«Еврейская тема» в русскоязычной зарубежной прессе 1970-х гг.: на примере журнальной периодики

Раздел: История журналистики

Опыт русскоязычных СМИ, выходящих за пределами России, во все времена привлекал внимание исследователей. Однако освещение в этих СМИ «еврейской темы» остается практически неизученным. Авторы статьи стараются восполнить этот пробел, обратившись к деятельности русскоязычной журнальной периодики 1970-х гг., когда тема получила активное развитие в связи с усилившимися процессами эмиграции и репатриации из СССР. Исследуя содержание публикаций таких изданий, как «Новый журнал», «Посев» и «Континент», авторы анализируют духовное состояние эмигрантской волны того времени.

DOI: 10.30547/vestnik.journ.6.2018.137171

Введение

Русскоязычные СМИ за рубежом — тема, достаточно исследо­ванная в российской и зарубежной историографии. Вместе с тем при изучении многих аспектов их деятельности обнаруживается большое число «белых пятен». Это объясняется не только огром­ным массивом материала, накопленного за почти двухсотлетнюю историю этих СМИ, но и их разнообразной типологией, а также содержательными особенностями, присущими им.

Существенное расширение числа и многообразия этих СМИ обозначилось на ряде этапов: в первые годы советской власти, когда за пределами России оказалось от двух до трех миллионов человек¹; после Второй мировой войны, когда многие бывшие военнопленные отказались возвращаться на родину; в 1970-е гг., когда десятки тысяч советских евреев репатриировались в Изра­иль или эмигрировали в США, и, наконец, с начала 1990-х годов, когда отъезд из России стал формально разрешенным и сотни ты­сяч российских граждан устремились за границу в поисках лучшей жизни.

На каждом из этих этапов заграничные русскоязычные СМИ имели свою специфику. Она определялась, в первую очередь, фак­тором аудитории, поскольку основные эмигрантские группы, сло­жившиеся на том или ином историческом этапе, существенно от­личались друг от друга. В 1970-е - первой половине 1980-х гг эмигранты оказались весьма однородной по национальным, соци­альным и образовательным признакам группой². Если первая вол­на (послереволюционная) и вторая волна (послевоенная) были обусловлены, прежде всего, политическими мотивами, то третья волна эмиграции определялась иным. Речь шла «о стремлении противостоять строгой регламентации во всех областях жизни, усиленно насаждавшейся в Советской стране, стремлении обрести свободу» (Зубарева, 2000: 11-12).

У эмигрантов разных поколений возникали совершенно несхо­жие представления о будущем их родины и путях личной реализации³. Отсюда и заметные проявления идейного размежевания между представителями различных эмигрантских волн⁴ (Николюкин, 1994; Хрусталева, 1996; Демидова, 2003; Берелович, 2005: 66— 67). Это определялось разными причинами, приведшими людей в эмиграцию.

В отличие от представителей первых двух волн многие участни­ки третьей волны находились «в отказе» и по самым разным при­чинам не имели возможности уехать из СССР. Подчас этот про­цесс затягивался на многие годы. До отъезда «отказники» ощу­щали на себе давление политической цензуры, что кристаллизова­ло в них неприятие всего советского. Этот фактор обусловил об­щие содержательные особенности русскоязычных СМИ за рубе­жом того периода.

Таким образом, нельзя не согласиться с рядом исследователей, считающих, что термин «русское зарубежье» наиболее применим к эмигрантам первых лет советской власти, которым была присуща общность духовных настроений. В последующие десятилетия эмиграция стала более разнообразна (Базанов, 2005; Попова, 2010). Поэтому многие издания, основанные выходцами из СССР в семидесятые годы, правильно отнести не к русской, а к русскоя­зычной зарубежной периодике.

Следует принять во внимание, что советские люди, покидав­шие страну в 1970-е гг., были в большинстве своем евреями или членами их семей. Именно это определяет лицо третьей волны эмиграции. Если в 1970 г. по израильским визам из СССР выехала тысяча человек, то в 1971 году — уже около 13 тысяч, в 1972 — бо­лее 31 тысячи, а в 1973 — свыше 34 тысяч человек. После этого чи­сло разрешений на выезд снизилось, но в 1979 г. был отмечен пик еврейской эмиграции — более 51 тысячи чел. Затем на этот про­цесс вновь были наложены жесткие ограничения. В результате за 1982—1986 гг. СССР покинуло менее 7 тысяч евреев и членов их семей⁵. В последующие два года этот процесс и вовсе пошел на спад.

В отличие от первых двух волн эмиграции (в 1920-е гг. и после Второй мировой войны), третья возникла без видимых катаклиз­мов. Ее развитие было предопределено не ужесточением режима, а международной обстановкой: США требовали от Советского Со­юза соблюдения прав человека в обмен на заключение договоров в военной и торговой сферах. Такая постановка вопроса позволила более чем ста тысячам людей реализовать свою идею — эмигриро­вать из Советского Союза. Основной причиной их отъезда стало стремление избавить себя и родных от постоянных проявлений антисемитизма⁶.

С фактором новой волны эмиграции связано и возрастание в 1970-х гг. общего числа русскоязычных зарубежных СМИ, расши­рение их типологического и содержательного многообразия. Образовательный уровень эмигрантов и репатриантов позволял им вести дискуссии по самым разным вопросам. Эти дискуссии с регулярностью выносились на страницы русскоязычных печатных СМИ. Они и стали «визитной карточкой» журнальной периодики, ставшей в это десятилетие особым духовным явлением среди рус­скоязычных СМИ. Беремся утверждать, что никогда прежде ана­литический уровень этих изданий не достигал такой высоты, как в те годы.

Можно было предположить, что полемический запал будет реализован в эмигрантских СМИ конца 1980-х гг. и позже, когда под воздействием новой политической реальности был оконча­тельно снят «железный занавес» и за рубеж устремились сотни тысяч наших соотечественников. А среди них было немало пред­ставителей интеллектуальной элиты. Однако ничего этого не произошло. В 1990-е гг. русскоязычная зарубежная пресса начала «мельчать». Новому поколению русскоязычных эмигрантов и ре­патриантов стали неинтересны духовные искания их предшест­венников. На этом фоне стали постепенно закрываться нево­стребованные серьезные общественно-политические и литера­турнохудожественные журналы. Их место занимала развлека­тельная периодика.

Почему же начал сходить на нет достигнутый русскоязычными изданиями 1970-х — начала 1980-х гг. содержательный и интеллек­туальный уровень? Сложившаяся ситуация объясняется, во-пер­вых, снижением образованности аудитории и отупляющим воз­действием Интернета. Во-вторых, новое поколение русско­язычной аудитории говорит и читает на языке стран проживания, утрачивает русский язык. Эта проблема, ставшая заметной уже в середине 1990-х гг., сегодня лишь усугубилась.

Высокий образовательный уровень многих эмигрантов 1970-х гг привел к тому, что тогдашняя общественно-политическая и лите­ратурно-художественная периодика активно демонстрировала проблемно-аналитическое восприятие действительности. Это су­щественно повлияло на духовные запросы эмигрантской аудито­рии. Данный фактор и стал ключевым при выборе темы данной статьи и материала, взятого для исследования и связанного с отра­жением «еврейского вопроса».

«Еврейская тема» в русскоязычных эмигрантских СМИ: к историографии вопроса

Если появление и развитие русскоязычных СМИ первых волн эмиграции изучено более или менее обстоятельно (Харина, 1999; Жирков, 2009; Жулькова, 2001; Раев, 2003: 205-219; Суомела, 2004; Исаев, 2005; Лебедева, 2007; Rimscha, 1924; Hardeman, 1994 и др.), то период 1970-х гг. отражен в исследовательской литературе скромнее. За последние годы появился, правда, целый ряд иссле­дований, затрагивающих развитие СМИ в 1960— 1980-е гг. (Glad, 1999; Овсепян, 2000; Волковский, 2006; Денисенко, 2010; Скарлыгина, 2004: 89-98; 2008: 121-129; 2010). Но и эти исследования не дают целостной картины происходящего, с учетом развития соци­ально-политической обстановки в Советском Союзе и за рубежом.

Мы также не претендуем на то, чтобы осветить все аспекты истории русскоязычной периодики этого периода. Наша задача состоит в том, чтобы проанализировать освещение «еврейской темы» в нееврейских русскоязычных журнальных изданиях.

Многие российские и зарубежные историки занимались изуче­нием духовных и политических установок эмигрантов третьей волны (Zaslavsky & Brym, 1983; Salitan, 1992; Морозов, 2007; Фридгут, 2007; Костырченко, 2008). В числе работ, на которые мы опи­рались, стоит, кроме того, назвать монографию, вышедшую на ан­глийском языке под редакцией З. Гительмана, М. Гланца и М. Гольдмана (2003), посвященную различным аспектам жизни евре­ев в эмиграции. Определенную роль в формировании авторских представлений о еврейской репатриации (т. е. о тех, кто уезжал на свою историческую родину — в Израиль) сыграла монография «"Русское" лицо Израиля»: черты социального портрета» (2007). Формированию политических взглядов русскоязычных репатри­антов посвящена статья В. В. Энгеля (2007: 172-198). Развитию представлений о политическом и творческом «лице» третьей вол­ны эмиграции помогли воспоминания Р. Б. Гуля⁷, В. Е. Максимова⁸ и С. Д. Довлатова⁹.

