Современные российские исследования СМИ: обновление теоретических подходов

Раздел: Дискуссия

Понимание развития современных российских СМИ было бы неполным без осмысления изменений тех теоретических рамок, в которых существуют медиаисследования сегодня. В статье предпринимается попытка описать трансформацию основных подходов к исследованиям массмедиа, выделить основные этапы изменений в российских медиаисследованиях, выявить основные узлы современных теоретических подходов к осмыслению базовых понятий теории СМИ и журналистики.

Российские медиаисследования: новые теоретические концепции в 1990-х

Процесс не столько «десталинизации» (Засурский, 2006: 3—6) как отказа от понимания журналистики в качестве инструмента рас­пространения тоталитарной идеологии, сколько «десоветизации» (Vartanova, 2009), как ухода от ленинского взгляда на журналистику как систему агитации, пропаганды, мобилизации российских СМИ, начавшийся в 1990-х, оказался сложным и долгим. Он потребовал переосмысливания ключевых определений и создания новых теорий, которые должны были объединить глобальные и национальные, но­ваторские и традиционные подходы. Прошло более двадцати лет, прежде чем медиаисследователи обратились к анализу изменений в российских СМИ не только с использованием западных теорий, но и с учетом российских теоретических подходов к природе, миссии и инструментарию журналистики и СМИ.

Кризис марксистко-ленинской теории журналистики после рас­пада СССР заставил российских исследователей начать поиск новых подходов. И в этот момент самым очевидным способом стало обра­щение к наиболее популярным, зачастую популистским, зарубежным («западным») медиаконцепциям. Несмотря на их определенное несо­ответствие пониманию миссии и природы российской журналисти­ки, публицистики и культурного контекста, многие западные пред­ставления стали важными положениями в обновлявшейся рос­сийской медиатеории. Процесс интернационализации принес много нового в российскую академическую среду, однако не избавил ее от теоретических неточностей и внутренних противоречий.

Очевидно, что зарубежные медиаконцепции стали стартовым ме­ханизмом, вызвавшим начало процесса изменения теоретических подходов к медиаисследованиям. Важным рубежом в этой связи было издание книги американских исследователей Ф. Сиберта, У Шрамма и Т Питерсона «Четыре теории прессы» (Сиберт, Шрамм, Питерсон, 1998), переведенной на русский язык в 1998 году. Хотя в 1990-х годах критическое отношение к этой монографии среди европейских и американских исследователей СМИ было уже широко распростране­но (Nerone, 1995), в России в эти годы ее судьба была успешной. Мо­нография стала популярным источником теории журналистики, а та­кие понятия, как «четвертое сословие» и «сторожевой пес демократии», растиражированные российскими исследователями, превратились в штампы и для широкой аудитории. Казалось, что российские исследования стараются обновлять теорию, механически перенося западные концепции в российский контекст (Androunas, 1993).

Некоторые зарубежные концепции медиаисследований в 1990 го­дах оказались весьма влиятельными в российском академическом ди­скурсе. Анализируя процесс теоретических изменений сегодня, их можно сгруппировать в несколько крупных блоков, которые кратко рассмотрим далее.

Блок нормативных/социально-политических концепций. Перемены в советских СМИ начались после того как М.С. Горбачев, последний Генеральный секретарь ЦК КПСС, начал реализовывать политику гласности. Фактически это стало первой попыткой революционизи­ровать советскую теорию СМИ, хотя только в одном аспекте — госу­дарственного регулирования, медиаполитки. И в СССР, и за рубежом концепция гласности сразу стала рассматриваться как вызов прежней теории (Nordenstreng et al., 2002).

В период с середины 1980-х до начала 1990-х годов уровень гла­сности и общественной критики, по сравнению с предыдущими эта­пами в советской журналистике, значительно вырос, и это дало неко­торым западным ученым основание утверждать, что советская теория журналистики отжила и ушла в историю. По мнению зарубежных ис­следователей, в российских СМИ в этот период стала весьма попу­лярной либертарианская концепция, а с середины 1980-х годов и особенно после распада СССР в России распространилась модель СМИ, основанная на концепции социальной ответственности (Mickiewich, 1988; McNair, 1989; McNair, 1991). С этим утверждением, однако, можно согласиться лишь отчасти.

Действительно, провозгласившая в российском академическом дискурсе принцип социальной ответственности прессы, монография «Четыре теории прессы» в новых российских условиях стала чрезвы­чайно популярной. Казалось, она анализировала самые актуальные в тот момент теоретические концепции, кардинально менявшие рос­сийское общество, — свободного рынка, приватизации, свободы сло­ва, свободы выражения мнения. Фактически книга стала прямой противоположностью советской теории, которая рассматривала СМИ только как инструмент политики и идеологии.

Следует, правда, оговориться, что для российской теории СМИ в эти годы наиболее важным моментом в либертарианской концепции оказался принцип свободы прессы, независимость ее от государства, а не его исторически более поздняя вариация — концепция социальной ответственности СМИ. В результате в медиаисследованиях сформиро­валось приоритетное понимание свободы слова как абсолютной теоре­тической ценности, что, по признанию зарубежных теоретиков, стало свидетельством аномально высокой автономии журналистики «от всех», в том числе и от аудитории, то есть от общества (Nordenstreng, Paasilinna, 2002: 194)).

В дальнейшем попытки концептуализировать гласность как теоре­тическую парадигму, вытекавшую из концепции свободы слова, неод­нократно предпринимались российскими исследователями. Я.Н. За­сурский подчеркивал, что гласность — это попытка приспособить административно-бюрократическую модель советских СМИ к запад­ным идеалам свободного и открытого общества, и отмечал, что это была политика освобождения СМИ «сверху вниз» (Zassoursky, 1997). И.И. Засурский, указывая на ограниченный характер гласности как са­мостоятельной концепции в плане ее отношений с «теорией свободы слова», считал, что частично освобожденная пресса была единствен­ным союзником Горбачева в его борьбе с консервативными силами в Коммунистической партии (Засурский, 2001; Zassoursky, 2002).

