О некоторых инновациях в орфоэпии телевизионных массмедиа новейшего времени

Раздел: Язык СМИ

В работе сделана попытка разобраться в особенностях устройства орфоэпической составляющей телевизионной речи новейшего времени. В поисках решения этой проблемы автор обращается к лингвистической литературе и журналистским текстам и анализирует, что отличает орфоэпию телевизионных медиа постсоветской эпохи и в чем причина наблюдаемых перемен.

Лингвистические источники об орфоэпии телеречи: нормативные и описательные

Степень изученности языка разных СМИ и разных его сторон крайне неравномерна. Работ, посвященных звучащим массмедиа новейшего времени, немного. Это касается и орфоэпической со­ставляющей, в отношении устройства которой в настоящее время появился ряд неясных и требующих специального обсуждения мо­ментов, обнаруживающих себя как при рассмотрении текстов в нормативном аспекте, так и при обучении практической орфоэпии.

Описания, касающиеся орфоэпии телевизионных массмедиа, делятся на две группы. Первую составляют профессионально ори­ентированные пособия и словари, назначение которых — предста­вить все те характеристики, которые существенны для построения орфоэпически правильных и корректных текстов в условиях теле- и радиоэфира. По мнению авторов такого рода источников, рабо­тающие у микрофона должны руководствоваться принципом, суть которого они формулируют так: «В жизни многих русских слов бывают переходные периоды, когда у них есть два варианта ударе­ния. Так, одинаково правильны иначе и йначе, кулинария и кулина­рия, творог; и творог... Однако “Словарь ударений русского языка” всегда рекомендует только один из двух сосуществующих в языке равноправных акцентных вариантов, так как предназначен в пер­вую очередь для работников радио и телевидения. Это делается для того, чтобы не было разнобоя в речи журналистов»¹. Проил­люстрируем данное положение несколькими примерами, обратив­шись к разным по времени словарям (табл. 1).

Принципиально иной подход к нормализации встречаем в ака­демических словарях, создатели которых подчеркивают, что «все многообразие языковых фактов не укладывается в противопостав­ление норма — не норма»⁴ и что орфоэпическая норма может быть представлена вариантами как равноправными, так и неравноправными⁵. В основе такого решения лежит научное представление, согласно которому цель кодификации — «раскрытие и фиксация синхронной динамики современной литературной нормы и тем самым создание условий, при которых кодификация не была бы тормозом естественного и общественно обусловленного развития литературной нормы» (Едличка, 1988: 68). Воспользуемся теми же примерами, чтобы наглядно показать различия между разными типами словарей (табл. 2).

Конечно, установка на единообразие, провозглашенная еще в первом издании словаря ударений (1960) и с тех пор считающаяся основополагающей для медийной среды, вроде бы имеет опреде­ленные преимущества, так как помогает справиться с проблемой выбора из двух равноправных вариантов. Вместе с тем данное ре­шение оставляет открытым ряд важных с точки зрения практики вопросов: должен ли журналист переучиваться в случае изменения научных рекомендаций? какие варианты, не указанные словарем ударений, имеют статус литературных, а какие и в какой мере ком­прометируют речь того, кто их употребляет? насколько актуальна, реалистична и эффективна установка на единообразие в современных условиях? Эти проблемы волнуют и журналистов, и лингвистов. Так, выступая на заседании круглого стола «Речь в современном медиаэфире. Обретения и потери», П.Р. Федоров (руководитель Русской службы «EuroNews» в 2001—2009 гг.) отмечает: «Еще одна болевая точка журналистов, также связанная с нормативным про­изношением. это навязывание какого-то одного кодифицирован­ного варианта в случае расхождения норм, в случае колебания. Как известно, в словарях для дикторов радио и телевидения предусмот­рен всегда только один вариант. Я говорил с коллегами, многих это действительно беспокоит, многие считают, что действительно второй вариант, который хотят употреблять именно они, ничем не хуже. Скажем, «твОрог» чем хуже, чем «творОг»? И есть множе­ство других таких примеров. Я не говорю, что это плохо — навязы­вание какого-то одного варианта — так и должно быть. Но по­скольку меня просили говорить о том, что беспокоит журналистов, скажу как раз, что журналистов это беспокоит» (Федоров, 2009: 7). Еще более определенно высказывается один из авторитетнейших фонетистов современности Е.А. Брызгунова: «Приведенные выше сосуществующие варианты с научной точки зрения равноправны. Специалисты по СМИ имеют право выбрать, отдать предпочтение одному из вариантов и рекомендовать как норму. В начале XXI в. редакторы СМИ рекомендуют ударение на корне слова, т.е. обеспе­чение, одновременно, обрушение. Но значительная часть носителей литературного языка, людей знающих, образованных автоматически будет следовать своим нормам: обеспечение, одновременно. И это не будет ошибкой, это будет равноправный выбор равноправного варианта. В этом пункте проявляется этическая проблема для ре­дакторов СМИ» (Брызгунова, 2003: 195). К вопросу «норма и ва­риативность» мы еще вернемся, а пока к сказанному о профессио­нально ориентированных словарях надо добавить еще два пункта.

