Публицистика М.П. Погодина времен Крымской войны

Раздел: История журналистики

В статье анализируются оценки Крымской войны, данные видным историком и консервативным публицистом XIX в. М.П. Погодиным: изучены распространяемые в списках «Историко-политические письма» Погодина, которые он активно писал в 1854—1855 гг., однако смог издать только незадолго до смерти в 1874 г. Многое в оценках Погодиным состояния России, стратегий ее внешней и внутренней политики не утратило актуальности до сих пор.

Крымская война и ее место в русской общественной мысли XIX века

В истории России Крымская война¹ (1853-1856) сыграла ис­ключительную роль, обнаружив серьезное отставание страны в техническом отношении от ведущих европейских держав. Она стала причиной многих изменений в социально-экономической жизни Российского государства. Такое значение этой войны обуславли­вает непрекращающийся интерес к ней со стороны историков².

Россия, преданная Австрией, которая формально сохраняла нейтралитет, а на деле поддерживала турок, выступала в этой войне без каких-либо союзников против коалиции трех империй (Ос­манской, Британской и Французской). Государство Николая I ока­залось «колоссом на глиняных ногах», и война была проиграна. «У нас известие о заключении мира, хотя и было обычным поряд­ком возвещено городу пушечными выстрелами с Петропавловской крепости <...>, не могло, конечно, считаться событием радостным <...>, — вспоминал позже Д. А. Милютин. — Бедствиям войны по­ложен был конец, — но мир куплен дорогой ценой. Русское нацио­нальное чувство было оскорблено» (цит. по: Тарле, 1959, т. 9: 551). Все русское общество с жаром стало критиковать внешнюю поли­тику покойного Николая I, бюрократизм и отсутствие гласности, которые в поздний период правления императора приобрели не­вероятные размеры, цензурный террор, сопровождавший период «мрачного семилетия», и т.д.

Многие мыслящие люди этого периода сознавали, что главным препятствием к экономическому развитию государства стало кре­постное право. Одним из наиболее радикальных критиков данного института в жизни русского общества стал консервативный публи­цист М.П. Погодин, критиковавший власть и до смерти Николая I.

Крымская война заняла значительное место среди многочис­ленных публицистических работ Погодина. Писать о ней он стал буквально с первых дней военных действий в 1853 г. Удивительно, но этот ценнейший материал до сих пор не привлекал внимание историков журналистики, которые упорно продолжают «не ви­деть» талантливых консервативных публицистов и их изданий, концентрируя внимание на либеральных и радикальных органах печати. Восполнить этот проблем постарались историки: тема «Погодин о Крымской войне» в большей или меньшей степени освещается в несколько тенденциозной книге Н.И. Павленко, в монографии А.А. Ширинянца, в диссертации А.И. Шепарневой и некоторых других (Павленко, 2003: 212-245; Шепарнева, 1995: 14-69; Ширинянц, 2008). Тем не менее комплексного освеще­ния эта тема пока не получила.

«К графине Б...ой, о начавшейся войне»

Хотя в период Крымской войны Погодин издавал и редактиро­вал журнал «Москвитянин» (к началу осени 1853 г. представители «молодой редакции» издание окончательно покинули), однако цен­зура не позволяла публицисту писать о многих проблемах, которые волновали общество. Именно поэтому широкое хождение получили распространяемые в списках политические письма Погодина, над которыми он активно работал в 1854-1855 гг., однако смог издать только незадолго до смерти в 1874 г. («Историко-политические письма и записки в продолжении Крымской войны (1853-1856)»).

История возникновения этих писем такова. Первое письмо было написано 7 декабря 1853 г. после возвращения Погодина из Европы. В конце ноября А.Д. Блудова, дочь государственного и литературного деятеля Д.Н. Блудова, обратилась к Погодину с просьбой описать, «какие доходили до вас интриги иностранные против нас в тех краях» (Барсуков, 1898, кн. 12: 524). После не­которого сомнения в необходимости такой записки Погодин при­ступил к сочинению, и уже в начале декабря оно было закончено. В ответном письме Блудова сообщила, что записка пришлась по душе ее отцу Дмитрию Николаевичу, от него попала к великой княгине Елене Павловне и, может быть, дойдет до наследника. Уже 25 декабря 1853 г. Блудова, поздравляя Погодина с Рождеством, не без удовольствия отметила, что записка попала к Николаю I: «<...> Ваша записка была у государя и от него пришла со многими отметками по краям, его рукою. Разумеется, что в этих отметках, я не знаю и не буду знать» (там же: 525)³.

