Лингвистические компоненты медиаобразования: теория речевого воздействия

Скачать статью
Шергова О.Б.

аспирант кафедры зарубежной журналистики и литературы факультета журналистики Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, г. Москва, Россия

e-mail: lshergova@gmail.com

Раздел: Журналистское образование

В данной статье рассматриваются некоторые аспекты лингвистической семантики и прагматики в качестве составляющей потенциальной программы по медиаобразованию. В частности, представляется целесообразным введение основ теории речевого воздействия на примере языка средств массовой информации.

Ключевые слова: медиаобразование, речевое воздействие, пресуппозиция, метафорическая модель, дискурс-анализ

“Медиаобразование” — термин, охватывающий огромный спектр понятий и явлений, связанных между собой только терми­нами “образование” и “изучение средств массовой информации”. Под медиаобразованием понимают и профессиональную подго­товку журналистов, и непрофессиональное обучение медиагра­мотности, и даже использование средств массовой информации в обучающих целях. Тем не менее в последние годы термин “медиа­образование” (media education) обычно определяется как подготов­ка будущих педагогов для преподавания в школе предмета “изучение средств массовой информации”, а также научный процесс, в рамках которого формируется необходимая программа и связанная с данной дисциплиной исследовательская деятельность.

Медиаобразование в этом понимании есть обучение теории и непрофессиональным практическим навыкам овладения средствами массовой информации, согласно определению, данному ЮНЕСКО в 2002 г.1, рассматривается как “часть основного права каждого гражданина любой страны на свободу самовыражения и получения информации, оно способствует поддержке демократии”. Необходи­мость теоретических разработок и практического внедрения медиа-образовательных методик находит свое отражение в значительном объеме научных исследований на данную тему. Среди аргументов в пользу развития этого нового направления можно встретить и та­кие, как защита от негативного воздействия СМИ2, формирование критического восприятия (Федоров, 2003; Спичкин, 1999), преодо­ление эффекта “разорванной коммуникации” (Засурский, Матвеева, 2008), развитие навыка самовыражения (Buckingham, 2004) и мно­гие другие. Кроме того, различные международные инициативы введения данного предмета в школьные программы3 и создания центров, специализирующихся на непрофессиональном изучении средств массовой информации, свидетельствуют об актуальности самой проблемы и востребованности данной темы на самом ши­роком уровне. За последние годы было разработано несколько медиаобразовательных программ, некоторые из них уже интегриро­ваны в школьные курсы или существуют как самостоятельные предметы.

Большинство уже существующих медиаобразовательных про­грамм (Вартанова, Засурский, 2002; Спичкин, 1999; Усов, 1998; Федоров, 2003; Jolls, 2008; Domaille, 2004; Eduquer aux medias, ?a s’apprend! 2007; Media Education Kit for Teachers, Students, Parents and Professionals, 2006; Morduchovicz, 2007), по сути, состоят из че­тырех основных блоков знаний, которыми должен владеть медиа­педагог. Эти четыре блока так или иначе скрыты в классификациях разных разработчиков, но тем не менее могут быть выявлены при внимательном рассмотрении.

I. “Творческий”. Этот блок включает в себя два подраздела: пер­вый — базовые знания о способах и формах передачи послания че­рез СМИ, его законах и его специфике. Второй — базовые знания о коллективности авторства в СМИ, творческих характеристиках СМИ как института (имеются в виду, например, такие вещи, как редакционная политика и пр.).

II. “Индустрия СМИ”. Сюда входят знания экономического ха­рактера, в том числе понимание сути бизнеса СМИ, методов до­ставки послания, понимание концепции “аудитория” и методов ее привлечения, а также существование индустрии СМИ среди прочих общественных организаций.

III. “Междисциплинарно-культурологический”. Теоретические исследования о стереотипах, псевдоценностях, их деконструкциях, репрезентации действительности в СМИ, а также методы форми­рования критического восприятия и активной гражданской пози­ции являются основой знаний, входящих в этот блок.

IV. “Методы преподавания и методические разработки”. Эти исследования лежат в области педагогики и, как следует из назва­ния, методологических разработок.