Один касается содержания сведений об орфоэпической норме. В словарной традиции отсутствует четкая дифференциация поня­тий «орфоэпическая норма» и «кодифицированная норма». Обычно они используются как синонимы. Это привело к тому, что данные о литературном произношении оказались сведены к информации о вариантах, вызванных к жизни социальными факторами, такими как место рождения и наиболее длительного проживания, возраст, профессия, уровень культуры. Иначе говоря, в словарях находит отражение лишь варьирование типа ж[ы]лёть (ср. диал. ж[а]леть), достато[чн]о (ср. допуст. устарелое достато[шн]о), наркомания (ср. в профес. речи наркомания), тогда как вопрос о литературных некодифицированных формах, т.е. «объективно встречающихся в разных условиях формах: gAvArit, gavArit, gaArit, garit, grit и т.д.» (Щерба, 1957: 21) и больше известных под названием разговор­ных/компрессированных⁵, остается в тени. Даже в исследованиях, специально посвященных радио- и телеречи (Зарва, 1971; Светана-Толстая, 2007), информация об особенностях орфоэпии слова в за­висимости от условий речи носит весьма общий характер и не включает конкретных рекомендаций-предписаний. По-видимому, работающие в эфире должны положиться на интуитивное знание, что не всегда бывает надежно. Подход, при котором фактически единственным мерилом качества орфоэпии текста признается со­ответствие/несоответствие используемых в нем произносительных и акцентологических вариантов кодифицированным формам, ста­новится сегодня явным упрощением, поскольку не дает полной, объемной и объективной орфоэпической картины.

Другой пункт связан со спецификой нормы, регистрируемой в словарях, адресованных журналистам. Чтобы объяснить, о чем идет речь, напомним, что «усвоение нормы всякий раз обусловлено вхождением в тот или иной социум. Поскольку в течение жизни человек может входить в разные социумы, постольку различные нормы могут наслаиваться одна на другую. Так, могут последова­тельно возникать требования: «говорить, как все» (в процессе нор­мализации детской речи, т.е. при вхождении в социальный мир), «говорить, как избранные» (при овладении социальным жаргоном, т.е. при вхождении в тот или иной замкнутый социум), «говорить и писать, как культурные люди» (при овладении книжной нормой, т.е. при вхождении в социум грамотных людей)... Таким образом, норма есть социальное явление. Она объединяет некоторый соци­ум и выступает как знак социума. Поэтому, наряду с имманентно присущим всякой норме общим значением правильности, норма имеет еще и побочное социальное значение: она демонстрирует принадлежность к определенному социуму. В некоторых случаях этот социальный аспект может выступать на первый план» (Успен­ский, 2002: 13). Приведенные соображения заставляют заду­маться над сущностными различиями между академическими и профессионально ориентированными словарями. Академические словари дают информацию о так называемой книжной норме, ав­торитетность которой «обеспечивается не социальным престижем, но принципиальной консервативностью, связью с традицией. В слу­чае книжной нормы вперед выступает не социальное значение нормы, а первичное имманентно присущее ей значение языковой правильности» (там же). В словарях же для журналистов значение «рекомендуемый для эфира вариант» очевидным образом теснит основное для литературной нормы значение «правильно».

