Эволюционная теория Дарвина в отражении русской консервативной и либеральной прессы второй половины XIX в.

Раздел: История журналистики

Полемика вокруг дарвинизма, разгоревшаяся в русской прессе второй половины XIX в., ввела проблемы естествознания в мировоззренческий и политический спор либералов и консерваторов. В 1880-х гг. на страницах «Русского вестника» (Н.Н. Страхов) и «Русской мысли» (К. А. Тимирязев, Н. Г. Чернышевский) развернулся спор о книге Н.Я. Данилевского «Дарвинизм. Критическое исследование». Представленный в статье анализ в сопоставлении с современными реалиями позволяет утверждать, что вовлеченность научной популяризации в политический дискурс является одной из характерных черт отечественной прессы во все время ее существования.

Политическое естествознание

Тесная сопряженность естественнонаучных проблем и политиче­ской повестки дня характерна для современного общественно-поли­тического дискурса. Шумная pr-акция развернулась вокруг иска, по­данного петербургской школьницей Марией Шрайбер против Ми­нистерства образования РФ, утвердившего преподавание теории Дарвина на уроках биологии в школе, что оскорбляло, по мнению истицы, религиозные чувства учащихся¹. Академическое сообщест­во, со своей стороны, отреагировало тоже весьма резонансным обра­щением к руководству страны: в открытом письме В. В. Путину 10 академиков РАН выступили против клерикализации всех сторон жизни общества, в том числе науки². Дискуссия о научных и миро­воззренческих аспектах дарвинизма длится уже более полутора ве­ков, сохраняя свое острое политическое звучание, и изучение ее на­чальных этапов весьма актуально, т. к. рассмотрение этого диалога в развитии дает возможность более глубоко понять характер идейного противостояния в настоящий момент.

Появление работ Ч. Дарвина, прежде всего труда «О происхо­ждении видов путем естественного отбора», стало самым значи­мым и нашумевшим естественнонаучным открытием второй по­ловины XIX в. Полемика, развернувшаяся вокруг него, вскоре перешла границы научного диспута, узкоспециальный труд стал настоящим бестселлером, не только выдержавшим множество пе­реизданий, но востребованным даже в библиотеках русской глу­бинки: по выражению Н. Н. Страхова, книгу Дарвина «читали не одни ученые, а все жаждущие просвещения и боящиеся не отстать от века»³. С момента своего появления теория Дарвина имела не только научное значение: поставленный им вопрос о происхожде­нии человека как биологического вида являлся вопросом миро­воззренческим, «отдельные философы пытались приспособить дарвинизм под свои учения» (Трапезов, 2009: 250), появились и попытки вульгарной экстраполяции законов, открытых Дарвином в природе, на жизнь социума, отразившиеся, прежде всего, в рабо­тах Г. Спенсера и Э. Геккеля.

Развитие естественных наук в России в середине XIX в. повле­кло за собой широкое распространение материалистической фи­лософии. При этом естественнонаучное знание воспринималось как идейный базис не только для философских, но и для полити­ческих выводов. Популяризация достижений естествознания ста­ла знаменем борьбы с религией и ассоциируемым с ней общест­венным строем. Как вспоминал революционер С. Лазо, целое по­коление революционеров нашло в книге К. А. Тимирязева «Жизнь растений» самый короткий путь к пониманию марксизма (Лишевский,1987).

В XIX в. русские мыслители консервативного крыла опасались выхода естественнонаучных концепций за пределы научного дискурса, обоснованно полагая, что поверхностно принятые и произвольно распространяемые на сферу социальных процессов выводы естественных наук могут повлечь молодое поколение рус­ской интеллигенции на путь революционных преобразований. Опасения консерваторов были небеспочвенны, развитие интереса «к вопросам естествознания и особенно физиологии <...> было те­сно связано с укреплением материалистических взглядов на при­роду и человека», а также с «особенностями общественно-полити­ческой программы» (Сорокин, 1955) леворадикального, ниги­листического крыла русской общественной мысли, самым ярким представителем которого был Д. И. Писарев.

Негативной стороной воззрений консерваторов было то, что из опасения политических последствий ложно понятого просвеще­ния они зачастую предлагали придерживаться мер откровенно об­скурантистского характера: многие из них требовали ограничения преподавания естественных наук в школах, например. Но среди консервативной части русской интеллигенции были и те, кто был готов к открытой содержательной полемике о животрепещущих вопросах современной им науки.