Следует, однако, подчеркнуть, что стратегия гласности, хотя и привела к революционным изменениям в российских СМИ, не пред­ставляла собой структурированной и тщательно разработанной тео­рии, а была, скорее, разновидностью поздней советской медиаполи­тики с четкими инструментальными функциями. Возможно, это объясняет, почему современные медиаисследования нечасто обраща­ются к этому термину.

Другой популярной зарубежной концепцией, повлиявшей на из­менение российских нормативных подходов к СМИ, стала в 1990-х годах концепция «публичной/общественной сферы», разработанная немецким философом и социологом, последователем Франкфурт­ской школы Юргеном Хабермасом. Во-первых, она предполагала идею разделения и даже противопоставления «государства» и «обще­ства» («публики»). По его мнению, последнее представляет собой множество отдельно взятых индивидуумов, которые могут быть объе­динены или не объединены в партии, движения, сообщества. Во-вто­рых, концепция «общественной сферы» предложила идею публичных дискуссий, переговоров между государственными/властными струк­турами и обществом/избирателями /аудиторией посредством СМИ, организаующими дискуссию в общественном/публичном простран­стве, с особым акцентом на ответственности всех участников этой дискуссии (Habermas, 1989). С точки зрения теоретического осмысле­ния СМИ в России это был новаторский подход, поскольку традиционно в царской России, а потом и в СССР контроль над со­держанием, новостными потоками и структурами собственности СМИ всегда оставался сферой влияния государства.

Понятие публичной сферы принесло в российскую теорию СМИ концептуализацию медиатизированной публичной дискуссии. Мас- смедиа начали рассматриваться как фактор создания условий для диа­лога между государством и гражданами, для лучшей обратной связи с электоратом и для многомерной массовой коммуникации в обществе (Прохоров, 2001; Реснянская, 2001, 2003). Однако в контексте широко­го распространения новых информационных технологий и появления новых киберугроз российские ученые обратились к концепции «ин­формационной безопасности», ввели понятие «информационного по­рядка», в соответствии с которым различные интересы, представлен­ные в ландшафте массовой коммуникации, должны учитываться в равной степени. В этом направлении российские исследователи пред­ложили достаточно оригинальные интерпретации.

Так, по мнению Е.П. Прохорова, диалоговое взаимодействие раз­личных СМИ, нацеленное на создание моноплюрального ядра пу­блики на основе идеологической консолидации и мобилизации, сле­дует рассматривать как основную созидательную силу публичной сферы (Прохоров, 2001). Другие исследователи расширили концеп­цию общественной сферы и ввели понятие «общественного интере­са» как основополагающей цели деятельности журналистики, что объясняет, почему СМИ и являются главным элементом публичной сферы (Свитич, 2000; Корконосенко, 2004; Лозовский, 2006).

Однако предпосылки возникновения общественной сферы, по мнению российских медиаисследователей, включают в себя не толь­ко деятельность самих СМИ, но также определенный уровень поли­тической культуры в обществе, которая должна обеспечивать и сти­мулировать участие в дискуссии в публичной сфере. Поэтому перед теорией встают и новые задачи — осмысление и разъяснение ролей, которые в общественном пространстве играют основные акторы про­цесса политической коммуникации, в том числе и журналистика, в результате чего уменьшается влияние властных структур и увеличива­ется роль отдельно взятых людей и гражданского общества (Zassoursky, 1997).

Предложенная Карлом Поппером (Popper, 1945) концепция от­крытого общества, ориентированного на рынок, как антитеза социа­листической командной экономике и закрытому обществу стала по­пулярной в 1990-е гг. В процессе определения природы, функций и социальной роли современных российских СМИ и как агента, и как объекта, и как субъекта трансформации в условиях социальных прео­бразований идея открытости оказалась весьма востребованной.

Интерес исследователей к концепции «открытого общества», ко­торая зачастую использовалась больше как теоретическая метафора, чем строгая научная теория, привел к появлению в академической повестке многих новых понятий — открытый доступ к информации и СМИ, подотчетность СМИ в первую очередь обществу, аудитории, людям, и только потом — государству, новые уровни ответственности СМИ в эпоху глобальных коммуникаций, разнообразие СМИ, соци­альные роли интерактивных СМИ и взаимоотношения СМИ, госу­дарства и частного бизнеса (Zassoursky, Vartanova, 1998). Развитие Ин­тернета и новых медиа поставило перед исследователями и теоретический вызов; в центре внимания оказались теория новых ме­диа, концепции публичной и универсальной служб (Zassorsky, Vartanova, 1999; Дзялошинский, 1999).

Концепция открытого общества хорошо вписывалась в общий контекст освобождения российской журналистики от цензуры и ос­вобождения журналистов от идеологического давления, исходившего от советских партийных и государственных структур. Однако другой ключевой аспект концепции открытого общества — вопросы ответст­венности и подотчетности СМИ — не вызывали в 1990-е годы у рос­сийских ученых заметного интереса.

Однако в ходе становления рыночной экономики в России идеа­листические мечты о неограниченной свободе прессы, об открытом обществе «без границ» столкнулись в 1990-х с развитием медиарынка и частной собственности в медиабизнесе, контролировавшимися «олигархами», процессом коммерциализации СМИ, возвратом к по­литическому манипулированию. Поэтому западные нормативные те­ории, ставшие в российском академическом дискурсе столь привле­кательными на волне развития концепции гласности, потребовали теоретических дополнений и критического осмысления.

Политэкономический блок. В этом контексте в российских иссле­дованиях начал набирать особую популярность политэкономический подход к СМИ, который с середины 1990-х дал толчок развитию од­ной из наиболее самостоятельных и популярных парадигм россий­ских медиаисследований.

В эти годы западноевропейские и американские исследователи обратили особое внимание на процесс трансформации медиасистем и журналистики в постсоциалистических странах Центральной и Восточной Европы. Они анализировали влияние процесса становле­ния рынка на функционирование СМИ, на их отношения с журнали­стикой как сферой производства содержания и с аудиторией как гра­жданами и потребителями. Зарубежные авторы зачастую объединяли постсоциалистические страны, учитывая глобальные политические и экономические контексты, которые, несомненно, оказывали влия­ние на зарождающиеся медиамодели (Pietilainen, 2002; McNair, 1991; McNair, 1994; McNair, 2000; Mickiewicz, 1997; Jakubowicz, 2007).

