Сознание аудитории СМИ как предмет междисциплинарного исследования: возрождение «грушинского проекта»

Раздел: Социология журналистики

Рассматривая методологические и методические аспекты изучения со¬знания аудитории СМИ, автор обращает внимание на необходимость меж-дисциплинарного и проблемного подхода к его исследованию. Возрождение «Грушинского проекта», связанного с анализом текстов массового сознания, представляется автору своевременным и эвристически богатым примером междисциплинарного подхода к изучению сознания аудитории массмедиа.

Процессы, происходящие внутри социальных общностей, ко­торые в моделях однонаправленной коммуникации прежде были известны как «аудитория СМИ» (см. Rosen, 2006), привлекают все больший интерес исследователей. Помимо, собственно, любопыт­ства ученых к повышенной динамике объекта, у этого интереса есть еще и видимый прагматический (если не сказать «коммерческий») заказ со стороны топ-менеджеров самих СМИ, которые, даже воору­жившись данными медиаметрии, далеко не всегда в состоянии по­нять, что же происходит с их аудиторией.

Уже описанные в литературе фрагментация аудитории (Реснянская, Фомичева, 1999), смещение акцентов в борьбе за ресурсы аудитории со стороны СМИ (Вартанова, 2009), сдвиг в предпочте­ниях читателей, слушателей и зрителей в связи с изменениями структуры медиасистемы (Anikina, 2008, 2009), возможности уча­стия в деятельности СМИ в различных формах (Фомичева, 2002), а также психологические и семантические сдвиги в восприятии текстов говорят о многообразии и сложности аудитории.

Среди исследователей все чаще встречается мнение о том, что только разные дисциплинарные перспективы анализа сознания аудитории СМИ — причем согласованные стратегически и такти­чески — могут «ловить» и освещать его, как прожекторы «ловят» в перекрестье лучей аэроплан в ночном небе.

Междисциплинарный, полидисциплинарный, трансдисциплинарный, постдисциплинарный?

Если сосредоточиться на сути дела — максимально возможной многоаспектности и разносторонности рассмотрения, то термино­логический вопрос о том, как именно называть такие исследо­вания — комплексными, междисциплинарными, полидисциплинарными, трансдисциплинарными, системными или еще как-то иначе — не представляется принципиально важным.

С нашей точки зрения, в динамическом научном поле, осваи­вающем быстро меняющуюся реальность, вполне пригодны обыч­ные термины и определения, если только они позволяют адекватно и понятно для сообщества описать проблему и объяснить ее.

И тем не менее вопроса о первой части слова «х-дисциплинарный» придется коснуться, поскольку он позволяет нам поговорить о вещах, принципиально важных для различения канонической дисциплинарности и проблемного подхода, который, собственно, и ломает перегородки дисциплин, порождает кентавры вроде «био­химии» или «социолингвистики», которые впоследствии структу­рируются, обозначают и охватывают свою предметно-объектную область и уже претендуют на то, чтобы застыть в виде полновесной новой канонической дисциплины.

Указанные выше понятия, по нашим наблюдениям, чаще всего употребляются в литературе синонимически или с небольшими и несущественными различениями. Авторы сходятся в том, что «ограниченные возможности монодисциплинарного описания и изучения заставляют ученых обращаться к методологическим и методическим принципам, позволяющим схватывать структурную сложность и многомерность»¹. К сожалению, широкая распро­страненность терминов «междисциплинарность», «полидисциплинарность», «комплексность» пока не привела к единству в их по­нимании и интерпретации.

Предполагая соединение возможностей различных научных дисциплин в рамках одного исследовательского процесса, полидисциплинарность и междисциплинарность разнятся тем, что полидисциплинарность означает параллельное сосуществование дис­циплин, когда объект, целостный по своей природе, разделяется на отдельные подсистемы или элементы, каждый из которых опи­сывается и интерпретируется с позиции определенной науки. К примеру, аудиторию СМИ изучают статистика, социология, психология, филология, политология и др. Сумма полученных сведений об объекте в силу разности несопряженных методологи­ческих и методических установок может привести к искаженному представлению об объекте и, соответственно, искаженным интер­претациям.

Междисциплинарность же предполагает исследование объекта целостным и нерасчлененным при системном взаимодействии дисциплин на уровне объекта и предмета исследования, методоло­гии и научного языка.