Русские критики Дарвина

В конце 1880-х гг. журнальная полемика вокруг дарвинизма по­лучила новый толчок благодаря публикации в 1885 г. первого тома книги Н. Я. Данилев^ого «Дарвинизм. Критический разбор». Работа была опубликована посмертно, автор не успел ее завершить, однако сам он полагал, что именно в первом томе содержится ос­новной смысл его труда, запланированные два тома продолжения рассматривались им лишь как дополнения. В марте 1886 г. появле­ние книги, о которой «нужно кричать на площадях и проповедо­вать с крыш»⁴, восторженно приветствовал знаменитый публицист-почвенник Н. Н. Страхов на страницах журнала-газеты «Гражда­нин», отметив, что книга являет «огромное обилие фактов, превос­ходно сгруппированных, неотразимую логику, чрезвычайное остроумие, совершенную точность и полноту в постановке вопросов»⁵.

Необходимо отметить, что все полемисты были сторонниками идеи эволюции (или трансформизма, как чаще всего говорили в XIX в.), т. е. признавали процесс постоянного изменения не ста­тичного, а находящегося в непрерывном развитии мира живой природы. Они расходились во мнениях относительно смысла, цели этого развития и факторов, на него влияющих. Признавая труд Дарвина «великим произведением человеческого ума» и вполне отдавая должное «его глубокой искренности» (Данилев­ский, 1885: 11), Данилевский критически рассматривал его уче­ние. Возражения Данилевского были обширны и многочисленны, но в самых общих и упрощенных чертах можно указать несколько ключевых направлений этой критики: недопустимость сделанного Дарвином распространения на виды дикой природы тех законов, которые выявлены для одомашненных животных и культурных растений; противоречие между выдвинутой Дарвином идеей моза­ичного характера изменчивости и признаваемой им же корреля­цией изменений частей организма, иначе говоря, признание им одновременно существующими двух взаимоисключающих ве­щей — естественного отбора и соответственной изменчивости; пренебрежение нивелирующей ролью свободного скрещивания, препятствующего закреплению новых признаков; невозможность образования существующего разнообразия видов и форм живой природы тем путем, который указал Дарвин, в столь короткий срок, ведь дифференциация под действием естественно отбора за­няла бы отрезок времени, существенно превышающий геологиче­ский возраст Земли (Поздняков, 2016; Назаров, 2005).

Многие из выдвигавшихся антидарвинистами возражений (как, отметим, и многие положения самого Дарвина) были впо­следствии устранены, уточнены и дополнены открытиями ученых-генетиков, давших более глубокое представление о механиз­мах наследственности и изменчивости. Однако в рамках темы данной статьи нас в большей степени интересуют возражения не узкоспециального, а мировоззренческого плана, ведь для Дани­левского важно было то, что дарвинизм «содержит в себе особое миросозерцание, высший объяснительный принцип <...> для це­лого миростроения, объясняющий собой все области бытия» (Данилевский, 1885: 4). Данилевский не принимал идею Дарвина о самопроизвольности и случайности тех изменений, которые становились причиной значительных трансформаций, в том чи­сле образования новых видов: «В странной гипотезе Дарвина как нельзя яснее выражается то общее дарвинское миросозерцание, по которому целесообразность мирового устройства представляется лишь чем-то кажущимся, миражем, обманом чувств или скорее мысли, под которой кроется отсутствие всякой цели, вся­кого преднамеренного прилажения и приспособления» (Дани­левский, 1885: 365). В отличие от теории Дарвина, провозглашав­шей эволюцию результатом разнонаправленных, случайных, независимых друг от друга изменений отдельных признаков, «со­гласно взглядам Н. Я. Данилевского, эволюция осуществляется путем крупных резких изменений, что вполне согласуется с его представлением о разумности мира» (Поздняков, 2009: 35). Данилевский выступает как сторонник идеи целесообразности происходящих в природе изменений, ибо именно эта целесо­образность развития всех явлений природы в определенном на­правлении и предполагает наличие главного — Творца, определя­ющего характер этого развития: «Каждое из таких крупных, внезапных, самопроизвольных изменений должно бы уже прямо занять свое место. В таком случае нечему бы было и погибать в борьбе за существование (разумея, конечно, не индивидуумы, а целые формы, группы), — не было бы и подбора; а целесообраз­ность в приноровлении органических существ не могла бы быть объяснена иначе, как разумным предустановлением, то есть тем именно, для устранения чего и придумана вся теория Дарвина» (Данилевский, 1885: 151). При этом важно отметить, что Дани­левский самого Дарвина не считал ни материалистом, ни атеи­стом, он полагал лишь, что научные выводы Дарвина в сознании его читателей могут устранить последнее научное основание философского деизма, подчеркивая, что деизм религиозный «ни в каком подобном основании не нуждается» (Данилевский, 1885: 10).

