К вопросу о восприятии нехудожественной прозы А.С. Пушкина современными американскими исследователями

Скачать статью
Александрова К.С.

соискатель кафедры зарубежной журналистики и литературы факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, г. Москва, Россия

e-mail: kseniaalexandrova@yandex.ru

Раздел: История журналистики

В статье приведены ключевые фрагменты интервью пяти американских исследователей, нигде не публиковавшиеся ранее. Ответы позволяют понять, какое место нехудожественная проза Пушкина занимает в их научных интересах, как они оценивают ее значение в пушкинском наследии и от¬ношение к ней в англоязычном мире. Такого рода исследование необходимо, потому что область остается не очень популярной, тем не менее мы можем констатировать недавнюю вспышку интереса к ней. Автором сделаны общие выводы о степени изученности нехудожественной прозы Пушкина в США, динамике отношения к этой теме и ее актуальности на сегодняшний день, а также даны рекомендации для дальнейшей работы. Некоторый всплеск интереса, отмечавшийся в последнее время, постепенно угасает, и сейчас важно стимулировать дальнейшее изучение нехудожественной прозы Пушкина, так как она может помочь по-новому взглянуть на творчество писателя и привлечь к нему внимание англоязычной аудитории.

Ключевые слова: Александр Сергеевич Пушкин, переводы, путевая проза, документальная проза, критическая проза, американская славистика
DOI: 10.30547/vestnik.journ.1.2018.127140

Введение

Большой проблемой пушкинистики всегда являлась невозмож­ность передать своеобразие языка писателя в переводах на англий­ский язык. Адекватному восприятию его произведений, как нам кажется, также мешала излишняя концентрация на некоторых ас­пектах его творчества — например, подражательности (Greenleaf, 1994; Mudrick, 1975).

Идея показать универсализм А.С. Пушкина через знакомство (качественные переводы и анализ) с его нехудожественной прозой представляется плодотворной, ведь и в русском литературоведе­нии высоко ценятся письма поэта, его короткие критические за­метки, а иногда даже записи, носящие, скорее, бытовой характер. К тому же способность писателя одинаково хорошо работать в разных жанрах — одна из черт, присущих, как правило, «нацио­нальным поэтам». Хотя универсализм Пушкина виден и в лирике, и в драматических, и в эпических произведениях, изучение доку­ментальной и критической прозы может сделать картину восприя­тия еще более многогранной.

В статье термин «нехудожественная проза» употребляется как non-fictional prose и не отрицает художественного компонента, безусловно присутствующего во многих (если не во всех) произве­дениях, причисляемых к этой части пушкинского наследия.

Переводов и англоязычных работ, посвященных документаль­ной и критической прозе Пушкина, не так много, чего нельзя ска­зать о его художественной прозе и, конечно, лирике. В этом легко можно удостовериться, открыв последнюю полную библиографию переводов и исследований творчества Пушкина на английском язы­ке (Leighton, 1999). Конечно, со времени ее публикации вышли и новые работы, но это не изменило общую картину. В последние пять лет, насколько нам известно, вышло лишь два новых перевода1 и одно крупное исследование (Peschio, 2012), затрагивающее неху­дожественную прозу Пушкина (подробно рассматриваются его письма).

Тем не менее практически все произведения, включая незакон­ченные, планы, отрывки, заметки и пр., переведены, хотя работа в этом направлении началась довольно поздно — лишь в 60-х гг. XX в. Освоение пушкинской нехудожественной прозы шло в определенной последовательности: сначала публиковали пере­вод, затем исследования текста (такая закономерность, конечно, не затрагивает общие или отрывочные суждения). Это, на первый взгляд, входит в противоречие с тем, что большинство англоязыч­ных ученых не работает с переводами. Но, видимо, благодаря пу­бликациям возникал интерес к тому или иному произведению.