Концепция «балканизации» медиамоделей в постсоциалистических странах пыталась интегрировать вроде бы сходные процессы в СМИ стран Центральной и Восточной Европы, а именно усиление государственного контроля в медиасреде, высокую степень ангажи­рованности СМИ, коммерциализацию содержания в условиях ста­новления рекламной бизнес-модели, интеграцию телевидения и частного, зачастую полулегального бизнеса (Splihal, 1994; Sparks, Reading, 1998). Однако многие процессы рассматривались в регионе в целом, без учета национальной специфики, что, естественно, давало исследователям общую методологическую основу, но лишало нацио­нальные школы детального понимания комплексности региональ­ных и локальных трансформационных процессов.

Опираясь на обозначенные подходы, российские исследования сфокусировались на вопросах трансформации политического влия­ния, приобретенного медиакомпаниями и «олигархами», в экономи­ческую прибыль и наоборот. Внимание было сосредоточено на ана­лизе этапа зарождения медиаполитического капитала, на изучении новых эмпирических подтверждений природы СМИ и как бизнеса, и как источника политического влияния и интеграции в господствую­щие политические элиты при отсутствии единомыслия среди медиа­профессионалов или признания общепринятой профессиональной этики (Zassoursky, 2002).

Актуализация политэкономии СМИ привела не только к широко­му использованию политэкономического инструментария, но и дала толчок к рождению российской школы медиаэкономики и медиаме­неджмента. На рубеже 1990-2000-х гг. российские исследовательские центры обратили свое внимание на вопросы медиаэкономики, ме­неджмента и маркетинга СМИ, превратив свои практические иссле­дования в альтернативу жесткому политэкономическому подходу (Гу­ревич, 2004; Тулупов, 2000; Вартанова, 2003, Иваницкий, 2010).

Техноглобализационный блок. Процессы социальной трансформа­ции на постсоциалистическом пространстве по времени совпали с началом так называемой «цифровой революции» — взрывным разви­тием информационно-коммуникационных технологий в медиасреде, активным проникновением их в процессы сбора, производства и рас­пространения информации, в пользовательские практики потребле­ния СМИ.

Влияние технологий на развитие СМИ в ХХ веке традиционно было в центре внимания западных медиаисследователей, советская же теория СМИ, напротив, практически не рассматривала этот во­прос, хотя и телерадиовещание, и кинематограф, и фотография как отдельные медиа и изучались, но преимущественно с искусствовед­ческих позиций (Саппак, 1963; Муратов, 2004).

С возникновением и активным социальным распространением Ин­тернета, цифровых интерактивных медиа и телекоммуникационных се­тей российские ученые открыли для себя новые области. Одной из наи­более влиятельных зарубежных теорий в этой связи стала концепция информационного/сетевого общества. Опираясь на положение М. Кастельса (Кастельс, 2004) о том, что становление информационного обще­ства поддерживается сетевыми структурами, обеспечивающими техно­логии и социальную гибкость, российские исследователи продолжали развивать концепции сетевого общества. Именно его неотъемлемой ча­стью сегодня становятся новые медиа, определяя и социальные отноше­ния, и коммуникационные практики, изменяя вертикальную иерархию в общественной жизни (Vartanova, Zassoursky, 2004; Лукина, 2006).

Другое направление, заметно повлиявшее на развитие российской медиатеории, — это концепция глобализации, которую, однако, рос­сийские авторы в 1990-2000 гг. использовали реже, чем их зарубеж­ные коллеги. Именно последним принадлежит «пальма первенства» в продвижении концепции в российскую академическую среду. Одна из первых успешных попыток проанализировать российские СМИ и журналистику через призму концепции глобализации была сделана финским исследователем Терхи Рантанен, которая многие годы из­учала историю российских информационных агентств (Рантанен, 2004). В своем исследовании она продемонстрировала, что развитие российских СМИ подчинено тем же самым тенденциям, что форми­руют динамику медиасистем практически по всему миру.

Одной из фундаментальных идей автора, касающейся глобализа­ции и СМИ в целом и в России в частности, стала идея о том, что в процессе глобализации глобальное всегда сочетается с националь­ным, общее с частным, наднациональное с местным. Этот процесс Т. Рантанен определила как глобонационализацию. По ее мнению, в российских СМИ процесс шел через адаптацию западных форматов, структур телевизионного программирования, растущую гомогениза­цию развлекательного контента и через интеграцию элементов гло­бальной медиакультуры в национальный контент. Хотя книга Т. Рантанен была опубликована до того, как индустриальная логика российской медиаиндустрии стала очевидной, выявление автором разнообразия адаптационных стратегий — в рыночной деятельности медиакомпаний, в форматировании и распространении контента, программировании вещания — явно свидетельствовало о внедрении глобализации в российский медиаконтекст.

Полезная форма анализа была предложена бельгийским исследо­вателем Х. де Смеле (De Smaele, 1999), которая поставила развитие российских СМИ в контекст не только западноевропейской, но и азиатской медиакультуры. Это заставило задуматься над любопытны­ми исследовательскими вопросами: как выявить релевантные инди­каторы для описания национальных медиасистем и как соотнести со­стояние медиасистем с социоэкономическими и культурными традициями и национальными общественными моделями?

Конечно, это направление исследований отчасти интегрировало нормативную традицию в изучении СМИ, однако следует признать, что анализ эмпирической реальности и реальных трансформацион­ных процессов российский медиасистемы стал новым этапом в раз­витии отечественных медиаисследований. К тому же он опирался на сильные стороны советской школы изучения зарубежных медиаси­стем (Беглов, 2002; Вартанова, 1997; Вороненкова, 1999; Урина, 1996; Шарончикова, 1995 и др.), что существенно усилило методологиче­ские подходы нового направления.

Именно эта линия была продолжена российскими исследователя­ми в ряде международных проектов, например в российско-финском исследовании СМИ в переходный период (Nordenstreng et al., 2002; Vartanova et. al., 2009). В них была поставлена цель выявить тенден­ции глобального развития, особенно при анализе экономики россий­ской коммерческой медиасистемы, которая подпадает под общие за­коны рынка: ослабление интереса молодежи к печатным СМИ, регионализация рынков прессы, таблоидизация и растущее значение национального телевидения как основы индустрии свободного вре­мени.