Н.Н. Страхов VS К.А. Тимирязев

В «Русском вестнике» в 1887 г. Страхов опубликовал статью о книге Данилевского, названную «Полное опровержение дарвиниз­ма». Статья содержала подробный и весьма хвалебный разбор труда русского антидарвиниста. Видный русский ученый и популяриза­тор науки К.А. Тимирязев откликнулся в журнале «Русская мысль» статьей под названием «Опровергнут ли дарвинизм?», которая была несколько измененным изложением лекции, прочитанной им в По­литехническом музее. Во время господства научного материализма было принято считать, что Тимирязев вышел бесспорным победи­телем из полемики с критиками Дарвина, своими выступлениями поставив непреодолимую плотину науки на пути ретроградства и мракобесия: «Это был триумф Тимирязева-лектора и победа защи­щаемого им дарвинизма <. > Тимирязев убедительно доказывает правильность, верность, справедливость теории Дарвина» (Лишевский, 1987). Хотя изредка звучали и другие мнения: например, крупный советский ученый-биолог, генетик А. Ю. Филипченко от­мечал, что в своих возражениях Тимирязев выбирал самые слабые и незначительные стороны концепции Данилевского, оставляя без внимания действительно научные существенные возражения («Дарвинизм» Н.Я. Данилевского в оценке русских философов, историков и теоретиков биологии, 2016).

Анализируя эту полемику, нельзя упускать из виду тот факт, что новая работа Данилевского не воспринималась читателями и оп­понентами автора в отрыве от его предыдущих сочинений, принесших ему популярность как философу. Его фундаментальный труд «Россия и Европа», в котором излагалась теория культурно­исторических типов, заложил основы будущего цивилизационно­го подхода к истории, а также стал идейным знаменем для тех по­литических сил, которые предлагали России «отрешиться от мысли о какой бы то ни было солидарности с европейскими инте­ресами» (Данилевский, 2008: 537) и перестать смотреть «на явле­ния внутренней и внешней жизни России с европейской точки зрения и сквозь европейские очки» (Данилевский, 2008: 321). Эта работа вызвала широкую полемику и настроила против Данилев­ского часть русской интеллигенции, в том числе деятелей науки. Сторонники либеральных и социалистических взглядов, космопо­литическому мировоззрению которых претила идея национальной самобытности и отрицание всемирной цивилизации, считали Да­нилевского одним из идеологов враждебного лагеря, так что важ­ной задачей в данном случае была не только защита концепции Дарвина, но и посрамление научных взглядов политического оп­понента. «Палец перед глазом заслоняет далекое солнце. Свой, «наш талантливый писатель» всегда имеет шансы заслонить дале­кого, хотя бы и гениального, мыслителя»⁶, — пишет Тимирязев, полагавший, очевидно, что одним из побудительных мотивов для русских критиков дарвинизма стало ревнивое отношение к успе­хам западной науки.

Тимирязев сосредоточил свой полемический пыл на том, чтобы обвинить русских критиков Дарвина в некомпетентности, в том, что они рассуждают о непосильных им предметах и все их писания есть только славянофильское шарлатанство, схоластическая реак­ция на успехи естественных наук. «Стоит ли отвлекаться от иссле­дования новых фактов, от изучения старых мыслей, которых на све­те так много и таких хороших, для того чтобы изобличить мелкую, изворотливую софистику дилетанта, ослепленного предвзятой идеей и задавшегося, очевидно, непосильной целью — остановить одно из могучих течений современной научной мысли?»⁷ — таким риторическим вопросом задается Тимирязев в начале своего рас­суждения о книге Данилевского. С точки зрения Тимирязева, автор «Дарвинизма» спорит с теми утверждениями, которых вовсе и не делал Дарвин, приписывая английскому естествоиспытателю выво­ды, никогда им не провозглашавшиеся, и, следовательно, «все свое опровержение он основывает только на своем непонимании этой теории»⁸.

Благодаря скандальной популярности философских сочинений Данилевского, а также известности многих литературных трудов Страхова, в памяти потомков они остались, прежде всего, не как деятели естествознания, поэтому читателю XXI в. могут показать­ся обоснованными обвинения их в некомпетентности по части наук о природе. Но их современник Тимирязев не мог не знать, что и Данилевский, и Страхов имели естественнонаучное образо­вание: Страхов защитил диссертацию на степень магистра зооло­гии и был автором переводов значительных научных сочинений (Брема, Ланге и др.), Данилевский окончил естественнонаучный факультет университета кандидатом, выдержал магистерский эк­замен, но не защитил диссертации, т. к. был выслан из Петербурга по политическим обвинениям, но, несмотря на отсутствие фор­мальной степени, стал крупным естествоиспытателем, членом не­скольких научных обществ. Поэтому такое, очевидно пренебре­жительное отношение к уровню компетентности своих оппонен­тов со стороны Тимирязева представляется несколько странным.