Одной из ключевых целей медиаобразования является форми­рование навыка критического восприятия средств массовой информа­ции. Критическое восприятие текста возникает у подготовленного реципиента, способного распознавать, в частности, средства рече­вого воздействия. Тем не менее, как это ни парадоксально, знания из области теории речевого воздействия и дискурс-анализа, равно как и знания из области теоретической и прикладной лингвистики вообще, практически не присутствуют в рассмотренных программах, как бы это ожидалось в III блоке знаний. Более того, если авторы и разработчики программ говорят о языке СМИ, то они преиму­щественно имеют в виду различные методы передачи смыслов, ко­торые используются на телевидении или в газетах4.

Знания из области прикладной лингвистики необходимы не только преподавателям в области медиаобразования, но и учени­кам. С точки зрения целей и задач медиаобразования ученики должны получать не теоретические знания, а “инструменты” для понимания механизмов работы СМИ. К такого рода “инструментам”, на наш взгляд, принадлежат некоторые знания из области прикладной лингви­стики, и выделение и адаптация этой области знаний является но­вой задачей для филологических исследований. В данной статье впервые предлагается адаптация некоторых методов дискурс-ана­лиза, которые могут быть использованы при обучении как будущих медиапедагогов, так и школьников.

Изучение средств речевого воздействия является частным слу­чаем дискурсивного анализа. Вот как описывает свойства и струк­туру дискурса СМИ В.З. Демьянков в “Интерпретации политиче­ского дискурса в СМИ”: «Дискурс состоит из предложений или их фрагментов, а содержание дискурса часто, хотя и не всегда, кон­центрируется вокруг некоторого “опорного” концепта, называемого “топиком дискурса” или “дискурсным топиком”. Логическое со­держание отдельных предложений — компонентов дискурса — на­зывается пропозициями. Эти пропозиции связывают логические отношения: конъюнкции “и”, дизъюнкции “или”, импликации “если — то” и т.п. Понимая дискурс, интерпретатор компонует элементарные пропозиции в общее значение, помещая новую ин­формацию, содержащуюся в очередном интерпретируемом пред­ложении, в рамки уже полученной промежуточной или предвари­тельной интерпретации, т.е.:

— устанавливает различные связи внутри текста — анафориче­ские, семантические (типа синонимических и антонимических), референциальные (отнесение имен и описаний к объектам реаль­ного или ментального мира) отношения, функциональную пер­спективу (тему высказывания и то, что о ней говорится) и т.п.;

— “погружает” новую информацию в тему дискурса. В резуль­тате устраняется (если это необходимо) референтная неоднознач­ность, определяется коммуникативная цель каждого предложения и шаг за шагом выясняется драматургия всего дискурса» (Демьяненков, 2003: 117).

Понимание того, что суть конструкции дискурса — логические отно­шения, очень важно для понимания механики речевого воздействия, так как оно в основном использует завуалированные импликации, на­вязываемые конъюнкции и, разумеется, исключает дизъюнкции. Об этих свойствах речевого воздействия речь пойдет чуть ниже.

Адаптация некоторых методов дикурс-анализа для будущих ме­диапедагогов, а впоследствии и для школьников, в основном может быть построена на следующих понятиях:

1) интерпретация;

2) пресуппозиция;

3) метафора.

Разумеется, этими тремя понятиями не ограничивается ни вся теория речевого воздействия, ни все методы дискурс-анализа. Тем не менее эти три центральных понятия позволяют наиболее просто и эффективно распознавать основные методы речевого воздействия. Рассмотрим их подробнее с точки зрения присутствия в языке СМИ.

