Журналистика и экономическая наука в XXI веке: на пути к взаимопониманию

Скачать статью
Иваницкий В.Л.

доктор филологических наук, профессор кафедры теории и экономики СМИ факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, г. Москва, Россия

e-mail: ivanitsk@mail.ru

Раздел: Современная журналистика: тематика и проблематика

В статье дается анализ состояния современной экономической теории, ее тенденций развития, обзор проблемных вопросов в связи с целями и задачами журналистики.

Ключевые слова: теория экономики, журналистика, ортодоксия и гетеродоксия в экономической теории, «твердое ядро» экономической теории, экономическая политика

Введение

Экономическая наука, и не только российская, вошла в XXI в. в состоянии кризиса. В трактовке академика В. М. Полтеровича, кризисным является то состояние теории, при котором сформули­рованные ею основные задачи не могут быть решены принятыми в ней же методами; когда в ней происходит накопление фактов, свидетельствующих о принципиальной ограниченности методов теории. Эта формулировка кризиса экономической теории может быть дополнена многими остроумными и саркастическими заме­чаниями М. Блауга (Blaug, 1997: 3), мягкими интеллигентными фразами У. Баумоля (Баумоль, 2001), суть общей оценки от этого не изменится — экономическая теория чувствует себя в XXI в. не­важно. Подобное состояние науки, активно формирующей эконо­мическую политику государства, как минимум, не может не при­влекать к себе внимания общества, которое давно и однозначно настроено к экономистам достаточно критически. Сложности, пе­реживаемые наукой, создают попутные проблемы, в том числе снижают качество журналистского сопровождения экономиче­ских процессов в СМИ, препятствуют росту экономической гра­мотности общества.

Постановка проблемы

Отсутствие теоретического и методологического единства в экономической науке, ее сложнейшая типологическая структура, практическая невозможность репрезентации ее существенных до­стижений в СМИ при очевидной необходимости формирования экономической грамотности массовой аудитории — проблема междисциплинарного характера, требующая внимательного ана­лиза как учеными-экономистами, так и исследователями массо­вых коммуникаций. Прохождение информации по пути «эконо­мическая наука — журналистика — общество» осложнено сегодня отсутствием единого языка общения, единого понятийно-катего­риального аппарата; взаимоприемлемой системы критериев; со­гласованных методик репрезентации; экспертов, умеющих до­ступно объяснять журналистам и массовой аудитории суть и практическую значимость научных достижений. Ситуация усугу­бляется слабой экономической и методологической подготовкой журналистов. Результатом этого является нарастающее общест­венное раздражение экономической политикой государства на фоне экономической неграмотности населения. Выход из ситуа­ции видится в восстановлении диалога экономической науки и общества при активном и квалифицированном участии журна­листики.

Методология

Исследование проводилось методом анализа большого количе­ства научных публикаций, материалов конференций, публичных дискуссий, социологических исследований, посвященных совре­менному состоянию экономической науки, ее типологии, выявле­нию ее предметного поля — «твердого ядра», мейнстрима и гетеродоксии. Особое внимание было уделено прояснению господ­ствующих тенденций в развитиии экономики, вошедших сегодня в системное противоречие с задачами репрезентации ее научных результатов массовой аудиторией. Важной методологической со­ставляющей стали результаты многолетнего общения со студента­ми факультета журналистики МГУ, избравшими своей профессио­нальной специализацией экономику.

Типологические характеристики экономической теории и ее стандарт строгости

Типология экономической теории XXI в.1 детерминирована со­вокупностью школ, направлений, концепций и моделей, которые можно сгуппировать в:

• неоклассическое направление экономической теории — тео­рия неоклассического синтеза; модель общего экономиче­ского равновесия Эрроу-Дебрё; теорема невозможности К. Дж. Эрроу; теория соотношения факторов производства (теория Хекшера-Олина); концепция дуалистической эко­номики с избытком рабочей силы (модель В. А. Льюиса); теория промышленной организации;

• неокейнсианское направление экономической теории — теория экономического роста (теория Д. Робинсон); теория нерав­номерных толчков (теория Р. Фриша); теория спроса; теория жизненного цикла (теория Херси и Бланшара); метод издер­жки-выпуск (модель В. Леонтьева); теория оптимального распределения ресурсов (теория Л. Канторовича); общерав­новесная модель торговли (модель Дж.-Э. Мида); теория ин­вестиций q (коэффициент Тобина q); модель ЛИНК (модель Л. Р. Клейна); модель рынков с асимметричной информацией (теории Дж. Ейкерлофа, М. Спенса, Дж. Ю. Стиглица);

• неоинституциональное направление экономической теории — шведская (стокгольмская) школа макроэкономики; новая институциональная экономическая теория (НИЭТ); базо­вая теория экономической политики; теория общественно­го выбора; теория человеческого капитала; теория опти­мальных валютных зон; современная теория портфельных инвестиций; теория стоимости капитала Модильяни-Мил­лера; теория фирмы;

• неолиберальное направление экономической теории — кон­цепция спонтанного характера рыночного порядка; кон­цепция ордолиберализма; концепция «третьего пути»; кон­цепция welfare state; концепция «социального рыночного хозяйства»; теория экономики рынков; монетарная кон­цепция; теория рациональных ожиданий; концепция непо­следовательности политики во времени;

• поведенческую экономику — поведенческая экономическая тео­рия; теория перспектив; экономика благосостояния (социаль­но-экономический аспект обеспеченности продовольствием);

• новые теории международной торговли и экономическую гео­графию;

• интегральное направление на стыке социальных и естествен­ных наук — эволюционная экономика; экологическая эко­номика; биоэкономика; эконофизика.

