Конфликт религиозного и светского мировоззрения в романах Грэма Грина «Сила и слава» и «Монсеньор Кихот»

Скачать статью
Гладкова Т.Н.

аспирантка кафедры зарубежной журналистики и литературы факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, г. Москва, Россия

e-mail: t.n.gladkova@gmail.com

Раздел: История журналистики

В статье рассмотрен конфликт религиозного и светского мировоззрения в романах Грэма Грина «Сила и слава» (“The Power and the Glory”, 1940) и «Монсеньор Кихот» (“Monsignor Quixote”, 1982), а также особенности его писательской стратегии и способы выражения авторской позиции. Утверждается, что авторское начало выражается косвенно: через сюжет, композицию и художественные детали. Произведения отразили сложное сочетание объективации изображаемого за счет устранения открытого вмешательства автора и субъективации, которая проявилась в стремлении изобразить индивидуальное мировосприятие героев.

Ключевые слова: Грэм Грин, «Сила и слава», «Монсеньор Кихот», образ автора
DOI: 10.30547/vestnik.journ.1.2018.141151

Введение

В произведениях XX столетия значительно возросла роль так на­зываемого «субъективного начала»: на первый план вышло изобра­жение жизни «в аспекте психологии индивида» (Затонский, 1973: 403). С.Н. Филюшкина в монографии «Современный английский роман» обратила внимание на важное отличие классических произ­ведений от романов XX в.: если в первом случае авторы были убе­ждены в существовании морального абсолюта, с точки зрения кото­рого и оценивали своих героев, то создатели произведений ХХ в. эту веру утратили. Исторический период, полный мировых катастроф, обусловил расплывчатость и некоторую абстрактность общих мо­ральных понятий, когда «настороженное отношение к нравствен­ному абсолюту» сочеталось с «усилившимся кризисом веры в обще­ственные институты» (Филюшкина, 1988: 22). Все это повлияло на формы раскрытия авторского сознания и выражение авторской по­зиции в произведении. Особенно ярко это проявилось в творчестве английского романиста Грэма Грина (1904—1991).

Цель данной работы — определить особенности его писатель­ской стратегии и способы выражения авторской позиции. Объек­том изучения выступают романы писателя, а конкретным предме­том — способы выражения авторской позиции в них. Для этого была избрана качественная стратегия исследования, включающая в себя реферирование, систематизацию и обобщение источников, их интерпретацию и критическую оценку, а также сюжетный ана­лиз. Метод контекстуального анализа помогает рассмотреть биог­рафический, исторический и литературный контекст, что улучша­ет понимание исследуемого объекта.

Грэм Грин отличался крайне противоречивыми и непоследова­тельными взглядами практически на все стороны жизни: будь то политика, социальные преобразования или религия. Это непо­стоянство отразилось в его произведениях: почти каждое из них построено на сопоставлении, а зачастую даже борьбе идей и мне­ний. А.М. Зверев отмечал, что вообще все романы писателя — это «та или иная разновидность диалога персонажей, стремительно перерастающего в спор ответственный и серьезный, касающийся фундаментальных основ человеческого существования» (Зверев, 1989: 202—203).

Характерны в этом отношении произведения, затрагивающие религиозную проблематику. Как известно, переход Грина в като­личество положил начало годам религиозных исканий, мучитель­ных попыток писателя избавиться от сомнений и разрешить нео­бычайно важный вопрос об основании религиозных верований, что оказалось чрезвычайно плодотворным для его творчества. Со­здав множество произведений, так или иначе затрагивающих тему веры, писатель прошел трудный путь от «пишущего католика» до «католика-агностика». Эти «полюса» его творчества нашли свое отражение в двух романах, о которых идет речь в данной статье: «Сила и слава» (“The Power and the Glory”, 1940) и «Монсеньор Ки­хот» (“Monsignor Quixote”, 1982).

Основу каждого из них составляет полемика между идейными противниками: в первом случае между лейтенантом-атеистом и преследуемым им священником, во втором — католическим пре­латом и коммунистом. Рассматривая противоположные позиции, писатель пытается найти ответы на ключевые для себя вопросы, связанные с религией. На наш взгляд, столкновение двух антаго­нистов иллюстрирует противоречия, терзавшие самого Грина.

«Сила и слава»1

Действие романа «Сила и слава» разворачивается в Мексике периода «красных рубашек» и гонений на католицизм. Основным для Грина становится вопрос о необходимости религии не только для конкретного человека, но для общества в целом. Поначалу ка­жется, что автор склоняется к отрицательному ответу. Лейтенант, главный противник религии, думает о благе своего народа — не метафизическом, а вполне реальном, земном. Он искренне верит в прогресс и считает своим долгом убить последнего священника, который, как и его собратья, уже фактом своего существования мешает достижению высокой цели.