Интерпретация

Под “интерпретацией” понимается выбор внутри синонимиче­ского ряда, то есть на уровне лексики. По мнению А.Н. Баранова, специалиста в области прикладной лингвистики и, в частности, теории речевого воздействия, средства воздействия на лексиче­ском уровне изучены значительно лучше всех остальных языковых механизмов. Как советская, так и постсоветская пресса (равно как и зарубежная) дает множество примеров языкового варьирования: “разведчик” vs. “шпион”, “война в Ираке” vs. “контртеррористи­ческая операция в Чечне”, “фанатизм” vs. “вера” и т.д. (Баранов, 2003: 221). Штампы, используемые в СМИ, варьируются в зави­симости от поставленных целей и задач. Так, как пересказывают замечание М. Эпштейна ТВ. Булыгина и А.Д. Шмелев (Булыгина, Шмелев, 1997: 461), авторы “Языковой концептуализации мира”, в рамках советского идеоязыка высказывание Матерый по­литикан вступил в сговор с главарями бандитских шаек передавало совсем иную идею, нежели высказывание Опытный политик за­ключил соглашение с руководителями партизанских отрядов.

“Речевоздействующим эффектом может обладать варьирование и внутри стилистически нейтральной и нетерминологической лек­сики. Это обусловлено тем, что во всяком естественноязыковом описании действительности присутствуют черты, привнесенные средствами его интерпретации. Языковые выражения не обозна­чают действительность, а интерпретируют ее, соотнося с есте­ственноязыковым стандартом, нормой, устроенной достаточно нетривиально” (Баранов, 2003: 221). А.Н. Баранов приводит пример: большинство средств массовой информации, описывая разгон демонстрации студентов Гарвардского университета, назва­ли смерть четырех студентов трагедией. Назвать происшедшее пре­ступлением означало бы требование найти и наказать виновных.

Ниже в качестве примера приведены лиды (развернутые под­заголовки) из четырех американских выпусков новостей (две га­зетные статьи и два выпуска новостей на ТВ). Все четыре выпуска посвящены аресту “вашингтонских снайперов”5.

Сравним:

New York Daily News (25/10/02) “The Beltway snipers’ three weeks reign of terror and one nation’s biggest manhunts ended yesterday with the peaceful arrest of a sleeping ex-soldier and a teenager he called his stepson” — Трехнедельное правление “Бельвэйского Снайпера” и одна из самых масштабных охот за человеком в истории страны закончились вчера мирным арестом спящего бывшего солдата и подростка, которого тот называл своим приемным сыном.

Boston Globe (25/10/02) — One of the most extraordinary manhunts in American history came to a peaceful conclusion yesterday with the predawn arrest of a former U.S. Army soldier and a teenage companion as they slept in their car at a Maryland rest stop — Одна из самых выдающихся охот за человеком разрешилась вполне мирно предрассветным арестом бывшего солдата армии США и его приятеля-подростка в тот мо­мент, когда они спали в свой машине на автостоянке в Мэриленде.

ABC World News Tonight (24/10/02) Peter Jennings: “Good evening, everyone. The police in Maryland say tonight that the two men who have terrorized the Washington suburbs are behind bars” — Добрый вечер всем. Полиция в Мэриленде сообщила, что сегодня ночью два человека, ко­торые терроризировали пригороды Вашингтона, были взяты под стражу.

CBS Evening News (24/10/02) — Dan Rather: It’s over. They got them. After three weeks of murder, three weeks of terror in suburban Washington, police believe tonight they cracked the case of the serial sniper” — Все. Они их повязали. После трех недель убийств, трех недель террора в при­городах Вашингтона, полиция убеждена, что раскрыла дело серийного снайпера.

Лексическое варьирование, возможно, является наиболее оче­видным для анализа способом речевого воздействия. Однако стоит отметить такой способ воздействия, как “магия слов” (Булыгина, Шмелев, 1997: 475). Прием состоит в употреблении выражений, эмоционально воздействующих на адресата речи, хотя несложный анализ демонстрирует их полную логическую несостоятельность. Однако действенным оказывается сам факт использования слов, несущих положительный или отрицательный заряд. Расчет, осо­знанный или неосознанный, делается на то, что поддавшийся “ма­гии слов” адресат речи не будет особенно вникать в смысл того, что ему говорится. Авторы книги “Языковая концептуализация мира” приводят, например, предвыборный призыв газеты “Завтра”:

Люди добрые, берите на руки младенцев, под локти — стариков, иконы над головой, книжку Есенина — под мышку и летом — к избирательным урнам: голосовать за президента Зюганова! (Булыгина, Шмелев, 1997: 476).