Эмпирическая основа исследования

В качестве эмпирического материала были взяты хорошо извест­ные журналы: «Новый журнал» (США), «Посев» (ФРГ) и «Конти­нент» (Франция), без которых невозможно представить развитие эмигрантской мысли в 1970-е гг. Они олицетворяли собой тради­ции, присущие российскому интеллектуальному сознанию: нерав­нодушие к обсуждаемым вопросам, критичность восприятия окру­жающего мира, сопоставление «за» и «против» в оценках жизни. Важно подчеркнуть, что именно эти журналы помогают осознать политический и нравственный выбор тогдашней русскоязычной эмиграции, несмотря на все многообразие ее взглядов. Без исследо­вания их содержания невозможно представить общий уровень рус­скоязычных зарубежных СМИ того времени.

Коротко остановимся на эволюции и содержательных особен­ностях каждого из отмеченных изданий, чтобы представить, с ка­ким морально-этическим багажом они подошли к осмыслению «еврейской темы».

Наиболее ярким образцом может считаться нью-йоркский «Но­вый журнал», который начиная с 1950-х гг. постепенно обретает черты общественно-политического издания. Роман Гуль, главный редактор издания в 1959—1986 гг., снискал признание не только как писатель, но и как мемуарист и литературный критик. Ему удалось сделать «Новый журнал» одним из наиболее читаемых русскоязыч­ных изданий зарубежья. Здесь увидели свет главы из романа Б. Па­стернака «Доктор Живаго», стихи Н. Гумилева, А. Ахматовой и дру­гих поэтов Серебряного века, творчество писателей и философов русской эмиграции, а также огромное число очерков о культуре рус­ского зарубежья, написанных Н. Берберовой, В. Вейдле, Г. Ивано­вым и другими литераторами-эмигрантами.

Многообразие содержания обеспечило внимание к журналу и со стороны советского читателя, стремившегося получить к нему доступ, несмотря на все препоны.

Вот что писал по этому поводу Р. Б. Гуль: «Приехавший в Ан­глию советский прозаик Парфенов получил от кого-то в Лондоне “Новый журнал” — весь тогдашний комплект — и, как нам пере­дали, запершись в комнате гостиницы, читал день и ночь... Потом один видный деятель советской культуры, встретившись в Европе со своим приятелем, известным американским профессором, за завтраком в разговоре о советских “толстых” журналах, вдруг ска­зал своему американскому коллеге: «Но больше всего я люблю нью-йоркский “Новый журнал”. Американец так и ахнул»¹⁰.

В отличие от многих эмигрантских литературных журналов и альманахов, акцентировавших внимание на произведениях прозы и поэзии, «Новый журнал» во все периоды своего существования проявлял интерес и к социально-политической тематике — к раз­личным аспектам советской жизни.

При оценке действий СССР «Новый журнал» подчеркивал их принципиальное отличие от политики Российской империи, которая, несмотря на свои изъяны (что всякий раз оговаривалось журналом), основывалась на уважительном отношении к людям. В статье М. М. Карповича «Русский империализм или коммунистическая агрессия?» проводилась мысль о стремле­нии советского режима — дабы обеспечить собственную безопас­ность — подавить «самые элементарные свободы»¹¹. Другой автор «Нового журнала», Н. Градобоев, пришел к выводу, что законода­тельная власть в СССР давно уже превратилась в бюрократиче­ский аппарат: «Верховный Совет СССР не прикрывает диктату­ру, он представляет ее в том виде, в каком она действительно существует»¹².

Закрытый доклад Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС «О культе личности и его последствиях», получивший активное распростра­нение на Западе, не поменял отношения «Нового журнала» к про­исходящему в СССР. Издание видело общность сталинских и хру­щевских методов работы. «Советское общественное мнение можно признать общественным мнением только в той мере, в ка­кой советскую “демократию” — демократией или советский “гу­манизм” — гуманизмом», — писал незадолго до XX съезда КПСС публицист журнала М. Вишняк. Он же отмечал после съезда, что диктатура не сдается, а тех, кто ее собирается свергнуть, тоже «пока не видать»¹³.

Именно по этой причине, отмечал тогдашний главный редак­тор «Нового журнала» Р. Б. Гуль, «издание свободного русского журнала за рубежом действительно нужно людям»¹⁴. Через много лет Р. Б. Гуль уточнял: «Мы исповедуем принцип самой широкой терпимости ко всякому инакомыслию — политическому, мировоз­зренческому, к разным литературным направлениям, вкусам, шко­лам, даже модам»¹⁵.

В свою очередь, журнал «Посев» (Франкфурт-на-Майне) как пе­чатный орган Народно-трудового Союза (НТС), зародившегося в Европе еще до Второй мировой войны, заявлял, что строит свою деятельность на идеях «права, свободы и справедливости». Это сви­детельствовало о схожести мировоззренческих принципов его и «Нового журнала». Данная задача определила поддержку «Посевом» российского освободительного движения «во всех его проявлениях» (Посев. 1980, № 4: 3). Необходимо принимать во внимание, что НТС был основан в 1930-е гг. как национал-патриотическая эми­грантская организация. Несмотря на определенную идейную эво­люцию после Второй мировой войны, он сохранял приверженность имперской модели Великой России¹⁶. Одновременно лидеры НТС и редакция журнала считали себя преемниками традиций русского зарубежья 1920—1930-х гг.

Содержание «Посева» всегда было антикоммунистическим. Уже в 1950-х гг. в журнале появились очерки о ГУЛАГе, предварившие художественные произведения А. И. Солженицына и В. Т. Шаламова, заметки и корреспонденции о нарушении прав человека в Со­ветском Союзе. Позже, в 1960-е гг., на страницах журнала увидели свет статьи о судебных процессах 1930-х гг., главными обвиняемы­ми на которых были видные военачальники - Я. Гамарник, В. Блю­хер, М. Тухачевский. Тогда же вышли репортажи о деле А. Синяв­ского и Ю. Даниэля, чьи повести и сатирические рассказы были опубликованы на Западе.

Тематика «Посева» выходила за пределы обсуждения чисто по­литических вопросов, что обеспечило его популярность у различ­ных читательских групп. Вместе с тем аудитория издания остава­лась все-таки ограниченной, и его финансовое положение оставляло желать лучшего. По этой причине во второй половине 1960-х гг. журнал стал выходить лишь раз в месяц. Тем не менее его содержательная линия оставалась неизменной: в 1970-е - начале 1980-х гг. здесь регулярно появлялись публикации чисто полити­ческой направленности, с упоминанием фактов неповиновения государственным структурам в СССР. Редакция, кроме того, про­должала перепечатку самиздатовских материалов, публиковала биографии известных диссидентов.

Во главе «Посева» в 1970-е гг. стояли видные деятели НТС Е. Р. Романов (Островский), Л. А. Рар и Я. А. Трушнович, под­держивавшие «все формы антикоммунизма». «Утилитарные аги­тационно-пропагандистские задачи <...> повлияли на характер материалов <...> Они давались в очень доступной форме, понят­ной для любой читательской аудитории» (Базанов, 2008: 326).

Третьим наиболее заметным эмигрантским журналом того вре­мени стал «Континент», начавший выходить в Париже в 1974 г под руководством известного писателя В. Е. Максимова. В отли­чие от двух других журналов, это издание появилось благодаря усилиям эмигрантов третьей волны.

В. Е. Максимову удалось собрать вокруг своего журнала влия­тельный редакционный совет: писатели Сол Беллоу и Артур Кестлер, историк Роберт Конквист, югославский оппозиционер Милослав Джилас, физик Андрей Сахаров, выдворенные из СССР писатели Виктор Некрасов и Александр Галич. Уже это определи­ло содержательную уникальность «Континента», который по уровню оппозиционности советскому строю был схож с «Новым журналом» и «Посевом». Вместе с тем в оценках политической действительности 1970-х гг. «Континент» выглядел, на наш взгляд, более убедительным по сравнению с двумя другими журналами, что объяснялось его меньшей оторванностью от советских реалий.

Как отмечалось в программной редакционной статье, помещен­ной в первом номере «Континента», журнал являлся антиподом все­му происходящему за «железным занавесом». Литературный «Кон­тинент» символизировал собой единение всех гуманистических сил в борьбе за свободу и достоинство человека. Важнейшую для себя за­дачу редакция журнала видела в единении творческих сил «духовной оппозиции» — в Советском Союзе и за его пределами.

С этой целью редакция привлекла к сотрудничеству оппози­ционно настроенных представителей интеллектуальной элиты из соцлагеря. Среди авторов были чешские интеллектуалы-дисси­денты Л. Пахман и В. Гавел, кубинский историк М. Салес, румын­ский драматург И. Ионеско и многие другие. Однако предпочте­ние отдавалось авторам из СССР. На страницах журнала увидели свет эссе А. Солженицына и А. Синявского, статьи А. Сахарова, В. Чалидзе и др. Не менее важным для редакции «Континента» стало продвижение качественных литературных произведений. Здесь впервые появилась проза Ф. Искандера и В. Войновича, стихи И. Бродского, Н. Коржавина, В. Делоне и др.