Вот основные вехи первых переводов нехудожественной прозы: письма2, «Путешествие в Арзрум»3, «История Пугачева»4, критиче­ские заметки5. Также переводили отдельные фрагменты (письма, критические заметки)6, включали их в антологии7. В конце 1990-х и начале 2000-х гг. вышло достаточно много новых переводов8, пе­реиздавались старые, было выпущено собрание сочинений9.

Эти даты важны, так как они подкрепляют периодизацию. Судя по всем работам, касающимся нехудожественной прозы, время освоения этой области англоязычными учеными можно разделить по десятилетиям. 60-е гг. — период, когда Пушкиным стали интересоваться как мыслителем. Такой вывод подсказывает выбор произведений для переводов (письма и критика) и характер комментариев к ним. В 70-е гг. ученые активно занимались путе­вой прозой поэта. 80-е гг. выделяются по большому количеству пу­бликаций, их можно назвать расцветом изучения пушкинской не­художественной прозы. Также сохранялся интерес к путевым заметкам и выходили в свет новые переводы его критических ра­бот, однако особое внимание привлекла «История Пугачева». В начале 90-х гг. наступило затишье, а в преддверии и после юби­лейной даты (1999 г.) наблюдалось оживление интереса к поэту, которое удается сохранять до сих пор, хотя последнее время — с трудом.

Можно выделить основные тенденции в восприятии англоя­зычными читателями пушкинской нехудожественной прозы за последние 50 лет. В академической среде это пристальное внима­ние к тексту, свойственное американской литературоведческой школе, благодаря которому мы имеем довольно подробные толко­вания стилистических и структурных нюансов пушкинских тек­стов (см., например, Langleben, 2004).

Для американских исследователей характерен интерес к психо­логическим аспектам, попытка даже при выяснении каких-то формальных обстоятельств руководствоваться внутренними моти­вациями поэта, тогда как отечественное литературоведение сла­вится серьезной фактографической базой (о некоторых днях жиз­ни Пушкина мы знаем все чуть ли не по минутам).

Большое распространение получает концепция «мастерской поэта» — идея, что творчество писателя можно полностью понять, только «проникнув к нему в кабинет», изучив его теоретические воззрения, разобравшись, как он создавал каждое произведение, что менял в ходе работы, что сопутствовало его написанию (в этом плане нехудожественная проза является хорошим подспорьем).

В то же время есть и не очень благоприятные тенденции. Одна из них касается путевой прозы. Исследования, связанные с ней (здесь, конечно, речь в первую очередь идет о «Путешествии в Арзрум»), очень политизированы, часто рассматривают произве­дение исключительно под углом имперских амбиций России.

Из исторической прозы больше всего известна «История Пуга­чева». Ее, как нетрудно догадаться, часто публикуют и анализируют вместе с «Капитанской дочкой». С одной стороны, это хорошо, по­тому что способствует распространению данного произведения. С другой стороны, придает ему менее серьезный характер. Это свя­зано, как нам кажется, не столько с художественной обработкой исторических образов в «Капитанской дочке», сколько с тем, что повесть в свое время (еще в конце XIX — начале XX в.) получила из­вестность именно как произведение для широких масс общества.

В целом можно сказать, что за 50 лет проделан огромный путь и нехудожественная проза Пушкина не только получила относи­тельно самостоятельную известность, но и способствовала лучше­му пониманию некоторых художественных произведений поэта. Тем не менее прогресс в этой области очевиден только в сравне­нии с предыдущим отрезком времени. Многие другие сферы ан­глоязычной пушкинистики (связанные с более известными про­изведениями — «Евгений Онегин», «Капитанская дочка» и т. д.) опережают изучение нехудожественной прозы.

В связи с этим интересно узнать, как авторы известных работ и переводов решились затронуть малоизученный материал, занима­ются ли они им сейчас, как оценивают степень его изученности, ка­кое значение придают ему в общем массиве творчества Пушкина и каковы их взгляды на перспективы его дальнейшего изучения?