Дальнейшие исследовательские проекты выявили ряд российских особенностей и различия в развитии таких ключевых сфер функцио­нирования СМИ, как законодательство и регулирование, СМИ и по­литика, СМИ и экономика, СМИ и аудитория (СМИ в меняющейся России, 2010).

Социологический блок/Прикладные исследования. Очевидно, что «партнерство» журналистики и социологии укрепилось в условиях становления рыночных отношений в повседневной практике россий­ских СМИ. С развитием рекламы как основного источника доходов для медиакомпаний пласт социологических исследований СМИ су­щественно расширился. Российские медиаисследования обогатились благодаря активному использованию социологического инструмен­тария, используемого как для концептуализации перемен в медийных привычках и поведении, так и для прогноза новых тенденций в про­цессе трансформации (напр.: Реснянская, Фомичева, 1999).

Углубляя социологическую школу медиаисследований, россий­ские ученые пошли в редакции, чтобы интервьюировать журналистов и менеджеров для предоставления практикам релевантных и надеж­ных данных (Свитич, Ширяева, 1994). Медиасоциология становилась все более востребованной, при этом она вводила в отечественный контекст и адаптировала к российским условиям многие зарубежные теоретические концепции (Фомичева, 2004).

Возможно, в этом разделе следует упомянуть и о становлении рос­сийской школы исследования рекламы и связей с общественностью, которая действительно многое взяла из западных исследований (Евс­тафьев, 2001; Гринберг, Горохов, 2002).

Как ответ на запросы двух активно развивавшихся рынков — СМИ и рекламы, возникло и отдельное самостоятельное направление по изучению российской телеиндустрии, социологии телевидения и те­леаудитории (Коломиец 2001, Полуэхтова 2007).

Еще одна область исследования, имевшая значительные практи­ческие результаты для медиапрофессионалов, — это право СМИ. По­лезность и важность концептуальной деятельности в этой области стали очевидными, когда журналисты и другие медиапрофессионалы начали испытывать потребность в правовых и юридических знаниях и в практической помощи специалистов по праву СМИ (Рихтер, 2002). Конечно, впоследствии эта область приобрела междисципли­нарный характер, интегрировав подходы юриспруденции, деонтоло­гии, медиаполитики, однако становлением своим она обязана пра­ктическому запросу со стороны профессии и рынка.

Этапы трансформации российских теоретических исследований

Из сказанного выше следует, что, реконцептуализация российских теоретических подходов к СМИ и журналистике — это процесс слож­ный, многовекторный и, очевидно, все еще находящийся на началь­ном этапе развития, несмотря на то что изменения в медиасистеме, медиапрактиках и журналистике уходят корнями в политику реформ СССР, начатую руководством ЦК КПСС в 1985 году. Медиаисследо­вания в социалистических странах представляли собой научную об­ласть, опиравшуюся на марксистско-ленинскую теорию журналисти­ки, хотя, как известно, ни К. Маркс, ни Ф. Энгельс, ни В.И. Ленин не создали общей целостной теории СМИ. Эти политики прекрасно понимали значение прессы в политической жизни общества и всегда рассматривали газеты как важный инструмент идеологической рабо­ты и партийной борьбы. В результате создателями коммунистической теории было написано большое количество работ, в которых сформу­лированы основные принципы коммунистической нормативной тео­рии СМИ/журналистики (Прохоров, 1973; Шкондин, 1985).

Отсутствие четких и единых академических подходов к прессе в социалистическом обществе частично объясняет, почему в разных социалистических странах встречались заметные различия в трактов­ке нормативной теории СМИ. Не только конкретные языковые, но и экономические, демографические, этнические, культурные, даже ре­лигиозные условия влияли на подходы к теории СМИ/журналисти­ки, которые варьировались от одного национального контекста к другому. Так, в 1970-е годы социологические исследования аудитории в России, Польше и Венгрии вышли за рамки канонической социа­листической теории журналистики, выявив национальные различия в понимании роли и функций СМИ. Экономические подходы к ме­диасистемам в упомянутых странах также отличались, что объясня­лось не в последней степени наличием в них разных экономических моделей и форм собственности. В период с 1960-х до 1980-х годов из­учение достаточно новых явлений в области СМИ — телевидения, популярного кино и музыки — также оказалось под воздействием на­циональных традиций культурологии, определявшихся разными на­циональными эстетическими и этическими ценностями (Саппак, 1963).

Трансформация академических подходов к массмедиа (или СМИ)¹ после 1991 года в России, как и во всех постсоциалистических стра­нах Европы, оказалась противоречивым процессом. Основные узлы теоретических разногласий образовались между марксистско-ленин­ской идеологией, в рамках которой действовали социалистические СМИ, и западными, прежде всего англо-саксонскими, концепциями журналистики и массмедиа, выдвигающими в качестве универсаль­ных теоретических ценностей принципы свободного рынка, свободы слова и журналистского контроля за действиями власти. Однако по мере снижения напряженности между прежними идеологизирован­ными и новыми, внешне деполитизированными западными подхода­ми возникли и более современные, хотя и не менее острые противо­речия — между глобальным и национальным, между традиционным и новаторским, между модернити и постмодернити.

Рассматривая трансформацию российских медиаисследований, можно выявить несколько этапов, отличающихся друг от друга дина­микой и доминирующими тенденциями развития, связанными на­прямую с экономическими и социокультурными особенностями конкретного этапа переходного периода.

Активная адаптация зарубежных, прежде всего американских, ме­диапарадигм стала главным вектором первого этапа трансформации восточноевропейских исследований СМИ. Четкие, хотя подчас из­лишне схематичные, понятия — «четвертое сословие» или «сторожевой пес», популярные американские учебные пособия, например «Четыре теории прессы» (первое издание на английском в 1956 г., перевод на русский в 1998 г.), легли в основу нового концептуального аппарата. Стала очевидной и тенденция к денационализации теории СМИ, что на этом этапе, правда, было больше демонстрацией ухода от социали­стической теории, нежели отрицанием национальных традиций. На этом этапе основополагающей теоретической направляющей стала об­щая концепция демократии, ее важнейшие положения — свобода сло­ва, прессы, выражения мнения, плюрализм, конкуренция, в том числе и рыночная, в медиасреде.