«Континент» отличался от ряда русскоязычных литературно­художественных журналов 1970-х гг., отстаивавших левые взгляды. На протяжении нескольких лет В. Максимов и его единомышлен­ники — В. Некрасов, Н. Коржавин, В. Буковский — активно поле­мизировали, например, с А. Синявским — редактором журнала «Синтаксис». Речь шла о миссии советской интеллигенции, ока­завшейся на Западе. И если А. Синявский полагал, что настоящий интеллектуал не должен быть «конформистом, подстраивающим­ся под обстоятельства», то В. Максимов как редактор «Континен­та» призывал не создавать «абсолютизации», нагромождающей «новые монбланы лжи»». Его серьезно беспокоило противостоя­ние «плохих» и «хороших» идей, спрямляющих восприятие жизни (Скарлыгина, 2008: 129).

Несмотря на содержательные отличия, все три упомянутых журнала были едины в неприятии тогдашней советской политиче­ской системы и видели свою миссию в том, чтобы освещать по-настоящему сложные и противоречивые вопросы дня. «Еврейская тема» воспринималась этими журналами как злободневная и орга­нично связанная с прошлым и настоящим России. B 1970-е гг. ее присутствие стало заметным на страницах журналов.

«Еврейская тема» — очень многогранное понятие. Мы проана­лизируем лишь те ее аспекты, которые получили развитие на стра­ницах «Нового журнала», «Посева» и «Континента». Нами было изучено 47 статей проблемно-аналитического характера, увидев­ших свет на страницах журналов (не считая коротких заметок, со­держащих хроникальные факты на «еврейскую тему» и появляв­шихся, в частности, на страницах «Посева»). Это предопределило достоверность результатов исследования.

Эмигрантская периодика о судьбе российского еврейства в ХХ веке

Общим для всех трех изданий является неприятие антисемит­ских настроений, воспринимаемых как проявления радикализма и экстремизма. Радикализм, присущий многим зарубежным русско­язычным СМИ в первые десятилетия советской власти, после Второй мировой войны постепенно ослабел. Большинство эмиг­рантских публицистов 1960— 1970-х гг. сходились во мнении, что изменение общественно-политического строя в Советском Союзе не может произойти завтра. Поэтому свою основную задачу они видели не столько в безудержной критике общественно-политиче­ской системы СССР, сколько в стремлении основательно разо­браться в проблемных аспектах жизни советского общества.

Одной из таких масштабных тем стала история еврейского на­рода в СССР. Заметной на общем фоне стала статья И. Войтовецкого «Забудем старые счеты!», опубликованная в 1976 г. на страни­цах «Посева». После репатриации в Израиль автору доводилось слышать от бывших соотечественников, что еврейскому нацио­нальному движению «незачем связываться с русскими демократа­ми», поскольку новая жизнь не изменила привычной морали от­ношений между двумя народами: «Дескать, если русские демократы придут к власти, они станут бить евреев точно так же, как любые другие режимы». Сам И. Войтовецкий решительно вы­ступал против этой точки зрения, считая, что она порождает «пе­режитки прошлого»¹⁷.

Примечательно, что в том же номере «Посева» была опублико­вана статья русского по национальности публициста А. Найденовича, озаглавленная «Отбросим национальное высокомерие». Отмечая, что во время прошедшей в Нью-Йорке демонстрации в поддержку советских политзаключенных евреи отказывались не­сти портрет представителя национал-патриотического крыла советских инакомыслящих В. Н. Осипова¹⁸, А. Найденович с не­прикрытой болью восклицал: «Евреи, русские, демократы, нацио­налисты, прибалты, украинцы - призываю вас к глубокому осоз­нанию вреда междоусобиц. Кому это надо?!»¹⁹.

Как и И. Войтовецкий, А. Найденович полагал, что еврейской интеллигенции следует забыть прежние обиды. «Да, православная монархическая Русь была виновата в исторической узости подав­ления еврейского достоинства и самосознания (черты оседлости, всяческие ограничения). Но разве евреи не отмстили ей за это?» — задавался он вопросом. По мнению А. Найденовича, при форми­ровании своей позиции эмигранту необходимо ориентироваться на тех русских и евреев, которые уже стали соратниками по борь­бе: «Да будет нам примером добрая дружба между В. Осиповым и М. Агурским, А. Солженицыным и А. Гинзбургом, между священ­ником Г. Якуниным и Л. Регельсоном. И мое русское православ­ное сердце неизбывно хранит верность моим еврейским друзьям, которых люблю и ценю»²⁰.

Трудно однозначно утверждать, в какой мере сами И. Войтовецкий и А. Найденович верили в осуществимость этой идеи. Оба представителя эмиграции не могли не видеть, что призывы подоб­ного рода не приводят к желаемому результату. Вместе с тем по­следнее замечание А. Найденовича обращает на себя внимание. Многие русские эмигранты-журналисты действительно были свя­заны теплыми дружескими отношениями с представителями ев­рейской интеллигенции, ставшими репатриантами в Израиле. Так, Р. Б. Гуль, главный редактор «Нового журнала», в течение полувека был дружен с Ю. Б. Марголиным, известным литератором, жившим на Земле обетованной с конца 1940-х гг. Побывав у Ю. Б. Марголина в гостях, он заметил: «Сколько у меня ни было встреч с евреями в Израиле, но, когда узнавали, что я русский, они всегда приходи­ли в какое-то чрезвычайно приподнятое настроение»²¹.

Консолидирующей основой сближения русских и евреев тради­ционно была их принадлежность к единому культурному коду, определяемому общим образованием, этикой взаимоотношений, что формировалось в российском обществе еще до большевист­ской революции. Этот код стал определяющим и во взаимоотно­шениях Р. Б. Гуля и Ю. Б. Марголина. Позиция Р. Б. Гуля опреде­лила и гуманистическое отношение к евреям на страницах «Нового журнала».

В свою очередь, «Континент», наряду с эмигрантскими автора­ми, публиковал и советских инакомыслящих, которым удавалось переправить свои рукописи на Запад. Некоторые из них поднимали и «еврейскую тему». Среди них был, например, Н. Н. Мейман — доктор физико-математических наук, член Московской Хельсинк­ской группы, ставший «отказником» после подачи документов на выезд в Израиль. Он, в частности, обвинял руководство СССР в за­малчивании факта расстрела евреев у Бабьего Яра, отмечая, что на установленном в 1976 г. монументе сделана надпись об уничтоже­нии «граждан города Киева и военнопленных»²². Тем самым, по мнению Н. Н. Меймана, искажалась историческая память об одном из наиболее трагических событий в истории еврейского народа.

Острая полемика по «еврейскому вопросу» развернулась на страницах «Континента» практически с момента появления жур­нала. Ее начал 81-летний С. М. Рафальский — бывший член ка­детской партии и некогда деятель антибольшевистского «Союза защиты Родины и свободы», созданного Б. Савинковым в начале 1920-х гг. Поэт и сотрудник русскоязычных эмигрантских газет и журналов, он выступил с жесткой критикой в адрес еврейской интеллигенции, проживавшей в СССР. Эти люди, по словам С. М. Рафальского, «родились и выросли в Советском Союзе, по­чти все окончили его высшие учебные заведения, почти все зани­мали хорошие (хотя, может быть, и не столь ответственные, как их отцы) места». Но при этом они то и дело «кляли» «великорусский национализм», «шовинизм» и «империализм», якобы повинные в многочисленных бедах, пережитых российскими евреями и поме­шавших им в духовном развитии. С. М. Рафальский бросал камень в адрес евреев: «О чем же думали их отцы и деды, которые совер­шили, мощно поддержали и укрепили октябрьскую революцию, утвердили новую власть и стали ее элитой, ее правящим слоем?». По мнению С. М. Рафальского, на еврейской интеллигенции так­же лежала вина за то, что в Советском Союзе дошли до «зоологи­ческого антисемитизма»²³.

Примечательно, что статья С. М. Рафальского появилась в «Континенте» вкупе с редакционным примечанием, где высказы­валось несогласие с рядом суждений автора. Это подтверждало на­личие собственной идейно-политической позиции редакции. Кроме того, «Континент» под руководством В. Е. Максимова ви­дел себя в качестве дискуссионной площадки, дающей возмож­ность высказываться сторонникам разных идейно-политических воззрений. Все это существенно отличало этот журнал от многих других эмигрантских изданий того времени, не говоря уже об их аналогах в Советском Союзе.

Суждения С. М. Рафальского, возлагавшего ответственность за антисемитизм в СССР на евреев, тоже вызвали взрыв негодования у некоторых авторов «Континента». Среди них, в частности, были евреи, ставшие репатриантами. Они считали важным опровер­гнуть тезис об ответственности еврейского народа за большевист­скую революцию. Их основной довод звучал так: активность евре­ев в революции определялась не национальными интересами, а, в первую очередь, «интернациональностью мышления». Не случай­но видные революционеры и функционеры первого советского правительства, по существу, порвали со своей национальной принадлежностью²⁴. В этом плане показательной выглядела статья Б. М. Шарира (Шрайбмана) — бывшего завлаба одного из ленин­градских НИИ, а после репатриации — сотрудника Университета имени Бен-Гуриона (в г. Беэр-Шеве). Он подчеркивал, что еврей­ские коммунисты участвовали в событиях революции и Граждан­ской войны в России «не в качестве евреев, а как интернационалисты»²⁵.

Среди тех, кто критически отнесся к позиции С. М. Рафальского, были не только евреи. Например, В. А. Михальчук (представи­тель украинской эмиграции) воспринял статью С. М. Рафальского как «черносотенную смуту». Он замечал, что именно в Советском Союзе преследования евреев достигли «небывалого размаха». От­вергая сделанные С. М. Рафальским обвинения в адрес евреев, кри­тикующих внутреннюю и внешнюю политику советского руковод­ства, этот представитель украинской эмиграции писал: «Запрещать им любить землю их предков, думать о недостатках и несчастьях этой земли и анализировать ее общественное положение мне кажет­ся не только недемократическим, но просто нечеловеческим»²⁶.