Мнения американских исследователей

С помощью электронной почты мы опросили пятерых извест­ных американских исследователей, чьи работы так или иначе за­трагивают документальную и критическую прозу Пушкина — но с разных сторон. Интервью были любезно ими представлены спе­циально для этой статьи и нигде ранее не публиковались. В круг опрошенных вошли:

1) Энтони Олкотт — профессор Мичиганского государственно­го университета (Michigan State University), автор небольшой рабо­ты о «Путешествии в Арзрум», содержащей интересный анализ стилистических особенностей пушкинского текста (Olcott, 1974).

2) Биргитта Ингемансон — профессор университета штата Ва­шингтон (Washington State University), автор перевода (насколько нам известно, единственного до 1998 г.) «Путешествия в Арзрум» на английский язык10 и ряда работ, посвященных этому произве­дению (Ingemanson, 1983a, 1983b).

3) Уильям М. Тодд III — профессор Гарвардского университета (Harvard University), автор книги, посвященной жанру дружеского письма в век Пушкина (и в особенности письмам самого Алексан­дра Сергеевича) (Todd, 1999), а также работ о взаимоотношениях литературы и общества в пушкинское время (Todd, 1978, 1986).

4) Харша Рэм — профессор Калифорнийского университета в Беркли (University of California, Berkeley), автор работ о Пушкине и Кавказе (Ram, 2005), об отражении имперских амбиций России в литературе (Ram, 2003).

5) Стефани Сандлер — профессор Гарвардского университета (Harvard University), автор работы о восприятии Пушкина в Рос­сии и за рубежом (Sandler, 2004).

Каждому из дававших интервью были предложены разные во­просы — в зависимости от сферы их научных интересов и компе­тенции. Однако все они так или иначе касались того, как опраши­ваемый пришел к своей теме, как он оценивает ее значимость, занимается ли ею сейчас, видит ли интерес к документальной и критической прозе Пушкина у разных аудиторий, считает ли тему актуальной, а момент — подходящим для привлечения внимания к ней, как оценивает имеющиеся переводы и исследования, видит ли потенциал у темы, считает ли ее способной показать гениаль­ность Пушкина англоязычной аудитории, как рассматривает ди­намику отношения к пушкинской нехудожественной прозе?

Первым был задан вопрос: какое место исследователи дают не­художественной прозе в общем массиве творчества Пушкина?

Мнение У.М. Тодда III вполне определенно: «Я считаю их (про­изведения документальной и критической прозы. — К.А.) очень важной стороной его наследия. <...> Более того, я считаю Пушки­на наиболее проницательным аналитиком литературных устано­вок его времени».

С.  Сандлер отзывается об универсальности наследия Пушкина и месте нехудожественной прозы в нем так: «Одна из причин, по которой он имеет честь занимать место русского национального поэта, в том, что он блестяще писал в любой форме и для многих форм установил фундамент, на котором строили другие. Я расце­ниваю его документальную и критическую прозу как прокладыва­ющие дорогу и чрезвычайно важные не только в его время, но и для писателей последующих поколений».

Судя по всему, многие из исследователей пришли к изучению нехудожественной прозы Пушкина, будучи в поисках неосвоен­ной области (например, Э. Олкотт — потому что «это произве­дение было не очень хорошо изучено») или даже руководствуясь советами научных консультантов (например, Б. Ингемансон, ко­торой «Путешествие в Арзрум» в качестве темы для диссертации предложил один из ее руководителей, профессор Кларенс Браун), а не испытывая изначально особенный интерес или любовь имен­но к этой части пушкинского наследия. Довольно закономерна в этих случаях и дальнейшая смена научных интересов.

Примечательно, что Ингемансон упоминает быстрый отклик и серьезный интерес со стороны издателя: «Когда я осознала, что нет ни одного перевода “Путешествия” на английский, связалась с издателем, который незамедлительно выразил готовность его пу­бликовать». Значит, потребность в этой работе действительно была и произведения нехудожественной прозы оставались «белы­ми пятнами» для американской публики, но не потому, что их по­тенциал заранее оценивался низко.