Современные требования к качеству экономической теории (стандарт строгости теории) породили новые подходы при прове­дении прикладного анализа, к которым с известными оговорками можно отнести: клиометрию (новую экономическую историю); систему национальных счетов; равновесие Нэша и теорию игр; методы анализа экономических временных рядов; распределение Ховельмо; модель жизненного цикла получения доходов; анализ обучения и потребления; анализ дискретного выбора; сбор ин­формации в условиях экспериментальной экономики; анализ рынков с поисковыми издержками.

Структура экономической науки находится в подвижном со­стоянии и является отражением многообразной и противоречивой экономической системы, сложившейся в мире. Вбирая в себя все новые и новые школы и направления, типологическая палитра не дает даже намека на то, что процесс ее формирования когда-ни­будь закончится и у нас появится возможность увидеть некую си­стемно завершенную структуру универсальной экономической те­ории. При этом один элемент экономической теории все же остается статичным на протяжении многих лет — ее предмет.

Статичность предмета экономической теории

Вопросы, которые возникают после знакомства с приведенным выше обзором, очевидны: как журналисту, специализирующемуся на вопросах экономической политики в условиях динамичной ре­дакционной жизни, уследить за происходящим в мире экономиче­ской науки? Как, каким образом, с помощью каких методик, при­емов ему держать «руку на пульсе», как на практике научиться разбираться в предлагаемых хитросплетениях теорий и концеп­тов? Как донести до аудитории СМИ смысл происходящего в эко­номической теории и в экономической политике государства, не упустив значимых моментов? Не оказалась ли экономическая нау­ка в «башне из слоновой кости», из которой в принципе нет выхо­да на массовую аудиторию?

Ответ на них будет такой: на наш взгляд, сложность работы с результатами экономической теории во многом преувеличена. Главное открытие, которое ждет нас при детальном исследовании вопроса, — утверждение исследователей, историков экономиче­ской мысли о том, что период, начавшийся с конца XIX в. и про­должающийся до сих пор, является целостной стадией развития экономической теории, несмотря на ее кажущуюся мозаичность, многовекторность. Вот уже почти полторы сотни лет, невзирая на появление бесконечного количества новых школ и направлений, на бурное развитие способов получения и оформления результа­тов, предмет официальной признанной в мире экономической науки (мейнстрима) статичен — рациональное поведение человека/ систем в условиях ограниченности ресурсов.

Начало указанной стадии развития экономической теории было положено маржиналистской революцией, произошедшей в семидесятые годы XIX в. Маржиналисты и оформили в научном и общественном сознании то понимание предмета и метода эконо­мической науки, а также природы экономического мира и эконо­мического человека, которое является господствующим до сих пор.

Уточним сказанное, напомнив основные стадии развития эко­номической теории, ее генезис: сначала — часть этики (от библей­ских апостолов, древнегреческих философов и до средневековых богословов); затем — наука о материальном богатстве (мерканти­листы, физиократы, Адам Смит и его последователи — XVIII— XIX вв.); и, наконец, — наука о рациональном поведении в услови­ях ограниченности ресурсов (маржиналисты — последняя треть XIX в. и по наши дни).

Всех, кто выходит за рамки ортодоксальных маржиналистских трактовок предмета, в том числе романтиков, утопистов, немец­кую историческую школу и т.п., принято сегодня относить к «ере­тическим» направлениям экономической мысли, к своего рода «гетеродоксии», поскольку они отклонились от «магистрального пути» развития экономической теории, вышли за рамки чисто «материалистических» аспектов хозяйства.

Маржиналистская революция, ее авторы, этапы и ключевые концепции широко известны. Инициированная У. С. Джевонсом, К. Менгером и Л. Вальрасом, она была продолжена А. Маршал­лом, В. Парето и другими экономистами, которым удалось ма­стерски синтезировать в неоклассике идеи предельных величин с идеями классической политической экономии, что и привело к возможности анализировать и наглядно демонстрировать резуль­таты оптимизации различных процессов в условиях ограничен­ности ресурсов.

И если предтечи и представители «классики» еще думали о том, как заработать и приумножить национальное богатство, то маржиналисты — исключительно о том, как оптимизировать экономи­ческую систему, чтобы богатство в ней зарабатывалось и приумно­жалось. Лингвистический нюанс, почти неуловимая смена модальности значит в истории человечества очень многое — так в результате маржиналистской революции и были смещены акцен­ты экономической науки, а значит — чуть по-другому зазвучал ее предмет: экономическая теория из науки о богатстве превратилась в науку о рациональном поведении человека в хозяйственной сфе­ре, то есть там, где может быть создано богатство, а затем и за пре­делами этой сферы.