Параллельно с этим записка начала распространяться по Петер­бургу в списках и везде вызывала восторг. Так, историк М.А. Коркунов сообщал Погодину из Северной столицы: «Ваше письмо о делах политических ходит у нас по рукам и читается с жадностию» (там же: 530). Постепенно письмо проникло и в провинцию — об этом писал Погодину М.А. Максимович из Полтавской губер­нии (там же: 531), а С.П. Шевырёв поздравлял Погодина с «на­родной» славой: «<...> письмо твое переписывают <...> в Рязани. Поздравляю тебя с народною известностию» (там же: 532).

Что же так восхитило читателей погодинского письма? Почему без преувеличения все — от царя до простого лавочника — поддер­жали Погодина в его стремлении высказать «русский взгляд» на Крымскую войну?

Свое письмо Погодин начинает с причин, которые побудили его к написанию: «Признаюсь, у меня самого давно уж порывалася рука, <.> при чтении иностранных газет»⁴. Примечательно, что о лжи, распространяемой «иностранными газетами», писал Погодин в этот период и в «Москвитянине»: «XIX век со своей ци­вилизацией, с своей гуманностью, с своими амбициозными идея­ми, с своими филантропическими взглядами на пролетариев, на негров, даже на преступников — казалось, хотел быть поборником правды. И вдруг, сами же проповедники всех этих новейших идей, сами же глашатае правды, стали бросать в нее <.> широкими и длинными столбцами своих журналов»⁵.

И действительно, даже при беглом просмотре подшивок ан­глийской газеты «Таймс» (“Times”)⁶ за первые три месяца войны (октябрь-декабрь 1853 г.) обращает на себя внимание присталь­ный интерес газеты к России, ей посвящен 471 материал⁷, многие из которых откровенно ложные. Например, среди постоянных по­вторений в газете о «неумолимой жестокости русских»⁸, их «агрес­сивном желании превратить Черное море в Русское озеро»⁹, обра­щает на себя внимание материал о Синопском сражении, которое произошло 17 (30) ноября 1853 г. и стало триумфом русского флота и прежде всего П.С. Нахимова. 15 декабря 1853 г. “Times” сообщи­ла об «ужасной резне», которую устроили русские, и о том, как русские моряки достреливали уже сдавшихся турецких матросов, хотя их было легко живыми взять в плен: «Шесть [русских] линей­ных кораблей направили свой огонь <.> и таким образом убили этих несчастных турок, которых было бы легко принять в качестве военнопленных. Русские должны быть осуждены за этот акт осо­бого злодеяния, и победа, которой они могли бы похвастаться, должна покрыть их позором»¹⁰. Публикация с явными следами диффамации не подтверждается ни одним известным нам источ­ником, однако прекрасно отвечает тактике манипулирования об­щественным сознанием и создания образа «врага». Не случайно именно Синопское сражение стало формальной причиной всту­пления в Крымскую войну Англии и Франции. При этом показа­тельно, что когда из Лондона в Петербург был направлен ультима­тум, то русский император узнал о его содержании из экземпляра “Times”, достигшего царя быстрее, чем дипломатический курьер (History, 1939: 116).

Необходимо отметить, что Погодин был не единственным, кто обвинял западные газеты и журналы в искажении событий. На­пример, Ф.И. Тютчев писал жене из Санкт-Петербурга 20 июня 1855 г., сообщая о неудачном англо-французском штурме Севасто­поля и пересылая номера «Аугсбургской газеты»: «Посылаю тебе сегодня еще три номера. Последний из этих номеров содержит первое телеграфическое известие об их поражении 6/18 сего меся­ца под Севастополем. Испытываешь истинное наслаждение, читая в их подлых газетах подробности этого разгрома, которые против их воли пробиваются наружу, сквозь все недоговаривание и вранье»¹¹.

«Русофобия» (термин, по-видимому, и принадлежит Тютчеву) европейских газет и журналов возмущала Погодина не меньше, чем его друга Тютчева. По определению Тютчева, русофобия — это «нечто среднее между уважением и страхом — то чувство awe (бла­гоговейного страха. — Е.С.), которое испытывают только по отно­шению к Власти»¹². Подобная русофобия происходит от слепой ненависти и злобы к России, по мысли Погодина, «злобы безот­четной», иррациональной, объяснить которую невозможно: «Дей­ствует против нас инстинкт зла, которое, естественно, ненавидит добро и как будто слышит себе грозу с Востока» (с. 75)¹³.