У Тодда ситуация немного отличается. Помимо уже обозначен­ной нами причины, к изучению писем Пушкина его привел об­щий интерес к европейскому эпистолярному наследию: «Я при­шел к тому, чтобы писать о пушкинских письмах, не случайно. Я искал тему для исследования к гоголевскому семинару и понял, что никто не писал о письмах Гоголя, поэтому я подготовил о них доклад, а затем и статью. Я всегда получал удовольствие от чтения французских и английских писем как эпохи Просвещения, так и романтизма, и мне нравилось читать и писать о таких известных литературных обществах, как скриблерианцы в Англии и Тампль во Франции. Поэтому я решил написать о дружеском письме в “Арзамасе” как о литературном жанре (моя докторская диссерта­ция) и развил тему в своей первой книге. Книга позднее была пе­реведена на русский».

С этим связано интересное наблюдение о близости Пушкина к общеевропейской культуре. Тодд пишет: «Пушкинская нехудожест­венная проза очень хорошо переводится на английский не только из-за своей ясности, но и потому, что она является частью общеев­ропейской культуры Просвещения, — французская, английская и русская проза этого периода в основном хорошо переводятся. Но и художественная проза Пушкина также переводится хорошо». Важ­но отметить, что он, помимо языковой близости, на которую указы­вают многие исследователи, особо отмечает и близость культурную, а это одно из условий адекватного восприятия текста.

Некоторые из опрошенных исследователей уже не занимаются пушкинской нехудожественной прозой, но ее изучение, безуслов­но, оказало на них воздействие (например, Ингемансон говорит о том, что работа над «Путешествием в Арзрум» значительно повли­яла на развитие ее научного интереса к путевой прозе и «...писате­лям, чья литературная работа имела документальный характер или другую профессиональную цель (помимо “чистой” литературы)».

Х. Рэм считает тему Пушкина и Кавказа важной и продолжает работать над ней: «Пушкинская трактовка Кавказа — это первая значительная трактовка Империи, преодолевшая ограничения оды XVIII в. Она установила рамки (этнографические, топографи­ческие и психологические) для последующих трактовок Империи, даже до сегодняшних дней. Я до сих пор нахожу этот вопрос зна­чимым. Сейчас я завершаю работу над книгой о русско-грузин­ских отношениях, в которой Пушкин играет маленькую, но важ­ную роль».

Важно понять, считают ли ученые в США эту область достаточ­но исследованной. Олкотт пишет: «Я вспоминаю, что вспомога­тельной литературы было не очень много, поэтому допускаю, что можно говорить о необходимости дальнейшего изучения». Сандлер, напротив, считает, что в академической среде «...по этим тек­стам много значительных, прекрасно сделанных исследований». К сожалению, Олкотт замечает, что сейчас (по сравнению с време­нем написания его работы) интерес к славистике и русскому язы­ку в университетах США спал.

Тодд соглашается, что восприятие во многом зависит от аудито­рии — широкой или академической. «Читатели, скорее принадле­жащие к академической среде, особенно в сфере гуманитарных наук, в большинстве случаев хотя бы слышали о его письмах, кри­тической и исторической прозе, поскольку они часто упоминают­ся в наших биографиях и критических исследованиях Пушкина». Среди широкой аудитории он видит интерес лишь к наиболее по­пулярным произведениям художественной прозы Пушкина: «Сре­ди <...> наших “обычных читателей” <...> мало кто имеет пред­ставление о нехудожественной литературе Пушкина. Хорошо знают его повесть “Пиковая дама”, иногда “Повести Белкина” и “Капитанскую дочку”».

В этом контексте примечательна реакция аудитории на работу Ингемансон: «После того, как перевод был опубликован, его ста­ли использовать в университетских курсах о различных аспектах русской культуры, литературы и истории. Несколько рецензий, а также личные письма от профессоров, использовавших «Путеше­ствие в Арзрум» в своих программах, показали, что история, изло­женная Пушкиным, была поддержана моими комментариями и фактическими разъяснениями».