Данный пример, возможно, является гротескным. Тем не менее его абсурдность очевидна не сразу. Ассоциации и образы, которые вызывает этот текст, для некоторых оказываются сильнее, чем эле­ментарное отсутствие логики в тексте.

Например:

Дима Билан — это такой липкий, паточный, сладкий китч, ко­торый, конечно, очень популярен, он популярен в среде, которая давно забыла о культуре, о великих русских достижениях, одновременно американцы высаживают на Марсе свой спутник, берут марсиан­ский грунт (Александр Проханов, программа “Особое мнение” // ра­диостанция Эхо Москвы, 28.05.08).

Для звучащей речи “магия слов” является, разумеется, более эффективным способом воздействия, чем в печатных СМИ. Тем не менее, подобные примеры встречаются не только в радикаль­ной газете “Завтра”, но и, в частности, в журнале, который назы­вает себя “одним из самых влиятельных еженедельных деловых аналитических изданий России”. Речь идет о журнале “Эксперт”, вернее об интернет-версии “Эксперт Online”:

Ющенко: оранжевый человек, интересный своими “недо-”.

Это текст не о человеке, который довольно странно выглядит в последние годы.

Реалисты говорят, что Ющенко-человека недоомолодили стволо­выми клетками накануне оранжевых украинских выборов. Когда, омоложенный, он должен был поразить Украину красотой неземной.

Романтики твердят, что Ющенко-человека недоотравили са­дистски долгодействующим диоксином враги. И следы недотравли отразились на его лице, ставшем отдаленно похожим на мухомор. Кстати, мухомор по-словацки “мухотравка”6.

Пресуппозиция

Пресуппозиция — суждение, которое должно признаваться ис­тинным как автором высказывания, так и его адресатом, для того чтобы высказывание вообще имело смысл. Важнейшее свойство пресуппозиций состоит в том, что они, в отличие от ассерций, т.е. утверждений, не подвержены действию отрицания. Значение тер­мина “пресуппозиция” можно сравнить с термином “посылка” в логике. Иными словами, пресуппозицией называется компонент смысла, который должен быть истинным для того, чтобы выска­зывание не становилось аномальным. Так, например, фраза “Петя знает, что Екатеринбург — столица России” абсурдна именно за счет ложности пресуппозиции. Так же как и в логике, при ложности посылки вся импликация ложна или бессмысленна.

Именно благодаря пресуппозиции осуществляется большин­ство способов речевого воздействия, основанного на логических отношениях дискурса, о которых шла речь выше. Рассмотрим это в рамках типологии методов речевого воздействия, предложенной Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелевым в “Языковой концептуализации мира” (Булыгина, Шмелев, 1997).

Ассерция, маскирирующаяся под пресуппозицию

Данный прием эксплуатирует свойство большинства высказы­ваний на естественном языке, состоящее в том, что наряду с ассертивным они включают так называемый презуптивный компонент.

На случаи, когда в демагогических целях ассерция маскируется под пресуппозицию, обратила внимание Т.М. Николаева в статье “Лингвистическая демагогия”. Этот прием широко используется не только в бытовой коммуникации, по мнению Николаевой, к нему активно прибегают журналисты и политические деятели в целях манипулирования общественным сознанием.

Рассматриваемый прием заключается в том, что идея, которую надо внушить публике, подается под видом пресуппозиции. Это позволяет использовать в качестве инструмента пропаганды самые “невинные” газетные жанры, например социологические опросы. Журналист, проводящий опрос, вообще не делает никаких утверж­дений — он лишь задает вопросы, и может остаться незамеченным то, что эти вопросы содержат пресуппозицию: В чем, по-вашему, причины снижения жизненного уровня в стране?

Собственно, данный прием чаще всего используется именно в так называемых социологических опросах или голосованиях на сайтах.

Например:

Что делать с российской милицией? (сайт “Новой газеты”).

При этом, так как преимущественно голосования на сайтах предлагают варианты ответов, и тут можно увидеть следы воздей­ствия, основанные именно на этом приеме:

Что знают о нашей стране ее руководители?