В записке Погодин возмущен той политикой двойных стандар­тов (говоря современным языком), которая сложилась в Европе по отношению к России: «Франция отнимает у Турции Алжир¹⁴; Англия присоединяет к своей Остиндской монархии всякий год почти по новому царству¹⁵: это не нарушает равновесия, а Россия заняла Молдавию и Валахию¹⁶, на время, <...> и все государства расшатались». Получается, что «Россия должна спрашивать по­зволения у Европы, если поссорится с соседом» (с. 71).

Еще одна претензия Погодина к европейцам — их «отступни­чество» в вопросах веры, ведь «по какому закону совершенствова­ния могло случиться, что христианские народы, не краснея стано­вятся под ненавистным некогда знаменем Луны <...>?» (с. 72). В этом контексте становится понятным сравнение Европы с Иудой и «его лобзаниями» (Мар. 14: 44-46), которое проводит Погодин.

Эта претензия Погодина представляется несколько надуман­ной, хотя и легко объяснимой. Дело в том, что формальным нача­лом войны стало якобы «невнимание» султана к своим православ­ным подданным и передача в январе 1853 г. многих христианских святынь (прежде всего Храма Рождества Христова в Вифлееме) в ведение католической церкви: «Раздражение среди православного духовенства и православных паломников было очень большое, а французское посольство, консулы <...> сделали все от них завися­щее, чтобы придать этому событию характер полного торжества Франции над Россией» (Тарле, 1959, т. 8: 151). На самом деле, конечно, Николай I лишь искал достойный предлог, некое прили­чествующее идеологическое основание, которое смогло бы оправ­дать начало войны. Не в меньшей степени (если не в большей) это относится и к Франции и Англии, которые, лицемерно прикрыва­ясь желанием защитить Турцию, в действительности преследовали свои интересы. Совершенно прав Е.В. Тарле: «Обе западные дер­жавы (Франция и Англия. — Е.С.) имели в виду отстоять Турцию (и притом поддерживали ее реваншистские мечтания) исключи­тельно затем, чтобы с предельной щедростью вознаградить себя (за турецкий счет) за эту услугу и прежде всего не допустить Рос­сию к Средиземному морю <...>» (там же: 12).

Вместе с тем следующее замечание в письме Погодина выгля­дит вполне здраво: «И что сделала им (Франции и Англии. — Е.С.) Россия? Не говоря о 1812 годе, годе спасения, от которого вся на­стоящая Европа ведет свое происхождение, в 1848 году, кто оста­навливал волны революционного потока, грозившие поглотить все <.>?» (с. 72). Отметим, что эти слова были в экземпляре пись­ма, принадлежащем Николаю I, подчеркнуты¹⁷. Действительно, новая европейская политическая система была установлена после падения Наполеоновской империи (1813-1814 гг.). 1848 год упо­мянут Погодиным как год европейских революций, а «волны ре­волюционного потока» были остановлены русскими войсками в Венгрии во время интервенции 140-тысячной армии Паскевича в мае-августе 1849 г.

Получается, по Погодину, современная Европа в ее политиче­ских границах во многом была создана Россией после 1812 г. В чем же причина русофобских настроений в Европе? Ответ публициста довольно оригинален: «Есть две Европы. Европа газет и журналов и Европа настоящая. В некоторых отношениях они даже не похожи одна на другую. В настоящей Европе большинство думает о своих делах, о процентах и об акциях, о нуждах и удовольствиях, и не за­ботится ни о войне, ни о мире, ни о Турции, разве в отношении к своим непосредственным выгодам» (с. 73-74).

Европу газетно-журнальную, с точки зрения Погодина, можно разделить на три категории. Первые ненавидят Россию, потому что «не имеют об ней ни малейшего понятия <.>» (с. 74). Причем вина в том, что все российские «учреждения считаются дикими, личность — беззащитною, литература — безгласною», лежит пре­жде всего на самой России: «Наше молчание, глубокое, могиль­ное, утверждает их в нелепых мнениях» (с. 74).

Вторые ненавидят Россию, потому что считают ее «главным препятствием общему прогрессу». «Общий прогресс» понимается Погодиным в первую очередь в политическом смысле, потому что Россия якобы тормозит развитие демократии и конституциона­лизма в Европе: европейцы этого типа уверены, что «без России конституционные попытки, в Германии и повсюду, удались бы го­раздо полнее <.>». Бороться с такими мнениями необходимо тем же способом, что и с мнениями первой группы: «<.> следует вра­зумлять, что нам до нее (Европы. — Е.С.) дела нет, хоть на голове ходи, лишь только нас не тронь, пока сама не попросит нашего участия» (с. 74).