Мексиканские священники, которых изображает Грин, служат лучшим подтверждением правоты лейтенанта: большинство бежало от своего служения, кого-то расстреляли, а один из них, падре Хосе, подчинился новому закону и женился, став наглядным примером слабости и бесполезности веры в Бога, которая не может ни подарить счастья, ни спасти, ни даже помочь достойно принять смерть. Кроме того, писатель искусно подбирает эпитеты и сравнения, характеризу­ющие представителей католической веры по большей части уничи­жительно: падре Хосе сравнивается с боровом, которого ведут на бойню, последний священник, ключевой персонаж романа, «взвиз­гивает как собака», представляется «маленьким», «несчастным», «из­мученным». Единственным «героическим» священником в прямом смысле этого слова оказывается персонаж религиозной книги, кото­рую читает одна из семей. Однако история его жизни настолько неправдоподобна и скучна, что маленький мальчик предпочитает иг­рать в «краснорубашечников», а не слушать рассказы про мученика.

Лейтенант, всегда подтянутый, собранный, целеустремленный, становится настоящим кумиром для этого ребенка и для его дру­зей. Сам лейтенант испытывает по отношению к детям нежность и хочет сделать их жизнь гораздо лучше, чем она была у него, он го­тов ради этого «испепелить весь мир — сначала Церковь, потом иностранцев, потом политиков»2.

Грин ничуть не идеализирует главного оппонента лейтенанта и ярко рисует его прегрешения. Пьяница-священник с незаконно­рожденной дочерью, кажется, олицетворяет все, от чего хочет из­бавиться новая власть: прежде всего бездеятельное добро и пороч­ное ханжество.

Подобно многим другим, он пытался покинуть страну и не сде­лал этого только из-за случайного стечения обстоятельств: вынуж­денный откликнуться на зов сына умирающей женщины, он нап­равился к ней, чтобы принять исповедь, и опоздал на пароход. Ав­тор подчеркивает, что, упуская свой последний шанс на спасение, священник вовсе не руководствуется благородными побуждения­ми — герой лишь видит в стечении обстоятельств волю судьбы, ко­торую невозможно ослушаться, а потому не испытывает ни радо­сти, ни гордости. Чувства священника характеризует бытовая метафора: мистер Тенч, зубной врач, сравнивает его с человеком, «который боится ожидаемой боли, но мужественно опускается в зубоврачебное кресло»3.

Автор не вмешивается в повествование напрямую. Он лишь тщательно изображает сознание героя, его переживания, для того чтобы показать интересные ему аспекты рассматриваемого вопро­са. Грин сосредотачивает внимание читателя на попытках само­анализа священника, его внутренней эволюции и утверждает важ­ную для себя мысль о бесполезности и даже вреде слепого следования религиозным догмам.

Автор дает читателю возможность сопоставить прошлую и нас­тоящую жизнь пьющего падре. Раньше ему казалось, что спасать души «легче легкого, все равно, что копить деньги»4, а священни­ческий сан — хороший способ избежать ненавистной бедности и обеспечить себе комфортное существование. Но жизнь в гонениях поставила под сомнение религиозные формулы, которыми он прежде руководствовался. Священник понял, что в те годы, когда был более или менее чист нравственно с точки зрения католиче­ских догм, он был одновременно и несносен. Порой ему казалось, что «грехи простительные — нетерпение, мелкая ложь, гордыня, упущенные возможности творить добро — отрешают от благодати скорее, чем самые тяжкие грехи»5.

Яркой иллюстрацией этого утверждения служит подробное опи­сание чувств священника к незаконнорожденной дочери. Он любит плод своего греха мучительной любовью, осознает это чувство и не может по-настоящему в нем раскаяться, что немыслимо с точки зре­ния католической веры. Вместе с этой любовью священник ощуща­ет груз ответственности за дочь, который кажется ему гораздо тяже­лее ответственности за людские души, который он формально несет, будучи священником и придерживаясь требований религии, ведь «на Бога можно положиться, Бог снизойдет, а можно ли ждать снис­хождения от черной оспы, от голода, от мужчин.»6.

Дискуссия двух антагонистов поначалу носит заочный харак­тер. Грин усиливает впечатление от нее, используя прием монтажа.