• Название и географическое положение.

• Имена горничной, детей и персонального водителя.

• Фамилии номинантов журнала “Форбс”.

• Реальное положение дел (сайт “Новой газеты”).

Речевые импликации

Другой прием речевого воздействия состоит в том, что внушае­мое утверждение прямо не содержится в тексте, но вытекает из со­держащихся в нем утверждений как речевая импликация. Это дает возможность автору текста при необходимости отказаться от им­плицируемого утверждения. Такой прием используется, например, в расхожей шутке в Америке: A gentleman never does. But I never said I was a gentleman (см. также Падучева, 1982), т.е. в данном случае мы имеем дело не с пресуппозицией, а с ее “зеркальным отражением”: если в первом случае речь идет якобы об апелляции к знаниям реципиента, то во втором оно формируется посредством речевой импликации. По мнению А.Д. Шмелева, данная практика распро­странилась, в частности, в годы перестройки и представлена в со­временных СМИ, он приводит следующий пример: Вот вы защи­щаете евреев и не думаете о том, что в стране назревает экологическая катастрофа, — то есть автор высказывания подво­дит читателя к мысли, что в экологической катастрофе виноваты евреи (Шмелев, 1991).

Речевые импликации используются в большинстве текстов, но­сящих пропагандистский характер. Например:

Рост потребления все быстрее приближает развязку двойного коллапса: истощения ресурсов Земли и вызванной разрушением био­сферы экологической катастрофы. Мировая финансовая олигархия не может не видеть неизбежность коллапса, но не имеет достаточной субъектности и коллективной воли, чтобы изменить направление ре­ализации собственного проекта (из выступления С. Строева на кон­ференции “Живи, Земля!” от 04 декабря 2009 г.).

Возражение под видом согласия

Частным случаем апелляции к фоновым знаниям реципиента является прием “возражение под видом согласия”. Речь идет о ма­нере спорить, когда говорящий как будто соглашается с мыслью, высказанной оппонентом, но тут же приводит соображение, сводя­щее на нет возможные выводы из этой мысли. Булыгина и Шмелев описывают этот прием на примере анализа оборота действитель­но, отличающегося по семантике и текстовым функциям от внешне сходных выражений в действительности, в самом деле и на самом деле (Булыгина, Шмелев, 1997: 306).

Хотя все эти выражения содержат одну и ту же идею апелляции к реальности, их риторические функции во многом различны или даже противоположны. “Действительно и в самом деле использу­ются в контекстах подтверждения некоторого высказывания, тог­да как в действительности и на самом деле могут выступать в кон­текстах опровержения” (Баранов, Плунгян, Рахилина, 1993: 38).

Очень часто действительно используется для выражения “со­гласия с оговорками”. Иногда эта оговорка носит характер просто­го уточнения (Так бывает не всегда, но, действительно, чаще всего), но наиболее характерно для действительно его использование в по­лемике, когда выражается готовность согласиться с общей мыслью оппонента, но с тем чтобы сразу же сделать оговорку, часто сводя­щую на нет возможные выводы из этой мысли:

Сравним:

У Медведева такого опыта нет. Следовательно, можно предполо­жить, что, скорее всего, у него почерк будет другим. Но тем не менее он опытный аппаратчик и очень многому научился, в том числе и у Путина, и в первую очередь у Путина. И на самом деле все аппарат­ные ходы и аппаратные игры, так же как и деньги, — не любят шума и открытости. Это действительно правда (Николай Сванидзе, про­грамма “Особое мнение ” // радиостанция Эхо Москвы, 30.05.08).

Дима Билан — это такой липкий, паточный, сладкий китч, ко­торый, конечно, очень популярен. Он популярен в среде, которая дав­но забыла о культуре, о великих русских достижениях, одновременно американцы высаживают на Марсе свой спутник, берут марсиан­ский грунт. Победа американцев. И наряду с этим наш Дима Билан, который затмевает это космотологическое явление. Я думаю, что вслед за Димой Биланом должна победить Ксюша Собчак. Это луч­шее, что мы можем предъявить на культурном форуме мира. И это, действительно, интерпретируется как огромная культурная побе­да... (Александр Проханов, программа “Особое мнение” //радиостан­ция Эхо Москвы, 28.05.08).