Начатая С. М. Рафальским дискуссия в конечном итоге вышла далеко за рамки той проблемы, которую он поднял. Освещение исторической судьбы российского еврейства инициировало на страницах «Континента» обсуждение вопроса об антисемитских акциях националистов «новой волны» в различных республиках СССР. Демократически ориентированная редакционная политика «Континента» привела к тому, что первыми о недопустимости ан­тисемитизма начали говорить даже не евреи, а представители тех народов, которые были повинны в его распространении в совет­ское время.

Среди них был, например, Антанас Терляцкас — выпускник экономического факультета Вильнюсского университета, подвер­гавшийся в СССР преследованиям за свою политическую деятель­ность. За неимением иных возможностей зарабатывать на жизнь, он был подсобным рабочим на литовской киностудии.

А. Терляцкас выступил против позиции литовской эмигрант­ской прессы, замалчивавшей участие литовцев в уничтожении ев­реев в годы Второй мировой войны. А. Терляцкас полемизировал и с распространенным в национальной эмигрантской прессе не­довольством в отношении евреев, встречавших Красную Армию в Литве в 1940 г. цветами. Не оправдывая эти факты, он пытался объяснить причины случившегося. «Почему они [евреи] не думали о нашем народе?» — задавался вопросом А. Терляцкас, и сам же отвечал на него: «Когда в июне 1941 г. восторженно встречали не­мецкую армию, много ли мы думали о евреях? Жалуемся, что мир не может понять, почему оккупантов встречали цветами. Почему мы не понимаем евреев, которые имели аналогичные, если не бо­лее веские, причины радоваться приходу Красной Армии?»²⁷.

А. И. Солженицын и «еврейский вопрос»

Анализируемые журналы не могли пройти мимо такой видной фигуры русскоязычной эмиграции, как А. И. Солженицын.

Лауреат Нобелевской премии по литературе (1970) А. И. Сол­женицын, как известно, в 1974 г. был изгнан из СССР с формули­ровкой «за измену Родине». В последующие два года он совершил несколько поездок по странам Европы, в ходе которых встречался с политиками и общественностью. Лишь в 1976 г. он наконец осел недалеко от американского городка Кавендиш, став на долгие годы, по его собственному признанию, «вермонтским затворни­ком», практически прекратившим общение с журналистами и об­щественностью, но регулярно публиковавшим свои произведения в эмигрантском издательстве ИМКА-пресс (YMCA-Press).

Публицистика А. И. Солженицына, значимое место в которой было посвящено оценке прошлого и настоящего России, встреча­ла очень разные оценки представителей тогдашней эмиграции — от безоговорочного принятия до практически полного отрицания. Точно так же воспринималась критическая позиция писателя по отношению к эмиграции третьей волны (тем, кто, подобно ему, покинул СССР в 1970-е гг.), выраженная в мемуарах «Угодило зёр­нышко промеж двух жерновов», а также в его многочисленных эссе и статьях. К числу последних можно отнести нашумевшую в свое время статью «Наши плюралисты» (1982), в которой А. Сол­женицын рисует нелицеприятный собирательный портрет пред­ставителей третьей волны эмиграции, которые вначале обслужи­вали советский режим, а потом, оказавшись на Западе, начали ругать не только его, но и нравственные установки общества²⁸. Эти воззрения писателя вызвали недовольство в либеральной эми­грантской среде.

Несмотря на это, главный редактор «Нового журнала» Р. Б. Гуль с большим пиететом относился к автору «Архипелага ГУЛАГ», рас­крывшему сущность советской политической системы. Он писал, что жизнь А. И. Солженицына, отмеченная «героической и титани­ческой попыткой борьбы с шайкой путем раскрытия всех ее престу­плений против человека», перекрывает все недостатки его позиции²⁹. Р. Б. Гуль выражал поддержку писателю и в отношении его взглядов на роль и место евреев в России. Позиция А. И. Солжени­цына начала формироваться задолго до появления его монумен­тального исследования «Двести лет вместе», посвященного «еврей­ской теме» и изданного уже в начале 2000-х гг

Высказывания А. И. Солженицына по поводу судьбы россий­ского еврейства, озвученные в романах «Архипелаг ГУЛАГ», «Ра­ковый корпус» и других, вызывали неоднозначную реакцию в рус­скоязычной среде за рубежом³⁰. Однако «Новый журнал» не поддержал активно звучавших тогда обвинений русского писателя в шовинизме и антисемитизме. На страницах журнала выступил, в частности, Р. Рутман — один из составителей самиздатовской «Бе­лой книги Исхода», который после репатриации в Израиль рабо­тал в Тель-Авивском университете. В своей статье «Кольцо обид (еврейский вопрос и А. Солженицын)» Р. Рутман писал о том, что А. И. Солженицын был во многом прав в оценке «еврейского во­проса», не соглашаясь с утверждениями, что «русское общество в долгу перед еврейским народом». Р. Рутман полагал, что один на­род не может нести ответственность за другой народ; это бремя накладывается только на конкретные структуры или индивидов, участвовавших в том или ином событии или деянии.

Упрощенным, по мнению Р. Рутмана, являлось и распространен­ное в кругах еврейской интеллигенции суждение об «односторон­них гонениях», которым подвергались представители этого народа, жившие в СССР. Р. Рутман писал, что гонениям подвергались пред­ставители всех национальностей. Многое, по его словам, зависе­ло от конкретных обстоятельств. Одновременно он защищал А. И. Солженицына, априори воспринимавшего «еврейский во­прос» в России как сложное явление и отвергавшего жестко задан­ные стереотипы. «Солженицын не вписывается ни в какую плоскую схему. Тесны ему и рамки национализма», — писал Р. Рутман³¹, как бы выводя русского писателя из-под удара со стороны тех, кто не принимал его позицию по национальному вопросу.

Взгляды А. И. Солженицына встречали полное одобрение и со стороны редакции журнала «Континент», которая уважительно от­носилась к писателю, занявшему непримиримую антикоммунисти­ческую позицию. Портрет А. И. Солженицына был вынесен на об­ложку одного из номеров как символ сопротивления тоталитаризму.

Многие авторы «Континента» также позитивно воспринимали А. И. Солженицына. Среди них были представители старшего поко­ления эмигрантов, сформировавшиеся еще во времена Российской империи. В частности, 75-летний А. И. Михайловский — выпускник Венского университета и сотрудник парижской газеты «Русская мысль» — поддержал идею «религиозного национализма», выражен­ную А. И. Солженицыным в его сборнике аналитических статей «Из-под глыб» (1974)³². Противоречия писателя в «еврейском вопро­се» журналом попросту нивелировались, что видно и по этой статье, и по другим, увидевшим свет на страницах «Континента».

К идеям А. И. Солженицына с пониманием отнеслись не толь­ко русские по крови публицисты, но и некоторые участники ев­рейского национально-освободительного движения, чьи голоса также звучали на страницах «Континента». В числе них был М. И. Агурский — специалист в области кибернетики, а после ре­патриации — профессор Еврейского университета в Иерусалиме. Он выражал поддержку «оппозиционному русскому национализ­му», который, по его мнению, не имел ничего общего с тогдашней национальной политикой, проводимой в СССР. Суть этого фено­мена, полагал М. И. Агурский, состояла в несоответствии «совет­ского империализма» духовным интересам русского народа. В ре­зультате уровень жизни русских оказался «самым низким среди всех других народов СССР», а политика власти последовательно вела к исчезновению «русской национальной культуры»³³.

Именно на этой основе, считает А. И. Агурский, и формирова­лась позиция А. И. Солженицына. Вслед за Р. Рутманом М. И. Агурский отрицал принадлежность писателя к «шовинистам». По его мнению, взгляды А. И. Солженицына следовало соотносить с «тео­рией национального плюрализма». В соответствии с ней все челове­чество мыслится как «гармоническая совокупность национальных сил», где каждая «сила» имеет право на существование³⁴.

Общественная значимость позиции А. И. Солженицына состо­яла в утверждении свободы слова, не скованной какими-либо ограничениями. Активист НТС А. П. Тимофеев отмечал, что при посещении стенда издательства «Посев» на международной книж­ной ярмарке в Иерусалиме недавние репатрианты из СССР больше всего интересовались собранием сочинений А. И. Солженицына³⁵.

Движение за репатриацию в Израиль в 1970-е гг.

Тема борьбы советских евреев за право репатриации в Израиль часто звучала со страниц русскоязычной зарубежной периодики, откликавшейся на повседневные запросы дня. Но каждое издание трактовало эту тему по-своему.

Наиболее активной была позиция «Посева». Дело в том, что в 1970-е гг. руководство НТС сделало ставку на взаимодействие с оппозиционным движением в Советском Союзе, создав для этого специальную структуру — Международное общество прав челове­ка (МОПЧ)³⁶. «Посев» стал уделять данной теме еще большее вни­мание, посвящая ей специальные выпуски. Движение за выезд ев­реев из СССР воспринималось руководством НТС и «Посевом» как одно из важнейших проявлений оппозиционности. «Новый журнал» и «Континент» — «толстые» литературно-художественные журналы — уделяли теме выезда евреев из Советского Союза мень­ше внимания.