Наконец, к третьей категории принадлежат радикально настро­енные европейцы («различные выходцы, изгнанники, политиче­ские бобыли и пролетарии, которым терять нечего» (с. 74)), кото­рые «желают войны как бы то ни было, надеясь вызвать ею новые происшествия, новые столкновения, полезные для осуществления их замыслов, частных и общих» (с. 75). По Погодину, любое объ­яснение с этой группой бесполезно: «Она поймет только грозу и силу».

Таким образом, за исключением третьей группы, с представи­телями которой в силу их маргинальности общение невозможно, с первыми двумя необходимо наладить диалог, объяснять им цели этой войны, пропагандировать «русскую точку зрения» на Восточ­ный вопрос. Получается, что, пусть и в косвенной форме, Пого­дин упрекал Николая I в недостаточном внимании к обществен­ному мнению, указывал на необходимость использования журналистику в качестве инструмента внешней политики. Тем са­мым публицист призывал отказаться от политики «цензурного террора», характерной для позднего этапа правления Николая I (или как минимум смягчить ее). «Вред, от нашего пренебрежения общим мнением», состоит в том, что европейцы еще более убеж­даются в своих «нелепых мнениях», «они не могут понять, чтоб можно было такие капитальные обвинения оставлять без возраже­ния, и потому считают их положительными и истинным». (с. 74). Вывод Погодина однозначен: «Мы имели бы многих на своей сто­роне, если бы старались не только быть, но и казаться (курсив наш. — Е.С.) правыми». Последнее замечание публициста вызвало возражение императора, который на полях отметил: «Величе­ственное молчание на общий лай приличнее сильной державе, чем журнальная перебранка»¹⁸. Нелюбовь Николая I к «журнальным перебранкам» была известна, и Погодину не удалось переубедить государя использовать идеологическую составляющую русской журналистики в «информационной войне».

В условиях международной изоляции (говоря современным языком), кто может стать союзником России? С точки зрения По­година, «союзники наши в Европе, и единственные, и надежные, и могущественные, — Славяне, родные нам по крови, по языку, по сердцу, по истории, по вере» (с. 78). Погодин уверен, что их коли­чество (десять миллионов в Турции и еще двадцать миллионов в Австрии), «значительное само по себе, еще значительнее по свое­му качеству, в сравнении с изнеженными сынами Западной Евро­пы» (с. 78). Николай I, как известно, относился к «славянскому вопросу» с большим подозрением (Гросул, 2000: 124-127), поэ­тому это место письма Погодина его не убедило: «Писано и думано через увеличительное стекло; уменьшено в 1/10 долю, и этого довольно»¹⁹, — отмечено в его экземпляре письма Погодина.

Заканчивает Погодин свое сочинение призывом к государю: не­обходимо обратиться ко всем подданным с призывом защитить пра­вославную веру от турок. И сделать это надо непременно в Москве (городе-оплоте русского православия) и обязательно используя личный пример: «Приезжай-ка государь в Москву, на весну, отслу­жи молебен Иверской Божией Матери, сходи помолиться ко гробу Чудотворца Сергия, да кликни клич: Православные! за гроб Христов, за Святые места, на помощь к нашим братьям, истомленным в му­ках и страданиях, — вся земля встанет» (с. 78). Таким образом, По­годин осознавал не только важность журналистики, но и устной пропаганды как приема ведения войны.

«Историко-политические письма и записки в продолжении Крымской войны»

Окрыленный успехом первого письма, Погодин уже в начале 1854 г. создает второе — «Взгляд на Русскую политику в нынешнем столетии», а за ним еще тринадцать писем, в которых он разбирал внешнюю политику России, проблемы ее внутреннего состояния, а также причины неудачи государства в исторической перспективе. И если в оценках внешней политики Погодин нередко ошибался (так, он считал недолговечным объединение Германии вокруг Прус­сии, сомневался в прочности объединения Италии или дал неверный прогноз создания федерации в Испании (Павленко, 2003: 214)), то его критика внутреннего состояния России очень разумна, по­следовательна, беспощадна и, что не менее важно, адресна. Ведь Погодин писал свои политические письма, исходя из убеждения, что их читает Николай I. Например, в дневнике Погодина по этому поводу 15 мая 1854 г. отмечено: «Письма мои представляются мини­стром внутренних дел царю и переписываются в тысячи экземп­лярах [так!]» (Барсуков, 1899, кн. 13: 92). А на следующий день там же читаем: «Думал об обер-прокурорстве Святейшего Синода. А третьего дня я видел во сне орла, летящего около дому» (там же).