Логическим результатом выхода маржинализма за границы хо­зяйственного мира стал экономический империализм, возникший в середине XX в. — экономическая наука окончательно проникла в исследование внехозяйственных сфер общественной жизни: поя­вились экономические теории преступления и наказания (Becker, 1968; Беккер, 2000; Ehrlich, 1987), заключения браков, рождения детей (Becker, 1960), самоубийств (Морев, Любов, 2011), церкви (Berger, 1967; Бергер, 2002), изучения языков (Casey, Dustmann, 2008; Марусенко, 2013).

Судя по всему, именно появление экономического империа­лизма во многом и запутало журналистику, сломало ей картину мира, создало иллюзию бурного развития экономической теории и трансформации ее предметного поля. На самом же деле ничего радикального и инновационного с точки зрения теории не прои­зошло: все вновь появившиеся подходы и школы, хоть как-то вли­яющие на экономическую политику подавляющего количества го­сударств, по-прежнему опираются на маржиналистскую трактовку человека как субъекта, осуществляющего рациональный выбор в разных жизненных ситуациях. Человека, решающего когда, как и с кем заключать брак; сколько рожать детей и рожать ли их вооб­ще; строить ли карьеру в корпорации или выбрать судьбу дауншифтера; общаться ли с людьми или вести жизнь одиночки.

Экономическая рациональность, связанная с материальной сфе­рой хозяйства, нацеленная на оптимизацию, а не на реальное, актив­ное создание богатства — вот что на сотни лет после маржиналистской революции объединило экономистов мейнстрима, часто относящихся формально к разным школам. Именно она, маржиналистская революция, привела к отказу от «материалистической» трактовки предмета экономической науки в пользу «формальной». Как один из результатов: из поля зрения исследователей выпала значительная часть хозяйственной жизни, многие виды хозяйствен­ной деятельности, подчиненные не рациональному выбору, а тради­циям, нормам и обычаям. Так, собственно, и оформился мейнстрим экономической науки, тщательно оберегаемый сегодня экономико-теоретическим истеблишментом, формирующим сов­ременную, в том числе, медийную социально-экономическую и по­литическую картину мира.

Понимание того, что многие и многие тысячи исследователей работают исключительно в рамках одного подхода, радикально упрощает работу журналиста, пытающегося «продраться» сквозь дебри различных теорий, концепций и школ. Ведь в фарватере мейнстрима трудятся, в том числе, и формально конкурирующие направления: например, все ветви неоклассической теории, мно­гие неолибералы, школа новых классиков; здесь же — остро кри­тикующее их неокейнсианство, неоинституционализм и новый институционализм. Представители всех этих ветвей и школ эко­номической мысли трактуют поведение людей как оптимизирую­щее, а во всех моделях мейнстрима экономические функции явля­ются результирующими оптимизирующего выбора отдельных субъектов.

Понимание этого — и есть та путеводная звезда, нить Ариадны, которая может провести современного журналиста сквозь дебри экономической теории. Экономическому журналисту, столкнув­шемуся с той или иной новой школой, нужно для начала понять — она, новая школа, планирует работать в фарватере мейнстрима, или это заявка иного свойства. А уже после этого принимать жур­налистские и редакционные решения.

Мейнстрим как монополия

Нельзя считать, что более чем столетнее господство неокласси­ческих подходов в политэкономическом пространстве сложилось случайно. Оно было обеспечено и обеспечивается поныне мощ­ным научным лобби, которое, в свою очередь, опирается на поли­тическую поддержку элит, использующих в своей работе концепты мейнстрима. Этот союз проверен временем, скреплен многими историями впечатляющих успехов, связанных с преодолением со­циально-экономических, политических и военных кризисов. Так или иначе, экономическая политика, построенная с опорой на оп­тимизирующее поведение субъектов, помогла предолеть не только Великую депрессию и послевоенную разруху в Европе, но и со­здать современные процветающие США. Совершенно естествен­ным на этом фоне выглядит то, что представители мейнстрима ак­тивно защищают свое пространство и статус, в том числе, абсорбируя продуктивные концепты некоторых гетеродоксальных школ и экономических течений.

Как, каким способом монополия на состав мейнстрима реализу­ется на практике можно прояснить при помощи обычного стати­стического анализа работ, публикуемых ведущими мировыми эко­номическими журналами — American Economic Review, Quarterly Journal of Economics, Review of Economic Studies, Journal of Political Economy и Econometrica. Основная масса публикаций здесь абсо­лютно соответствует заявленному формату — неоклассической па­радигме, включающей в себя три составляющие «твердого ядра» мейнстрима: индивидуализм, эгоизм и рационализм поведения экономического субъекта, то есть модель «человека экономическо­го». При этом уже в рамках мейнстрима предпочтение отдается тем работам, где результат описывается в терминах математического моделирования.