Дабы не углубляться в дальнейший разбор взглядов на различе­ние полидисциплинарного, междисциплинарного, трансдисципли­нарного подходов (а к ним еще можно было бы добавить весьма распространенные в русскоязычной гуманитарной традиции ком­плексный и системный подходы), для целей данной статьи пред­ставляется возможным во избежание неопределенности разделить позицию Е. Н. Князевой: «“Междисциплинарность” означает, прежде всего, кооперацию различных научных областей, циркуля­цию общих понятий для понимания некоторого явления. “Полидисциплинарность” является характеристикой такого исследования, когда какой-либо феномен или объект (планета Земля, человек и т.д.) изучается одновременно и с разных сторон несколькими на­учными дисциплинами. “Трансдисциплинарность” характеризует такие исследования, которые проходят “через”, “сквозь” дисципли­нарные границы, выходят “за пределы” конкретных дисциплин... Разводя эти понятия, целесообразнее говорить о полидисциплинарных исследовательских полях, междисциплинарных исследо­ваниях и трансдисциплинарных стратегиях исследования»².

В последнее время бурно развиваются междисциплинарные ис­следования в области медиасоциологии, медиакритики, медиаэко­логии и др. Пример медиаэкологии весьма показателен с точки зрения попытки описания проблем медиасреды с помощью эколо­гического понятийного аппарата (см. подробнее Dobrosklonskaya, 2004).

В этом контексте особенно важно отметить необходимость стремления к синтезу познавательных средств, заимствованных из разных дисциплин, для которого необходимы определенные условия.

Одним из важнейших условий, на наш взгляд, является про­блемный подход, который принципиально противостоит подходу дисциплинарному. Рассмотрим конспективно (и неизбежно упро­щенно) некоторые наиболее важные точки их противостояния.

Во-первых, исходная исследовательская посылка.

В рамках дисциплинарного подхода довольно много работ соз­дается с позиций «сторожевой башни», когда исследователь, крепко стоя на фундаменте своей дисциплины, исследует все, что попадает в поле его зрения, на основе своей аксиоматики и методологиче­ской базы. В этом смысле «примат дисциплины» приводит к игно­рированию ряда проблемных задач, решение которых невозможно в условиях монодисциплинарного подхода. Эту позицию можно опи­сать старой английской пословицей «мой дом — моя крепость».

Проблемный подход, напротив, изначально предполагает от­крытость к любому объекту изучения и привлекает «дисциплинарность» по необходимости и в той мере, в какой этого требует предмет анализа или его вычленение из объекта. Исходная посылка — «дайте мне проблему, и я буду ее решать, невзирая на дисципли­нарные рамки».

Во-вторых, методологическая стратегия.

Дисциплинарный подход подразумевает использование устояв­шихся, многократно апробированных и подтвердивших свою на­дежность методов и проявляет консерватизм к методологическим инновациям, особенно если они носят пограничный характер или импортированы из другой дисциплины.

Проблемный подход открыт для использования эффективного методологического аппарата из арсенала любой дисциплины, стремясь при этом по возможности не только к рядоположенному поочередному применению методов, но и к синтезу нового метода на основе предыдущих (ниже мы постараемся это показать на при­мере «Грушинского проекта»).

В-третьих, научное планирование.

В рамках дисциплинарного подхода задачи маркируются как «наши» и «не наши», причем последние заведомо отбраковываются при создании планов научной деятельности. С одной стороны, это приводит к соблюдению ролей и функций в сложившемся разде­лении научного труда, а с другой — «цементирует» границы и пре­пятствует междисциплинарному взаимодействию.

Проблемный подход, напротив, побуждает исследователей мак­симально широко «закидывать сети» в предметно-объектную об­ласть (понимаемую обычно в расширительном смысле) в поисках наиболее актуальных точек интеллектуальной напряженности (ко­торые в последнее время все чаще называют «вызовами» науке) и строить планы на будущее, закладывая изначально гибкую воз­можность перестроиться «на лету» и, в зависимости от динамики задачи, пересмотреть профиль и удельный вес разных дисциплин для ее решения.

Представляется, что вышеизложенное дает основания предпо­ложить, что противостояние «дисциплинарность» vs «проблемность» гораздо важнее оппозиции «дисциплинарность» vs «меж(поли-, транс-) дисциплинарность».

Проблемный подход кажется нам наиболее продуктивным в тех случаях, когда предмет исследования, очевидно, расположен на пограничье разных дисциплин и его понимание невозможно путем простого сложения дисциплинарных «пониманий». Вне зависимо­сти от того, удастся это или нет, проблемный подход стремится к методологическому синтезу. Иными словами — это «“совместное предприятие”, основанное прежде всего на альянсе теоретических капиталов и включающее “контур методологической и метатеоретической рефлексии”» (Фурс, 2000: 128).