Вторая группа работ, так или иначе затрагивающих проблема­тику орфоэпии телеречи, относится к классу частно-описательных. В отличие от нормативных они ставят своей задачей показать «языковую реальность и существующий узус как они есть и прове­сти это по возможности сквозь призму норму» (Лаптева, 2000: 7), где за норму принимаются рекомендации и предписания словарей последней четверти XX в. На первый взгляд выполненные с таких позиций исследования содержат разные обобщения и выводы. По оценкам крупнейшего теоретика литературного языка и автора едва ли не первой лингвистической работы по обсуждаемой теме, «норма достаточно прочна», хотя «все же есть области тревожного состояния» (Лаптева, 2000: 390). Симптоматично, что не драма­тизирует положение и один из создателей классического орфоэпи­ческого словаря, отмечая: «Рассмотренный. материал показывает, что в области ударения в языке 80—90-х гг. шли активные процес­сы, которые касались различных разрядов слов. Однако эти про­цессы не представляли кардинально новых явлений, способных в какой-то степени повлиять на сложившуюся акцентную систему. Наблюдаемые процессы обусловлены действием давно сложивших­ся и известных на протяжении достаточно длительного периода тенденций. Новым является более широкий охват этими тенден­циями различных категорий и групп слов, активность этих тенден­ций» (Воронцова, 2000: 323). Пожалуй, наиболее пессимистично выглядит заключение ученых, подготовивших новый академиче­ский «Большой орфоэпический словарь»: «Обособленность звучащей речи в СМИ, ее статус как особой произносительной подсистемы языка, способной положительно влиять на произносительную культуру общества, к сожалению, уходит в прошлое. Еще несколько десятилетий назад звучащая речь в СМИ могла рассматриваться как более или менее образцовая, немного консервативная и сопро­тивляющаяся речевым узуальным новшествам. Но в настоящее вре­мя на телеэкране и в радиоэфире мы слышим все то, что существует и в публичной речи, и в разговорно-обиходной речи, и в системе “старшей” нормы, и в речи носителей “младшего” произношения, то, что имеет несомненный статус нормы, и то, что только зароди­лось в речевой практике» (Каленчук, Касаткина, 2007: 318—319). В то же время имеющиеся отличия не могут скрыть того, что объе­диняет все названные источники. Во-первых, в каждом из них зву­чит мысль о колебательном состоянии нормы, причем в центре оказывается проблема «ослабления твердых языковых норм в двух направлениях», связанных с активизацией «влияния норм определенных типов речи друг на друга» и появлением «огромного коли­чества нарушений языковых правил» (Гловинская, 2000: 236). Во-вторых, подвижность нормы связывается с недостаточной гра­мотностью журналистов и такими новшествами в СМИ, как «рас­ширение сферы спонтанного общения» и изменение «важных па­раметров протекания устных форм массовой коммуникации» (Земская, 2000: 13).

Тенденции развития орфоэпии телевизионной речи в постсоветский период

Несмотря на то что работы о ТВ медиа немногочисленны, к на­стоящему времени собран довольно обширный материал. Выявлен­ные учеными особенности крайне существенны, но недостаточны, поскольку минуют вопросы, касающиеся тенденций развития ор­фоэпической составляющей телеречи. Чтобы уловить направления ее эволюции, была предпринята попытка систематизировать в об- щем-то давно известные и неоднократно описанные факты сквозь призму нормативных установок, принятых в предшествующий пе­риод для тех, кто работает в системе СМИ. Анализ орфоэпии ра­ботающих в телеэфире под таким углом зрения высвечивает следу­ющие ее трансформации.

(1) Начнем анализ с рассмотрения кодифицированных форм, поскольку с ними ассоциировано орфоэпическое статус-кво, «осо­знаваемое и принимаемое в определенную эпоху данным языко­вым коллективом как набор обязательных правил для требуемого нормального употребления литературного языка» (Едличка, 1988: 66). Ключевой (хотя и не единственной) здесь оказывается проб­лема, связанная с выбором системы предпочтений и отношением к категории вариативности. Первоначальное наблюдение над функционированием кодифицированных форм фиксирует внима­ние на том, что сегодняшний эфир вбирает в себя чрезвычайно широкий их спектр. Однако — и это главное — они оказываются не в бессистемном смешении в том смысле, что с точки зрения их использования ТВ программы распадаются на две основные груп­пы. Одну составляют ежедневные информационные программы; другую — информационно-аналитические, публицистические, познавательно-развлекательные, культурно-просветительские, дет­ские и спортивные программы. В первом случае по-прежнему доми­нирует установка на единообразие и реализуется довольно жесткая норма, блокирующая свободу употребления журналистского «я». Во втором — можно наблюдать изменения в сторону принципи­альной вариативности. Это особенно заметно на примере авторских программ, где имеет место персонифицированная информация. В этой связи примечательной кажется ремарка автора, ведущего и руководителя программы «Тем временем» А.Н. Архангельского: «.Хотя у меня практика другая, я ориентируюсь на словари пред­шествующего поколения, т.е. для вот медийной среды, если это не репортажи, не сверхсовременные задачи лучше ориентироваться на. на. лучше отстать»⁶. Небезынтересно заметить, что расши­рение границ кодифицированной нормы обычно не остается неза­меченным аудиторией, но при этом не воспринимается как дефект коммуникации.