Стремление к осмыслению вопроса репатриации свидетель­ствовало о том, какую серьезную эволюцию прошел НТС, на про­тяжении нескольких десятилетий исповедовавший националисти­чески окрашенные настроения. В 1975 г. видный деятель этой ор­ганизации А. Н. Артемов вынужден был признать на страницах «Посева», что в одном из ключевых документов НТС периода Вто­рой мировой войны — «Схеме национально-трудового строя» (1942) — звучали антисемитские высказывания³⁷. Тогдашняя пози­ция НТС была отражением настроений русских эмигрантов пер­вой и второй волны, которые ставили в вину евреям победу боль­шевистской революции 1917 г. В отмеченном документе евреи не были даже включены в состав российской нации и воспринима­лись как обособленная часть. Как признавал А. Н. Артемов, этот фактор был неотделим от истории НТС, возникшего в условиях жесткого политического противоборства. «Было бы чудом всюду выходить с чистыми ризами», — пояснял он³⁸.

Такие признания, сделанные в 1970-е гг., определяли и общую позицию «Посева»: его авторам приходилось идти на компромисс с участниками движения за выезд евреев из СССР. Само движение воспринималось ими как сила, способная противостоять совет­ской политической системе. Особенно подробно «Посев» освещал подъем еврейского национального самосознания, обозначивший­ся после Шестидневной войны 1967 г. Авторов журнала отличал прагматизм в подходе к вопросу о выезде евреев в Израиль. Ди­станцируясь от последних, но рассматривая их в существующей ситуации как союзников, публицисты «Посева» указывали: «Ев­реи — народ с достоинствами и недостатками, как и все другие. Не секрет, что в СССР существуют настроения против них — как на верхах (по политическим причинам), так и в низах (по бытовым причинам). Так не лучше ли не препятствовать им жить по-своему, где они хотят?» (Антисионистская... 1970: 10).

Начиная с февраля 1970 г. советская пресса повела агрессивную кампанию против Израиля и сионизма. На страницах «Посева» не раз можно было встретить сравнение этих действий с откровенно расистскими выпадами министра пропаганды нацистской Герма­нии Й. Геббельса. Так, комментируя письмо семи литовских евре­ев Генеральному секретарю ООН У. Тану в 1970 г., журнал напря­мую писал, что нацисты уничтожили еврейскую общину Литвы, а советская власть запрещала оставшимся в живых евреям вспоми­нать о тех событиях. При этом национальная элита еврейского на­рода в годы борьбы с «безродным космополитизмом», по сущест­ву, была уничтожена³⁹.

Сравнение советской пропаганды с нацистской звучало в жур­нале неоднократно. Об этом писал и активист НТС А. П. Тимофе­ев, апеллировавший к «советской еврейской общественности», которая участвовала в кампании за выезд в Израиль. А. П. Тимо­феев полагал, что еврейский народ имеет предателей в своих ря­дах: «Что ж, и у нацистов, ставивших себе целью уничтожить евре­ев как нацию, были евреи-приспешники. Мало, единицы, но были»⁴⁰.

«Посев», обращаясь к заявлениям «еврейской общественности» в СССР, указывал, что под воздействием тогдашней политической обстановки они часто носили странный, если не сказать курьез­ный характер. По словам публициста М. Поповского, выступле­ния некоторых советских представителей на организованной в феврале 1976 г. в Брюсселе пресс-конференции свидетельствовали о том, что они держали Запад «за дураков»⁴¹. Показателен и другой пример. Еще в марте 1970 г. в «Правде» было опубликовано вычур­но пропагандистское письмо 51 украинского еврея об их нежела­нии уезжать в Израиль. При этом в письме отмечалось, что его ав­торы «гордятся Украиной, где жили такие замечательные еврейские писатели, как Перец и Бергельсон». «Посев» в своем послесловии к публикации не преминул с сарказмом отметить, что именно эти двое были расстреляны в 1952 г. в ходе кампании по борьбе с «безродным космополитизмом»! (Антисионистская... 1970: 10).

Публицисты «Посева» всегда опровергали официальные совет­ские заявления о «счастливой жизни» евреев в СССР. На страни­цах журнала публиковались самиздатовские документы о дискри­минации при приеме в вузы, на работу, при продвижении по службе и т. д. Редакции «Посева» было важно, чтобы подобные факты не повторились в новой, демократической России (незави­симо от того, когда ее существование станет возможным), где, как отмечалось, необходимо будет обеспечить «практическую возмож­ность дальнейшего существования еврейской культуры»⁴². Верили ли в это в самой редакции «Посева» — не очень понятно, однако, судя по частоте появления в 1970-е гг. таких суждений, журнал стремился отстаивать принципы гуманизма и уважения к «малым народам», живущим на территории СССР.

Закономерно, что «Посев» активно освещал и действия участ­ников движения за репатриацию в Израиль. В специальном, чет­вертом выпуске журнала за 1970 г. были опубликованы открытые письма советских евреев И. Фридлянда, В. Пруссакова и др., заяв­лявших о своем стремлении уехать на Землю обетованную, несмо­тря ни на какие препятствия⁴³. В шестом спецвыпуске «Посева» (1971) появилась информация об обысках и арестах людей, желав­ших репатриироваться. В 1971 г., в седьмом по счету спецвыпуске журнала, появился сборник документов «Исход», включавший в себя обращения, открытые письма евреев к международной обще­ственности и т. д. Следующий спецвыпуск журнала был посвящен знаменитому «самолетному делу» в Ленинграде в 1970 г. и другим «делам», связанным с движением за выезд в Израиль (в частности, судебным процессам против С. Шмурака, И. Кольчинского и др.). Рижский и Кишиневский процессы 1971 г. стали темой девятого спецвыпуска «Посева».

Таким образом, «еврейскую тему» можно считать одной из ве­дущих на страницах «Посева» того времени. Позиция журнала определила уважительное отношение к ней со стороны всей совет­ской оппозиции, несмотря на различия в мировоззрении.

Важно отметить, что «Посев» не только публиковал документы движения за выезд в Израиль, но и давал оценку судебным разби­рательствам, организованным в отношении его участников. По мнению «Посева», этими процессами власти настойчиво стреми­лись «запугать евреев и насадить антисемитизм». Полагая, что ка­кую-то часть евреев запугать удалось, редакция журнала пишет: «Связи между еврейскими борцами за право выезда и русскими борцами за свободу за последнее время сильно окрепли». Здесь же высказывалось предположение о том, что сопротивление инако­мыслящих будет возрастать (Посев, 1971, № 7: 6). Представляется, что журнал преувеличивал возможности этого сопротивления.

Тем не менее участникам движения за выезд все-таки удалось смягчить жесткую политику советских властей. В 1971 г. те выпу­стили из СССР часть евреев⁴⁴. Теперь «Посев» ставит еще один во­прос: поможет ли теперь еврейская общественность Запада «рус­ским» диссидентам — в качестве ответной меры? Намерения журнала были понятны: если при обращении с евреями советским властям на какое-то время пришлось надеть «лайковые перчатки», то остальные инакомыслящие продолжали преследоваться «с прежней суровостью»⁴⁵.

В связи с этим принятое в октябре 1971 г. решение Госдепарта­мента США о выдаче въездных виз только советским евреям вос­принималась «Посевом» как «неоправданная дискриминация». Деятели НТС на его страницах задавались вопросом: почему это решение не касалось всех остальных граждан СССР, «находящих­ся под тем же тоталитарным зажимом»? «Посев» не исключал, что такая избирательность со стороны американских властей может привести лишь к усилению антисемитских настроений в СССР⁴⁶.

Положение евреев в Советском Союзе в 1970-е гг. привлекало внимание не только редакции «Посева». Как уже отмечалось, «Но­вый журнал» реже писал о проблеме выезда евреев из СССР. Одна­ко именно здесь в 1975 г. появилась статья М. Агурского, посвя­щенная данной теме. В публикации отмечалось, что на вузовских лекциях в СССР время от времени можно услышать антисемит­ские высказывания (например, «о неоправданном стремлении Из­раиля к мировому господству»). Анализируя подобные факты, М. Агурский делал вывод: «Над еврейским населением СССР на­висает смертельная опасность. По всей видимости, советское ру­ководство, запутавшись в своей авантюристической политике на Ближнем Востоке, все более вынуждено пользоваться неонациз­мом для оправдания своих неудач»⁴⁷. В этих условиях, полагал он, единственное, что могло бы спасти евреев от новой «националь­ной катастрофы», — это репатриация в Израиль.

Нельзя не увидеть в рассуждениях М. Агурского излишней пря­молинейности: в частности, его тезис об упрочении в советской по­литике проявлений неонацизма и неизбежности «национальной ка­тастрофы». Очевидно, что эмоциональная оценка берет здесь верх над выверенным осмыслением действительности. М. Агурский подчеркивал, что те, кто не понимал трагизма ситуации, способст­вовали усилению репрессий против еврейского народа. Призывы некоторых представителей инакомыслящей интеллигенции не уез­жать из СССР, но бороться за изменение существовавшей системы М. Агурский оценивал как «безответственные»⁴⁸.

Аналогичной была позиция редакции «Нового журнала», кото­рую можно характеризовать как оппозиционную по отношению ко всему, что происходило в Советском Союзе. В этом отношении литературно-художественный «Новый журнал» мало чем отличал­ся от большинства эмигрантских изданий того времени.