Несмотря на внутреннее перерождение, священнику поначалу трудно избавиться от прежних привычек. Проповедуя крестьянам, он выражает именно те идеи, против которых яростно протестует лейтенант. По словам священника, все страдания, которые испы­тывают его слушатели, помогут им в дальнейшем полнее вкусить райское блаженство.

Позицию лейтенанта мы узнаем почти сразу. Грин вкладывает в уста своего героя доводы, которые на рациональном уровне выгля­дят убедительнее того, о чем говорил священник. «Вместо того чтобы насытить вас, священники _разглагольствуют о царстве небе­сном. Вот умрете, говорят они, и все будет прекрасно. А я говорю вам — все будет прекрасно, когда они умрут, и поэтому вы должны нам помочь»7. Готовым религиозным клише священника лейте­нант противопоставляет «деятельное добро», утешение, которое можно достигнуть уже сейчас, провозглашает религию главным противником счастья и спокойствия. Показательно, что последнее слово остается именно за лейтенантом, и его аргументы не опро­вергнуты на рациональном уровне в тексте романа.

Автор показывает уязвимость позиции лейтенанта иным спосо­бом: он изображает противоречие между его благородной идеей принести счастье своему народу и методами, которыми он собира­ется этого достичь. Лейтенант на словах готов отдать людям все, а на деле забирает самое дорогое, что у них есть — родных и близ­ких, отказываясь брать на себя ответственность за гибель мирных жителей и возлагая всю вину на священника, который якобы вы­нуждает его поступать подобным образом.

Стоит отметить сцену, где два антагониста впервые встретились лицом к лицу: последний священник был среди крестьян, к кото­рым обращался лейтенант, но остался неузнанным. Вместо сытого и самодовольного служителя церкви, которого лейтенант видел на фотографии, перед ним стоял измученный маленький человек, достойный сочувствия, но никак не ненависти. Образ последнего священника, который нарисовал себе этот благородный «краснорубашечник», уже давно перестал соответствовать действитель­ности, причем не только внешне, но и внутренне.

Лейтенант убеждается в этом, арестовав, наконец, своего врага. Сцена ареста священника одна из самых сильных в романе: «пью­щий падре» вновь упускает шанс на спасение, спеша принять ис­поведь умирающего человека. Однако на этот раз в священнике нуждается не бедная женщина, а грабитель и убийца, среди жертв которого был ребенок. Падре уже не чувствует себя игрушкой в ру­ках судьбы, он сознательно отказывается от шанса сохранить свою жизнь и отправляется выполнять долг, зная, что отправляется в за­падню «красных рубашек».

По пути к месту суда и казни лейтенант наконец получает воз­можность бросить в лицо врагу все обвинения. В открытом столкно­вении он вновь кажется более убедительным. На выпады противника священник отвечает готовыми формулами о всеобщем несчастье, ко­торого не стоит бояться, ведь финал всех ожидает один — смерть. Лейтенант убежден, что священнослужителей на территории Мекси­ки необходимо уничтожить, потому что они опасны для населения. Такие, как падре, способны только на то, чтобы усовестить грешника в исповедальне, и не сделают ничего, чтобы исправить причиненное им зло. Он упрекает священника в том, что по его вине расстрелял троих заложников, то есть свой народ, и теперь не может не испыты­вать к священнику ненависти. «Дело не в тебе, а в твоих идеях», — го­ворит лейтенант8, показывая тем самым, что по-прежнему видит в священнике скорее ненавистный образ, чем живого человека.

Переворот происходит, когда священник фактически исповеду­ется лейтенанту, рассказывая о своей жизни, своих страхах, сомне­ниях и гордыне. Впервые это настолько ясно и полно выражается не в форме внутреннего монолога, а в форме открытого высказы­вания. Парадоксально, но признание героем своей полной несос­тоятельности как священника заставляет лейтенанта несколько пересмотреть свое отношение к нему и даже постараться облег­чить его ношу, выйдя за рамки принятой им идеологии.

Священник же перед смертью переживает окончательное прео­бражение. Только познав и признав свои грехи, он, наконец, изба­вился от гордыни и ощутил себя нелепым глупцом, который ниче­го не сделал для людей, но смел полагать, что окажется лучше других священников. Его казнь почти ничем не отличается от каз­ней остальных, но именно она окончательно все меняет. Так, лей­тенант вовсе не чувствует себя счастливым, он ощущает, что «дей­ственная любовь, заставлявшая его палец нажимать на курок, выдохлась и умерла» (Грин, 1993: 208), мистер Тенч находит в себе силы предпринять попытку изменения безрадостной жизни, а мальчик, который когда-то историям о мучениках веры предпочи­тал игры в «краснорубашечников» и восхищался лейтенантом, те­перь с радостью встречает нового священника, прибывшего в Мексику, и припадает к его руке.