Широко известен в этом смысле пример, приводимый методо­логом экономической науки Л. Боулэндом, — он провел специаль­ное исследование «форматности» (наличие предпосылок максими­зации и равновесия, использования эконометрических критериев «правдоподобности» и т. д.) статей, публиковавшихся в 1980 г. в American Economic Review. «Все работы, — пишет Боулэнд, — соот­ветствуют формату, определенному нашей моделью позитивного неоклассического анализа. ...я не нашел ни единого факта, проти­воречащего моей теории» (Боулэнд, 2002: 120; Boland, 1982).

Еще один пример из области борьбы за соответствие формату — теория потребления Дж. Дьюзенберри, которая характеризовалась реалистичностью предпосылок и подтверждалась эмпирически. Она была отвергнута научным истеблишментом только из-за того, что ее выводы не базировались на понятиях экономической раци­ональности и равновесия. Как отмечает Дж. Ходжсон, «эта модель совокупного поведения потребителя успешно прошла несколько эконометрических проверок». Тем не менее она «не получила при­знания не потому, что не прошла статистической проверки, а по­тому, что она не основывалась на мейнстримовской идее рацио­нального, максимизирующего полезность потребителя» (Ходжсон, 2003: 24; Розмаинский, 2007: 29).

Многие популярные экономические теории, появившиеся в ХХ в., так или иначе мигрировали в сторону мейнстрима, вошли в его берега, даже если вначале это и не планировалось их авторами. Чрезвычайно показательна в этом смысле эволюция макроэкономи­ки Кейнса, в которой основные функции — потребления, инвести­ций и предпочтения ликвидности — не были основаны на принципе оптимизации2, кейнсианская макроэкономика в момент возникно­вения, что очень похоже на сэра Дж. М. Кейнса, демонстративно не соответствовала мейнстриму. Последующее развитие макроэконо­мики, в том числе и кейнсианской теории, характеризовалось внед­рением в нее макроэкономических функций, основанных на оптимизаци (Розмаинский; 2001: 133—138). Доведению кейнсианской макроэкономики до необходимого формата весьма поспособствова­ли модель трансакционного спроса (У. Баумоль и Дж. Тобин), теория портфельного выбора (Дж. Тобин), концепция жизненного цикла (Ф. Модильяни), гипотеза перманентного дохода (М. Фридмен). В итоге, «та интерпретация, которой подверглась работа Кейнса, сделала его модель, по существу, очень сходной с неоклассической теорией цены (микроэкономикой) и неоклассической количест­венной теорией» (Харрис, 1990: 402, 435). Эти же тенденции укрепи­лись в семидесятые годы ХХ в. с появлением новой классической макроэкономики, неокейнсианства, нового институционализма. В свете сказанного, имеющее широкое хождение утверждение о том, что теория Кейнса пришла на смену неоклассической трактовке экономики, уже не кажется аксиоматичным.

В доказательство приведем таблицу3 эволюции кейнсианства, дающую представление, в том числе, о его современном присутст­вии в мейнстриме.

vest-06-16-3-25 (1!).png

Как итог: по общему, устоявшемуся в научных кругах мнению (Боулэнд, 2002: 120; Boland, 1982; Ходжсон, 2003), современный экономист, его школа, могут рассчитывать на успех, публичное признание, на гранты, престижные премии только в одном случае — если они исповедуют принципы мейнстрима. СМИ вольно или не­вольно, опираясь на мнение экспертов (читай — представителей мейнстрима), поддерживают много лет эту традицию, способствуя снижению уровня реальной конкуренции в развитии экономиче­ской теории. Никто, конечно, напрямую не запрещает современ­ным экономистам придумывать какие угодно гипотезы, но, в по­давляющем большинстве случаев, это навсегда останется только их личным делом, результаты которого вряд ли заинтересуют ведущие мировые экономические журналы, престижные научные фонды, ведущие мировые университеты, если новые гипотезы и модели хоть как-то не будут «увязаны» с концепциями, предполагающими оптимизацию и равновесие.

При этом журналисту важно понимать, что несмотря на сверхустойчивое положение маржинализма как основы мейнстрима, как любая монополия, он рискует потерять свои позиции, если не предпримет попыток обновления, изучив и абсорбировав наибо­лее продуктивные идеи противников.

Сближение мейнстрима и гетеродоксии

Понятием «гетеродоксия» в экономической теории объединены те экономисты, школы, направления, которые в свое время не захо­тели, не сочли нужным «вписываться» в колею маржиналистской революции, адаптировать к ней свои нормы и ценности. К сформи­ровавшимся за столетия и к возникшим не так давно «еретикам» можно отнести немецкую историческую школу, марксизм, ордоли­берализм, австрийскую школу экономики, американский (старый) институционализм, неоинституционализм, эволюционную теорию, экономику соглашений (экономический постмодернизм), пост­кейнсианство, теорию экономических порядков, теорию регуляции, социальную экономику, критическую политэкономию, экологиче­скую экономику, биоэкономику, поведенческую экономику, эконофизику (Скоробогатов, 2006; Розмаинский, Холодилин, 2000).

