«...Пришел Чернышевский, умен и горяч...»

Раздел: История журналистики

Автор анализирует полемический подтекст рецензии Чернышевского на первые произведения Л. Толстого. Рассматриваются тактические и стратегические цели редакционной политики, которые реализовывал редактор посредством этой статьи.

Статья Чернышевского о первых произведениях Л. Толстого «Дет­ство и отрочество. Военные рассказы» уже более полутора веков связывает в сознании читателей два этих имени, поскольку кон­статирует важнейшие художественные достижения и открытия, принадлежащие Толстому И мы привыкли смотреть на нее как на выражение аналитического таланта Чернышевского: как только приходится обращаться к психологизму Толстого, тут же в уме воз­никает чеканная формула Чернышевского — «диалектика души»¹, как только речь заходит об этическом максимализме писателя Тол­стого, тут же вспоминается характеристика — «чистота нравственного чувства»² — критика Чернышевского. Между тем упускается из виду, что эта рецензия была написана Чернышевским в то вре­мя, когда он выполнял функции редактора «Современника» в отсут­ствие Некрасова, находившегося почти в течение года за границей. Задача данной работы — посмотреть на статью Чернышевского под иным углом зрения, имея в виду не только то, что сказалось, но и каким образом сказалось, а также проанализировать редакци­онную политику, осуществляемую новым лидером «Современника». Речь пойдет не столько об идейной борьбе в журнале (о чем, как из­вестно, написано немало), сколько о дискурсе названной публика­ции, о тех прагматических, социологических, психологических и иных факторах, сопутствовавших целенаправленной стратегии Чернышевского-редактора. В этом аспекте анализируемая статья оли­цетворяет типические и поучительные стороны редакционной борь­бы за влияние на авторов журнала.

Прежде небольшое отступление, которое послужит отправной точкой для последующих рассуждений. В конце XIX в. Чехов, от­зываясь в письме Я.С. Мерперту (лектор по русской литературе в Париже. — С.Д.) на присланную тем статью о Достоевском, пи­сал: «В указаниях времени я держался бы иного приема. “В 1839 г.” — это мало говорит французу, и вместо этого, пожалуй, лучше было бы так “Когда Д[остоевско]му было 20... лет”...в царствование Бе­линского и Пушкина (последний ведь имел на него громадное, по­давляющее влияние). И вот эти имена — Белинский, Некрасов, по-моему, более выразительны, как даты, чем цифры, которые обык­новенно туго воспринимаются... и остаются немыми»³.

Восприятие литераторского имени как вехи, фиксирующей воздействие писателя на сознание современников, и позволило вынести в название данной работы цитату из дневниковой записи Толстого о беседе с Чернышевским 11 января 1857 г.⁴

Начнем с того, что статья о Толстом отражает борьбу Черны­шевского за положение ведущего критика и за власть в редакции «Современника». «И ведь престранная судьба г-на Чернышевского в русской литературе! Все из кожи вон лезут убедить всех и каждо­го, что... в нем ничего, ровно ничего нет... Вдруг г-н Чернышев­ский выходит, например, с чем-нибудь вроде «полемических кра­сот»... “Отечественные записки” после этих красот поместили в одной своей книжке чуть ли не шесть статей разом единственно о господине Чернышевском... Странная, действительно странная судьба этого странного писателя!»⁵ — иронически заявлял Досто­евский в 1861 г. о репутации Чернышевского, т.е. тогда, когда тот достиг максимальной силы и влияния в журналистике. Характер­но, что Достоевский озвучил мнение о Чернышевском, укоренив­шееся и в самом «Современнике» с середины 1850-х гг. Тогда мо­лодой сотрудник стремительно вошел в журнал и вытеснил его ведущего критика Дружинина. Писательское окружение «Совре­менника», кроме Некрасова-редактора отказывало Чернышевскому в художественном вкусе и таланте. Ему не могли не быть известны те уничижительные оценки, которыми награждали редактора в пи­сательской среде. Высказывание Анненкова выглядело среди них в своем роде комплиментарно: «Он обладает хорошенькой женой, и это единственное изящество, которое, кажется, он понимает в свете»⁶.