В общем и целом, и это ожидаемо, ответы опрошенных ученых подтверждают предположение о том, что широкая аудитория в США не знает нехудожественной прозы Пушкина. Однако инте­ресно, что, например, Олкотт не считает, что степень осведомлен­ности ниже, чем степень осведомленности о его лирике: «Опреде­ленно, «нехудожественный» Пушкин не очень хорошо знаком американцам, но я думаю, что в еще большей степени правда то, что поэтический Пушкин им также не знаком».

О мнениях в академической среде Тодд пишет: «В общем и це­лом я не нахожу эти аспекты его литературной деятельности недо­оцененными ни американскими, ни советскими/русскими пуш­кинистами.

Вот что он думает об имеющихся переводах: «Некоторые из на­ших переводов, несомненно, хороши и полезны: перевод пушкин­ских писем Шоу11, перевод “Истории Пугачева” Дебрецени12, “Пушкин о литературе” Татьяны Вольф13 и перевод “Путешествия в Арзрум” Биргитты Ингемансон”14».

На вопрос, каков потенциал документальной и критической прозы Пушкина для лучшего восприятия поэта англоязычной ау­диторией Ингемансон отвечает: «Как вы понимаете, гений Пуш­кина не очень хорошо проявляется в английских переводах его по­эзии, но да, в его критической и документальной (а также в художественной) прозе английский язык может ухватить его глу­бину, остроумие и языковые нюансы довольно адекватно. И не только его язык, но и его идеи, догадки тоже хорошо понятны бла­годаря его невероятному таланту выражать их ясно и прямо (а не банальными или искусственными фразами и образами). В (хоро­ших) переводах на английский его документальной и другой про­зы (включая письма) автор воспринимается так, будто бы пишет сегодня». Последняя особенность, как нам кажется, может иметь особенный смысл, когда мы говорим о восприятии Пушкина ши­рокой, не очень подготовленной аудиторией, и при правильной подаче могла бы помочь в нелегкой задаче открытия таланта писа­теля.

Ингемансон утверждает, что, хотя осведомленность об истори­ческом фоне и политических рамках пушкинских произведений необходима, «его речь, даже переведенная на английский, может прямо доносить мысли заинтересованному читателю, который не понимает русского».

Еще одно подспорье в восприятии пушкинской прозы — ясность слога, отмеченная Б. Ингемансон, способность Пушкина четко и в то же время ярко выражать свои мысли и идеи. В нехудо­жественной прозе, пожалуй, эта особенность находит наиболее отчетливое выражение.

Конечно, вопрос о близости пушкинского слога английскому языку скорее лежит в области лингвистики (например, Х. Рэм склонен согласиться с таким утверждением, а Э. Олкотт не уверен на этот счет). В любом случае «пушкинская проза удивительно легко читается, она гораздо более простая и динамичная, чем его поэзия» (считает Э. Олкотт). Х. Рэм дополняет: «Пушкинская проза не сложная; ее утонченность не лингвистическая, но скорее интертекстуальная».

Что еще способно изменить ситуацию с недооценкой Пушки­на? Отчасти это и само смещение фокуса современного читателя в сторону документальной литературы. Это подтверждает и Сандлер: «...в какой-то мере ситуация меняется, как мы можем видеть, например, исходя из того, что Нобелевскую премию по литературе в прошлом году получила Светлана Алексиевич. Особенно в наш нынешний век, который трагически и верно оценивается как мо­мент “пост-правды”, мы, возможно, созрели для переоценки именно этих жанров».

Считает ли Сандлер, что раскрытие этого аспекта творчества Пушкина может повлиять на его восприятие, показать пушкинский гений англоязычной аудитории? «Идея гения связана с романтиче­ским периодом, когда воображение было ключевой частью эстети­ческого суждения. Но любой сильный перевод Пушкина, включая переводы его критической прозы, будет способен показать читате­лям его мастерство. И это будет очень хорошо».