Эти два примера демонстрируют нам различное употребление слова “действительно”. Если в первом случае Николай Сванидзе употребляет его, как и словосочетание “на самом деле”, для того чтобы подчеркнуть истинность своего высказывания, то во втором случае “действительно” выражает негативное отношение говорящего.

Метафора

Текст СМИ дает нам представление, откуда в сознание масс мо­гут проникнуть определенные стереотипы, предпочтительные мо­дели поведения, знания о политических личностях и т.д. Исследо­вания этих аспектов — задачи социологии и социолингвистики (Федотова, 1996; Таршис, 1995). А.Н. Баранов в книге “Политиче­ский дискурс: методы анализа тематической структуры и метафо­рики” предложил анализировать метафорику дискурса на предмет выявления скрытых форм воздействия. “Дескриптивная теория метафоры основывается на когнитивном подходе, в рамках кото­рого метафора представляет собой феномен, состоящий в употре­блении слова, обозначающего один класс предметов или явлений, для характеристики или наименования объекта другого класса. Та­ким образом, метафора понимается как взаимодействие области источника и области цели. Так, например, для метафоры полити­ческие войны областью источника являются знания человека о войне и боевых действиях, переносимые на область цели — сферу поли­тики” (Баранов и др., 2004: 40).

Нам представляется, что метод изучения метафор: а) с учетом сегодняшней доступности технологий, легко адаптируется для любой сферы изучения СМИ; б) прост и может быть понятен школьнику.

Суть метода заключается в том, что МЕТАФОРИЧЕСКАЯ МО­ДЕЛЬ (М-модель), то есть совокупность семантически связанных понятий, относящихся к одной и той же области человеческого знания, к области источника, например МЕДИЦИНА, содержит свои значимые показатели. Например, М-модель ПРЕСТУПНЫЙ МИР содержит понятия убийство, кража, преступник, ОПГ и т.д. Иными словами, метафоры, употребляемые в тексте, создают до­полнительное впечатление, которое передает завуалированным способом отношение автора текста к предмету повествования. Так, например, А.Н. Баранов, анализируя отражение в печатной прессе отношения “большой бизнес — власть”, обнаружил, что основной метафорической моделью этого отношения является “ВОЙНА”.

Например, при анализе употребления понятия “кризис” в прессе в период с сентября 2008 по март 2009 г. можно увидеть, что мета­форическая модель, употребляемая в этом контексте, претерпела определенную эволюцию. Стоит отметить, что примерно до сентя­бря 2008 г. слово “кризис” значительно чаще употреблялось в поли­тической сфере, чем в экономическо-финансовой7. В тот момент, когда экономическая ситуация в России ухудшилась, об экономическом кризисе стали говорить значительно чаще. Вначале о кри­зисе говорится как об “очередном” и “периодичном”, являющемся препятствием.

Очередной кризис напомнил казанцам, что деньги можно занять не только в банке — гораздо проще получить их, если сдать в ломбард какую-нибудь вещь под залог. (“Маркетинг и Консалтинг” 26 сентя­бря 2008 г., “Кризис приглашает казанцев в ломбарды”);

Участники Сочинского экономического форума вчера торже­ственно встретили заявление премьера Владимира Путина, и рост акций на российских торговых площадках быстро пришел к выводу, что финансовый кризис благополучно преодолен (Газета “Коммер­сантъ”, № 170 от 20.09.2008).

К марту 2009 г. “кризис” приобрел мистическую окраску, он сравнивался то с колодцем, то с лабиринтом, а то и с роком или стихийным бедствием.