Толстой разделял общее мнение о Чернышевском, испытывая к нему «озлобление адское» и не чувствуя «доверия ни на грош» (Тру­ды Публичной библиотеки, 1934: 72). Он выразил свое отноше­ние к новоявленному редактору в письме Некрасову, который, уез­жая за границу, передал Чернышевскому свой голос в редакции, предоставил ему значительные полномочия руководителя журна­ла, сохранявшие за ним до самого ареста. Толстой высказал резкое неприятие обличительного направления в литературе, утверждае­мого Чернышевским, и уличал его в лести Некрасову-поэту⁷.

Как поступает Чернышевский, возглавляя в отсутствие Некра­сова редакцию? Он, как сказали бы сегодня, в статье о Толстом дал мастер-класс всем своим оппонентам, используя их же территорию и оружие, т.е. анализируя только художественные аспекты произ­ведений. При этом Чернышевский отнюдь не скрывал, что для него «эстетические вопросы были... по преимуществу только полем бит­вы, а предметом борьбы было влияние вообще (выделено мной. — С.Д.) на умственную жизнь»⁸. Масштаб притязаний Чернышевского обозначился вполне, и к нему еще предстоит вернуться.

Объектом приложения своих редакторских сил Чернышевский избрал произведения Толстого не случайно. Как известно, в «Со­временнике» шла жесткая борьба за влияние на Толстого как са­мого талантливого и многообещающего писателя: «На днях прие­дет Толстой и привезет “Юность” для первого № “Современника”. Я побываю у него, не знаю, успею ли получить над ним некоторую власть, — а это было бы хорошо и для него, и для “Современни­ка”», — писал Чернышевский Некрасову в период создания статьи

5 ноября 1856 г.⁹ «Завоевание» Толстого развернулось на страницах первой статьи и было продолжено во время визита Чернышевского 11 января 1857 г., уже после выхода журнала с рецензией на произве­дения писателя. Понятно, что в отсутствие Некрасова визит Черны­шевского к Толстому был посещением не просто критика, а руково­дителя журнала, продумывающего концепцию издания. В письме Некрасову, написанном 5 декабря 1856 г., Чернышевский отметил, что он заранее убежден: Толстому его статья не может не понра­виться, притом что и против истины он не погрешил.

Не раз отмечалось, что эта статья «очень необычна, не похожа на другие рецензии Чернышевского усиленным вниманием автора к художественной стороне творчества писателя» (Егоров, 1962: 314—315). Это, конечно, верно, но сказать так — мало. Она — одна из самых насыщенных «ассоциативной литературностью» ра­бот, те. отмеченная обилием цитат, литературных имен, аллюзий и тп. (Лихачев, 1981: 179). Концентрация литературного мате­риала в статье такого небольшого объема очень высока. Вот про­стое последовательное перечисление имен и названий, вошедших в рецензию: Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Гоголь, Тютчев, Петр Великй, Вальтер Скотт, Диккенс, «Миргород», «Ревизор», «Записки охотника», «Дубровский», «Герой нашего времени», «Гамлет», «Фауст» Гёте и Тургенева, «Дон Карлос», Корделия, Джульетта, Дездемона, «Индиана», «Рудин», «Илиада», «Макбет», «Каменный гость», «Евгений Онегин», «Медный всадник». Этот перечень неполон, так как в него не вошли не обозначенные в заглавии статьи и другие произведения самого Толстого, а также имена и названия, ушед­шие в подтекст.

До статьи Чернышевского ни в одной работе, посвященной Толстому, творчество писателя не рассматривалось в таком широ­чайшем литературном контексте. У Чернышевского Толстой оказал­ся в окружении не столько своих ближайших современников — как, например, в статье Анненкова (Анненков, 1885: 1—26): среди Гончарова, Григоровича, Писемского, Тургенева, — сколько был поставлен автором как равный в общий ряд тех, кто уже считался русскими классиками. Чернышевский, конечно, помнил, что и в статьях других литераторов первые повести Толстого сопоставля­лись с произведениями Пушкина и Гоголя, но это были или по­верхностные упоминания, или сравнения делались не в пользу Толстого¹⁰. Попытки что-то «нащупать» в произведениях Толстого предпринимались, но, как говорится, это было хождение вокруг да около. Чернышевский же сразу начинает свою статью с полемиче­ского выпада в адрес тех, кто писал о Толстом прежде него и кто в то же время противостоял его концепции журнала. Он дискреди­тирует своих оппонентов, как редактор отмечая в их суждениях о Толстом общие места и неконкретность высказываний: «...повто­рить то же самое (трюизмы. — С.Д.) о графе Толстом еще не значит уловить отличительную физиономию его таланта»¹¹. Чернышев­ский сумел сформулировать свои выводы с такой терминологиче­ской определенностью и точностью, которые свидетельствуют о том, что только сейчас, в статье редактора «Современника», про­деланный анализ достоин таланта автора. Кроме того, он первым закрепил связь творчества молодого писателя с великой литера­турной традицией Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Надо отрешиться от сегодняшней магии имени Толстого и вспомнить, что к 1856 г. им написаны (если взять только двадцатитомное собрание сочине­ний) лишь первые два тома и нет еще ни одного из великих рома­нов, а Чернышевский, кстати его ровесник, пишет о нем «через запятую» с Шекспиром. И самое удивительное: такая оценка ока­жется абсолютно верной с точки зрения вечности (Есин, 1982: 171). «Нужно иметь много вкуса, чтобы оценить красоту произ­ведений графа Толстого, — завершает победоносно Чернышевский статью о Толстом. — Мы предсказываем (выделено мной. — С.Д.), что все, данное доныне графом Толстым нашей литературе, только залоги того, что совершит он впоследствии; но как богаты и пре­красны эти залоги!»¹².