Уходя от разговора о научных теориях, ученый сразу переходит в плоскость личностного противопоставления Дарвина и Данилевско­го: «Дарвин своим трудом опроверг то, во что сам прежде верил, — он постоянно, в течение четверти века, сдавался перед очевидностью фактов, переходил от одного склада мыслей к другому. Дарвинизм озадачил Данилевского, как он сам о том повествует, возмутил весь его душевный склад. Данилевский встретил дарвинизм так же враж­дебно, как и проводил. Один сжег то, чему поклонялся, другой только ниже и ниже склонялся перед тем, перед чем и ранее уже клонил голову»⁹. По мнению Тимирязева, уже сам этот факт «не внушает доверия» к Данилевскому. Хотя почему для ученого имен­но готовность отказаться от своих убеждений предпочтительнее по­следовательности в отстаивании своих идей — остается неясным и никак не доказывает научной несостоятельности Данилевского.

Отметим, что к идеям Данилевского впоследствии апеллировал родоначальник концепции номогенеза Л. С. Берг, который перво­начально, по его собственному признанию, под влиянием сложив­шегося стереотипа считал работу Данилевского «произведением ненаучным и тенденциозным», посему взял ее в руки лишь «для очистки совести», и с удивлением обнаружил, что «труд Данилев­ского — результат обширной эрудиции автора, есть произведение, заслуживающее полного внимания» («Дарвинизм» Данилевского в оценке русских философов, историков и теоретиков биологии, 2016: 59). Некоторые современные биологи (Назаров, 2005) также не относят труда Данилевского к умозрительным схоластическим возражениям против передовой науки, а полагают, что многие ас­пекты содержательной и методологической критики Данилевским дарвинизма остаются актуальными и сегодня.

В этом контексте яркая и, бесспорно, отмеченная недюжин­ным публицистическим дарованием полемическая статья Тимиря­зева представляется довольно тенденциозной, складывается впе­чатление, что в данном случае умышленно шутливый и ядовитый тон публикации имел целью замаскировать нежелание серьезно анализировать фундаментальные возражения оппонента, свести научную полемику к состязанию в острословии.

Поэтому в статье «Всегдашняя ошибка дарвинистов», которой Страхов решил ответить Тимирязеву на страницах «Русского вест­ника» в конце 1887 г., автору пришлось сознаться, что вести поле­мику ему весьма затруднительно: «Отвечать по сущест­ву дела — вот что было бы всего лучше; но, к величайшему моему удивлению, оказалось, что это невозможно, потому что у г. Тими­рязева, можно сказать, вовсе нет этого самого существа. Во всей его статье мне не удалось найти ни одного возражения, которое не было бы предусмотрено Н. Я. Данилевским и не было бы им осно­вательно опровергнуто»¹⁰ . При этом Страхов признается, что с са­мого начала пошел на хитрость: имея целью привлечь внимание русского научного сообщества к книге Данилевского, публикация которой прошла незамеченной, он умышленно в статье «Полное опровержение дарвинизма» неоднократно (в весьма уважительном и одобрительном тоне) упоминал Тимирязева, надеясь вызвать его на разговор о труде Данилевского. И хотя формально эта хитрость удалась, он, безусловно, не ожидал, что Тимирязев вместо серьез­ного разбора существа книги подвергнет ее автора едкому глумле­нию, к тому же сделает это в формате публичной лекции. «Никак не рассчитывал я на этот способ возражения, — пишет Страхов. — А что, думал я, если профессор потом вовсе не станет печатать своей лекции? Не имею же я права требовать этого напечатания; следовательно, мне невозможно будет ничем противодействовать впечатлению лекции. Наконец, пусть он ее и напечатает, — разве не исчезнет в печати самый тон речи и язвительное упирание на то или другое слово?»¹¹. К радости Страхова, лекция была напечатана и появилась «возможность возражать на нее и привлечь к ответст­венности каждое ее слово»¹². Пытаясь оставаться в поле «возраже­ний по существу», далее в статье Страхов, в сущности, повторяет основные аспекты критики дарвинизма Данилевским, не привно­ся в полемику ничего существенного нового.

Социалисты и анархисты против дарвинизма

Дарвинизм критически осмыслялся не одними религиозными консерваторами. За год до смерти Н. Г. Чернышевский под псев­донимом «Старый трансформист» поместил в «Русской мысли» статью «Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь». Публикация увидела свет в 9 книжке журнала за 1888 г., т. е. не­сколько позже статей Тимирязева.

