История советской журналистики: «Тяжелое дыхание времени»

Раздел: Критика и библиография

Рецензия на монографию: Жирков Г. В. Журналистика сталинской эпохи: 1928-1950-е годы. М.: Флинта; Наука, 2016. 504 с.

Монография Геннадия Васильевича Жиркова, профессора СПбГУ, - фундаментальный научный труд, в основе которого де­сятилетия кропотливой собирательской и аналитической работы по выявлению важнейших факторов, определивших формирова­ние и пути развития советской, а также и антисоветской (пре­имущественно зарубежной) идеологии и утверждения обеих средствами массовой информации. Именно в многоаспектности и широте анализируемого материала - новизна и убедительная до­стоверность научного проблемно-исторического метода известно­го ученого. Сложнейший период становления журналистики мо­лодого государства — 1930—1950 гг. — исследован и представлен объективно, с выявлением недостатков и достижений, противоре­чий и трагических событий.

Укрепление сталинского режима в 1930-е гг. автор связывает, в частности, с международной атмосферой, которая «способствовала выращиванию в СССР вождя-диктатора, который бы только и смог в тех условиях сплотить огромную страну для отпора возможных посягательств на нее. Она же позволила этому диктатору реализо­вать устранение от власти реальных и предполагаемых оппозицио­неров, проводить такую тактику и стратегию во внутренней полити­ке, которая укрепляла единоличную власть Сталина и создавала культ его личности» (С. 20). Та же линия прослеживается и в разви­тии журналистики этого периода, которой власть уже манипулиро­вала, воздействуя через прессу на общественное мнение и общест­венное сознание. Как отмечает Г. В. Жирков, включенность совет­ской журналистики в общецивилизационные процессы тех лет имела и свои положительные стороны: она становится явлением массовой культуры, интенсивно развивает свою систему, включаю­щую огромную сеть газет разных типов (к 1940-м гг. их выходило около 9-10 тысяч), журналов, книгоиздательство, радиовещание, кинематограф. Тиражи изданий достигают мирового уровня, порой даже превосходят его, растет грамотность населения, вскоре она станет всеобщей. В деле ликвидации безграмотности и культурной революции в целом журналистике была отведена одна из ведущих ролей как собственно в России, так и в национальных регионах.

Становление национальной журналистики в СССР, возникно­вение и развитие селькоровского и рабкоровского движения, борьба литературных группировок и объединений и широко представленное на страницах газет (преимущественно в форме эпистолярия) участие читателей в обсуждении насущных производствен­ных и бытовых проблем - эти и многие другие темы скрупулезно исследуются в монографии с точки зрения их отражения в прессе и ее стремления осветить все аспекты общественной жизни. Дина­мика роста газетной печати - хронологическая и региональная - представлена в отдельных подглавках третьей главы, проиллю­стрированных убедительными графиками и таблицами.

Подробно, на документальной основе в монографии рассма­тривается механизм сращивания партийных и цензурных структур как средство управления информационным процессом. Журнали­стика и цензурный аппарат контролировались партийными орга­нами, начиная с Политбюро, во главе которого стоял генеральный секретарь И. В. Сталин, и только от его мнения и решения зависе­ло мнение и решение всего Политбюро. Такая расстановка сил была использована Сталиным в борьбе за власть сначала — с оппо­зицией, потом — с «врагами народа», которых становилось все больше и больше, и, наконец, — в организации ГУЛАГа.

Автор останавливается на мифологемах того времени, которые вошли в партийные документы, звучали по радио, которыми зло­веще пестрели страницы газет и партийных журналов: «классовая бдительность», «революционная бдительность», «большевистская бдительность», «генеральная линия партии» и др. Заключается этот раздел горьким обобщением: «Правда и ложь соседствовали на страницах периодики, ложь прикрывалась правдой, выдавалась за нее. “Принцип” революционной или большевистской бдитель­ности был именно таким орудием: им как щитом прикрывалась ложь инспирированных и инсценированных процессов над “вра­гами народа” различной идеологической окраски, чаще всего изо­бретенной самим вождем и частью его окружения» (С. 46).

Особое место в книге занимает период Великой Отечественной войны, ему посвящены две главы — четвертая и пятая. В них иная тональность. Это документальный рассказ о мужестве и героизме всего советского народа, о государственной перестройке журнали­стики на военный лад, о фронтовой печати, о работе СМИ в бло­кадном Ленинграде. А еще о доставке родного слова — фронтовых вестей — на оккупированные территории, смертельно опасном распространении, чтении и хранении их. Г. В. Жирков приводит уникальные материалы о том, как «почти во всех лагерях смерти (Дахау, Заксенхаузене, Освенциме и др.) выпускались самодея­тельные листовки, газеты, даже журналы, иногда распространя­лись с трудом дошедшие сюда с Родины советские издания. Усло­вия, в которых готовилась лагерная печать, наложили на нее неизгладимый отпечаток. Листовки-крохи, написанные рукой не­сгибаемого генерала Г. И. Тхора, поздравившего узников лагеря Офлаг в 1942 г. с праздником Октябрьской революции. Листовки-воззвания, отпечатанные на гектографе, обращенные ко всем во­еннопленным, находившимся в Германии, от Комитета Братского содружества военнопленных (БСВ). Листовки с советскими пе­снями. Листовки-карикатуры, например, в лагере Равенсбрюк хо­дила такая листовка: на перилах моста сидит огромный черный ворон в фуражке эсэсовца, а под мостом — потоки человеческой крови. Название лагеря буквально обозначает “Вороний мост”» (С. 374).

Тема «Военные корреспонденты» тесно переплетается с темой «Писатели и поэты на войне», так как многие литераторы «к шты­ку приравняли перо», служили в армии, получали ранения, поги­бали в боях или победоносно дошли до поверженной Германии. Г. В. Жирков называет многие имена, забытые новыми поколени­ями, и дает тонкий филологический анализ появлявшихся тогда преимущественно в периодике произведений малых жанров: сти­хотворений (О. Берггольц, Н. Тихонов, К. Симонов и др.), очерков и циклов публицистических очерков (В. Гроссман, И. Эренбург, С. Езерский, В. Вишневский, В. Саянов и мн. др.).

Отдельная подглавка называется «Письма товарищу». Автор возрождает термин прошлого духовная публицистика примени­тельно к диалогу журналистики с ее аудиторией в художественной эпистолярной форме. Шедевром публицистики военного времени называет Жирков «Письма товарищу» Б. Горбатова — цикл из пяти произведений. «Гимном ленинградцам — опухшим, упрямым, род­ным», по словам О. Берггольц, стали три стихотворных «Письма на Каму» матери и матери-Родине. Широкую известность, в том числе у американской радиоаудитории, получили публицистиче­ские письма Л. Леонова «Неизвестному американскому другу» с критикой бездействия союзников на начальном этапе войны с фа­шизмом. В книге приводится статистика «Писем с фронта» и «Пи­сем на фронт», полученных радиокомитетами за годы войны, — их миллионы.

В конечных абзацах глав и в «Заключении» всей книги Г. В. Жир­ков полемически выходит за хронологические рамки, обозначенные заглавием. И в этом нет ничего удивительного, ведь «актуализация истории — способ обсуждения проблем современности».

В заключение отмечу обширный справочный аппарат, сопрово­ждающий каждую главу, подтверждающий необычайно широкий диапазон исследования.

Книга Г. В. Жиркова ценна богатством нового фактического материала, восполняющего лакуну в истории советской журнали­стики, она строго и четко выстроена композиционно, предлагает интересную и актуальную концепцию разрешения вечной пробле­мы — творцы и власть.