Как известно, обер-прокурором Погодин не стал. Публицист в дневнике недоумевал, почему многие приближенные царя молчат, не изображая перед ним объективной картины того плачевого со­стояния, в котором пребывала Россия: «.сановники наши молчат, все те, которые имели бы не только право, но даже обязанность говорить, и Орлов, и Киселев, и Воронцов, и Ермолов, и Блудов, и Филарет. Чего боятся они, имея по семидесяти-восьмидесяти лет и занося уже ногу в могилу, — это знают они» (там же: 94).

Состоянию современной ему России Погодин посвятил от­дельное письмо, написанное в октябре 1854 г., — «О влиянии внешней политики на внутреннюю».

В этом письме нарисована безрадостная картина положения современной Погодину России. Прежде всего, его, как бывшего преподавателя, волнует сокращение числа студентов при приеме в университет: «Число студентов в университетах ограничено тремя­стами — громовой удар для русского просвещения» (с. 255). Речь идет о Высочайшем указе 11 мая 1849 г., по которому число сту­дентов и вольных слушателей не должно было в университетах превышать трехсот (Шевырёв, 1998: 501; об этом же см.: Ратни­ков, 2014: 70-85).

Кроме сокращения числа студентов произошло «обложение учащихся податьми в гимназиях и университетах» (с. 256), что за­труднило возможность получения образования бедными (по заме­чанию Погодина, бедные — «всегда лучшие ученики»). Причем следствием всего этого стало падение качества образования: «...внеш­нее наблюдение вверялось без разбору людям, пожалуй, нравствен­ным или благонамеренным, но не просвещенным в надлежащей степени и не имевшим понятия, что такое народ, государство, наука, учение» (с. 257). Таким образом, картина в университете видится Погодину довольно печальная: «Беспечность, леность и посред­ственность ободрились, а невежество с гордостию подняло голову, ученье упало, и начали выходить из всех наших учебных заведений люди, не воспитанные, а дрессированные, машины, лицемеры» (с. 256-257).

Второй момент, который волнует Погодина в современной ему России, — это усиление цензурного гнета: «Литература <...> под­верглась такому же гонению» (с. 257). Любые намеки на критику власти были запрещены, и «самая публика пропиталась цензурным духом, <...> так что порядочные люди (писатели. — Е.С.) реши­лись молчать и на поприще словесности остались одни голодные псы, способные лаять или лизать» (с. 258).

Наконец, как черту современности выделяет Погодин и действия III Отделения, сравнивая их с инквизицией времен испанского короля Филиппа II. По мысли публициста, сама идея тайной поли­ции унижает граждан: «.вредна и пагубна идея ее существования, удушлив страх, хоть и не основательный, но ею внушаемый» (с. 259).

Все это создает образ «гниющей» России, которая по офици­альным отчетам предстает идеальным государством с «благословен­ной тишиной», но тишина эта мнима: «Невежи славят ее тишину, но эта тишина — кладбища гниющего и смердящего, физически и нравственно» (с. 259). Эта картина дополняется у Погодина сооб­щением о всесторонней коррупции и взяточничестве: «...взяточ­ничество под всеми его видами, проникнувшее до самого престо­ла» (с. 261), — и информацией о том, что замалчиванием этих фактов власть только ожесточает подданных: «Власть нужна и свя­щенна, но злоупотреблениями своими власть ослабляется гораздо больше, нежели свободными суждениями об ее действиях» (с. 259).

Из сложившейся ситуации, по Погодину, выход только один — немедленное и всестороннее введение в стране гласности. Она не­обходима, чтобы те язвы, которые поразили русскую жизнь, стали очевидны властям предержащим: «Посредством гласности будут вразумляться начальники, посредством гласности будет приобретать со всех сторон лучшие и вернейшие сведения правительство, <...> посредством гласности возродится и утвердится общественное мнение» (с. 268).