Стоит отметить в данном случае специфику издательской по­литики журнала, редакция которого к этому времени управлялась В. А. Гольцевым. «Русская мысль» в период ужесточения цензуры и усиления давления на прессу обоснованно видела себя одним из весьма немногочисленных органов печати, сохраняющих привер­женность либеральному направлению, поэтому считала своей миссией предоставлять право голоса всем деятелям этого внутрен­не разнородного течения русской общественной мысли. Деклари­ровавшаяся Гольцевым редакционная политика плюрализма мне­ний позволила поместить такие полярно противоположные по интенции публикации, как статьи Тимирязева и Чернышевского о дарвинизме, на страницах одного и того же журнала.

И для Чернышевского, и для Данилевского главным побуди­тельным мотивом противостояния дарвинизму было понимание того, что учение это «есть не только и не столько учение зоологи­ческое и биологическое, сколько вместе с тем и еще в гораздо большей степени учение философское» (Данилевский, 1885: 7), для обоих «спор о правоте Ч. Дарвина есть спор о важнейших основах бытия» (Ефремов, 2016: 202). Но Данилевский стремился опровергнуть его именно как естественник и натуралист, т. е. идя от разрушения научных оснований к сокрушению мировоззренче­ских выводов, а Чернышевский сразу акцентирует свое внимание в основном на философских аспектах, он вообще считает, что уче­ние Дарвина «имеет публицистический характер», а для правиль­ной трактовки произведений публицистики «надобно знать исто­рические обстоятельства, при которых возникли они, и поли­тические мотивы, которыми они порождены»¹³. Данилевский, от­метим, также иронизировал по поводу публицистического харак­тера труда Дарвина, объясняя его популярность тем, что для успе­ха необходимо появиться своевременно (Данилевский, 1885: 510). Для Чернышевского дарвинизм был не более чем вариацией на тему мальтузианства, изложенной в терминологии естественных наук: «Вышло то же самое, как если бы Адам Смит принялся пи­сать курс зоологии», — так Николай Гаврилович охарактеризовал дарвинизм в одном из писем еще в 1873 г.¹⁴

По мнению критиков Дарвина, опасность мировоззренческого влияния его книги заключалась в том, что из памяти не особо искушенной аудитории быстро исчезали научная составляющая и аргументация ученого, оставались только самые общие конечные выводы, которые постепенно начинали восприниматься уже в от­рыве от их естественнонаучного происхождения и произвольно толковаться применительно к разным сферам. По выражению Страхова: «Ото всех книг, статей и толков о Дарвине, в умах чита­телей, без всякого сомнения, осталось только то, что по Дарвину человек происходит от обезьяны»¹⁵. Вероятно, Страхов не вполне прав, так как был и второй аспект, прочно связанный в умах чита­телей с дарвинистской концепцией, — борьба за существование и ее необходимость для совершенствования биологических видов. Именно против признания благотворности борьбы за существова­ние и протестовал Чернышевский.

Любопытно, что Д. И. Писарев, считавший себя соратником и последователем Чернышевского, в оценке значения и смысла уче­ния Дарвина существенно расходился со своим учителем: если Пи­сарев причислял себя к восторженным почитателям таланта ан­глийского естествоиспытателя, то Чернышевский являлся его последовательным критиком. Публикации Писарева о дарвинизме увидели свет более чем за 20 лет до появления статьи Чернышевско­го в «Русской мысли», однако сравнение взглядов Чернышевского и Писарева на теорию Дарвина представляется весьма интересным для иллюстрации феномена взаимоотношений двух поколений рус­ской разночинной интеллигенции 1860-х гг. Молодые публицисты, считавшие себя последователями Чернышевского, своеобразно трактовали идеи старшего наставника. По меткому выражению В. К. Кантора, «он стал для них идолом, которого они всуе называ­ли учителем, но учиться у него не хотели», а «вкладывали в его уста лишь то, что сами хотели услышать» (Кантор, 2005: 201), зачастую примитивизируя и упрощая. Расхождение во взглядах между Чер­нышевским и Писаревым особенно ярко проявилось в отношении идеи Дарвина о благотворности борьбы за существование.

Дарвином были описаны два направления борьбы за существо­вание: во-первых, борьба с внешними неорганическими условия­ми обитания и другими видами (хищниками и паразитами); во-вторых, борьба особей одного вида друг с другом, то есть внутривидовая конкуренция. «Согласно представлениям Ч. Дар­вина, именно внутривидовая конкуренция должна приводить к дивергенции и к замещению менее адаптированных форм более адаптированными» (Поздняков, 2016: 37), т. е. она является наибо­лее благотворным фактором для совершенствования живых существ. Этот тезис не мог не возмутить Чернышевского, ведь миро­устройство, основанное на неослабевающей конкуренции, было совершенно чуждо социалистам, отталкивавшимся в своих пред­ставлениях о человеке и обществе от идеи всеобщей разумной ко­операции.