«Монсеньор Кихот»9

Спустя почти 40 лет после «Силы и Славы» Грин создает роман «Монсеньор Кихот», который можно назвать в какой-то мере ито­гом его интеллектуальных и нравственных исканий. По своей структуре и наполнению он очень напоминает роман «Сила и сла­ва», что не раз отмечали исследователи (Hoskins, 1999: 259): снова писатель строит произведение по принципу дискуссии между дву­мя непримиримыми, казалось бы, оппонентами, которые обсу­ждают наиболее острые вопросы, связанные с их верованиями. «Расстановка сил» тоже оказывается схожей: с одной стороны, прагматичный марксист, который выступает за активные действия и социальные преобразования, а с другой — идеалистически на­строенный священник, связывающий счастье с верой в Бога. Од­нако на этот раз Грин сталкивает двух идейных противников при иных обстоятельствах и ведет повествование в совершенно ином, ироничном тоне. Более того, парадоксальным образом оба героя оказываются друзьями. Грин снова исследует вопрос об основе ре­лигиозных верований, но на этот раз делает это в сравнении с коммунизмом — одной из главных «религий» XX в.

Санчо, бывший мэр испанской провинции, по-настоящему ве­рит в Маркса и его идеи. Ему настолько не хочется видеть на сво­ем месте преемника-франкиста, что он уговаривает друга, отца Кихота, недавно ставшего монсеньором, отправиться вместе с ним в путешествие. Упомянутый отец Кихот — «простодушный и кроткий старик, склонный, однако, к независимым мыслям, сом­нениям и нестандартным поступкам» (Мень, 1992: 36). Грин снова сосредотачивается на изображении мыслей и чувств персонажей, и использует их для того, чтобы показать наиболее важные аспек­ты рассматриваемого вопроса.

Монсеньор Кихот и коммунист Санчо в своих разговорах не стремятся обойти острые углы. К самым ярким их столкновениям можно отнести спор о репрессиях и рассуждения о том, какое из верований — христианство или коммунизм — погубило больше людей. Санчо вспоминает Торквемаду, монсеньор же напоминает о Сталине. Бывший мэр полагает, что несколько миллионов чело­веческих жизней в обмен на коммунизм на половине земного шара — не такая уж большая цена. То же говорит и монсеньор: не­сколько сотен смертей привели к тому, что Испания осталась ка­толической страной. Правда, вскоре место Торквемады занял Франко, а место Сталина — Брежнев. Санчо предлагает достигнуть согласия хотя бы в том, что «великих людей всегда сменяют люди мелкие, а с мелкими людьми, пожалуй, легче жить»10. В таком до­брожелательном ключе и заканчиваются, как правило, все споры между католиком и коммунистом.

Здесь, в отличие от «Силы и славы», ни одна из сторон не одер­живает победы. Убедительных доводов в пользу той или иной точ­ки зрения в дискуссии не находится. И монсеньор, и коммунист разбивают аргументы друг друга и находят компромисс путем при­знания общих недостатков и взаимного уважения воззрений. Важ­но упомянуть их убежденность в необходимости сомнения, отме­ченную исследователями (Филюшкина, 2010: 123). Оба пытаются его преодолеть, но понимают, что без сомнений жизнь превратит­ся в пустыню Сахару, «где все убеждены в истинности лишь одного верования»11. Отрицание бездумного следования готовым догмам, выхолащивающим жизнь, и принятие важности сомнений стано­вятся основой для окончательного сближения антагонистов, на­метившегося еще в «Силе и славе».

В результате достижения подобного компромисса главным противником отца Кихота оказывается вовсе не марксист Санчо, а католические функционеры. Именно с ними на протяжении всего романа по-настоящему «сражается» монсеньор Кихот. Помимо уже упомянутого епископа, их представляет отец Эррера, преем­ник Монсеньора. Он отличается от доброго старика буквально всем: от манеры держать себя до приверженности иным теологи­ческим подходам, которые дотошно соблюдает. Беседы отца Кихо­та с ним не менее полемичны, чем споры с коммунистом. Напри­мер, они расходятся во мнениях относительно Евангелий: первому больше по душе «Евангелие устрашения» (от Матфея), а второму — «Евангелие любви» (от Иоанна). Отец Кихот вынужден часто всту­пать в мучительный для себя спор с религиозными догмами, кото­рые обязан соблюдать, ради того чтобы выполнить свою не­преложную обязанность — помочь ближнему. Однако в критиче­ские моменты он доверяется непосредственному нравственному чувству, а не буквам катехизиса или советам епископа.