Как видим, список направлений впечатляющий и далеко не полный: гетеродоксию, так же как и ортодоксию можно и нужно идентифицировать не только простым перечислением школ, но и выявлением составляющих ее «твердого ядра»4. К таким составля­ющим можно отнести холизм, детерминизм, ограниченную раци­ональность, формирующие модель человека несовершенного, включенного в эволюционно-исторический процесс и в культур­но-религиозный контекст нации, движущегося вместе с ней по институциональной колее.

«Твердое ядро» гетеродоксии детерминировано во многом «исторической» парадигмой, что, наверное, естественно. Опира­ясь на историзм выстраивал свою программу первый критик мейнстрима Торстейн Бунде Веблен. «Американский Маркс», как называли его современники, навсегда вошел в историю экономи­ческой мысли своим изящным описанием «гедонистической кон­цепции человека». В ней человек уподобляется «быстродействую­щей машине для исчисления ощущений наслаждения и страдания», бесконечно рассчитывающей «ощущения удовольст­вия и боли», колеблющейся как «гомогенный сгусток желаний счастья под импульсом стимулов, которые заставляют его переме­щаться, но сохраняют его целостность» (Веблен, 2006: 107).

Именно пониманием несовершенства человека, признанием значимости институтов, следованием концепту о том, что общест­во - это нечто большее, чем сумма человеческих единиц (холизм), объединены школы гетеродоксии, которые признают неопреде­ленность будущего и пытаются исследовать неоптимизирующее поведение людей в нестабильных экономических системах насто­ящего.

Гетеродоксия в массе своей не отрицает вербального моделиро­вания, что делает ее тексты для журналистов более понятными по сравнению с текстами мейнстрима, опирающегося на язык мате­матики. Немаловажно для журналистов и понимание того, что «еретики», в условиях необратимости прошлого и непредсказуе­мости будущего, трактуют природу мира и человека более реали­стично, чем представители мейнстрима.

Но является ли гетеродоксия универсальным подходом, осно­вой для формулирования внятных ответов на экономические вы­зовы современного мира? Достаточно ли сил у нее для того, чтобы выстроить экономическую теорию и, как следствие, экономиче­скую систему, в которой все элементы, начиная с человека и домо­хозяйства и заканчивая глобальным уровнем, находятся в гармо­ничном взаимодействии?

При всех симпатиях к гетеродоксии, все же скорее нет, чем да. «Еретикам» мешает, как справедливо замечает А. Либман (2007), прежде всего, ярко выраженная «ловушка фрагментации», возни­кающая из-за постоянного внедрения «принципиально новых» те­оретических подходов, ни один из которых не получает должного развития ни в мире экономической науки, ни в социальном про­странстве. Научное сообщество гетеродоксов успешно «генерирует идеи», но не способно обеспечить их отбор, практическое распро­странение среди потенциальных сторонников.

И мейнстрим, и гетеродоксия находятся сегодня в неоптималь­ном состоянии. И это состояние «неоптимальности», которое многие ученые трактуют как свидетельство острого кризиса эко­номической теории (Полтерович, 1998), и есть основа сближения двух конкурирующих трендов, путь к взаимному обогащению.

Главный недостаток мейнстрима в том, что он сформировал ме­тодологию, не подразумевающую ничего, кроме наблюдения за эко­номическими процессами, кроме сбора эмпирических данных и изобретения моделей описания этих данных в надежде выявления какой-либо устойчивой закономерности, а еще лучше — универсаль­ного закона типа закона всемирного тяготения. Рекомендации, про­гнозы, которые дает такая наука, построенные по принципу — было непросто, не исключено, что станет еще сложнее — категорически не устраивают ни журналистику, ни, в конечном итоге, общество.

Мейнстрим не подразумевает созидательного подхода, наце­ленности на реальное решение конкретных социально-экономи­ческих задач, на открытое обсуждение ясным языком существую­щих проблем. Мало кто из современных экономических «светил» в состоянии взять на себя публичную ответственность за сегод­няшний и завтрашний день миллионов сограждан. Сосредоточив­шись на сборе эмпирических данных и на их интеллектуализированной и математизированной переработке, на создании математических моделей, объясняющих прошлое, мейнстрим пока не находит времени на формулирование собственного «твер­дого ядра», детерминированного вызовами ХХ! в.

В ближайшее время, скорее всего, можно будет наблюдать це­лый ряд изменений в этой области. Не исключено, что наиболее интересные концепты «еретиков» будут модифицированы под цели и задачи мейнстрима, станут его питательной средой, основой вы­живания в новом веке. По большому счету этот процесс уже начал­ся: мейнстриму, в частности, пришлось официально признать, что привычки, правила и социальные нормы играют важнейшую роль как в поведении отдельных хозяйствующих субъектов, так и в функционировании экономики в целом (Dequech, 2002; Dopfеr, 2004; Parra, 2005; Hodgson, 2007). Институты теперь трактуются мейнстримом как необходимые предпосылки для рационального поведения агентов, постепенно приходит осознание того, что при­вычки и правила «предшествуют» рациональности, рациональность и сама начинает восприниматься как институт (Розмаинский, 2007; 2001). Постепенно налаживается диалог мейнстрима со школами, интегрирующими социальные и естественные науки: его частью уже стали психологические модели поведения. Все это позволяет говорить о начавшемся замещении мейнстрима неоклассики более гибким и эклектичным набором идей.