С точки зрения Погодина, необходим еще целый ряд мер по ста­билизации ситуации в России. Во-первых, необходимо увеличить жалованье низшим чиновникам, «из которых большая часть <...> с голода должна прибегать ко взяткам и другим беззаконным сред­ствам, входящим в привычку и исказившим совершенно нрав­ственность среднего чиновного сословия» (с. 246). Во-вторых, в Рос­сии необходимо активно развивать железнодорожный транспорт. Особенно остро этот вопрос встал, конечно, во время Крымской кампании: «Если б у нас были железные дороги, то настоящая война повелась бы иначе, да едва ли бы и началась в таком виде» (с. 247). В-третьих, правительству нужно обратить внимание «на улучшение состояния духовного сословия», которое погрязло в невежестве, косности и пороках: «Коснея <...> в невежестве, или в оковах схоластического учения, привыкая с малых лет, под гнетом нужды и даже нищеты, к жадности <. >, духовенство не столько распростра­няет образование и нравственность, сколько способствует невеже­ству и расколам» (с. 248)¹⁹. Наконец, четвертым обязательным ус­ловием «благоденствия» России Погодин считал распространение в стране грамотности и всеобщего образования: «<...> распростра­нение в народе образования, которое никогда не отказывалось столь нужным <...>, как теперь» (с. 248). В другом месте статьи сказано: «Образование основательное, пространное, прикладное, деловое, <...> без всяких исключений, ограничений, стеснений по знаниям».

Эти вещи настолько необходимы, по Погодину, что равноду­шие, которое правительство до нынешнего времени проявляло к данным проблемам, неизбежно выльется в новое народное вос­стание — по типу пугачевского: «Мирабо для нас не страшен, но для нас страшен Емелька Пугачев» (с. 262). То есть это должна быть именно революция снизу, идущая от крестьянства, когда в полной мере правительство увидит «русский бунт, бессмыслен­ный и беспощадный» (с. 263).

Причем грозным предзнаменованием грядущих революцион­ных потрясений становится ежегодное убийство крепостными «до тридцати помещиков — искупительные жертвы за право тиранства остальных» (с. 263). Важно, что Погодин даже несколько оправды­вает такую жестокость крестьян: «.несчастные крестьяне, которые, выведенные из терпения (курсив наш. — Е.С.), берут нож в руки и подвергаются за то кнуту и каторжной работе в сибирских рудни­ках, неужели не заслуживают лучшей участи?» (с. 263).

Погодин, сам бывший крепостной, считал, что революции мож­но избежать, применив целый ряд мер, первая и главная из кото­рых — отмена в России крепостного права («наша внутренняя язва»). Кроме того, необходимо отделение Польши: « <...> оста­вить Польшу в настоящем положении невозможно, недолжно, не­выгодно, опасно» (с. 266)²⁰.

Конечно, Погодин понимал, что новая записка и по тону, и по содержанию сильно отличается от предыдущих, но тем более зна­менательно, что он решил отправить ее царю. Для этого он в январе 1855 г. обратился к графу В.Ф. Адлербергу со следующим письмом: «Имею честь представить теперь новую (записку. — Е.С.) и, при­знаюсь, гораздо с большим смущением и страхом, чем прежние. Поступите с нею как заблагорассудите: сочтете полезною — дайте ход, в противном случае — уничтожьте» (Барсуков, 1899, кн. 13: 170). А через некоторое время Погодин получил письмо от гра­фини Блудовой, которая когда-то стала инициатором создания этих записок, с критикой позиции Погодина («Эта статья мне не по сердцу») и указанием, что было принято решение (кем — не уточнено) записку царю не показывать (там же: 171). Если учесть, что в середине февраля 1855 г. Николай I скончался, едва ли государь видел письмо Погодина. Остается открытым вопрос, дошло ли оно до Александра II. На этот счет никаких сведений нам найти не удалось.

Итак, наш анализ показал, что консерватор Погодин был во мно­гом настроен критически по отношению к политике Николая I. Не отрицая необходимости самого самодержавия (в абсолютной его форме), Погодин открыто критиковал политику императора и в жанре «письма к царю» выражал свое недовольство политикой правительства и предлагал необходимые меры по ее исправлению. Не случайно авторитетный советский историк Ш.М. Левин в на­бросках к так и не осуществленной «Истории русской обществен­ной мысли XIX века» называл Погодина представителем «либераль­но-консервативного» течения²¹. Как нам представляется, дело не в «либерализме» консерватора Погодина, а в том, что русский консерватизм нередко представлял собой правую оппозицию власти (Гросул, 2000: 25-29 и др.; Пайпс, 2008: 12-13).