Чернышевский предполагает, что ошибочность выводов Дарви­на объясняется нарушением строгой научной методологии. Дар­вин издавал свои труды не комплексно, а фрагментами, по мере того как прорабатывал ту или иную часть накопленного материа­ла. Избрать такой принцип работы ученого побудили постоянные опасения за слабость своего здоровья, создававшую риск того, что его важнейшие идеи и аргументы могут просто остаться неопубли­кованными. Ввиду этих обстоятельств, говорит Чернышевский, Дарвин «обработал первую главу трактата, служащую предислови­ем к изложению его теории <...> После того, т. е. с 1868г. до конца жизни, он уже только блуждал по лабиринту черновых бумаг, мас­са которых все разрасталась и становилась все хаотичнее»¹⁶. На эту же особенность работ Дарвина иронично намекает и Н. Н. Стра­хов в рецензии на «Дарвинизм» Данилевского. Он пишет, что Данилевскому для четкого объяснения читателю самого предмета будущего разговора в начале своего труда пришлось «изложить Дарвиновы мысли во всей точности, почти везде его собственны­ми словами, только в лучшем порядке»¹⁷.

По мнению Чернышевского, Дарвин претендовал на глобаль­ный обобщающий характер своего труда, а между тем оставил не­доработанными его ключевые мысли: «Тратил годы за годами в ис­следованиях, бесполезных для разъяснения коренной задачи, и, подавляемый массой этой ненужной работы, не имел досуга вник­нуть с должным вниманием в существенные вопросы своего труда»¹⁸. Именно то, за что Чернышевский критиковал Дарвина, за­ставляло Писарева восторгаться его основательностью как ученого: «Кажется, он шутить не любит, когда принимается за ка­кое-нибудь изучение; придется потратить на голубей пять лет жиз­ни — он так и сделает; понадобится десять — он и десять положит; а ведь не только голуби, но даже все домашние животные состав­ляют только крошечный уголок того громадного мира явлений, который охвачен и в значительной степени разъяснен светлыми идеями Дарвина»¹⁹. Если Чернышевский упрекает автора «Проис­хождения видов» за отсутствие системных обобщений, то Писа­рев, напротив, с одобрением замечает, что «широких-то теорети­ков много найдется, но зато теории их подбиты ветром и лопаются, как мыльные пузыри. А кто таким образом изучает го­лубей, тот уж ни одного слова не говорит на ветер»²⁰.

Чернышевский (как, отметим, и большинство даже самых яростных антидарвинистов) отдавал должное личным качествам оппонента, отмечая, что Дарвину свойственны «неутомимое тру­долюбие, безусловная добросовестность, искреннейшая скром­ность, доброжелательнейшая готовность признать чужие заслуги, отдавать полную справедливость трудам соперников, кротость не­злобивой души, непоколебимая никакими нападениями врагов», и подчеркивая, что эти прекрасные качества «возбуждают во вся­ком честном человеке уважение к его труду»²¹. Однако эти качест­ва не искупали того, что, по мнению Чернышевского, уму Дарви­на была свойственна «ребяческая наивность», его методология — «клочки оптимистической философии в популярной переделке»²², наивный оптимизм его проявляется в том, что ученый хочет объяснить полезность того, что на самом деле вредно, и утвержда­ет, что под влиянием постоянного давления напряженной конку­рентной борьбы виды могут совершенствоваться и приобретать более высокую организацию. Между тем как, по мнению Черны­шевского, такое постоянное давление приводило бы истощению сил, не к совершенствованию, а к стремительной деградации, сле­довательно, «история тех кусочков протоплазмы или одноклеточ­ных организмов, которые были первыми предками высокооргани­зованных существ, и история следующего ряда предков этих существ шла в направлении противоположном действию естест­венного отбора, под влиянием какой-то силы или комбинации сил, противоположной ему и перевешивавшей его»²³.