Новое конституирование «твердого ядра» экономической теории

Процесс начавшегося сближения мейнстрима и гетеродоксии неизбежно ведет к уточнению составляющих «твердого ядра» эко­номической науки. На наш взгляд, проблемы современного обще­ства готовят конституирование мейнстрима «человеком созидаю­щим», мы стоим на пороге введения его в «твердое ядро» экономической теории вместо маржиналистского «человека со­зерцающего, рационализирующего». Смена парадигмы с созерца­тельной на парадигму динамическую неизбежно должна проя­виться в мейнстриме ХХ1 в. хотя бы для того, чтобы подобрать ключи к реализации ряда продуктивных концептов, идей, создаю­щих основу для решения многих и многих проблем, накопленных человечеством.

К таким концептам, набирающим популярность, относится, на­пример, чеканная формула Людвига Эрхарда — «благосостояние для всех». У формулы есть множество вариаций, национальных тракто­вок, описаний, но это не меняет ее сути. Идея благосостояния для всех — для всех стран, для всех сообществ, для всех людей — заслу­женно претендует на то, чтобы стать главной целью экономической науки ХХ1 в. И, соответственно, главной идеей для популяризации ее в массмедиа, базой для организации массового экономического просвещения населения.

Как бы идеалистически не выглядела формулировка Эрхарда, цивилизованной альтернативы, похоже, ей нет. Очередным под­тверждением сказанному стала книга французского экономиста Тома Пикетти «Капитал в ХХ1 веке» (2015), ставшая настоящей мировой сенсацией, благодаря выявленному противоречию совре­менного капиталистического общества: r > q (рента больше дохо­да). Выведя эту формулу и верно уловив существующую проблему, Пикетти, тем не менее, ничего не говорит о том, как добиться си­туации, в которой объем производства реального продукта превы­сит объем ренты на капитал. Его рецепты — рецепты оптимизации сложившегося положения дел через введение дополнительных на­логов на богатых, на капиталы. Перед нами опять рекомендация по выбору оптимизирующей линии поведения, но уже в глобаль­ном пространстве. И это уже не может устраивать общественное мнение, которое не желает в ХХ1 в. вновь возвращаться к идеям экспроприации, как бы элегантно они не подавались.

Анализ существующей экономической литературы, экспертных заключений, соответствующей аналитики свидетельствует: в об­ществе постепенно возникает понимание того, что национальное богатство создается созидательным трудом многих, а не перерас­пределением от немногих ко многим. Именно поэтому можно с известной долей уверенности предположить, что рано или поздно в состав «твердого ядра» экономической теории ХХ1 в. войдет «че­ловек созидающий». На фоне этой уверенности постепенно про­ступают и организационные контуры экономической науки ново­го века, по крайней мере российской.

Взаимодействие фундаментального и прикладного компонентов в науке

Определившись с характером дальнейшей тарнсформации структуры мейнстрима экономической теории, с основными со­ставляющими ее будущего «твердого ядра», журналист не может не задаться вопросом - а как это будет работать на практике?

Очевидно, что конституированием «человека созидающего» в экономической теории создаются предпосылки для активного восстановления статуса и структуры науки отраслевой. То есть, су­ществующую сегодня фундаментальную, академическую компо­ненту национальной науки необходимо серьезно дополнять нау­кой прикладной, ориентированной на практику, восстанавливать некогда утраченную систему отраслевой науки. И на этом пути журналистика, создав повестку популяризации восстановления отраслевой науки, получит немалое количество союзников и по­читателей.

Организационно иерархия прикладного крыла науки может выглядеть так: во главе — профильное министерство; затем — базо­вый отраслевой институт; исследовательские команды, размещен­ные, в том числе, в вузах и академических институтах; группы советников-практиков, не имеющих академических степеней. Похожую (без компоненты министерства) структуру организации науки еще два десятка лет назад предлагал академик В. М. Полтерович, полагая, что базовый (отраслевой) институт создаст иссле­довательскую среду, включая базы данных, системы опросов эко­номических агентов, системы обработки информации, другие средства экономического исследования. При этом В. М. Полтеро­вич полагал, что внедрение научных результатов будет идти по ли­нии взаимодействия советников при министерствах и исследова­телей. Время показало, что без жестко выстроенной иерархии, связанной с выявлением проблем экономики, с формулированием целей, с постановкой задач, с исполнительским контролем, ника­кая организационная структура не эффективна. Делать главным в этой иерархии научное учреждение — значит сознательно согла­шаться на неоптимальное развитие событий. Еще Эйнштейн гово­рил: «Наука, не способна создавать цели. Еще менее — воспиты­вать их в человеке. В лучшем случае наука может предоставить средства к достижению определенных целей. Но сами цели поро­ждаются людьми с высокими этическими идеалами»5.