Отражение израильской политики в русскоязычной эмигрантской прессе

Общественный резонанс вокруг движения за выезд советских евреев в Израиль, арабо-израильское противостояние и влияние энергетического кризиса на экономическое и социальное разви­тие стран Запада — все эти факторы способствовали повышенно­му вниманию русскоязычной эмигрантской прессы к проблемам развития еврейского государства. Ситуация на Ближнем Востоке регулярно исследовалась на страницах этих СМИ на протяжении всех 1970-х гг. Наиболее активно обращались к этим сюжетам «Посев» и «Континент». Что касается «Нового журнала», то он по­зиционировал себя, прежде всего, как русское эмигрантское изда­ние и поэтому значительно меньше интересовался внутренними израильскими проблемами.

Признавая право евреев на репатриацию, «Посев» и «Конти­нент» не скрывали своего беспокойства относительно условий, которые их ждут на Святой земле. По их мнению, политика Изра­иля не могла обеспечить какого-либо компромисса в арабо-изра­ильских отношениях. В частности, один из авторов «Континента» С. М. Рафальский призывал руководителей страны осознать, что «если в веке деколонизации, наперекор общей тенденции эпохи, колонизация Палестины произошла и удалась, то все же нельзя бесконечно отстреливаться (хотя бы самым совершенным амери­канским оружием) от со всех сторон напирающих арабских мил­лионов». А поскольку, продолжал он, эти миллионы «нельзя ис­требить и остатки загнать в резервации, как индейцев, надо с ними разговаривать, сговариваться, договариваться, учить и учиться жить вместе»⁴⁹.

Тема взаимоотношений с палестинцами всегда была одной из наиболее болезненных для израильского общества. По мнению С. М. Рафальского, это общество уже прошло несколько войн, но так и не обрело устойчивого понимания, как именно следует стро­ить отношения с арабским миром. В сознании некоторых предста­вителей еврейской политической и интеллектуальной элиты, «правой» по своему духу, уже к концу 1960-х гг. сформировалось ощущение, что мирное развитие на Ближнем Востоке вряд ли воз­можно. Одновременно в Израиле с самого начала заявляла о себе «левая позиция», носителями которой были многие представители вузовской интеллигенции (эта тенденция сохраняется и по сей день), полагавшие, что с арабами необходимо идти на компро­мисс — дабы сохранить мир в самом Израиле. Все это дополняло картину израильской политической жизни в сознании русско­язычной эмиграции, живущей за пределами этой страны. Неуди­вительно, что статья С. М. Рафальского вызвала отклики со сторо­ны читателей «Континента».

Многие авторы журнала не согласились с С. М. Рафальским: его мысль о том, что Палестина «колонизирована» евреями, выз­вала негативную реакцию. К примеру, сотрудник Университета имени Бен-Гуриона Б. Шарир назвал такую точку зрения «арабской»⁵⁰. Чрезвычайно критично воспринял высказывания

С. М. Рафальского и недавний эмигрант, а в прошлом бывший ру­ководитель одного из НИИ Академии наук Армянской ССР Э. Оганесян. Называя себя «армянским националистом», он заяв­лял, что воодушевлен примером «прекрасных израильтян», кото­рые «вымучили свою родину и теперь героически защищают ее». По словам Э. Оганесяна, еврейский народ собран «на клочке зем­ли» и «буквально творит чудеса». Поэтому армянские национали­сты схожи с сионистами — в отстаивании своего права на землю, где они проживали испокон веков. Еврейское государство для них не что иное, как «настольная книга», — с точки зрения налажива­ния системы общественного и межличностного существования⁵¹.

Израильская внутренняя и внешняя политика регулярно привле­кала внимание и публицистов «Посева». Хотя НТС изначально был русской национал-патриотической организацией⁵², после Второй мировой войны он эволюционировал в сторону либерального кон­серватизма. Риторика его лидеров стала ближе к идеологическим установкам христианско-демократических организаций Западной Европы, сочетая в себе антикоммунизм с приверженностью к обще­демократическим принципам. По мнению деятелей НТС, именно Израиль можно считать форпостом, сдерживающим рост арабского национализма. Пожалуй, наиболее точно охарактеризовал эту ситу­ацию А. П. Тимофеев - представитель НТС в Средиземноморском регионе. Хорошо зная ситуацию в этом регионе, он назвал Израиль «нормальным государством в ненормальной обстановке»⁵³. Его сим­патии были не на стороне ортодоксальных иудеев — «религиозных фанатиков», которые «диктовали всему населению свою волю». Такими для А. П. Тимофеева были те, кто «ходил в широкополых шляпах, черных лапсердаках» и «носил пейсы». Им он противопо­ставлял представителей светского еврейства, которые являлись для него интеллектуальной частью израильского общества.

Думается, в данном случае А. П. Тимофеев спрямлял ситуацию. Далеко не всех ортодоксальных иудеев можно было тогда называть «религиозными фанатиками». Многие из них успешно работали (и продолжают работать в наши дни) на благо еврейского государ­ства. Интеллектуальная часть израильского общества оставалась тесно связанной с иудаизмом. Вот почему не совсем убедитель­ным выглядело и другое суждение А. П. Тимофеева — о наличии неразрешимых противоречий между тогдашними израильскими интеллектуалами и репатриантами из СССР, которые в большин­стве своем были атеистами. Многие репатрианты приезжали на Землю обетованную для лучшего понимания духовного стержня, соединявшего их с этой землей. Именно религия всегда служила в Израиле своеобразным этическим и эстетическим мостиком, по­могавшим людям лучше понять и окружающий мир, и себя на фоне всех существующих социально-политических противоречий жизни. И поэтому многие из новых репатриантов становились на Святой земле верующими людьми.

Внутренние противоречия израильского общества, впрочем, отступали на второй план перед внешними угрозами. По мнению А.П. Тимофеева, именно психология «осажденной крепости» определяла настроения большей части населения и накладывала отпечаток на всю политику еврейского государства. А. П. Тимофе­ев писал об «атмосфере страха», царящей в Израиле: «Разве удиви­тельно, что евреи боятся? Они боятся быть уничтоженными, и у них есть причины для этой боязни»⁵⁴. Главная причина неослабе­вающего беспокойства евреев, отмечал автор «Посева», заключа­лась в непрекращающейся конфронтации с арабами. В сознании евреев оставалась и историческая память о Холокосте. Именно этим обстоятельством, по мнению А. П. Тимофеева, определялась осторожная политика, проводимая официальным Израилем в от­ношении СССР. Кроме того, руководству Израиля приходилось все время думать и о судьбе еврейского населения в СССР: «Нель­зя <...> ухудшить его положение», — отмечалось в одной из публи­каций⁵⁵.

Разрыв советско-израильских дипломатических отношений после начала Шестидневной войны 1967 г. стал для советских ев­реев серьезным психологическим ударом. Через год после этих со­бытий тот же А. П. Тимофеев взял интервью у одного из тогдаш­них руководителей израильского МИДа, подчеркнувшего, что произошел разрыв всех формальных связей между евреями в Из­раиле и в СССР. «Раньше была, по крайней мере, визуальная связь с посольством. Его видели в Москве, хотя и не ходили туда, боялись»⁵⁶. После Шестидневной войны советские евреи на многие годы лишились такой возможности, равно как и возможности пе­реписки с родными, проживавшими в Израиле. Вместе с тем, как отмечали авторы «Посева», Шестидневная война способствовала консолидации израильского общества и привела к расколу комму­нистического движения в Израиле⁵⁷.

В сентябре 1970 г. «Посев» откликнулся на смерть президента Египта Гамаля Абделя Насера — значимой политической фигуры на Ближнем Востоке, отметив, что после его ухода остались два ключевых геополитических фактора — Израиль и «советское присутствие»⁵⁸. Пришедший к власти А. Садат начал нормализацию отношений между Египтом и США. Это вызвало серьезную обес­покоенность «Посева», полагавшего, что следующим шагом может стать ослабление позиций антикоммунистического сопротивле­ния на Ближнем Востоке. Почву для такого вывода, по мнению журнала, давало сохранявшееся стремление Советского Союза во­оружать противников Израиля и, в частности, Сирию⁵⁹.

Именно СССР, по мнению «Посева», стимулировал деятель­ность арабских террористических организаций: только в 1970 г было уничтожено четыре пассажирских самолета. Это вызвало возмущение со стороны публицистов «Посева», подчеркивавших: «Люди, называющие себя партизанами, оказались террористами и пиратами. Страшный удар наносят они делу свободы вообще». В связи с этим орган НТС поставил на обсуждение проблему, на долгие годы сохранившую свою актуальность: «Сумеет ли челове­чество провести грань между подлинной борьбой за свободу и шантажом во имя свободы?»⁶⁰.

Заключение

Российская диаспора за рубежом сумела сохранить себя как своеобразный феномен, унаследовав ценностные ориентиры мно­говековой российской духовной культуры. Это отчетливо видишь в текстах самых разных представителей русскоязычной эмигра­ции. В них содержится не просто констатация фактов, но про­блемное их осмысление, прослеживается неравнодушие в поста­новке тех или иных вопросов. «Мы не в изгнании, мы — в послании», — повторял вслед за Дмитрием Мережковским в пер­вой половине XX в. другой эмигрантский писатель и публицист Роман Гуль. Он добавлял, что одной из ключевых задач отечест­венной эмиграции с самого начала было сохранение отечествен­ной культуры в условиях переплетения с культурой новой. В сле­довании этому принципу советские эмигранты и видели «свое послание потомкам»⁶¹.