Вчитаемся в иной ряд имен и названий, к которым обращается Чернышевский. Он анализирует отражение внутреннего мира ге­роев Толстого и указывает на «знаменитые... рефлексии»¹³ Гамлета; отмечает «чистоту нравственного чувства» и напоминает, как «обла­гораживается все существо»¹⁴ читателя присутствием таких героинь, как Корделия, Офелия, Дездемона. Наконец, определяет еще одну характерную черту произведений Толстого — единство их художе­ственного мира — и советует критикам, не оценившим этого каче­ства, не искать «в “Илиаде” — Макбета»¹⁵.

Если обилие литературных имен и названий в статье очевидно, то настойчивое намеренное «соседство» Толстого с Шекспиром не столь явно, хотя произведений последнего в статье названо больше, чем чьих-либо, больше пушкинских. Сближение не столь очевидно потому, что имя Шекспира не названо и оказалось как бы в тени имен его героев.

Чем был вызван столь неожиданный «ход» со стороны редактора? Для Чернышевского, борющегося за личную репутацию, обраще­ние к шекспировским произведениям — возможность продемон­стрировать идейным противникам в редакции свои способности глубокого аналитика на образцах, выше которых в художественном выражении, пожалуй, ничего не было в мировой литературе. (Кста­ти, в том же номере журнала напечатал свой перевод «Короля Лира» Дружинин, намеревавшийся собрать все писательские силы против Чернышевского, в то же время Шекспира переводит Фет, а Боткин переводит статью о великом драматурге.)

Вместе с тем Чернышевский решал и другую задачу, им же по­ставленную, — получить редакторскую власть над Толстым, как известно находившимся какое-то время под влиянием эстетических взглядов Дружинина, основного идейного оппонента главы «Со­временника». Чернышевский избирает ту же тактику, о которой он писал Некрасову в отношении Дружинина: хвалить своего антаго­ниста при всяком удобном случае¹⁶.

Толстой для руководителя журнала — писатель из чужого лагеря. И неприязнь их была взаимной и равновеликой¹⁷. Чернышевский же так естественно и просто ставит рядом с сочинениями Толстого произведения Шекспира, что непосвященный вряд ли заметит в этом изощренный полемический прием, подтекст, а скорее увидит лишь буквальное сопоставление художественных особенностей первых повестей 28-летнего русского писателя и пьес английского драматурга, имя которого, правда, олицетворяло уже мировую славу.

Необходимо вспомнить, что молодого Толстого в эпоху его со­трудничества в «Современнике» не раздражал, пожалуй, никто более как Шекспир. В редакции были общеизвестны и широко коммен­тировались шокирующие, с писательской точки зрения, толстов­ские оценки Шекспира. (Забегая вперед, укажем, что в конце жизни Толстой тоже будет использовать в полемических целях имя Шек­спира. В разговоре с Чеховым он заявит, что терпеть не может шекспировских пьес, а чеховские еще хуже¹⁸. Вряд ли Толстой пред­полагал, делая такое сравнение, что выдает патент на бессмертие драматургии Чехова.) А если привести все высказывания Толстого о Шекспире 1850-х — начала 1860-х гг., то станет очевидным, что обвинительный приговор драматургу, вынесенный Толстым в кон­це жизни в статье «О Шекспире и о драме», по сути уже полностью сложился в начале его творческого пути.