Не называя конкретно те силы, которые он в данном случае имеет в виду, автор теории разумного эгоизма завершает статью пассажем, который свидетельствует о том, что наивно-оптимисти­ческий склад ума не был чужд и ему самому, а не только его оппо­ненту: «Все силы, повышающие организацию, — те силы, которые имеют благоприятное влияние на жизнь индивидуального органи­ческого существа, — содействуют хорошему ходу функций его ор­ганизма и, если это существо имеет способность ощущения, воз­буждают в нем своим действием ощущения физического и нравственного благосостояния, довольства жизнью и радости». В этом утверждении еще ярче проявляется разница в картине мира, представавшей перед мысленным взором Чернышевского и его более радикальных последователей. Мир, в котором все про­тив всех и единственная движущая сила развития — всеобщая аг­рессия, Чернышевского, человека, по выражению Н. Бердяева, «очень кроткого», человека, в характере которого «были черты святости» (Кантор, 2005: 225), просто ужасала. Писарев же, напро­тив, с нескрываемым упоением рисует, как «огромное большинст­во органических существ вступает в мир, как в громадную кухню, где повара ежеминутно рубят, потрошат, варят и поджаривают друг друга; попавши в такое странное общество, юное существо прямо из утробы матери переходит в какой-нибудь котел и поглощается одним из поваров; но не успел еще повар проглотить свой обед, как он уже сам, с недожеванным куском во рту, сидит в котле и об­наруживает уже чисто пассивные достоинства, свойственные хо­рошей котлете»²⁴. В мировоззрении Писарева идея естественного отбора, в котором выживает сильнейший и сохраняется только лучшее, очевидно, служила неким псевдонаучным базисом для его социальных взглядов, выраженных в статье «Схоластика XIX в.»: «Что выдержит удар, то годится; что разлетится вдребезги, то хлам: во всяком случае — бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть»²⁵.

Важно отметить тот факт, что идеи Чернышевского, высказан­ные в публицистической форме и не претендующие на значение строго научных возражений против дарвинизма, имели апологетов и в научной среде. Идею о том, что значимым фактором эволюци­онного процесса является не только конкуренция, но и коопера­ция, высказал еще в 1879 г. ихтиолог профессор К. Ф. Кесслер. Впоследствии эту же идею развивал философ и естествоиспыта­тель П. А. Кропоткин, настаивавший на том, что внутривидовая взаимопомощь является стимулом эволюции гораздо более мощ­ным, чем борьба за существование. Многократно переиздавав­шаяся книга П.А. Кропоткина «Взаимная помощь как фактор эволюции» вызвала многочисленные дискуссии в научных кругах (Трапезов, 2009).

Заключение

Рассматривая публицистическую дискуссию XIX в. о дарвиниз­ме, можно не только выявить глубокую взаимосвязь между миро­воззренческими установками ученых и публицистов и их теорети­ко-биологическими взглядами, но и отметить выраженное влияние на формирование научных концепций политических по­зиций того или иного полемиста. Признание разумности и целе­сообразности устройства природы столь же органично для пред­ставителей русского политического консерватизма, сколь неприемлема идея благотворности биологической борьбы за су­ществование для социалистов или анархистов. Каждое обществен­но-политическое направление обращалось к вопросам естествен­ных наук с целью просвещения читателей и выявления научной истины, но умышленно или неосознанно делало научную популя­ризацию в некоторой степени инструментом пропаганды своей политической доктрины. И можно с уверенностью сказать, что во­влеченность научной популяризации в политический дискурс, ко­торую с обеспокоенностью констатируют современные ученые (Лисаченко, 2018), имеет долгую и разнообразную предысторию в процессе развития русской журналистики.

Примечания

¹ «Обезьяний процесс: школьница против эволюции» // РИА: Новости. Режим доступа: https://ria.ru/society/20070222/61128912.html (дата обращения: 15.04.2018).

² «РАН атакует РПЦ» // Газета.ги. Режим доступа: https://www.gazeta.ru/2007/07/23/oa_245042.shtml (дата обращения: 15.04.2018).

³ Страхов Н. Н. Рец. на кн. Н. Я. Данилевского «Дарвинизм. Критический раз­бор» // Гражданин. СПб, 1886. № 25.

⁴ Там же.

⁵ Там же.

⁶ Тимирязев К. А. Опровергнут ли Дарвинизм? // К. А. Тимирязев. Избр. соч.: в 4 т. М.: ОГиЗ-СЕЛЬХОЗГИЗ, 1948. Режим доступа: http://az.lib.ru/t/timiijazew_k_a/text_1887_oprovergnut_li_darvinist.shtml (дата обращения: 17.04.2018).

⁷ Там же.

⁸ Там же.

⁹ Там же.

¹⁰   Страхов Н. Н. Всегдашняя ошибка дарвинистов // Русский вестник. 1887. № 11. Режим доступа: http://az.lib.ru/s/strahow_n_n/text_1887_oshibka.shtml (дата обращения: 16.04.2018).

¹¹ Там же.

¹² Там же.

¹³ Чернышевский Н. Г. Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь // Русская мысль. М., 1888. № 9. С. 79—114. Режим доступа: http://az.lib.ru/c/chernyshewskij_n_g/text_0450.shtml (дата обращения: 15.04.2018).