Нерешенные проблемы развития финансовой системы сказались уже во время годичного периода втягивания в кризис (“Новая газе­та”, № 16 от 16 февраля, “На договоре шапка горит”);

Всем остальным пока рано надеяться, что достигнуто дно кризи­са (“Время новостей”, № 27 от 17 февраля, “До дна еще далеко”);

“Я считаю, что рано или поздно экономика нащупает дно ямы, в которую она упадет, а дальше начнется долгий период депрессии, из которого она будет с трудом выбираться. Скорее всего, дно падения будет достигнуто к середине года, но может быть, и несколько позд­нее. Причем в России выход из кризиса начнется позднее, чем в разви­тых странах”, — сказал эксперт, пояснив, что это связано, в том числе и с тем, что Россия позднее вступила в кризис (BFM.ru 16 фев­раля 2009 г., “Промышленность скатилась в сентябрь 98-го”);

Кризис ударит по рождаемости в России (“Московский комсо­молец”, от 04.03.2009);

Похоже, кризис грянул не только в мировой экономике, но и в мужском российском теннисе (Риа Новости, 5 марта 2009 г., “Упадок мужского тенниса в России: кризис или стечение обстоятельств?”).

Разумеется, вышеперечисленные три метода распознавания ре­чевого воздействия не являются единственными. Не стоит забы­вать и о методах воздействия на макроструктурном уровне, т.е. на уровне организации текста. Так, например, варьирование компо­нентов сюжета может сыграть важную роль для восприятия, равно как и степень детальности описания.

Например, в 2003 г. было опубликовано две статьи, посвящен­ные одной и той же теме: спецназ вторгся на территорию казарм, где некая фирма арендовала помещение. Это статья Анны Полит­ковской “Силовики по вызову”, опубликованная в “Новой газете” 21.07.2003, и статья Александра Хинштейна «Черные вдовы под “крышей” Петровки», опубликованная в “Московском Комсо­мольце” 23.07.2003. Оба журналиста, используя практически одни и те же факты, описали ситуацию с точностью до наоборот. Тенденциозность обеих статей и их заведомая субъективность очевид­на уже из названия. Обе статьи являются яркими примерами ис­пользования средств речевого воздействия на всех уровнях. Стоит также отметить, что в первой статье регулярно используется слово “мы”, как бы вовлекающее читателя в описываемые события, апеллирующее к его сочувствию. Например, в последнем абзаце:

Так чего же мы все-таки хотим? Мы и наша власть? Чтобы не было богатых — очень и не слишком? Чтобы нищие учительницы хо­дили на голодные митинги и требовали зарплат?.. Сдается, власть хочет капитализма и много денег — она уже к этому привыкла. Но капитализма, полностью ею управляемого...

Автор второй статьи, наоборот, всячески подчеркивает цен­ность своего журналистского расследования, используя “я” и про­тивопоставляя себя главным действующим лицам статьи:

Захожу в подъезд ночлежки. Даже уездный ревком после налета махновцев кажется на этом фоне оазисом стерильности. В нос сразу же шибает резкий запах гнили и тухлятины. Тесные клетушки с грубо сколоченными топчанами поделены фанерными перегородками: как удавалось жить здесь вчетвером?! На каждом шагу — горы мусора. Какие-то коробки, грязные ботинки, носки, поломанные игрушки. С потолка свисают оголенные провода...

Изучение средств воздействия в рамках медиаобразования обычно концентрируется на экстралингвистических аспектах, та­ких как комбинирование различных визуальных составляющих в одном сюжете, взаимодействия изображения с текстом и т.д. Вклю­чение же лингвистических компонентов, в частности основ теории речевого воздействия, в потенциальную программу представляется эффективным с точки зрения таких целей медиаобразования, как формирование критического восприятия. Адаптация определен­ных аспектов из области теоретической и прикладной лингвисти­ки может оказаться новой задачей для филологических и лингви­стических исследований. В данной статье было предложено лишь несколько возможных методов обучения будущих медиапедагогов основам теории речевого воздействия.

Примечания 

1 Данное определение дано как часть рекомендаций, сформулированных в ре­зультате проведенного в 2002 г. семинара в Севилье.

2 См. например, публикации на сайте www.medialit.org

3 Например, Совет Европы запустил программу EuroMeduc, целью которой является формировании программы по медиаобразованию и медиаграмотности для стран—участниц Совета Европы.

4 См. например, программу, сделанную при поддержке ЮНЕСКО.