Толстой был совершенно точен, когда писал Стасову в 1903 г., во время работы над статьей о Шекспире: «...мне нужно было выска­зать то, что сидело во мне полстолетия»¹⁹. Приведем лишь два вы­сказывания писателя о Шекспире. В дневнике 12 января 1857 г. (на следующий день после визита Чернышевского к нему) Толстой так определяет сюжет задуманной им сатирической комедии под назва­нием «Свободная любовь»: «Практический человек, Жорж-Зандовская женщина и Гамлет нашего века — вопиющий больной про­тест против всего, но безличие»²⁰.

Эта дневниковая запись требует комментария. В русской лите­ратуре середины XIX в. понятие «практические люди» и «совре­менные», «новые люди» были синонимичными. «Новые люди» — таков вариант названия еще одной комедии, задуманной Толстым и направленной против романа «Что делать?» с подзаголовком «Из записок о новых людях». И хотя Чернышевский сам подчеркнуто называл себя практическим человеком (например, в статье «Рус­ский человек на rendez-vous»), в дневниковой записи Толстого речь идет не о главе «Современника» конкретно, а о типическом образе нигилиста.

А теперь цитата из толстовской статьи 1904 г.: «...содежание пьес Шекспира есть самое низменное пошлое миросозерцание»²¹. Напомню общие выводы, к которым приходит писатель в статье «О Шекспи­ре и о драме». С точки зрения Толстого, Шекспир дал развитию драмы «ложное» направление, узаконив светское содержание пьес. Единственным мировоззрением, которое может служить «побуди­тельной причиной сочинения драмы»²², является, по Толстому, ре­лигиозное мировоззрение. Он не признает за Шекспиром всемирной славы и отказывает ему в моральном оправдании творчества, пото­му что «драмы его... соответствовали... арелигиозному и безнрав­ственному настроению людей высшего сословия нашего мира»²³. Таким образом, для Толстого на протяжении всей жизни имя Шек­спира ассоциировалось с «холодным талантом», «восхваляемым за безрелигиозность»²⁴. Позиция Толстого обозначена: с середины XIX в. имя Шекспира перестает быть исключительно «эстетиче­ским вопросом» — оно связывается с борьбой мировосприятий.

Обратимся к точке зрения Чернышевского. В шестом номере «Современника» за 1860 г. он публикует рецензию на книгу Ор. Но­вицкого «Постепенное развитие древних философских учений в связи с развитием языческих верований», в которой пишет: «Свет­ская наука также развивается между специалистами с замечатель­ной быстротою, а громадное большинство населения остается до сих пор повсюду в невежестве», и далее: «...очень немногие англий­ские поэты прошлого века понимали Шекспира... а большинство английской публики» находилось на «степени поэтического раз­вития несравненно низшей, чем шекспировская натуральность», т.е. шекспировский материализм²⁵.

В этой рецензии Чернышевский прозрачно намекает на свои атеистические убеждения, ставя в один ряд светскую науку и Шек­спира. В повести «Алферьев», написанной уже в Петропавловской крепости, «гений Шекспира и Ньютона»²⁶ опять расположены ря­дом не случайно — Чернышевский «сближал задачи науки и ис­кусства в деле преобразования общества» (Есин, 2002: 186). Он прямо писал: «Искусство... распространяет в массе читателей огромное количество сведений и, что еще важнее, знакомство с понятиями, вырабатываемыми наукою, — вот в чем заключается великое значение поэзии для жизни»²⁷.

Та же идея выражена в романе «Что делать?». В главе VIII («Гам­летовское испытание») Лопухов посвящает Веру Павловну в тео­рию разумного эгоизма и говорит о том, что «для науки не годится стихотворная форма» и «эта теория прозаична, но она раскрывает истинные мотивы жизни, а поэзия в правде жизни. Почему Шек­спир величайший поэт? Потому что в нем больше правды жизни, меньше обольщения, чем у других поэтов»²⁸.

Наконец, еще одна очень важная цитата, раскрывающая проти­востояние Чернышевского и Толстого в оценке Шекспира со всей очевидностью. Алферьев, герой одноименной повести, отправля­ясь в дальний путь, составляет перечень самых необходимых ве­щей: «Это был список вещей спартанца, имеющего наклонности графа Д’Орсе. Он брал с собой несколько книг, в том числе Шек­спира»²⁹. «Для “разночинской” биографии, — заметил С.С. Аве­ринцев, — достаточно списка прочитанных книг» (Аверинцев, 1987: 235). О самом Чернышевском и его героях как носителях готовой, заданной, книжной истины пишет В.Я. Линков (Линков, 2002: 51).