Если рассматривать процесс стадиально, то методологический синтез проблемного подхода свидетельствует о возможности пере­хода в «постдисциплинарную» стадию развития науки, при том, что сплошь и рядом мы имеем возможность наблюдать случаи твердой и незыблемой «дисциплинарности».

Существенная черта «постдисциплинарности» — стремление к целостному, холистическому восприятию предмета. «Именно хо­листическая тенденция определяет характер науки будущего, где, судя по всему, будет усиливаться интеграция научных дисциплин», — отмечает Е.Н. Князева³.

Проблему сознания аудитории СМИ, используя выражение из­вестного психолога Л.С. Выготского, можно назвать «актуальным будущим полем» теории и социологии коммуникации (Выготский, 1984: 48). Кажется очевидным, что ее решение невозможно без междисциплинарного подхода и стремления к методологическому синтезу.

Сознание аудитории: дисциплины, проблемы и методы

Представляется уместным кратко описать современный научный «ландшафт» добычи знания об аудитории СМИ.

Предварительно отметим, что, помимо исследователей, эти зна­ния нужны: а) самим СМИ (для анализа собственной аудитории, сравнения с другими, в том числе — с конкурентами, построения стратегий будущего развития), б) рекламным агентствам и рекламо­дателям для решения маркетинговых задач и в) властным структурам для принятия адекватных решений, что позволяет предположить, что и властная потребность, и социальный запрос, и коммерческая заинтересованность в подобных исследованиях могут быть разум­ным образом сбалансированы.

Статистика, не занимаясь сознанием аудитории впрямую, дает обширнейший материал для других наук, фиксируя и анализируя факты, связанные с составом, демографическими характеристика­ми, количественными показателями аудитории. Она представляет собой необходимую базу для оценки репрезентативности социологи­ческих исследований и позволяет социологам, социальным психо­логам, политологам, антропологам, философам и представителям других дисциплин соотносить факты с мнениями и установками, обнаруживая при этом необходимые для описания и объяснения корреляции.

Медиаметрия, методический арсенал которой расположен на стыке статистики и социологии, занята фиксацией и анализом действительных и потенциальных актов контакта аудитории с ин­формационной продукцией, применяя при этом вероятностные методы (подробнее см.: Фомичева, 2004).

Социология и социальная психология занимаются сознанием аудитории как социальной общности, при этом, условно говоря, по-разному расставляя акценты: социологи — на характеристиках общности, психологи — на характеристиках массового сознания в его соотношении с групповым и индивидуальным (Жаворонков, 2006; Андреева, 2010).

Кроме того, этим же предметом в той или иной степени инте­ресуются философия, этика, политология, футурология и другие науки — но уже не как сознанием аудитории СМИ, а, скорее, как совокупным сознанием некоторой общности, взаимодействие ко­торой со СМИ остается вторичным.

Исследовательская парадигма, связанная с традиционными ис­следованиями с использованием преимущественно количествен­ных методов массовых опросов, не является единственно возмож­ной при изучении массового сознания и отдельных его сегментов, или «полей».

Отдавая должное традиционным, испытанным и доминирующим способам получения знания об аудитории, профессор Б.А. Грушин в середине и конце 1980-х гг. во время работы семинара на факуль­тете журналистики МГУ искал «мягкие» методы исследования, прежде всего, методы анализа текстов, которые производит масса (так называемые «автотексты» массы). Он, в частности, писал: «Ана­лиз текстов позволит ответить на вопрос о массовом сознании го­раздо более полным и надежным образом, нежели это удается сде­лать с помощью традиционных опросов общественного мнения» (Открывая Грушина, 2010: 75).

Путь к построению этой гипотезы был непростым. Сначала участники семинара пытались зафиксировать и понять специфику массовой информации как особого типа социальной информации, исследуя ее язык, функции и способы моделирования действи­тельности. Обратившись к эмпирически фиксируемым модусам существования массового сознания (прежде всего — текстам), участники семинара под руководством Грушина опробовали раз­работанные им процедуры и техники анализа текстов, что привело к созданию метода МАТЕМС — многомерного анализа текстов массового сознания (подробнее см.: Хруль, 2010). Это как раз был плод междисциплинарного (или, точнее, проблемного) подхода к изучению сознания аудитории СМИ.

После тщательного изучения традиционных методов анализа текстов (контент-анализа, семантического анализа, структуралист­ских методов, связанных с именами Леви-Стросса, Проппа, Лотмана и др.) было произведено частичное заимствование некоторых приемов, однако все более очевидной становилась необходимость конструирования собственного метода, используя элементы тра­диционных.