¹⁴ Чернышевский Н. Г. Чернышевский в Сибири: Переписка с родными. СПб: Тип. М. О. Вольфа, 1913. Т. 1. С. 69-71.

¹⁵ Страхов Н. Н. Рец. на кн. Н. Я. Данилевского «Дарвинизм. Критический разбор» // Гражданин. СПб, 1886. № 25.

¹⁶ Чернышевский Н. Г. Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь // Русская мысль. М., 1888. № 9. С. 79-114. Режим доступа: http://az.lib.ru/c/chernyshewskij_n_g/text_0450.shtml (дата обращения: 15.04.2018).

¹⁷ Страхов Н. Н. Рец. на кн. Н. Я. Данилевского «Дарвинизм. Критический разбор» // Гражданин. СПб, 1886. № 25.

¹⁸ Чернышевский Н. Г. Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь // Русская мысль. М., 1888. № 9. С. 79-114. Режим доступа: http://az.lib.ru/c/chernyshewskij_n_g/text_0450.shtml (дата обращения: 15.04.2018).

¹⁹ Писарев Д. И. Прогресс в мире животных и растений // Русское слово. 1864. № 4. Режим доступа: http://az.lib.ru/p/pisarew_d/text_1864_progress.shtml (дата об­ращения: 15.04.2018).

²⁰ Там же.

²¹ Чернышевский Н. Г. Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь // Русская мысль. М., 1888. № 9. С. 79—114. Режим доступа: http://az.lib.ru/c/chemyshewskij_n_g/text_0450.shtml (дата обращения: 15.04.2018).

²² Там же.

²³ Там же.

²⁴ Писарев Д. И. Прогресс в мире животных и растений // Русское слово. 1864. № 4. Режим доступа: http://az.lib.ru/p/pisarew_d/text_1864_progress.shtml (дата об­ращения: 15.04.2018).

²⁵ Писарев Д. И. Схоластика XIX века // Соч.: в 4 т. Том 1. Статьи и рецензии 1859—1862. М.: Гос. изд-во худож. литературы, 1955. Режим доступа: http://az.lib.ru/p/pisarew_d/text_0120.shtml (дата обращения: 18.04.2018).

Библиография

«Дарвинизм» Н. Я. Данилевского в оценке русских философов, исто­риков и теоретиков биологии // Lethaea rossica. 2016. Т. 12. C. 47—62.

Данилевский Н. Я. Дарвинизм. Критическое исследование. Петербург: Издание М. Е. Комарова, 1885.

Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политиче­ские отношения славянского мира к романо-германскому. М.: Ин-т рус­ской цивилизации, 2008.

Ефремов А. В. Климент Тимирязев как критик Данилевского // Твор­ческое наследие Николая Яковлевича Данилевского и его значение для научной мысли России и Крыма: мат-лы междунар. науч.-практ. конф. (г. Симферополь, 21—23 мая 2015 г.) / редкол.: Буренков А. В., Семыкин В. А. и др. Курск: Изд-во Курск. гос. сельскохоз. акад., 2016. С. 201—206.

Кантор В. К. Христианский пафос Николая Чернышевского: срублен­ное «древо жизни» российской судьбы // Очерки русской культуры XIX в. Т. 5. Художественная литература. Русский язык. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2005. С. 186-234.

Лисаченко Д. А. Научно-популярное медиапространство: взгляд снизу // Век информации. Медиа в современном мире. Петербургские чтения: матлы 57-го междунар. форума (19-20 апреля 2018 г.): в 2 т. / отв. ред. В. В. Ва­сильева. 2018. № 2. Т. 1. СПб: Высш. шк. журн. и мас. коммуникаций, 2018. С. 109-110.

Лишевский В. П. Ученые — популяризаторы науки. М.: Знание, 1987. Режим доступа: http://n-t.ru/ri/ls/up04.htm (дата обращения: 21.04.2018).

Назаров В. И. Эволюция не по Дарвину: смена эволюционной модели. М.: КомКнига, 2005.

Поздняков А. А. Теоретико-биологические представления Н. Я. Дани­левского // Lethaea rossica. 2016. Т. 12. С. 33-46.

Сорокин Ю. Д. И. Писарев // Соч.: в 4 т. Том 1. Статьи и рецензии 1859—1862. М., Гос. изд-во худож. литературы, 1955. Режим доступа: http://www.classic-book.ru/lib/sb/book/100 (дата обращения: 18.04.2018).

Трапезов О. В. Дарвинизм и уроки российской практической селек­ции // Вестн. ВОГиС. 2009. Том 13. № 2. С. 249-297.

Поступила в редакцию 15.05.2018