Таким образом, противопоставление Толстого и Чернышевского в оценке Шекспира выглядит так: с одной стороны, Шекспир — «вопиющий больной протест» и обезличивание, с другой — Шек­спир — спутник жизни. Иными словами, речь шла о выборе между религиозным вероучением и материалистическим мировоззрением, верой в науку

Прибегая в статье о повестях Толстого к такому, по-своему про­вокационному редакторскому ходу, Чернышевский обеспечивал себе в любом случае сильную позицию и психологическое преиму­щество над оппонентом. Какой бы ни была реакция писателя на соседство с Шекспиром, она была бы выгодна главе «Современника».

Редакторская тактика Чернышевского оказалась успешной. В на­чале декабря 1856 г. (до выхода статьи) в письме Тургеневу Толстой пишет о том, что Чернышевский лишь повторяет истины Белин­ского и преподносит публике «тухлые яйца» (Гусев, 1958: 131).

А после выхода «Современника» в дневнике Толстого появляется запись от 18 декабря о том, что «Чернышевский мил»³⁰, и еще почти через месяц, после визита руководителя журнала — «...пришел Чернышевский, умен и горяч...». Кстати сказать, существенно то, что, вспоминая в конце жизни об этом разговоре с Чернышевским, Толстой иначе будет оценивать и содержание беседы с ним, и его личность, но сами редакторские намерения визитера — поучать, воспитывать автора — будут поняты писателем однозначно. Так, Толстой вспоминал, как Чернышевский настаивал на том, чтобы писатель создавал обличительные произведения, и прочел ему раз­вернутую лекцию об искусстве (Гусев, 1957: 134).

Вернемся ко времени личного общения Толстого с руководите­лем «Современника». Тактическая победа редактора не обеспечила сближения идейных противников. Нейтрализовать наиболее силь­ных оппонентов и встать во главе издания — стратегическая цель, которой добивался Чернышевский. В начале 1958 г. по соглашению сторон был расторгнут действовавший около полутора лет договор между «Современником» и четырьмя ведущими авторами (Толстым, Тургеневым, Островским, Григоровичем), которые брали обязатель­ства сотрудничать исключительно в журнале Некрасова. И Толстой покинул «Современник», что ничуть не огорчило Чернышевского.

Замечу, что сходным образом Чернышевский выстроит свою тактику общения и с Тургеневым. В отсутствие Некрасова руково­дитель «Современника» пишет Тургеневу письмо, в котором расхва­ливает своего адресата, противопоставляет его Толстому и Остров­скому, делая это в тот самый момент, когда была опубликована статья о Толстом³¹. Но и Тургеневу в результате той политики от­рицания либерализма, которую проводил Чернышевский, придется уйти из «Современника». И в журнал придут иные авторы, преиму­щественно разночинцы, и принесут с собой иные песни.

Что же касается Толстого и Чернышевского, то на протяжении всей жизни каждый из них утверждал свою истину. С одной сторо­ны, Толстой записал в дневнике 1855 г.: «Вчера разговор о боже­ственном и вере навел меня на великую, громадную мысль, осу­ществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинствен­ности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле»³².

С другой стороны, в декабре 1861 г. Некрасов и Панаев были вы­званы в цензурный комитет, где должны были расписаться в про­чтении следующей характеристики журнала, идейно ведомого Чер­нышевским: «Статьи “Современника” по-прежнему в религиозном отношении лишены всякого христианского значения, в законода­тельном — противоположны настоящему устройству, в философ­ском — полны грубого материализма, в политическом — одобряют революцию, отвергают даже умеренный либерализм...» (Черны­шевская, 1953: 229). Как известно, в результате такой редакци­онной политики, осуществляемой прежде всего Чернышевским, через полгода выход «Современника» был приостановлен на во­семь месяцев, а до этого глава издания успел опубликовать статью о педагогическом журнале Толстого «Ясная поляна». Она обнару­жила тот оселок, на котором проверялось мировоззрение Толстого и Чернышевского, и восполнила оценку деятельности писателя — то, о чем умолчал глава «Современника» в своей первой статье и лишь вскользь намекнул в письме Некрасову 5 декабря 1856 г.

