медиапотребления молодежи, а социальные сети становятся одной из базовых площадок для самовыражения и самоактуализации респондентов. Традиционные мотивы получения информации не так актуальны. Молодые респонденты чаще обращаются к медиа, чтобы пообщаться со сверстниками, найти развлекательный контент, выразить себя в процессе создания собственного контента для цифровых платформ.

Наконец, неожиданным результатом исследования стало то, что респонденты часто воспринимают свой смартфон как элемент самоидентификации и самовыражения. В самом гаджете содержится много личной информации, поэтому он воспринимается как некое продолжение личного пространства или даже продолжение личности. (от англ. Extension of the self). Выводы западных ученых подтвердились и в нашем исследовании.

Статья ставит вопрос о трансформации современного академического знания об обществе, культуре, человеке и медиа, отчасти стирая границу между социальными и гуманитарными науками (Вартанова, 2015; Dunas, Gureeva, 2019: 32; Jia, 2017: 23; Shi-xu, 2016; Vartanova, 2019). Переосмысление частной теории использования и удовлетворения в медиаисследованиях происходит в условиях трансформации природы медиа, когда им стали присущи атрибутивные характеристики социального пространства, а медиапрактики индивидов приобрели статус социальных практик. В свою очередь, изменилось и общество, в котором социальное конструирование реальности больше не принадлежит исключительно агентам социальной природы.

Необходимо отдельно отметить ограничения проведенного исследования. Выполненное пилотное исследование основывается на малой и нерепрезентативной выборке, так как была взята очень ограниченная по возрасту группа. Поэтому было бы неправильно делать глобальные выводы о медиаповедении молодежи. Однако пилотное исследование оказалось полезным, так как предоставило возможность апробировать ряд гипотез и выделить варианты ответов для будущего репрезентативного исследования – опроса всех групп российской молодежи, что будет объектом будущего исследования.

Примечания

¹ Исследование выполнено за счет средств гранта Российского научного фонда (проект № 18-78-10090).

Библиография

Вартанов С. А., Гуреева А. Н., Дунас Д. В., Ткачева Н. В. К вопросу о теоретическом понимании новостей в цифровую эпоху: трансформация структуры, сил влияния, жизненного цикла // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10: Журналистика. 2016. № 3. С. 3–16.

Вартанова Е. Л. Новые проблемы и новые приоритеты цифровой эпохи // Информационное общество. 2001. № 3.

Вартанова Е. Л. Постсоветские трансформации российских СМИ и журналистики. М.: МедиаМир, 2014.

Вартанова Е. Л. Современные российские исследования СМИ: обновление теоретических подходов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10: Журналистика. 2015. № 6. С. 5–26.

Дунас Д. В., Вартанов С. А., Кульчицкая Д. Ю. и др. Теоретические аспекты изучения медиапотребления российской молодежи: к пересмотру теории использования и удовлетворения // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10: Журналистика. 2019. № 2. С. 3–28. DOI: 10.30547/vestnik.journ.2.2019.328

Дунас Д. В., Толоконникова А. В., Черевко Т. С. Наблюдение за потреблением информационного контента студентами факультета журналистики МГУ // Медиаскоп. 2018. Вып. 4. DOI: 10.30547/media scope.4.2018.1

Дунас Д. В., Гуреева А. Н. Медиаисследования в России: к определению научного статуса // Вопросы теории и практики журналистики. 2019. Т. 8. № 1. С. 20–35. DOI: 10.17150/2308-6203.2019.8(1).20-35

Кульчицкая Д. Ю. Специфика медиапотребления в восточной и юго-восточной Азии // МедиаАльманах. 2019. № 1. С. 140–147. DOI: 10.30547/ mediaalmanah.1.2019.140146

Кульчицкая Д. Ю., Вартанов С. А., Дунас Д. В. и др. Медиапотребление молодежи: специфика методологии исследования // Медиаскоп. 2019. №. 1. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/2529 (дата обращения: 25.03.2020). DOI: 10.30547/mediascope.1.2019.9

От теории журналистики к теории медиа. Динамика медиаисследований в современной России: колл. моногр. / под ред. Е. Л. Вартановой. М.: Изд-во Моск. ун-та; Фак. журн. МГУ, 2019.