Заключение

Опрошенные нами ученые подтверждают: 1) малую осведом­ленность широкой аудитории о нехудожественной прозе Пушки­на; 2) наличие хороших исследований и переводов; 3) важность знакомства с этой частью наследия писателя; 4) простоту восприя­тия его прозы. Все эти выводы вполне ожидаемы. Вместе с тем можно выделить и несколько интересных наблюдений, которые могут помочь изменить ситуацию с восприятием нехудожествен­ной прозы Пушкина и его творчества вообще: 1) появление инте­реса к документальной литературе в современном обществе;

2) стилистическая и идейная близость сочинениям английских и французских просветителей; 3) «интертекстуальная утонченность» пушкинской прозы при прямолинейности, ясности и динамично­сти слога; 4) способность Пушкина работать в разных формах, подчеркивающая универсализм «национального поэта».

Многие из упомянутых работ — результат спорадического, а не постоянного интереса (исследователям давали советы научные ру­ководители, они находились в поиске неизученной области и т. д.), к тому же на всплески внимания к Пушкину очень влияют внешние стимулы (такие, как памятные даты, подготовка специ­альных изданий по какому-либо поводу или отдельной теме).

Примечания

Pushkin Alexander. (2013) A Journey to Arzrum During The 1829 Campaign. In Lermontov Mikhail. A Hero of Our Time. Trans. by Pasternak Slater Nicholas. Oxford: Ox­ford University Press. Pp. 141—184; Pushkin Alexander. (2016) Journey to Arzrum. In Novels. Tales. Journeys. The Complete Prose of Alexander Pushkin. Tr. by Pevear Richard, Volokhonsky Larissa. New York: Alfred A. Knopf. Pp. 359—401.

2 Pushkin Alexander. (1963) The Letters of Alexander Pushkin in 3 Vols. Tr. and ed. by Shaw Thomas J. Madison: Univ. of Wisconsin.

3 Pushkin Alexander S. (1974) A Journey to Arzrum. Trans. by Ingemanson Birgitta. Ann Ardbor: Ardis.

Pushkin Alexander. (1983) The History of Pugachev. Trans. by. Sampson Earl. Ann Arbor: Ardis; Pushkin Alexandr S. (1983) A History of Pugachev. In Complete Prose Fic­tion. Trans. by Debrezceny Paul. Stanford: Stanford Univ. Press. Pp. 361—438.

Pushkin Alexander. (1969) The Critical Prose of Alexander Pushkin. Ed. and tr. by Proffer Carl. R. Bloomington: Indiana Univ. Press; Pushkin Alexander (1997) Four Frag­ments. In Russian Romantic Criticism. An anthology. Trans. by Leighton Lauren G. New York— Westport—London: Greenwood Press. Pp. 85—99; Pushkin Alexander (1986) Pushkin on Literature. Ed. and trans. by Wolff Tatiana. Introduction by Bayley John. London: Athlone Press.

6 Pushkin Alexander. (1961) Selections From the Prose and Poetry. (Pushkin: A Laurel Reader.) Ed. by Simmons Ernest J. New York: Dell; Pushkin Alexander. S. (1943) On Religion. In A Treasury of Russian Life and Humour. Ed. by. Cournos John. NY: Coward—McCann. P. 38.

7 Rydel C., Proffer C.R. (1984) The Ardis Anthology of Russian Romanticism. Ann Ar­bor: Ardis, 1984.

8 Pushkin Alexander. (1998) A Journey to Arzrum at the Time of the 1829 Campaign. In Tales of Belkin and Other Prose Writings. Tr. by Wilks Ronald. Introduction by Bayley John. London: Penguin Books. Pp. 129—179; Pushkin Alexander. (2013) A Journey to Arz­rum During The 1829 Campaign. In Lermontov Mikhail. A Hero of Our Time. Trans. by Pas­ternak Slater Nicholas. Oxford: Oxford University Press. Pp. 141—184; Pushkin Alexander. (2016) Journey to Arzrum. In Novels. Tales. Journeys. The Complete Prose of Alexander Pushkin. Tr. by Pevear Richard, Vlokhonsky Larissa. NY Alfred A. Knopf. Pp. 359—401.