В начале 1862 г. Толстой послал на рецензию Чернышевскому первый номер своего журнала «Ясная поляна», в нем были опуб­ликованы его педагогические воззрения. Писатель очень надеялся на поддержку своего опыта прежде всего редактором «Современ­ника» — самого демократического журнала. Толстой написал Чер­нышевскому, что «журнал и все дело (народного образования. — С.Д.) составляют для него все»³³. Чернышевский очень резко отозвался на программно-теоретические статьи Толстого о педаго­гике. Его возмутили толстовские вызывающе-полемические со­мнения в том, надо ли учить народ, чему учить и как учить. Но не только это. Решительную отповедь Чернышевского вызвало допу­щение, по Толстому, того, что «образование, имеющее своею осно­вою религию, т.е. Божественное откровение, в истине и законно­сти которого никто не может сомневаться, неоспоримо должно быть прививаемо народу, и насилие в этом, но только в этом случае, законно»³⁴. Пафос статьи Чернышевского был обусловлен уверен­ностью ее автора в том, что у издателя педагогического журнала и учителя яснополянской школы «недостаток определенных убеж­дений, недостаток сознания о том, что полезно и что нужно наро­ду, что вредно для него»³⁵, а потому совет Толстому — получить не­обходимые научные знания в университете. Так закончилось противостояние двух оппонентов в середине XIX в.

В последние годы жизни, в период первой русской революции, Толстой продолжил полемику с Чернышевским. В 1906 г. он напи­сал работу «Что же делать?», в которой революционному решению коренного русского вопроса противопоставил христианское нена­силие. В эти же годы, вспоминая Чернышевского, Толстой ставил ему в вину «самоуверенность», с которой вождь «Современника» осуждал людей, «думающих не так, как он»³⁶.

Как ни неожиданно это прозвучит, но в личности Толстого и Чернышевского, и даже в их убеждениях (в том, например, что ли­тература должна выносить приговор действительности), обнару­живаются черты сходства, заслуживающие, конечно, специального анализа. В контексте данной статьи отметим только, что у обоих рационалистичность мышления парадоксальным образом сочета­лась со страстным гражданским темпераментом, что в свою оче­редь снова неожиданно приводило к сходству позиций. Так, Чехов говорил Бунину в 1901 г. о Толстом: «Знаете, что меня особенно восхищает в нем, это его презрение к нам, писателям. Иногда он хвалит Мопассана, Куприна, Семенова (крестьянский писатель-самоучка. — С.Д.), меня... Почему? Потому что он смотрит на нас как на детей. Наши рассказы, повести и романы для него — детская игра, поэтому он в один мешок укладывает Мопассана с Семено­вым. Другое дело Шекспир: этот уже взрослый, его раздражающий, ибо он пишет не по-толстовски...» (Л.H. Толстой и А.П. Чехов: 254). Масштаб притязаний Толстого не уступал масштабу наме­рений Чернышевского, а в славе Толстой мог бы соперничать в конце своей жизни и с Шекспиром.

И Толстой, и Чернышевский выступали как вероучители, но вера у каждого была своя. При этом Чернышевский, виртуозно владея искусством убеждения и полемики, обнаруживал богатый арсенал приемов и средств воздействия: от маски открытого и добродуш­ного повествователя в романе «Что делать?» до пафоса жесткого и непреклонного вождя в публицистике. Статья Чернышевского о первых произведениях Толстого, насквозь полемичная и все время требующая помнить о подтексте, свидетельствует о мастерстве владения главой «Современника» художественными средствами тактической редакционной борьбы. Вместе с тем эта рецензия, вы­званная к публикации явно злободневными причинами и прагма­тическими целями, оказалась глубже, точнее, да просто интерес­нее всего, что было написано к тому времени о молодом Толстом. Воплощение оказалось богаче замысла, что говорит о несомненной незаурядности автора. Реализуя функции редактора, Чернышевский воздействовал, наставлял и — самое важное — проводил политику «одной воли»³⁷.

В итоге с середины 1850-х — начала 1860-х гг. мы имеем дело с журналом иной общественной и идеологической репутации, иным, нежели прежде, «Современником» после того, как в его ре­дакцию пришел Чернышевский...

Примечания 

¹ Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. — М., 1947. — Т. 3. — С. 423. В дальнейшем будет цитироваться это издание с указанием тома и страницы.