Солдатова Г. У., Рассказова Е. И. «Цифровая» ситуация развития межпоколенческих отношений: разрыв и взаимодействие между подростками и родителями в Интернете // Мир психологии. 2017. № 1. С. 134–143.

Солдатова Г. У., Рассказова Е. И. Модели передачи опыта между поколениями при освоении и использовании Интернета // Вопросы психологии. 2015. № 2. С. 56–67.

Солдатова Г. У., Рассказова Е. И. Модели цифровой компетентности и деятельность российских подростков онлайн // Национальный психологический журнал. 2016. № 2 (22). С. 50–60. DOI: 10.11621/npj.2016.0205

Солдатова Г. У., Рассказова Е. И., Нестик Т. А. Цифровое поколение России: компетентность и безопасность. М.: Смысл, 2017.

Филаткина Г. С., Давлетшина М. И. Медиапотребление молодежи: теоретический обзор исследований (на примере Испании, Бразилии, Аргентины и Мексики) // МедиаАльманах. 2019. № 3. С. 95–103. DOI: 10.30547/mediaalmanah.3.2019.95103

Berger J. (2014) Word of mouth and interpersonal communication: A review and directions for future research. Journal of Consumer Psychology 24 (4): 586– 607. DOI: http://dx.doi.org/10.1016/j.jcps.2014.05.002

Berger P. L., Luckmann T. (1966) The Social Construction of Reality: A Treatise in the Sociology of Knowledge. New York: Doubleday & Company.

Chen C.-P. (2014) Forming digital self and parasocial relationships on YouTube. Journal of Consumer Culture 16 (1): 232–254. DOI:10.1177/1469540514521081

Couldry N., Hepp A. (2016) The Mediated Construction of Reality. Cambridge: Polity.

Courtois C., Mechant P., Paulussen S., De Marez L. (2011) The triple articulation of media technologies in teenage media consumption. New Media & Society 14 (3): 401–420. DOI:10.1177/1461444811415046

December J. (1996) Units of analysis for Internet communication. Journal of Communication 46 (1): 14–38. DOI: https://doi.org/10.1111/j.1460-2466.1996.tb01459.x

Deci E. L., Ryan R. M. (2008) Self-determination theory: A macrotheory of human motivation, development and health. Canadian Psychology 49: 182–185. DOI: https://doi.org/10.1037/a0012801

Dimmick J., Chen Y., Li Z. (2004) Competition between the Internet and traditional news media: The gratification-opportunities niche dimension. The Journal of Media Economics 17 (1): 19–33. DOI: https://doi.org/10.1207/s15327736me1701_2

Fink C. (1996) Strategic Newspaper Management. New York: McGraw-Hill College.

Guadagno R. E., Rempala D. M., Murphy S., Okdie B. M. (2013) What makes a video go viral? An analysis of emotional contagion and Internet memes.Computers in Human Behavior 29 (6): 2312–2319. DOI: https://doi.org/10.1016/j.chb.2013.04.016

Hatfield E., Cacioppo J. T., Rapson R. L. (1993) Emotional Contagion. Current Directions in Psychological Science 2 (3): 96–100. DOI: https://doi.org/10.1111/1467-8721.ep10770953

Hepp A. (2016) Pioneer communities: collective actors in deep mediatisation. Media, Culture & Society 38 (6): 918–933. DOI: https://doi.org/10.1177/0163443716664484

Ho J. Y. C., Dempsey M. (2010) Viral marketing: Motivations to forward online content. Journal of Business Research 63 (9–10): 1000–1006.

Homans G. (1958) Social behavior as exchange. American Journal of Sociology 63 (6): 597–606.