9 Pushkin Alexander. (2002—2003) The Complete Works of Alexander J'ushkin. Vol. 10—15. Downham Market: Milner.

10 Pushkin Alexander S. (1974) A Journey to Arzrum. Trans. by Ingemanson Birgitta. Ann Ardbor: Ardis.

11 Pushkin Alexander. (1963) The Letters of Alexander Pushkin in 3 Vols. Tr. and ed. by Shaw Thomas J. Madison: Univ. of Wisconsin.

12 Pushkin Alexandr S. (1983) A History of Pugachev. In Complete Prose Fiction. Trans. by Debrezceny Paul. Stanford: Stanford Univ. Press. Pp. 361—438.

13 Pushkin Alexander. (1986) Pushkin on Literature. Ed. and trans. by Wolff Tatiana. Introduction by Bayley John. London: Athlone Press.

14 Pushkin Alexander S. (1974) A Journey to Arzrum. Trans. by Ingemanson Birgitta. Ann Ardbor: Ardis.

Библиография

Greenleaf M. (1994) Pushkin‘s Byronic Apprenticeship: A Problem in Cul­tural Syncretism. In The Russian Review. Vol. 53. № 3 (July 1994). Hobo­ken: Wiley. Pp. 382—398.

Ingemanson B. (1983) Between Poetry and Fictional Prose: Aleksan­dr Pushkin’s ‘Journey to Arzrum’. Vol. 4. In Selecta. Corvallis. Pp. 101—107.

Ingemanson B. (1983) The Movable Mountain. Pushkin’s Ararat Scene and Other Fiction in «A Journey to Arzrum». In Research Studies. September-December. Washington. Pp. 127—137.

Langleben M. (2004) A Journey to Arzrum: The Structure and the Message. In R.Reid, A.Joe (eds.) Two Hundred years of Pushkin. V. 3. Amsterdam—New York. Pp. 89—108.

Leighton L. G. (1999) A Bibliography of Alexander Pushkin in English. Studies and Translations. Foreword by Shaw Thomas J. Lewiston: Edwin Mellen Press.

Mudrick M. (1975) Pushkin in English. In The Hudson Review. Vol. 28. № 4 (Winter 1975-1976). New York: Hudson Review, Inc. Pp. 537—553.

Olcott A. (1974) Parody as Realism. The Journey to Arzrum. Russian Litera­ture Triquarterly 10: 245—259.

Peschio J. (2012) The Poetics of Impudence and Intimacy in the Age of Push­kin. Madison: The University of Wisconsin Press.

Ram H. (2003) The Imperial Sublime. A Russian Poetics of Empire. Madison: The University of Wisconsin Press. Pp. 160—212.

Ram H. (2005) Pushkin and the Caucasus. In The Pushkin Handbook. Madison: Wisconsin Center for Pushkin studies. Pp. 379—402.

Rydel C., Proffer C. R. (1984) The Ardis Anthology of Russian Romanticism. Ann Arbor: Ardis.

Sandler S. (2004) Comemorating Pushkin. Russia’s Myth of a National Poet. Stanford: Stanford University Press.

Todd W. M.III. (1978) Literature and Society in Imperial Russia. Stan­ford: Stanford University Press.

Todd W. M.III. (1986) Fiction and Society in the Age of Pushkin: Ideology, In­stitutions, and Narrative. Cambridge: Harvard University Press.

Todd W. M.III. (1999) The Familiar Letter as a Literary Genre in the Age of Pushkin. Evanston: Northwestern University Press.


Поступила в редакцию 28.05.2017