Второй этап, приходящийся на 1990-е годы, завершился во многих странах национальной контекстуализацией зарубежных концепций и методологий. Его отличительной чертой стала возросшая значимость прикладных исследований, вызванная развитием медиаэкономики и рекламного рынка, а также формированием прикладной политики. В результате введения рыночных отношений анализ медиасистем стал все более активно опираться на политэкономическую традицию, одна­ко с учетом критики постсоциалистических традиций в политических системах. На рубеже тысячелетий медиадискурс в России пополнился новыми понятиями, такими как публичная сфера, информационное/ сетевое общество, теория глобализации, медиаэкономика, медиапси­хология, культурология, медиаантропология и т.д. Индикатором этого этапа стал заметный рост числа научных статей на русском языке, но в них все-таки прослеживалось заметное влияние зарубежных теорий и понятий.

Однако на этом этапе стало понятно, что в России отечественная теория не может с легкостью адаптировать подходы «западной» ака­демической школы. Это объяснялось разными причинами: значи­тельными экономическими и социокультурными различиями между российской и зарубежной журналистикой, появлением своего рода глобального кризиса в отношении национальных школ медиаиссле­дований к «западным теориям» (Curran & Park, 2000; Thussu, 2009). Конечно, в 1990-х российская теория отставала от национальных школ медиаисследований СМИ в Латинской Америке, Азии, Южной Африке в формировании критического отношения к доминировав­шим в 1990 годах парадигмам. Однако и в отечественной науке в про­цессе адаптации наиболее известных зарубежных концепций намети­лась тенденция к переосмысливанию не только советских, но и «западных» парадигм.

Третий этап трансформации медиатеории приходится на вторую половину 2000-х годов, когда отечественная школа исследований СМИ начала формировать национальные концепции с учетом пере­осмысления зарубежных теорий и использования собственных эмпи­рических данных. Ознаменовавшись теоретической конвергенцией, этот этап характеризовался ростом теоретических публикаций, в ко­торых, несмотря на широкое использование зарубежного концепту­ально-методологического аппарата, уже делались отчетливые попыт­ки найти оригинальные подходы, учитывающие национальную специфику. Вероятно, третий этап трансформаций привел к возник­новению новых моделей национальных исследований СМИ, объеди­нявших в анализе и концептуализции массмедиа глобальные и наци­ональные, новые и старые подходы. Отдельного упоминания на этом этапе заслуживает развитие российской медиакритики не только как важного инструмента саморегулирования профессионального медиа­сообщества, но и как аналитико-теоретической основы националь­ных школ исследований СМИ.

Небыструю трансформацию теоретических парадигм можно объя­снить несколькими причинами. Безусловно, теории меняются мед­леннее, чем реальность, и это одно из наиболее простых, хотя, несом­ненно, и убедительных объяснений. Менее очевидная, но все же важная причина — это сохранение прежних институциональных «иг­роков» на академическом поле медиаисследований.

В СССР исследования СМИ и журналистики в большинстве слу­чаев базировались на факультетах/отделениях/кафедрах журналисти­ки в крупных университетах, причем история большинства центров журналистского образования насчитывает десятилетия. После 1991 г. во многих высших учебных заведениях России в дополнение к фа­культетам журналистики стали возникать отделения массовых ком­муникаций с более широкой ориентацией на медиарынок, однако их доля по сравнению с факультетами журналистики была и до сих пор остается весьма ограниченной.

Неудивительно поэтому, что в российских медиаисследованиях и до сих пор значительную роль играет изучение журналистики, несмо­тря на то что само предметное поле научной дисциплины существен­но расширилось и усложнилось. В то же время возникла и определен­ная терминологическая неясность, из-за которой многие новые понятия медиатеории попадают в поле прежних концепций и терми­нов, меняя их значение и понимание.

На современном российском рынке академической и учебной ли­тературы по СМИ и журналистике издательскую политику по-преж­нему определяют традиционные игроки — факультеты журналистики. При этом учебники по базовым курсам стали для коммерциализиру­ющихся издательств наиболее предпочтительным форматом, чего нельзя сказать об академических монографиях, исследовательских отчетах и даже научных журналах. Новые центры по изучению и ана­лизу СМИ имеют ограниченные возможности, чтобы издавать теоре­тические монографии, которые чаще всего выходят незначительны­ми тиражами.

Еще одна заметная проблема как для медиаисследований, так и для медиасреды в целом, — это их значительная зависимость от биз­нес-среды, избирательных кампаний и деятельности структур по свя­зям с общественностью. В результате в академическом и образова­тельном пространстве появляется довольно много прикладных или заказных исследований, имеющих вид научных работ, но по сути вы­полняющих определенный «заказ».

В результате область теоретических исследований СМИ продол­жает испытывать противоречивые воздействия, формируемые по­требностями учебного процесса, прикладными задачами, стоящими перед развивающимся медиабизнесом, и целями теоретических гу­манитарных исследований, которые в последние десятилетия выхо­дят на новый уровень интеграции глобальных и национальных под­ходов.

Особенности современного этапа развития теории СМИ в России

Сегодня совершенно очевидно, что в российских исследованиях СМИ и журналистики происходит становление если не окончательно очерченной, то во всяком случае активно ищущей свои контуры, свое лицо национальной школы медиаисследований. Это подтверждается рядом процессов, таких, как:

• увеличившийся поток оригинальных концептуальных научных статей и библиографических указателей диссертаций [Фещенко, 2011a; Фещенко, 2011b];

• рост количества академических журналов, посвященных во­просам теории СМИ, в Москве и крупных региональных центрах, при ведущих университетах и новых исследовательских центрах по изучению СМИ (см. табл.1), включая совместные издания несколь­ких университетов (например, электронный журнал «Медиаскоп» с совместной редакцией, в которую входят ученые факультета журна­листики МГУ имени М.В. Ломоносова, Москва, и Высшей школы журналистики и массовых коммуникаций СПбГУ, Санкт-Петер­бург);

• создание научных журналов по отдельным направлениям в рам­ках медиаисследований (см. табл. 1);

• создание различных формальных и неформальных объединений исследователей СМИ и журналистики, институциализацией исследо­вательского сообщества в рамках Национальной ассоциации иссле­дователей массмедиа (НАММИ) в 2011 г.;

• выход НАММИ в глобальное академическое пространство (вхо­ждение ассоциации в международные организации — ICA и ECREA) и публикация под эгидой ассоциации ежегодного журнала World of Media (основан в 2009 г.), в редколлегию которого входят ведущие российские и зарубежные исследователи.