Jia W. (2017) Towards a discipline of life communication? Journal of multicultural discourses 12 (1): 23–26. DOI: https://doi.org/10.1080/17447143.2017.1281285

Katz E., Blumler J. G., Gurevitch M. (1973) Uses and gratifications research. Public Opinion Quarterly 37 (4): 509–523. DOI: https://doi.org/10.1086/268109

Kaye B. K., Johnson T. J. (2002) Online and in the know: Uses and gratifications of the web for political information. Journal of Broadcasting & Electronic Media 46 (1): 54–71. DOI: https://doi.org/10.1207/s15506878jobem4601_4

Kümpel A. S., Karnowski V., Keyling T. (2015) News sharing in social media: A review of current research on news sharing users, content, and networks. Social Media + Society 1 (2). DOI: 10.1177/2056305115610141

Kurzban R., Burton-Chellew M. N., West S. A. (2015) The evolution of altruism in humans. Annual Review of Psychology 66: 575–599. DOI: 10.1146/annurev-psych-010814-015355

Lang P. J., Bradley M. M. (2010) Emotion and the motivational brain. Biological Psychology 84 (3): 437–450. DOI: 10.1016/j.biopsycho.2009.10.007

Lasswell H. (1948) The structure and function of communication in society. In L. Bryson (ed.) The communication of ideas. New York: Harper & Row. Pp. 37–51.

Lee C. S., Ma L. (2012) News sharing in social media: The effect of gratifications and prior experience. Computers in Human Behavior 28 (2): 331–339.

Livingstone S. (2008) Taking risky opportunities in youthful content creation: teenagers’ use of social networking sites for intimacy, privacy and self-expression. New Media & Society 10 (3): 393–411. DOI: 10.1177/1461444808089415

Luhmann N. (2000) The reality of mass media. Stanford: Stanford University Press.

Lunt P., Livingstone S. (2016) Is ‘mediatization’ the new paradigm for our field? A commentary on Deacon and Stanyer (2014, 2015) and Hepp, Hjarvard and Lundby (2015). Media, Culture & Society 38 (3): 462–470. DOI: https://doi.org/10.1177/0163443716631288

Maslow A. (1970) Motivation and Personality. New York: Harper & Bros.

McQuail D. (2002) Mass Communication Theory. London: Sage.

Monteiro S. (2019) “Welcome to selfiestan”: identity and the networked gaze in Indian mobile media. Media, Culture & Society. DOI: 10.1177/0163443719846610

Palmgreen P., Wenner L. A., Rayburn J. (1980) Relations between gratifications sought and obtained: A study of television news. Communication Research 7 (2): 161–192. DOI: https://doi.org/10.1177/009365028000700202

Park C. S, Kaye B. K. (2018) Smartphone and self-extension: Functionally, anthropomorphically, and ontologically extending self via the smartphone. Mobile media and communication 7 (2): 215–231. DOI: https://doi.org/10.1177/2050157918808327

Quan-Haase A., Young A. (2010) Uses and Gratifications of Social Media: A Comparison of Facebook and Instant Messaging. Bulletin of Science, Technology & Society 30: 350–361. DOI: https://doi.org/10.1177/0270467610380009

Shi-xu (2016) Cultural Discourse Studies through the Journal of Multicultural Discourses: 10 years on. Journal of multicultural discourses 11: 1–8. DOI: https://doi.org/10.1080/17447143.2016.1150936

Sundar S. S., Limperos A. M. (2013) Uses and grats 2.0: New gratifications for new media. Journal of Broadcasting & Electronic Media 57 (4): 504–525. DOI: https://doi.org/10.1080/08838151.2013.845827

Takahashi T. (2010) MySpace or Mixi? Japanese engagement with SNS (social networking sites) in the global age. New Media & Society 12 (3): 453– 475. DOI:10.1177/1461444809343462

Vartanova E. L. (2013) The media and the individual: economic and psychological interrelations. Psychology in Russia: State of the Art 6 (1): 110– 118. DOI: 10.11621/pir.2013.0110

Vartanova E. (2019) Russian media: a call for theorising the economic change. Russian Journal of Communication 11: 22–36. DOI: https://doi.org/10.1080/19409419.2019.1572531

Vyugina D. (2019) Generation Z in Russia: the digital divide of the generation Putin. In C. Scholz, A. Rennig (eds.) Generations Z in Europe (The Changing Context of Managing People). Bingley: Emerald Publishing Limited. Pp. 253–274.

Поступила в редакцию 24.02.2020