Вспомним сцену последнего сражения благородного рыцаря-католика, который пытается защитить выставленную на торги ста­тую Девы Марии. «Неужели ради этого она смотрела на то, как умирал в муках ее сын? <...> Чтобы на этом разбогател какой-то священник?»12, — спрашивает себя Кихот и решительно бросается навстречу процессии. На фоне происходящего безумия чрезвы­чайно одинокой выглядит фигура монсеньора, готового, несмотря на угрозу своей жизни, защищать идеалы, в которые верит. Харак­терно, что поддерживает его только один человек, не имеющий никакого отношения к католицизму, — коммунист Санчо.

Искренняя вера католика-монсеньора не могла не оказать вли­яния на такого же верующего, но в коммунизм. Перед смертью отец Кихот причащает Санчо и невольный свидетель происходя­щего считает это причастие вполне действительным, несмотря на видимое отсутствие необходимых внешних атрибутов. Чудакова­тый монсеньор пробудил в душе коммуниста Любовь, и это чувст­во удивляет Санчо. Он не без страха думает: сколько времени мо­жет продлиться такая любовь и к чему она приведет его, немолодого коммуниста? Оставленный без ответа вопрос делает финал романа открытым.

Писатель остался верен важной для него гуманистической идее, которая была затронута еще в «Силе и славе»: любые разно­гласия, даже самые принципиальные, невозможно победить нена­вистью — а только любовью, ведь насилие порождает насилие. Че­ловечность важнее любых идей и эффективных формул, даже самых масштабных, обещающих всеобщее счастье на земле, а жизнь — гораздо сложнее и не может полностью в них уместиться. Слепое следование любым формулам и догмам ограничивает че­ловека и не дает ему познать жизнь.

Выводы

Таким образом, в обоих романах фактически нет героев-протагонистов — конфликт религиозного и светского мировоззрений не получает однозначного решения. Фигура автора выглядит раздво­енно: с одной стороны, ему импонируют искренняя вера, благо­родство и желание принести людям счастье, демонстрируемые противниками религии (лейтенантом и Санчо), а с другой — герои-католики, которые, отказываясь от неукоснительного со­блюдения религиозных догм и полагаясь лишь на нравственное чувство, делают свою позицию шаткой, но открывают новую жизнь, полную любви и сострадания к ближнему («пьющий свя­щенник» и отец Кихот). Сталкивая две противоположные пози­ции в диалоге, Грин на рациональном уровне не может утвердить ни одну из них.

Это говорит о сложности стратегии, избранной автором, кото­рый, не вмешиваясь в повествование, выражает свою позицию че­рез внесубъектные формы: сюжет, композицию и отбор художест­венных деталей. Именно таким образом доказывается необхо­димость веры вне всяких рациональных оснований в романе «Сила и слава», и так же в романе «Монсеньор Кихот» Грин вы­сказывает важную для себя гуманистическую идею, согласно ко­торой сближение даже самых непримиримых антагонистов может стать возможным на почве любви, взаимного уважения и отказа от слепой веры во что бы то ни было. Романы Грина отразили слож­ное сочетание объективации изображаемого за счет невмешатель­ства автора и субъективации, которая проявилась в стремлении изобразить индивидуальное мировосприятие героев, характерное для английской литературы XX в.

Примечания

1 Грин Г. Сила и Слава // Соч.: в 6 т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1993.

2 Там же. С. 58.

3 Там же. С. 18.

4 Там же. С. 81.

5 Там же. С. 134.

6 Там же. С. 66.

7 Там же. С. 74.

8 Там же. С. 184.

9 Грин Г. Монсеньор Кихот. М.: Молодая гвардия, 1989.

10 Там же. С. 39.

11 Там же. С. 66.

12 Там же. С. 203.

Библиография

Затонский Д.В. Искусство романа и ХХ век. М.: Худож. лит., 1973.

Зверев А.М. Парадоксы Грэма Грина // Дворец на острие иглы. М.: Со­ветский писатель, 1989.

Мень А.В. Трудный путь к диалогу. О романе Грэма Грина «Монсеньор Кихот». М.: Радуга, 1992.

Филюшкина С.Н. Современный английский роман. Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та, 1988.

Филюшкина С.Н. «Нет, не песчинка!». Размышления над романами Грэма Грина. Воронеж: Изд-во «Институт ИТОУР», 2010.


Поступила в редакцию 27.12.2017