Несомненно, современные российские медиаисследования еще трудно назвать хорошо структурированной научной областью, в ко­торой присутствует широкий круг точных, всеми поддерживаемых научных определений и теорий. Напротив, их можно считать своего рода открытым междисциплинарным пространством, притягиваю­щим к себе новые сферы и явления. Даже само название этого про­странства по-прежнему вызывает споры, поскольку предметное поле его простирается от журналистики до средств массовой информации, информации, коммуникации. А, следовательно, и единого термина, который бы адекватно назвал это пространство, все еще нет. Тем не менее многие авторы оказываются в нем именно потому, что теория коммуникации и входящие в нее теоретические представления о суб­областях (журналистике, СМИ, массовой коммуникации) представ­ляют собой не «единую теорию, сконструированную по образцу клас­сического идеала научности», но «диалогически-диалектическую дисциплинарную матрицу — систему допущений, понимаемых всеми сходным образом, но при этом постоянно оспариваемых» (Тимофее­ва, 2009, с. 56).

Можно заметить, что приоритетным интересом современных рос­сийских медиаисследований прежде всего становятся теория журна­листики и ее следующие аспекты:

• зарождение и развитие теории журналистики в России [Теории журналистики в России: зарождение и развитие, 2014];

• критический анализ классификации зарубежных нормативных теорий журналистики с выявлением особых для России типов норма­тивности (Дунас, 2011; Корконосенко 2014);

• разработка строгих научных определений журналистики, других связанных терминов в историческом, методологическом и техноло­гическом измерениях (Вартанова, 2012; Корконосенко, 2012; Корот­ков, Шамина, 2011; Красноярова, 2015; Смирнов, 2013);

• поиск соотношения между теорией массовой коммуникации и теорией журналистики (Хорольский, 2007), между классическим, не­классическим и постнеклассическим в теории журналистики (Дугин, 2015);

• поиск философско-антропологических подходов к пониманию журналистики и медиа в целом (Дмитровский, 2015; Дунас, 2015; Но­викова, 2015; Фролова, 2014);

• изучение личности журналиста и журналистских культур как важнейших теоретических рамок профессионального сознания (Anikina, 2012; Свитич, Ширяева, 2010) и т.д.

Однако не только журналистика привлекает сегодня внимание ис­следователей. В ответ на требования учебного процесса развиваются школы изучения медиасистем (Вороненкова, 2011; Дзялошинский, 2015; Медиасистема России, 2015; Ткачева, 2009; Урина, 2010), меди­аэкономики (Макеенко, Вырковский, 2014; Смирнов, 2014), медиап­сихологии (Pronina, 2014), медиатекста (Анненкова, 2011; Добросклонская, 2015). На перекрестках дисциплин формируются и новые подходы к широкой области медиа с точки зрения медиакратии (Медиакратия: современные теории и практики, 2013), медиакультуры (Кириллова, 2008), медиасоциологии (Коломиец, 2014), стратегиче­ских коммуникаций (Гринберг, 2012; Лебедева и др., 2014; Назайкин, 2010; Щепилова, 2013).

Российские академические исследования СМИ и журналистики представляют собой сегодня «пестрое поле», на котором еще не все составляющие его «кусочки» нашли свое место и скрепились друг с другом. Но все же это живое и оригинальное пространство, быстро заполняемое по мере бурного развития, и потому оно требует особого внимания и изучения.

Заключение

Сегодня в российском академическом сообществе очевидна расту­щая потребность в актуализации теории СМИ и журналистики. Ведь несмотря на то что социально-экономический контекст в обществе принципиально изменился, как и изменились сами массмедиа и жур­налистика, теория СМИ все еще не сформулировала новые понятия природы, миссии и особенностей функционирования профессии и современной медиасреды.

А они чрезвычайно важны для современного российского общест­ва по ряду причин. С одной стороны, развивающийся российский медиабизнес критикует журналистское образование и медиаисследо­вания за их неспособность отвечать потребностям рынка. С другой, российское общество — граждане, аудитория — все чаще высказывает СМИ разочарование по поводу невыполнения ими тех социальных обязательств, которые предписываются теорией. Многие опросы, проводимые с середины 2000-х годов и до настоящего времени, отра­жают неудовлетворенность аудитории отсутствием «нравственных» рамок в деятельности журналистов и медиакомпаний, включая новые медиа и социальные сети. Это фактически объясняет, что отрицание нормативных подходов к миссии журналистики, к культурной и просветительной роли журналистики/СМИ и отсутствие медийной этики привело к возникновению ощутимой напряженности в отно­шениях между российскими СМИ, журналистами и публикой.

В результате модернизация теории СМИ и журналистики в Рос­сии становится не только академической задачей профессиональных педагогов и научных работников, но и актуальной проблемой соци­ального развития, затрагивающей интересы и развивающейся медиа­отрасли, и множества россиян, а именно, аудитории СМИ — читате­лей, зрителей, слушателей и пользователей, всех нас.

Примечания

¹ Синонимичность этих понятий для многих исследователей давно очевидна, при­чем опирается она на подход известного российского исследования Л.М. Земляновой (см.: Землянова Л.М. Коммуникативистика и средства информации. Англо-русский толковый словарь концепций и терминов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2004. С. 197—200).

Библиография

Анненкова И. Медиадискурс XXI века. Лингвофилософский аспект языка СМИ. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011.

Беглов С.И. Четвертая власть: британская модель. М.: Изд-во Моск. ун-та 2002.

Вартанова Е.Л. О необходимости модернизации концепций журналисти­ки и СМИ // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2012. №1.

Вартанова Е.Л. Медиаэкономика зарубежных стран. М.: Аспект Пресс, 2003.