Это еще раз доказывает весьма продуктивную, с нашей точки зрения, мысль В.Н. Шульгина о существовании двух направлений в русском консерватизме: казенном (который поддерживали мно­гие государственные чиновники, так как это направление культи­вировалось властью) и творческом (который многие философы и публицисты исповедовали по велению сердца) (Шульгин, 2005: 12-25). В этом контексте совершенно прав А.А. Ширинянц: «.по здравому размышлению, официальность теории “официаль­ной народности”, по крайней мере, в ее погодинской интерпрета­ции, вызывает большие сомнения» (Ширинянц, 2008: 45).

За рамками данной статьи осталась очень интересная тема сравнения политических писем Погодина с многочисленными со­чинениями представителей либерального течения: К.Д. Кавелиным, Б.Н. Чичериным, Д.А. Милютиным и др. Отдельного внимания, конечно, заслуживает сравнение позиции Погодина и Герцена с его «Вольной русской типографией»²². Вместе с тем дальнейшее изучение политической публицистики Погодина, представляется, даст более точный ответ и на многие вопросы современного поло­жения России в мире, объяснит причины ее успехов и неудач на международной арене, а также расширит наше представление об истории консервативной журналистики.

Примечания

¹ Историки называют эту войну «Крымской» или «Восточной». Ни то ни дру­гое название, конечно, нельзя признать удовлетворительным. «Восточной» ее ста­ли именовать сначала на Западе, а позже это название пришло в отечественную историографию. Тем не менее для России (в отличие от Европы) места, где прохо­дили военные сражения в этот период, нельзя считать востоком: Балтийское море и Дунай — запад, Крым — юг, Белое море — север. Поэтому для России название «Восточная война» явно некорректное. Вместе с тем и «Крымской» ее будет назы­вать неточно, потому что боевые действия проходили не только на Таврическом полуострове, хотя, конечно, наиболее значительные военные события (как, на­пример, героическая оборона Севастополя 1854-1855 гг.) проходили именно в Крыму.

² Обобщающим трудом в дореволюционной историографии можно признать книгу: (Зайончковский, 1908-1913). В советской историографии самый значи­тельный труд, богатый эмпирическим материалом: (Тарле, 1959). Из современных работ см.: (Багдасарян, 2007; Шевченко, 2007; Кузнецова, 2009).

³ В отличие от А.Д. Блудовой сегодня мы можем узнать, что было в отметках Николая I. Письмо Погодина с маргиналиями императора, хранящееся в Архиве Министерства иностранных дел (докл. 1853 г.), было опубликовано Б.Н. Тарасо­вым: Николай I и его время (документы, письма, дневники, мемуары, свидетель­ства современников и труды историков) / Вступ. статья, сост. и примеч. Б.Н. Тара­сова. Режим доступа: http://gosudarstvo.voskres.ru/tarasov/nic7.htm#2

⁴ Погодин М.П. Историко-политические письма и записки в продолжении Крымской войны. 1853-1856. М., 1874. С. 70. В дальнейшем политические письма Погодина цитируем по этому изданию с указанием страницы в скобках после цитаты.

⁵ Москвитянин. 1854. № 12. Разные известия заграничные. С. 199.

⁶ Для анализа мы выбрали именно британскую “Times”, потому что эта газета может быть рассмотрена в качестве «рупора внешней политики Лондона и ин­струмента международной дипломатии» (Беглов, 2002: 42).

⁷ Турции — 426, Франции — 672.

⁸ Times. 1853. 13 Dec. P. 6.

⁹ Ibid.

¹⁰ Ibid. 15 Dec. P. 6.

¹¹ Тютчев Ф.И. Соч.: В 2 т. Т. 2: Письма. М., 1980. С. 170-171.

¹² Тютчев Ф.И. Россия и Запад / Сост., вступ. статья, перевод и коммент. Б.Н. Та­расова. М., 2007. С. 90.

¹³ Подробнее о перекличках между публицистикой Тютчева и Погодина см.: Погодин М.П. Избранные труды / Сост., авторы вступ. ст. и коммент. А.А. Ширинянц, К.В. Рясенцев; подготовка текстов А.А. Ширинянц, К.В. Рясенцев, Е.П. Хар­ченко. М., 2010. С. 35-36. См. также интересную антологию, подготовленную на факультете политология Московского университета: (Русский вопрос, 2013).

¹⁴ С 1834 г. Алжир официально стал колонией Франции.