Цель для экономической теории нового века, по мнению мно­гих экспертов, сформулирована, еще раз напомним об этом, Люд­вигом Эрхардом — немецким ученым и чиновником, у которого с идеалами было все в порядке — «благосостояние для всех».

Предлагаемая организация практического крыла экономиче­ской науки во многом снимает проблему передаточного механиз­ма, согласованно работающего в связке: общество — государство — наука. При этом она не отменяет своим возникновением науки академической. По сути, речь идет о своеобразной дуополии в ор­ганизации науки, когда ее теоретическое (фундаментальное) и практическое (отраслевое) направления должны сосуществовать достаточно автономно. При этом отраслевая наука должна и, ско­рее всего, будет опираться в своей деятельности на результаты ис­следований фундаментальных, выявляя в них все, что поможет ре­шить ту или иную конкретную социально значимую проблему. Фундаментальным направлением страна также будет присутство­вать в мировом пространстве экономической теории, подпитываясь оттуда новыми идеями и теориями.

Выводы

1. Сфера экономической теории, оказывающая определяющее влияние на формирование государственной экономической поли­тики, по целому ряду причин является сегодня областью, сложной для журналистского восприятия, что, в итоге, мешает популяриза­ции достижений экономической науки, снижает уровень экономи­ческой грамотности населения страны. Указанная сложность воз­никла во многом искусственно, в том числе, из-за слабой профессиональной экономической подготовки студентов факульте­тов журналистики, не получающих в рамках обучения достаточного представления о реальном положении дел в экономической теории.

2. Искусственный характер сложности восприятия экономиче­ской теории станет понятен, если знать, что на протяжении более чем ста лет в ней и, соответственно, в экономической политике многих государств, госоподствует всего лишь один концепт, осно­ванный на идеях маржинализма и опирающийся на оптимизирую­щее поведение экономических субъектов. То есть мейнстрим эко­номической теории опирается исключительно на индивидуализм, эгоизм и рационализм поведения экономического субъекта.

3. Понимание того факта, что многие и многие тысячи исследо­вателей, в том числе, формально конкурирующие друг с другом, сотни лет работают исключительно в рамках одного подхода, не­сколько упрощает работу журналиста, исследующего экономиче­ские процессы.

4. На современном этапе развития экономической теории мо­нополия мейнстрима породила кризис не только в сфере эконо­мического просвещения населения, но и в самой экономической теории.

5. В процессе преодоления кризиса наметились тенденции, способствующие более гибкому развитию экономической теории, в том числе, включению в мейнстрим некоторых продуктивных идей, относившихся ранее к сфере гетеродоксии.

6. Исходя из реального положения дел в экономической науке, российская журналистика имеет сегодня уникальный историче­ский шанс участия в процессе трансформации предмета экономи­ческой теории, уточнения ее «твердого ядра», строительства ее продуктивной организационной структуры. Являясь проводником общественных интересов, журналистика получает возможность реального влияния на содержание и характер экономической по­литики государства, способствуя возвращению в сферу нацио­нального дискурса ясных и понятных экономических критериев, концепций, теорий, пока отвергаемых мейнстримом. Речь, в том числе, — о новом прочтении меркантилизма, ордолиберализма, социализма, об их синтезе на основе здравого смысла для решения задач нового века и медиатизированного общества.

7. Реализации указанного шанса способствует и возникновение в социальном пространстве «человека медийного» (Вартанова, 2015), а также постепенно проявляющаяся в обществе культура ме­дийного измерения результатов работы экономики, нацеленная ис­ключительно на социальную прагматику, на выгодные для общества решения, связанные с экономической политикой государства.

8. Для решения этих и других задач необходима реализация це­лого комплекса мер, укрепляющих и развивающих институт наци­ональной журналистики. Среди этих мер - дальнейшее уточнение экономическими предметами программ обучения на факультетах журналистики России, формирующими необходимые компетен­ции и прикладные навыки в области анализа социально-экономи­ческих процессов.

9. Журналистика, заняв активную позицию, в конечном итоге может существенно повлиять на формирование теоретического и методологического единства в экономической науке, на возник­новение универсальной системы критериев и оценок ее работы обществом, на создание национальной платформы массового эко­номического просвещения населения.

Примечания

1 Дается с использованием работы М. М. Хайкина (2013).

Эти функции, по справедливому замечанию И. В. Розмаинского, базирова­лись, главным образом, на привычках и эмоциях (Розмаинский, 2007: 28—31; 2001: 133-138).

3 Дается по: Иваницкий В. Л. История экономический учений (2016).

Академик Львов Д.С. описывает в своем докладе «Экономическая наука в новой России», сделанном на расширенном заседании отделения экономики РАН такой случай: «На одном из заседаний Президиума РАН, академик Велихов задал вопрос - а есть ли у отечественной экономической науки какое-то ядро, как, ска­жем, у физиков или генетиков? Увы, вопрос так и остался висеть в воздухе.».