Русскоязычные СМИ за рубежом во многом стали проводника­ми этого «послания», с его ярко выраженной социальной проблема­тикой и стремлением к обсуждению наиболее насущных вопросов дня. Общественно-политическая и литературно-художественная периодика отличалась яркой заинтересованностью в познании окружающего мира, выраженно эмоциональным восприятием со­бытий, всесторонней аналитической оценкой как советской, так и зарубежной реальности.

«Еврейская тема» стала составляющей этой реальности, что определялось реалиями политической ситуации семидесятых го­дов - возросшим числом эмигрантов и репатриантов из СССР.

Исследованные нами «Новый журнал», «Посев» и «Континент» обращались к этой теме многократно, освещая ее с различных ра­курсов: историческое развитие, насущные проблемы, оценочные мнения в отношении фигур, определявших развитие процесса. Не все изложенные на страницах журналов мнения можно считать взвешенными. Многие отличались односторонностью и поспешно­стью выводов. Подавляющему большинству высказываний был присущ ярко выраженный антисоветизм, что определялось отрица­нием самой политической системы, против которой журналы вы­ступали. Отсюда и пренебрежение к любому позитивному началу в советской жизни. Каждый журнал был склонен к «детерминист­ским тезисам с их решительно выраженными «западническим» и «антиславянофильским» акцентами...» (Хеймсон, 1995: 127-129).

Вместе с тем содержательные подходы, демонстрируемые все­ми тремя журналами, дают отчетливое представление о «лице» тогдашней русскоязычной периодики, которая стремилась актив­но участвовать в обсуждении различных аспектов «еврейской темы». Несмотря на то что с того времени прошло почти полвека, рассмотрение содержательных приоритетов отмеченных изданий позволяет лучше представить идейные ценности в рамках общей эволюции эмигрантских СМИ. Политические и духовно-эстети­ческие позиции анализируемых журналов позволяют судить об уровне целостного восприятия социально-политической реально­сти, что вносит вклад в копилку общего познания русскоязычного мира и его СМИ.

Это важно именно сегодня, когда исследователи не только стремятся выявить исторические закономерности развития отме­ченных процессов, но и ответить себе, какова перспектива разви­тия этих СМИ. Есть ли вероятность развития традиций, нако­пленных за время существования за рубежом русскоязычных журналов, рассчитанных на образованных читателей? Сохранится ли типология журнальной периодики с высоким уровнем публи­цистики? Будет ли по-прежнему актуальной авторская журнали­стика или под воздействием современных медиатехнологий она рано или поздно утратит смысл? В сегодняшних условиях глоба­лизации информационного пространства постановка этих вопро­сов приобретает приоритетное значение.

Примечания

¹ Цифру в три миллиона озвучивал писатель И. А. Бунин в речи «Миссия рус­ской эмиграции», произнесенной в Париже в феврале 1924 г. (Бунин И. А. Миссия русской эмиграции: Речь, произнесенная в Париже 16 февр. 1924 г. // Бунин И. А. Окаянные дни. Тула: Приокское кн. изд-во, 1992. С. 300). Об этом же числе эми­грантов постреволюционной волны говорил и московский исследователь Б. Ла­нин (Lanin, 2001: 184).

² Несмотря на то что слова эмиграция и репатриация имеют в своей основе об­щий смысл (отъезд из одной страны, в данном случае из СССР, в другую), содер­жание этих понятий разнится. Если эмиграция предполагает просто переезд в но­вую страну, то еврейская репатриация в переводе на иврит звучит как алия, что означает «восхождение». В данном случае имеется в виду возвращение евреев именно в Палестину, откуда, собственно, и пошла история этого народа после ис­хода из египетского рабства. Таким образом, алия изначально символизирует для этих людей не просто перемену места проживания, но их приверженность к ду­ховным корням.

³ Скарлыгина Е. Ю. В зеркале трех эмиграций: самоидентификация как пробле­ма эмигрантского сознания // НЛО. 2008. № 93. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2008/93/sk21.html (дата обращения 14.07.2018).

⁴ Латынина А. Когда поднялся железный занавес. // Литературная газета. 1991. 24 июля. № 29. С. 9.

⁵ Тольц М. Постсоветские евреи в современном мире. Режим доступа: http://www.demoscope.ru/weekly/2007/0303/tema01.php (дата обращения: 14.07.2017).

⁶ Вайль П., Генис А. Потерянный рай. Эмиграция: попытка автопортрета. Москва-Иерусалим. 1983; Глэд Д. Беседы в изгнании. Русское литературное зарубе­жье. М.: Изд-во «Книжная палата», 1991; Кестлер А. Иуда на перепутьи // Время и мы. Тель-Авив. 1978. № 33. С. 97—130.

⁷ Гуль Р. Б. «Новому журналу» 45 лет // Новый журнал. 1986. № 4, кн. 162; Гуль Р. Б. Я унес Россию. Т. 3. Россия в Америке. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2001.

⁸ Максимов В. Е. Писатель, диссидент, эмигрант, патриот [Беседа с писателем / записали Е. М. Максимов и др.] // Международная жизнь. 1992. № 1. С. 150—158; Максимов В. Е. Я без России — ничто [Беседа с писателем / записал В. Морозов] // Наш современник. 1993. № 11. С. 161—169.

⁹ Довлатов С. Д. Марш одиноких. Holyoke (Mass.): New England Publishing Co, 1983.

¹⁰ Гуль Р. Б. «Новому журналу» 45 лет // Новый журнал. 1986. № 4, кн. 162. С. 22.

¹¹ Карпович М. М. Русский империализм или коммунистическая агрессия? // Новый журнал. 1951. № 25. С. 262.

¹² Градобоев Н. Состав Верховного Совета СССР // Новый журнал. 1952. № 30. С. 256.

¹³ Вишняк М. В. Об общественном мнении в СССР // Новый журнал. 1955. № 42. С. 233.

¹⁴ Гуль Р. Б. «Новому журналу» 45 лет // Новый журнал. 1986. № 4, кн. 162. С. 31.

¹⁵ Гуль Р. Б. Я унес Россию. Т. 3. Россия в Америке. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2001. С. 181.

¹⁶ См.: Программа НТС 1950 г. Режим доступа: http://ntsrs.ru/content/programmants-1950 (дата обращения: 14.07.2018).

¹⁷ Войтовецкий И. Забудем старые счеты! // Посев. 1976. № 9. С. 58.

¹⁸ См.: Осипов Владимир Николаевич. Режим доступа: http://ruskline.ru/author/o/osipov_vladimir_nikolaevich (дата обращения: 14.07.2018).

¹⁹ Найденович А. Отбросим национальное высокомерие! // Посев. 1976. № 9. С. 54.

²⁰ Там же. С. 55.

²¹ Гуль Р. Б. Я унес Россию. Т. 3. Россия в Америке. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2001. С. 285.

²² Мейман Н. Монумент у Бабьего Яра // Континент. 1978. № 15. С. 182.

²³ Рафальский С. М. Болезнь века // Континент. 1977. № 11. С. 191.

²⁴ Особенно примечательна в этом отношении позиция Л. Д. Троцкого, кото­рый неоднократно отделял себя от еврейства и его морально-этических принци­пов. Так, на II съезде РСДРП (1903) Троцкий открыто выступал против Бунда, считавшего себя единственным представителем интересов еврейского рабочего класса. Он утверждал, что, несмотря на свою оппозицию сионизму, Бунд усвоил националистический характер этого явления. В своей статье «Разложение сиониз­ма и его возможные преемники», опубликованной в пролетарской газете «Искра» в январе 1904 г., Троцкий назвал основателя сионистского движения Теодора Герцля «бесстыдным авантюристом» и предсказывал исчезновение этой идеи с истори­ческой сцены. По существу, порвали со своим национальным прошлым и другие руководители советской России — Я. М. Свердлов и Л. М. Каганович. Во всяком случае, в своих публичных выступлениях и газетных статьях они никогда не упо­минали об «еврейском вопросе». Он для них попросту не существовал.

²⁵ Шарир Б. Письмо в редакцию // Континент. 1977. № 13. С. 313.

²⁶ Михальчук В. Сила наших дней // Континент. 1978. № 15. С. 197.

²⁷ Терляцкас А. Еще раз о евреях и литовцах // Континент. 1979. № 21. С. 216.

²⁸ Солженицын А. И. Наши плюралисты // На возврате дыхания: сб. М.: Вагриус, 2004. С. 286—320.

²⁹ Гуль Р. Б. Я унес Россию. Т. 3. Россия в Америке. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2001. С. 268.

³⁰ Антонюк Е. Отшельник. Почему Солженицына ненавидели и коммунисты, и либералы. 10.12.2017. П/в#История, Режим доступа: https://life.ru/t/история/1068800/otshielnik_pochiemu_solzhienitsyna_nienavidieli_i_kommunisty_i_lib... (дата обращения: 08.10.2018).

³¹ Рутман Р. Кольцо обид (еврейский вопрос и А. Солженицын) // Новый жур­нал. 1974. Кн. 117. С. 195.

³² Михайловский А. И. «Национализм» и «интернационализм» // Континент. 1975. № 5. С. 139.

³³ Агурский М. И. Национальный вопрос в СССР // Континент. 1976. № 10. С. 164-165.

³⁴ Там же. С. 171.

³⁵ Тимофеев А. П. Международная книжная ярмарка // Посев. 1971. № 5. С. 26.