¹⁵ Ост-Индская английская компания (1600 — 1858 гг.) к этому времени захва­тила почти весь Индостан. Последнее независимое государство — государство сикхов в Пенджабе — было аннексировано ею в 1849 г.

¹⁶  В ответ на отказ Османской империи удовлетворить требования России о признании прав православной Церкви в Турции, русские войска заняли принад­лежащие османам Дунайские княжества — Молдавию и Валахию — в «залог», до тех пор пока Турция не удовлетворит требования России.

¹⁷ Николай I и его время.

¹⁸ Там же.

¹⁹ Смелость позиции Погодина по проблемам русского духовенства, как нам кажется, подтверждается тем, что даже в 1899 г., когда Н.П. Барсуков перепечатал в своем сочинении «Жизнь и труды М.П. Погодина» этот фрагмент статьи, он тут же открестился от погодинской оценки духовенства: «Не считая себя вправе утаи­вать этого взгляда Погодина на русское духовенство, мы долгом считаем заметить, что взгляд этот отличается тою же одностронностью, как и взгляды, встречающи­еся в нашей литературе и о русском дворянстве» (Барсуков, кн. 13: 159).

²⁰ Отметим, что взгляд Погодина на положение Польши на протяжении его долгой жизни претерпел значительные изменения. Подробнее об этом см: (Ширинянц, 2008: 137-200).

²¹ «История русской общественной мысли XIX века». Предварительный план второго тома издания // НИОР РГБ. Ф. 681. К. 1. Ед. хр. 3. Л. 9.

²² Некоторые замечания на этот счет см.: (Павленко, 2003: 225-227); (Кузне­цова, 1988: 78-90); Кременская И.К. Рукописная публицистика и А.И. Герцен // Медиаскоп. 2012. № 4. Режим доступа: http://www.mediascope.ru/node/1232

Библиография

Багдасарян В.Э. Крымская война как война цивилизаций: историогра­фические стереотипы и современные параллели // Вестник Московского государственного областного университета. Сер. История и политиче­ские науки. 2007. № 1. С. 81-89.

Барсуков Н.П. Жизнь и труды Погодина. Кн. 12, 13. М., 1898, 1899.

Беглов С.И. Четвертая власть: британская модель. История печати Ве­ликобритании от «новостных писем» до электронных газет. М., 2002.

Гросул В.Я., Итенберг Г.С., Твардовская В.А., Шацилло К.Ф., Эймтонто- ва Р.Г. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000.

Зайончковский А.М. Восточная война 1853-1856 гг. в связи с современ­ной ей политической обстановкой: В 2 т. СПб., 1908-1913.

Кузнецова Г.А. Вопросы войны и мира, международных отношений на страницах «Колокола» в освещении А.И. Герцена // Внешняя политика России и общественное мнение. М., 1988. С. 78-90.

Кузнецова И.В. Крымская война и проблема внутриполитических ре­форм в России в представлении петербургских западников // История и культура. 2009. № 7. С. 174-180.

Павленко Н.И. Михаил Погодин. М., 2003.

Пайпс Р. Русский консерватизм и его критики: Исследование полити­ческой культуры. М., 2008.

Ратников К.В. Университетский вопрос в России в общественно-по­литическом контексте конца 1840-х годов // Известия высших учебных заведений. Уральский регион. 2014. № 4. С. 70-85.

Русский вопрос в истории политики и мысли. Антология / Под ред. А.Ю. Шутова, А.А. Ширинянца. М., 2013.

Тарле Е.В. Крымская война // Тарле Е.В. Соч.: В 12 т. М., 1959. Т. 8, 9.

Шевченко М.М. Крымская война в восприятии современников и в дей­ствительности // Обсерватория культуры. 2007. № 4. С. 140-145.

Шевырев С.П. История императорского Московского университета, написанная к столетнему его юбилею. 1755-1855. М., 1998.

Шепарнева А.И. Крымская война в оценке русского общественного мнения (1853 — 1856): дис. ... канд. истор. наук. Орел, 1995. С. 14-69.

Ширинянц А.А. Русский хранитель: Политический консерватизм М.П. По­година. М., 2008.

Шульгин В.Н. Типология и периодизация русского дореволюционного консерватизма // Известия Самарского научного центра РАН. Спец. выпуск «Гуманитарные исследования». Самара, 2005. С. 12-25.

History of the Times. 1841-1884 (1939) London.

Поступила в редакцию 11.02.2015