5   Эйнштейн А. Почему социализм? // За науку. Газета МФТИ. № 33 (1656) - 06.11.2003

Библиография

Баумоль У. Чего не знал Альфред Маршалл: вклад XX столетия в эко­номическую теорию // Вопросы экономики, 2001.

Беккер Г. Преступление и наказание: экономический подход // Исто­ки. Вып. 4. М.: ГУ-ВШЭ, 2000. С. 28-90.

Бергер П. Священный покров: элементы социологической теории ре­лигии. СПб, 2002.

Блауг М. Методология экономической науки, или Как экономисты объясняют. М., 2004.

Блауг М. Тревожные процессы в современной экономической теории // К вопросу о так называемом «кризисе» экономической науки: материалы теоретического семинара ИМЭМО / Рук. В. А. Мартынов. М.: ИМЭМО РАН, 2002.

Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М., 1994.

Боулэнд Л. Современные взгляды на экономический позитивизм // Гриноэй Д., Блини М., Стюарт И. Панорама экономической мысли кон­ца XX столетия. СПб, 2002.

Вартанова Е. Л. «Человек медийный» как результат социального раз­вития?// Меди@льманах. 2015. № 5.

Веблен Т. Почему экономика не является эволюционной наукой? // Экономический вестник Ростовского государственного университета. 2006. Том 4. № 2.

Иваницкий В. Л. История экономических учений. М., 2016.

Калабихина И. Е. Некоторые аспекты теоретического анализа домохо­зяйства // Вестник Московского университета. Серия 6. Экономика. 1995. № 5. С. 28—41.

Либман А. М. Современная экономическая теория: основные тенден­ции // Вопросы экономики. 2007. № 3.

Марусенко М. А. Внутренний языковой империализм США: от «пла­вильного котла» к «салатнице» // США. Канада. Экономика — политика — культура. 2013. № 10. С. 35—48.

Морев М. В., Любов Е. Б Социально-экономический ущерб вследствие смертности населения от самоубийств // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. 2011. № 6(18). С. 119—130.

Пикетти Т. Капитал в XXI веке. М.: Ad Marginem, 2015.

Полтерович В. М. Кризис экономической теории // Экономическая наука современной России. 1998. № 1.

Роббинс Л. Предмет экономической науки // THESIS, 1993. Т. 1. Вып. 1.

Розмаинский И. В. Методологические основы теории Кейнса и его «спор о методе» с Тинбергеном // Вопросы экономики. 2007. № 4.

Розмаинский И. В. О методологических основаниях мейнстрима и гетеродоксии в экономической теории конца XIX — начала XXI века // Во­просы экономики. 2008. № 7.

Розмаинский И. В. Ограниченность методологического индивидуализ­ма, общественная идеология и динамика инвестиций в России // Вест­ник СПбГУ. 2001. Вып. 1. № 5. С. 133—138.

Розмаинский И. В., Холодилин К. А. История экономического анализа на Западе: Текст лекций. СПб, 2000.

Скоробогатов А. С. Институциональная экономика. Курс лекций. СПб, 2006.

Хайкин М. М. Эволюция экономической теории как науки: вызовы времени // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Экономические на­уки. 2013. № 6—1(185).

Харрис Л. Денежная теория. М.: Прогресс, 1990.

Ходжсон Дж. Скрытые механизмы убеждения: институты и индивиды в экономической теории // Экономический вестник Ростовского госу­дарственного университета. 2003. Т. 1. № 4.

Худокормов А. Г. Современная экономическая теория Запада (обзор основных тенденций) // Вопросы экономики. 2008. № 6.

Becker G. S. (1968) Crime and punishment: an economic approach. Journal of Political Economy 76(2): 169—217.

Berger P. (1967) The Sacred Canopy: Elements of Sociological Theory of Religion. Garden City, N.Y

Blaug M. (1997) Ugly Currents in Modern Economics. Options Politiques 18 (17).

Boland L.(1982) The Foundations of Economic Method. London: Allen & Unwin.

Casey Т., Dustmann С. (2008) Intergenerational transmission of language capital and economic outcomes. Journal of Human Resources 43 (3): 660—687.

Dequech D. (2002) The Demarcation Between the «Old» and the «New» Institutional Economics: Recent Complications. Journal of Economic Issues 36 (2): 565–572.

Dopfеr K. (2004) The Economic Agent as Rule Maker and Rule User: Homo Sapiens Oeconomicus. Journal of Evolutionary Economics 14 (2): 177–195.

Ehrlich I. (1987) Crime and punishment. In J. Eatwell, M. Milgate, P. Newman (eds.) The New Palgrave. A Dictionary of Economics. Vol. 1. Pp. 721–724.

Hodgson G. (2007) Evolutionary and Institutional Economics as the New Mainstream? Evolutionary and Institutional Economics Review 4 (1): 7-25.

Parra С. М. (2005) Rules and Knowledge. Evolutionary and Institutional Economics Review 2 (1): 81–111.


Поступила в редакцию 23.05.2016