² Там же. С. 427.

³ Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1979. Письма Т. 7. С. 315. В дальнейшем будет цитироваться это издание с указанием тома и страницы.

⁴ Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.; Л., 1937. Т. 47. С. 110. В дальнейшем будет цитироваться это издание с указанием тома и страницы.

⁵ Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1979. Т. 19. С. 177.

⁶ Тургенев и круг «Современника». М., 1930. С. 296.

⁷ См.: Толстой Л. Н. Т. 60. С. 74-75.

⁸ Чернышевский H.Г. Т. 3. С. 25.

⁹ Там же. Т. 14. С. 328.

¹⁰ См.: Дружинин А. В. Метель. Два гусара. Повести графа Л. Н. Толстого // Би­блиотека для чтения. 1856. № 9. Отд. VI. С. 16—25 \ Дудышкин С. С. Военные рассказы графа Л. Н. Толстого. Детство и отрочество. Сочинения графа Л.H. Тол­стого // Отечественные записки. 1856. № 11. Отд. III. С. 1—26.

¹¹ Чернышевский Н. Г. Т. 3. С. 421.

¹² Там же. Т. 3. С. 431.

¹³ Там же. С. 425-426.

¹⁴ Там же. С. 428.

¹⁵ Там же. С. 430.

¹⁶ Чернышевский Н. Г. Т. 14. С. 327-328; 316-317.

¹⁷ Там же. С. 332-334; 341.

¹⁸ Л. Н. Толстой и А. П.Чехов. Рассказывают современники, архивы, музеи... / сост. А.С. Мелкова. М., 1998. С. 264

¹⁹ Толстой Л. Н. Т. 74. С. 202.

²⁰ Там же. Т. 47. С. 111.

²¹ Там же. Т. 35. С. 258.

²² Там же. С. 267.

²³ Там же.

²⁴ Там же. Т. 53. С. 310.

²⁵ Чернышевский Н. Г. Т. 7. С. 431.

²⁶ Там же. Т. 12. С. 120.

²⁷ Там же. Т. 2. С. 273.

²⁸ Чернышевский Н. Г. Что делать? Л., 1975. С. 422 (Лит. памятники).

²⁹ Чернышевский Н. Г. Т. 12. С. 25.

³⁰ Толстой Л. Н. Т. 47. С. 105.

³¹ См.: Чернышевский Н. Т. Т. 14. С. 332—333.

³² Толстой Л. Н. Т. 47. С. 37.

³³ Там же. Т. 60. С. 416.

³⁴ Там же. Т. 8. С. 8.

³⁵ Чернышевский Н. Г. Т. 10. С. 517.

³⁶ Толстой Л. Н. Т. 58. С. 59.

³⁷ Чехов А. П. Письма. Т. 11. С. 234.

Библиография

Аверинцев С.С. Вместо послесловия. Осип Мандельштам. Последние творческие годы // Новый мир. 1987. № 10.

Анненков П. В. О мысли в произведениях изящной словесности. (За­метки по поводу последних произведений г. Тургенева и ЛHT) // Совре­менник. 1885. № 1. Отд. III.

Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1855 по 1869 год. М., 1957.

Гусев Н.Н. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого. 1828—1890. М., 1958.

Егоров Б.Ф. Дополнение к теме «Чернышевский и Л. Толстой» // Чер­нышевский Н. Г. Статьи, исследования и материалы. Вып. 3. Саратов, 1962.

Есин А.Б. «Едва ли не самое существенное из качеств...» Н. Г. Черны­шевский о художественном психологизме // Литературная учеба. 1982. № 2.

Есин А.Б. Эстетические взгляды Чернышевского и Чехова // Есин А. Б. Литературоведение. Культурология. М., 2002.

История русской литературы XIX в. в идеях. М., 2002.

Линков В.Я. Смерть и власть как тайна (Н.Г. Чернышевский «Что де­лать?») // Линков В. Я. История русской литературы XIX века в идеях. М., 2002.

Лихачев Д.С. Литература — реальность — литература. Л., 1981.

Л. Н. Толстой и А. П. Чехов. Рассказывают современники, архивы, му­зеи... // cост. А. С. Мелкова. М., 1998.

Труды Публичной библиотеки СССР им. Ленина. Вып. 3. М., 1934.

Чернышевская Н. М. Летопись жизни и деятельности Н. Г. Чернышев­ского. М., 1953.

Поступила в редакцию 03.11.2010