5 Речь идет о двух серийных убийцах, которые в 2002 г. застрелили из снайпер­ской винтовки 10 человек и еще 3 ранили. 24 октября 2002 г. их обоих арестовали.

6 Хелемендик С. Славянский Иуда Ющенко. www.expert.ru от 19 января 2009 г. (статья не вошла в печатную версию журнала “Эксперт”).

7 Все изложенные факты употребления понятия “кризис” основаны на прове­денном автором исследовании. Естественно, что основная М-модель КРИЗИСА — это ЗЛО: “борьба с кризисом” и “антикризисные меры” являются самыми частот­ными употреблениями. Также необходимо отметить, что само употребление слова “кризис” и его производных в период с 1 сентября 2008 по март 2009 г., разумеется, значительно возросло.

Библиография

Баранов А.Н. Введение в прикладную лингвистику. М., Едиториал УРСС, 2003.

Баранов А.Н. и др. Политический дискурс : методы анализа тематической структуры и метафорики. М., 2004.

Баранов А.Н., Плунгян В.А., Рахилина Е.В. Путеводитель по дискурсив­ным словам русского языка. М., 1993.

Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира. М.: Язы­ки русской культуры, 1997.

Вартанова Е.Л., Засурский Я.Н. Медиаобразование как средство форми­рования информационной безопасности молодежи // Информационная и психологическая безопасность в СМИ. Т. 1.: Телевизионные и рекламные коммуникации / Под ред. А.И. Донцова, Я.Н. Засурского, Л.В. Матвеевой, А.И. Подольского. М., 2002.

Демьянков В.З. Интерпретации политического дискурса в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования: Учеб. посо­бие / Отв. ред. М.Н. Володина. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003.

Засурский Я.Н., Матвеева Л.В. Культурологические и психологические предпосылки феномена “разорванной коммуникации” в СМИ // Инфор­мационная и психологическая безопасность в СМИ. Т. 2: Феномен “разо­рванной коммуникации” / Под ред. Я.Н. Засурского, Ю.П. Зинченко, Л.В. Матвеевой, Е.Л. Вартановой, А.И. Подольского. М., 2008.

Николаева Т.М. Лингвистическая демагогия // Прагматика и проблемы интенсиональности. М., 1988.

Падучева Е.В. Тема языковой коммуникации в сказках Льюиса Кэр­ролла // Семиотика и информатика. 1982. Вып. 18.

Спичкин А.В. Что такое медиаобразование: Книга для учителя. Курган, 1999.

Таршис Е.Я. Перспективы развития методики анализа содержания текстов средств массовой информации // Социологические проблемы общественного мнения и средств массовой информации. М., 1995.

Усов Ю.Н. Медиаобразование. Программа для учащихся десятого-одиннадцатого классов общеобразовательной школы // Основы экранной культуры. М.: Изд-во Российской Академии образования, 1998.

Федоров А.В. Медиаобразование в педагогических вузах. Таганрог, 2003.

Федотова Л.Н. Анализ содержания — социологический метод изуче­ния средств массовой информации. М., 1996.

Шмелев А.Д. Парадоксы русского национализма // Revue russe. 1991.

Buckingham D. (2004) Policy Paper. In Youth Media Education. UNESCO Com­munication Development Division. Paris: CD-ROM.

Domaille K. (2004) Report on a Survey on Youth Media Literacy Approaches. In Youth Media Education. UNESCO Communication Development Division. Paris: CD-ROM.

Frau-Meigs D. (ed.) (2006) Media Education Kit for Teachers, Students, Parents and Professionals. Paris: UNESCO.

Jolls T. (2008) Literacy For the 21st Century. An Overview & Orientation Guide to Media Literacy Education. Center for Media Literacy.

Morduchovicz R. (2007) National Media Education Program in Argentina. In Media Education — Advances, Obstacles, and New Trends Since Grunwald: Towards a Scale Change? Abstracts. Paris: UNESCO.

Savino-Blind J., Bevort E., Fremont P., Menu B. (eds.) (2007) Eduquer aux medias, ga s’apprend! CDNH-CLEMI. (In French)


Поступила в редакцию 24.12.09