Б.А. Грушин со всей строгостью предостерегал от опасности из­лишней экстраполяции результатов. Вот что сохранилось в семи­нарских конспектах: «Существует опасность принять то или иное свойство (феномен, который обладает характеристиками, присут­ствующими во всех типах сознания) за свойство массового созна­ния, хотя в действительности оно может быть свойством и массо­вого и группового и попасть в массу в результате пересечения групповых проблем, или вообще характеристикой, общей для че­ловеческого сознания. И даже если нам удастся найти специфиче­ские свойства, все равно, мы не сможем сказать, новые ли они, т.е. возникли ли они в сфере МС или представляют собой какие-либо модусы иных форм существования сознания».

После решения отбросить функциональный анализ как преиму­щественно экстратекстовый, МАТЕМС был построен на основе феноменологического, морфологического, семантического и син­таксического методов, причем с фокусировкой на содержательных, формальных и структурно-логических свойствах массового сознания. Метод предполагает соблюдение трех требований: а) поэтапность применения (несколько последовательных прогонов); б) дифференцированность по отношению к разным текстам и в) комплекс­ность (подробнее об этом: Хруль, 2011).

Наиболее соблазнительными для исследования массового созна­ния при прочих равных условиях представляются, на наш взгляд, автотексты массы, поскольку они, как правило, являются ее спон­танным «самовыражением» и поэтому несут в себе не подвергшиеся внешнему воздействию содержательные и иные характеристики, анализ которых может быть наиболее плодотворным.

Результаты из прошлого и настоящего

МАТЕМС как метод, синтезированный на основании методов разных дисциплин, уже более 20 лет назад позволил сделать ряд интересных выводов по поводу массового сознания. Далее мы бу­дем цитировать дипломные сочинения участников семинара, ко­торые, к сожалению, до сих пор еще не опубликованы.

В частности, на основе анализа текстов Д.В. Варламов в диплом­ной работе «О деятельностном подходе в анализе потребностей и интересов масс» (1987) пришел к выводу о том, что в моделирова­нии действительности массовым сознанием процессы обнаружения и выявления причинно-следственных связей гораздо менее замет­ны, чем процессы их называния, декларирования: «Обнаружение связей, возможное только в процессе целесообразной деятельности, подменяется декларированием таких связей, и этого оказывается достаточным. Связи установлены, следовательно, действительность освоена». Исходя из полученных результатов автор полагает, что «антропоморфизм массового сознания является высшим проявле­нием эффекта установления связей по аналогии с выявленными, со связями, которыми индивид уже владеет».

Д.В. Варламов пишет также о прагматичности массового созна­ния, его тяготении к программам целесообразной деятельности при минимизации усилий. «Массовое сознание в освоении действитель­ности пользуется приемом “креации”, т.е. наполнением любых форм собственным содержанием, исходя именно из цели своей деятельности. Говоря иначе — в зависимости от того, какой резуль­тат оно ожидает получить в итоге этой деятельности. Понимание текста, таким образом, зависит от тех целей, которые индивид пре­следует, этот текст дешифруя», — отмечает автор диплома.

Работа ТА. Самусевой «Проблемы изучения сознания аудито­рии СМИП (Опыт морфологического анализа текстов)» (1986) ин­тересна выводами о том, что массовое сознание «весьма редко прибегает к аргументации» и склонно к «логическим предписани­ям», которые представлены в виде постановки целей деятельно­сти, призывов к осуществлению деятельности, сформулированных правил деятельности и норм.

Автор настаивает на том, что для текстов массового сознания «характерны описательные конструкции», в то время как аналити­ческие конструкции встречаются крайне редко.

Исследованию феномена «акаузальности» сознания аудитории СМИ посвятил свою дипломную работу «Загадки как форма суще­ствования массового сознания» А.А. Орлов (1986). В качестве ха­рактеристик акаузальности автор называет «расслоение причин и следствий» и «чувственное основание большинства используемых субъектом ассоциаций». «Опыт нашего семантического анализа показал, что акаузальное моделирование не является, например, характерным для группового сознания, так как последнее зиждет­ся, как на «платформе», на групповых нормах, в свою очередь про­низанных каузальностью. Эти нормы и предотвращают акаузальный сбой», — пишет А.А. Орлов.

По его мнению, «группа и масса представляют, таким образом, как бы два маточных раствора, которые до известной степени преформируют образование того или иного кристалла (текста с кау­зальной или акаузальной системой осей)».

Автор работы полагает, что так называемые «логические проти­воречия» массового сознания следует рассматривать скорее в сфере семантического анализа, нежели логического.