Вартанова Е.Л. Северная модель в конце столетия. Печать, телевидение и радио стран Северной Европы между государственным и рыночным регули­рованием. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997.

Вороненкова Г.Ф. Путь длиною в пять столетий. От рукописного листка до информационного общества. Национальное своеобразие средств массовой информации Германии. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011.

Вороненкова Г.Ф. Путь длиною в пять столетий: от рукописного листка до информационного общества (национальное своеобразие средств массовой информации Германии). М.: Языки русской культуры, 1999.

Гринберг Т. Коммуникационная концепция связей с общественностью: модели, технологии, синергетический эффект. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2012.

Гринберг Т., Горохов В. Реклама и паблик рилейшнз в системе теории мас­совых коммуникаций // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2002. № 1.

Гуревич С.М. Экономика отечественных СМИ. М.: Аспект Пресс, 2004.

Дзялошинский И. Современное медиапространство России. М.: Аспект Пресс, 2015.

Дмитровский А.Л. Экзистенциальная теория журналистики: на пути к метатеории // Вестник Челябинского государственного университета. 2015. № 5 (360).

Добросклонская Т. Массмедийный дискурс в системе медиалингвисти­ки // Медиалингвистика. 2015. № 1 (6).

Дугин Е.Я. К методологическим обоснованиям новой теории журнали­стики. Вестник электронных и печатных СМИ. 2015. №1(23).

Дунас Д.В. Антропологический поворот в зарубежных исследованиях СМИ: от концепций о человеке и культуре к новой дисциплине // Этногра­фическое обозрение. 2015. №4.

Дунас Д.В. К вопросу о классификации теорий СМИ // Вестн. Моск. ун­та. Сер. 10, Журналистика. 2011. № 4.

Евстафьев В.А. Журналистика и реклама: основы взаимодействия: опыт теоретического исследования. М.: ИМА-пресс, 2001.

Засурский И.И. Реконструкция России. Массмедиа и политика в 90-е годы. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001.

Засурский Я.Н. Колонка редактора: 50 лет десталинизации // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10 Журналистика. 2003. №6.

Иваницкий В.Л. Основы бизнес-моделирования СМИ. М.: Аспект Пресс, 2010.

Кастельс М. Галактика Интернет. Екатеринбург: У-Фактория (при уча­стии издательства Гуманитарного университета), 2004.

Кириллова Н.Б. Медиакультура: теория, история, практика. М.: Академи­ческий Проект, 2008.

Коломиец В.П. Медиасоциология: теория и практика. М.: Аналитический центр Vi; ООО «НИПКЦ Восход-А», 2014.

Корконосенко С.Г. Преподаем журналистику. Профессиональное и массо­вое медиаобразование / Учеб. пособие. СПб: Издательство Михайлова В.А., 2004.

Корконосенко С.Г. Журналистика сетевых СМИ: смена исследовательских парадигм или продолжение традиций? // Ученые записки Забайкальского го­сударственного гуманитарно-педагогического университета им. Н.Г. Черны­шевского. Сер. «Филология, история, востоковедение». 2012. № 2 (43).

Корконосенко С.Г. Нормативные теории журналистики в России: ретро­спективный взгляд // Вопросы теории и практики журналистики. 2014. № 5.

Коротков А.В., Шамина О.А. Журналистика как наука: от предметной об­ласти к преподаванию // Вестник МГИМО-Университета. 2011. № 1 (16).

Красноярова О.В. Новые термины в теории журналистики и массовой коммуникации: процессы формирования и принципы функционирования // Вопросы теории и практики журналистики. 2015. № 3.

Лебедева Т., Ассадель А., Кормановская Т., Эпштейн Л. Геобрендинг: пра­ктическая коммуникация в продвижении территорий. Paris: Editions L‘Harmattan IEERP Paris, 2014.

Лозовский Б.Н. Журналистика как специфическая репрезентация дейст­вительности // Известия УрГУ. 2006. №4 0.

Лукина М.М. Новая жизнь старых газет: как пресса приспосабливается к новому читателю // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2006. № 3.

Макеенко М., Вырковский А. Региональное телевидение России на пороге цифровой эпохи. М.: МедиаМир, 2014.

Медиакратия: современные теории и практики / под ред. А.С. Пую и С.С. Бодруновой. СПб: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2013.

Медиасистема России / под ред. Е.Л. Вартановой. М.: Аспект Пресс, 2015.

Муратов С.А. Пристрастная камера. М.: Аспект Пресс, 2004.

Назайкин А. Медиарилейшнз на 100%: Искусство взаимодействия с прес­сой. М.: Альпина, 2010.

Новикова А.А. Антропология медиа в России: истоки и перспективы // Этнографическое обозрение. 2015. №4.

Полуэхтова И.А. ТВ и общество: введение в социологию телевидения. М.: Издательство Московского гуманитарного университета, 2007.

Прохоров Е.П. Журналистика и демократия. М.: РИП-холдинг, 2001.

Прохоров Е.П. Основы марксистско-ленинской теории журналистики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1973.

Рантанен Т. Глобальное и национальное. Масс-медиа и коммуникации в посткоммунистической России / Отв. ред. Е. Л. Вартанова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2004.

Реснянская Л.Л. Общественный диалог и политическая культура общест­ва. М.: Пульс, 2003.

Реснянская Л.Л., Фомичева И.Д. Газета для всей России. М.: Икар, 1999.

Рихтер А.Г. Правовые основы журналистики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2002.

Саппак В.С. Телевидение и мы. Четыре беседы. М.: Искусство, 1963.

Свитич Л.Г. Феномен журнализма. М.: Издательство ИКАР, 2000.

Свитич Л.Г., Ширяева А.А. Журналист местной прессы и перспективы ее развития // Журналист. Социологические и социопсихологические исследо­вания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.

Свитич Л., Ширяева А. Исследования журналистов в историческом кон­тексте // Теория и социология СМИ. Ежегодник. Часть 2. М.: Ф-т журнали­стики МГУ, 2010.

Сиберт Ф., Шрамм У., Питерсон Т. Четыре теории прессы. М.: Нацио­нальный институт прессы, ВАГРИУС, 1998.