³⁶ См.: Международное общество прав человека. Режим доступа: http://old.prison.org/help/ngo/doc004.htm  (дата обращения: 14.07.2018).

³⁷ См.: Схема национально-трудового строя 1942 г. Режим доступа: http://ntsrs.ru/content/shema-nacionalno-trudovogo-stroya-1942 (дата обращения: 14.07.2018).

³⁸ Артемов А. Н. «Схема» НТС и еврейский вопрос // Посев. 1975. № 6. С. 43.

³⁹ Прошения евреев о выезде в Израиль [Редакционная статья] // Посев. 1970. № 7. С. 11.

⁴⁰ Тимофеев А. П. Нормальное государство в ненормальной обстановке // По­сев. 1968. № 2.

⁴¹ Поповский М. Выступают контрсионисты // Посев. 1976. № 4. С. 20.

⁴² Еврейский вопрос в СССР [Редакционная статья] // Посев. 1970. № 12. С. 57.

⁴³ Письма советских евреев [Редакционная статья] // Посев. 1970. № 4. С. 12.

⁴⁴ Политика, опрокинутая на синагоги [Редакционная статья] // Посев. 1971. № 5. С. 62.

⁴⁵ Очередь за еврейской общественностью [Редакционная статья] // Посев. 1971. № 4. С. 5.

⁴⁶ За право выезда для всех [Редакционная статья] // Посев. 1971. № 12. С. 5.

⁴⁷ Агурский М. И. Неонацистская опасность в Советском Союзе // Новый жур­нал. Нью-Йорк, 1975. Кн. 118. С. 204.

⁴⁸ Там же.

⁴⁹ Рафальский С. М. Болезнь века // Континент. 1977. № 11. С. 192.

⁵⁰ Шарир Б. Письмо в редакцию // Континент. 1977. № 13. С. 313.

⁵¹ Оганесян Э. Я - националист! // Континент. 1977. № 13. С. 239.

⁵² Американский историк и политолог У. Лакер даже уделил НТС специальный раздел в своей монографии, посвященной русскому фашизму (См. список литера­туры).

⁵³ Тимофеев А. П. Нормальное государство в ненормальной обстановке // По­сев. 1968. № 2. С. 34.

⁵⁴ Там же.

⁵⁵ Там же.

⁵⁶ Щепетильный вопрос (интервью А. Тимофеева с заместителем начальника Восточного отдела МИД Израиля Кармилем) // Посев. 1968. № 2. С. 34.

⁵⁷ Раймист М. Коммунизм в Израиле // Посев. 1971. № 9. С. 20.

⁵⁸ На смерть Насера [Редакционная статья] // Посев. 1970. № 10. С. 26.

⁵⁹ Раймист М. Атом и политическое «равновесие» // Посев. 1974. № 8. С. 22.

⁶⁰ Шантаж во имя свободы [Редакционная статья] // Посев. 1970. № 9. С. 20.

⁶¹ Беседа Р. 1уля с литературным критиком Дж. Глэдом. Режим доступа: http://video.yandex.ru/search.xml?text=ГульРоман&amp;where=all&amp;id=86849306-00 (дата обра­щения: 18.02.2012).

Библиография

Базанов П. Н. Издательская деятельность политических организаций русской эмиграции (1917-1988 гг.): дис. ... докт. ист. наук. СПб, 2005.

Базанов П. Н. Издательская деятельность политических организаций русской эмиграции (1917-1988). СПб: Изд-во С.-Петербургск. гос. ун-та культуры и искусств, 2008.

Берелович А. Эмиграция «третьей волны» и ее роль во Франции // До­кументальное наследие по истории русской культуры в отечественных ар­хивах и за рубежом: мат-лы Междунар. науч.-практ. конф. (Москва, 29— 30 октября 2003 г.). М., 2005.

Волковский Н. Л. Отечественная журналистика. 1950—2000: учеб. посо­бие. В 2 ч. Ч. 1 / под ред. М. А. Шишкиной. СПб: Изд-во СПбГУ, 2006.

Демидова О. Р. Метаморфозы в изгнании: Литературный быт русского зарубежья. СПб: Гиперион, 2003.

Денисенко А. В. Журнал «Синтаксис» в контексте журналистики рус­ского зарубежья. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010.

Жирков Г. В. Журналистика двух Россий: 1917—1920: учеб. пособ. СПб: Изд-во С.-Петербургск. ун-та, 1999.

Жулькова К. А. Литературная критика парижского журнала «Совре­менные записки», 1920—1940 гг.: Проблемы литературно-критического процесса: дис. ... канд. филол. наук. М., 2001.

Зубарева Е. Ю. Проза русского зарубежья (1970—1980-е гг.). М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000.

Исаев Е. Г. Журнал «Русская мысль» (1921—1927): о прошлом, настоя­щем и будущем России: дисс. ... канд. филол. наук. М., 2005.

Костырченко Г. В. Политика советского руководства в отношении ев­рейской эмиграции после XX съезда КПСС (1956—1991) // Еврейская эмиграция из России. 1881-2005. М.: РОССПЭН, 2008. С. 202-219.

Лакер У. Черная сотня. Происхождение русского фашизма. М.: ИД «Текст», 1994.

Лебедева С. Э. Основные направления литературной полемики русско­го зарубежья первой волны и их отражение в журнале «Современные за­писки»: дис. . канд. филол. наук. М., 2007.

Лысенко А. В. Эволюция русскоязычной прессы Берлина: от противо­стояния к культурно-политическому диалогу с Советской Россией, 1919— 1922. М: Изд-во Моск. ун-та, 2000.

Морозов Б. Еврейская эмиграция из СССР как фактор международных отношений // «Русское» лицо Израиля: Черты социального портрета. Иерусалим — Москва: Гешарим; Мосты культуры, 2007.

Николюкин А. Н. «Не в изгнании, а в послании». Миссия литературы // Культурное наследие российской эмиграции. 1917—1940: в 2 кн. Кн. 2. М.: Наследие, 1994.

Овсепян Р. П. В лабиринтах истории отечественной журналистики. М.: Изд-во «РИП-холдинг», 2000.

Попова Т. В. Российская эмиграция в диссертационных исследовани­ях (2000—2009 гг.) // Ежегодник Дома русского зарубежья имени Алексан­дра Солженицына, 2010 / под ред. Н. Ф. Гриценко. М., 2010.

Раев М. И. Периодическая печать эмиграции 1920—1930 годов // Но­вый журнал. 2003. № 232.

«Русское» лицо Израиля: Черты социального портрета / сост. и ред. М. Кенигштейн. Иерусалим—Москва: Гешарим; Мосты культуры, 2007.

Скарлыгина Е. Ю. Газета «Русская мысль» и третья русская эмиграция // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10: Журналистика. 2008. № 1.

Скарлыгина Е. Ю. Журналистика русской эмиграции 1960—1980-е годы: учеб. пособие. М.: Фак. журн. МГУ, 2010.

Скарлыгина Е. Ю. Русский «толстый» журнал в эмиграции: «Континент» В. Максимова // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10: Журналистика. 2004. № 4.

Суомела Ю. Зарубежная Россия: Идейно-политические взгляды русской эмиграции на страницах русской европейской прессы в 1918—1940 гг. / пер. с фин. Л. В. Суни. СПб: КОЛО, 2004.

Фридгут Т. Влияние иммигрантов из СССР // СНГ на израильскую идентичность // «Русское» лицо Израиля: Черты социального портрета. Иерусалим—Москва: Гешарим; Мосты культуры, 2007.

Харина Н. А. Эмигрантская журналистика в формировании политиче­ского и социального пространства русского зарубежья: Берлин, 1921— 1923 гг.: дис. ... канд. филол. наук. СПб, 1999.

Хрусталева Н. С. Психология эмиграции: дис. ... докт. психол. наук. СПб, 1996.

Хеймсон Л. Меньшевизм и эволюция российской интеллигенции // Россия XXI. М., 1995. № 5—6.

Энгель В. В. Социально-психологические аспекты еврейской эмигра­ции из СССР // СНГ последней трети XX — начала XXI вв. (на примере Израиля, США и Германии) // История российского зарубежья. Эмигра­ция из СССР — России. 1941—2001. М.: Институт российской истории РАН, 2007.

Gitelman Z., Glants M., Goldman M. (eds.) (2003) Jewish Emigration: Trails, Achievements, Doubts and Dilemmas; Jewish Life after the USSR. Bloom­ington; Indianapolis: Indiana University Press.

Glad J. (1999) Russia Abroad: Writes, History, Politics. Washington D.C.: Birchbark press.

Hardeman H. (1994) Coming to Terms with the Soviet Regime: the «Changing Signposts» Movement among Russian Emigres in the Early 1920s. DeKalb: North­ern Illinois University Press.

Lanin B. (2001) Experiment and Emigration: Russian Literature, 1917— 1953. In N. Cornwell (ed.) Russian Literature. London, New York: Routledge, 2001. Pp. 184—196.

Rimscha H. (1924) Von Der russische Burgerkrieg und die russische Emigra­tion, 1917—1921. Jena: Frommannsche Buchhandlung (Walter Biedermann).

Salitan L. R. (1992) Politics and Nationality in Contemporary Soviet-Jewish Emigration. 1968—1989. London: St. Martin's Press.

Zaslavsky V., Brym R. (1983) Soviet Jewish Emigration and Soviet Nationality Policy. New York: The Macmillan Press.

Поступила в редакцию 16.07.2018