В настоящее время, после возрождения на факультете журнали­стики МГУ Грушинского семинара, МАТЕМС используется для анализа особенностей самовыражения массового сознания в смысловых полях «блогосферы» и исследования феномена постсо­ветской «ностальгии» (Аникина, Хруль, 2010, 2011).

После анализа автотекстов массы была предпринята рекон­струкция сегмента исторической памяти, связанной с эпохой Брежнева, и сделан вывод о сопоставимости результатов МАТЕМС с результатами массовых опросов.

В частности, и в текстах, и в опросах зафиксирован высокий ранг упоминания «положительных чувств, позитивных эмоций» в связи с эпохой Брежнева и «серединная» рейтинговая позиция «отрицательных чувств, негативных эмоций» в отношении 1970— 1980 гг. Одинаковая рейтинговая позиция оказалась у «отрицатель­ных чувств и негативных оценок», свойственных исторической памяти, и низкие ранги воспоминаний наших современников о Советском Союзе как «сильной, великой державе», о «сильных колхозах, низких ценах, качественных товарах». Об этих реалиях вспомнили немногие, как в ходе традиционного массового опро­са, так и в текстах относительно брежневских времен в сети Ин­тернет.

В главном принципиальных расхождений результатов МАТЕМС с результатами массовых опросов выявлено не было, а значит, обе методики пригодны для изучения особенностей исторической па­мяти, массового сознания. С определенными оговорками можно делать вывод о сопоставимости результатов исследований с обна­руженными преимуществами каждого из методов для решения определенных задач.

В этом смысле разработанный профессором Б.А. Грушиным метод анализа текстов массового сознания как плод междисципли­нарного подхода к изучению сознания аудитории СМИ является вполне современным и эвристически богатым инструментом.

Примечания 

¹ Иванова А. А., Калуцков В. Н. Концепция культурного ландшафта в исследо­вании и репрезентации фольклора. Режим доступа: http://folk.pomorsu.ru/index.php?page=opensource/34

² Князева Е.Н. Научись учиться // Мост. 2001. № 45. С. 38.

³ Князева Е.Н. Научись учиться // Мост. 2001. № 44. С. 52.

Библиография

Андреева Г.М. Социальная психология. М., 2010.

Аникина М.Е, Хруль В.М. Воспоминания об «эпохе Брежнева» в опро­сах общественного мнения и автотекстах массового сознания // Медиа­скоп. 2010. № 3.

Аникина М.Е., Хруль В.М. Семейные ценности в сознании участников интернет-коммуникации. Опыт исследования текстов самовыражения массы // Медиаскоп. 2011. № 3.

Вартанова Е.Л. О необходимости развития инновационных подходов в исследованиях массовых коммуникаций // Меди@льманах. 2009. № 1.

Вартанова Е.Л. От человека социального к человеку медийному // От книги до Интернета: десять лет спустя. М., 2009.

Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. М.: Педагогика, 1984.

Жаворонков А.В. Российское общество: потребление, коммуникация и принятие решений. М., 2006.

Открывая Грушина / Ред.-сост. М.Е. Аникина, В.М. Хруль. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010.

Реснянская Л.Л., Фомичева И.Д. Газета для всей России. М., 1999.

Фомичева И.Д. СМИ как партиципарные коммуникации. М., 2002.

Фомичева И.Д. Индустрия рейтингов. Введение в медиаметрию. М., 2004.

Фурс В.Н. Глобализация жизненного мира в свете социальной теории (К постановке проблемы) // Общественные науки и современность. 2000. № 6.

Хруль В.М. Религиозное сознание аудитории СМИ: тексты самовыра­жения массы как объект анализа // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журнали­стика. 2011. № 1.

Хруль В.М. Религиозный этос как фактор регулирования журналист­ской деятельности: теоретические предпосылки и практические препят­ствия // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2010. № 5.

Anikina M. (2008) Youth audience in Russia: between new and traditional media. In E. Vartanova, H. Nieminen, M.-M. Salminen (eds.) Russian media 2007: Convergence and Competition. Finland: Communication Research Centre, University of Helsinki.  

Anikina M. (2009) Young and Distrustful: Modern Russian Readers. In E. Vartanova (ed.) World of Media: Yearbook of Russian Media and Journalism Studies. Moscow.

Dobrosklonskaya T. (2004) Media ecology as an effective means of public regulation of the media content. In  E. Vartanova, Y. Zassursky (eds.) Shaping tomorrow’s media systems. Moscow.

Rosen J. (2010) The People Formerly Known as the Audience. PressThink. 

Russian Media and Journalism Studies (2009) Moscow.

Поступила в редакцию 28.02.2011