СМИ в меняющейся России / Под ред. Е.Л. Вартановой. М.: Аспект Пресс, 2010.

Смирнов В.Б. Медиапоэтика как актуальная проблема теории журнали­стики // Вестник ВГУ. 2013. №2.

Смирнов С. Медиахолдинги России: национальный опыт концентрации СМИ. М.: МедиаМир, 2014.

Телерекламный бизнес: информационно-аналитическое обеспечение / Под ред. В.П. Коломийца. М.: Международный институт рекламы, 2001.

Теории журналистики в России: зарождение и развитие / Под ред. С.Г. Корконосенко. СПб.: Изд-во С.—Петерб. ун-та, 2014.

Тимофеева Л.Н. Политическая коммуникативистика в России проблемы становления // Полис: Политические исследования. 2009. № 5.

Ткачева Н. Индия: медиасистема в условиях либерализации экономики. М.: МедиаМир, 2009.

Тулупов В.В. Дизайн и реклама в системе маркетинга российской газеты. Воронеж: Воронежский университет, 2000.

Урина Н.В. Журналистика и политика: итальянский опыт взаимодейст­вия. Монография. М.: ВК; Ф-т журн. МГУ, 2010.

Урина Н. Средства массовой информации Италии. М.: Ф-т журналистики МГУ, 1996.

Фещенко Л.Г. Журналистика и массмедиа: библиографический указатель диссертаций: 1990-2010. СПб.: Филологический ф-т СПбГУ, 2011.

Фещенко Л.Г. Журналистика. Библиографический указатель диссертаций: 1990-2010. СПб: Филологический ф-т СПбГУ, 2011

Фомичева И. Индустрия рейтингов. Введение в медиаметрию / Учебное пособие для студентов вузов. М.: Аспект Пресс, 2004.

Фролова Т. Гуманитарная повестка российских СМИ. Журналистика, че­ловек, общество. М.: МедиаМир, 2014.

Хорольский В.В. Теория массовой коммуникации и теория журналистики: нераздельное и неслиянное // Вестник ВГУ 2007. № 2.

Шарончикова Л.В. Печать Франции (80-90-е гг.). М.: Ф-т журналистики МГУ, 1995.

Шкондин М.В. Организация средств массовой информации и пропаган­ды. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985.

Щепилова Г. Реклама в СМИ: Теории и модели. М.: МедиаМир, 2013.

Androunas E. (1993) Soviet Media in Transition: Structural and Economic Alternatives. West-port, CT: Praeger.

Anikina М. (2012) Journalists in Russia. In Journalism in Russia, Poland and Sweden — traditions, cultures and research. Stockholm: Soedertorn Hogskola.

Curran J., Park M-J. (2000) De-Westernizing Media Studies. London, New York: Routledge.

De Smaele H. (1999) The Applicability of Western Media Models on the Russian Media System. European Journal of Communication 14 (2).

Habermas J. (1989) The Structural Transformation of the Public Sphere. Cambridge: Polity.

Jakubowicz R. (2007) Rude Awakening. Social and Media Change in Central and Eastern Europe. Cresskill: Hampton Press.

McNair B. (1991) Glasnost, Perestroika and the Soviet Media. London: Routledge.

McNair B. (1989) Glasnost, Restructuring and the Soviet Media. Media, Culture and Society 11(3).

McNair B. (1994) Media in Post-Soviet Russia: An Overview. European Journal of Communication 9 (2).

McNair B. (2000) Power, Profit, Corruption, and Lies: The Russian Media m the 1990s. In J. Curran and M.–J. Park (eds.) De-Westernizing Media Studies. London: Routledge.

Mickiewicz E. (1997) Changing Channels: Television and the Struggle for Power in Russia. Oxford: Oxford University Press.

Mickiewicz E. (1988) Split Signals: Television and Politics in the Soviet Union. New York: Oxford University Press.

Nerone J. (ed.) (1995) Last Rights: Revisiting Four Theories of the Press. Urbana: University of Illinois Press.

Nordenstreng K., Paasilinna R. (2002) Epilogue. In K. Nordenstreng, E. Vartanova, K. Nordenstreng and Y. Zassoursky (eds.) Russian Media Challenge. Helsinki: Aleksanteri Institute.

Pietilainen J. (2002) The Regional Newspaper in Post-Soviet Russia. Society, Press and Journalism in the Republic of Karelia 1985-2001. Tampere: Tampere University Press.

Popper K. (1945) The Open Society and Its Enemies. London: Routledge.

Pronina E. (2014) Media psychology: Modern man and nonlocality of psyche. Psychology in Russia: State of the Art 7 (4).

Sparks C. and Reading A. (1998) Communism, Capitalism and the Mass Media. London: Sage Publications.

Splihal S. (1994) Media beyond Socialism. Theory and Practice in East-Central Europe. Boulder, San-Francisco: Westview Press.

Thussu D.K. (ed.) (2009) Internationalizing Media Studies. London: Routledge. 

Vartanova E. and Zassoursky Y. (eds.) (2002) Russian Media Challenge. 2d Edition. Helsinki: Kikimora Publications.

Vartanova E. (2009) De-Sovietizing Russian Media Studies. In D. K. Thussu (ed.) Internationalizing Media Studies. London: Routledge.

Vartanova E., Nieminen H., Salminen M.-M. (eds.) (2009) Perspectives to the Media in Russia: Western Interests and Russian Developments. Helsinki: Aleksanteri Institute.

Vartanova. E. and Zassoursky Y. (2004) Shaping Tomorrow‘s Media Systems. Moscow: Faculty of Journalism/UNESCO.

Zassoursky I. (2002) Media and Power in Post-Soviet Russia. London: Routledge.

Zassoursky Y. and Vartanova E. (eds.) (1998) Changing Media and Communications. Moscow: Faculty of Journalism, ICAR Publisher.

Zassoursky Y. and Vartanova E. (eds.) (1999) Media, Communications and the Open Society. Moscow: Faculty of Journalism, ICAR Publisher.

Zassoursky Y. (1997) Media in Transition and Politics in Russia. In J. Servaes and R. Lee (eds.) Media and Politics in Transition. Leuven and Amersfoort: Acco.

Поступила в редакцию 04.08.2015