Отступление от установки на единообразие поддерживается как объективными, так и субъективными причинами. Назовем важней­шие из них.

(1.1) Преобразования в телевещании — появление большого ко­личества каналов, увеличение жанровой палитры, расширение круга ведущих телеэфира.

(1.2) Динамика нормы. Орфоэпические нормы довольно устой­чивы и стабильны, но отнюдь не неизменны. Для них, как и для большинства норм других уровней языка, «существует три основных этапа: а) старая норма активно сопротивляется проникновению новой нормы в литературный язык; новая норма в этом случае во­обще не норма, она не кодифицируется и, следовательно, не допус­кается в литературный язык. б) новая норма получает такое распространение, что не признать за ней статуса нормативной невозможно; если оставить ее за пределами литературного языка, то круг носителей литературного языка оказался бы слишком узким; литературный язык перестал бы быть языком нации; поэ­тому в этот период возникает вариантность нормы: обычно на первом этапе этого периода старая норма признается основной, а новая — допустимой. На последующих этапах возможно равно­правие вариантов норм. в) старая норма окончательно уходит из речевой практики» (Культура русской речи и эффективность., 1996: 18). Это объективный факт, с которым нельзя не считаться. И сегодняшняя речь в эфире является отражением эволюционного развития орфоэпической системы (ср., например, произношение слов с буквенными сочетаниями чн (скучно, горничная, достаточ­но) или сочетаниями зж, жж, жд в пределах одной морфемы (позже, приезжий, дожди) представителями разных поколений но­сителей языка). В результате дистанция между орфоэпией литера­турного языка и орфоэпией ТВ речи постепенно сокращается, и поэтому положение, согласно которому «в наше время в качестве авторитетного и полноправного представителя литературного языка выступает язык СМИ» (Солганик, 2012: 10), актуализируется и применительно к орфоэпической составляющей массмедиа.

(1.3) Лексикографическая ситуация. На протяжении длительного времени — с середины и почти до конца XX в. — круг норматив­ных орфоэпических описаний был четко определен. В новом ты­сячелетии их список заметно расширился. Несмотря на это, лакуны в описании сохранились. Кроме того, положение усугубляется от­сутствием консенсуса о норме, к чему бывает привлечено внима­ние даже в эфире. Например:

С. Брилев: Еще о стыке бизнеса и культуры. Я рискую сейчас вызвать гнев большого количества людей, сказав, что я, честно сказать, не пони­маю всего того сыр-бора, который возник вокруг темы Кижей. Я уж буду ставить привычное мне ударение.

B. Мединский: В Кижах были?

C. Брилев: Был. Это было ужасно. Я с родителями туда ездил.

В. Мединский: Вы знаете, самое забавное, что бывший директор этого замечательного музея под открытым небом, который карелы называют Шжи, предлагала то же самое. Сейчас в Шжи приезжают чуть более ста тысяч человек в год, притом, что в советские годы было более трехсот.. Так, для понимания: сам остров Кижи целиком — это примерно 200 гек­таров. Я считаю, что это жемчужины зодчества, и, самое главное, там, в

Кижах, есть потрясающая история русского духа.Показывать это своим детям. Сейчас посещение Кижей — это, знаете, занятие для богатых.⁷ Лексикографическая справка: Кижи — все СУ, Кижи и Кижи — СШ-2009.

Столкнувшись с указанными обстоятельствами, естественно за­даться вопросами: каким должен быть алгоритм действий в отмечен­ных ситуациях? и какой из имеющихся словарей является наиболее авторитетным? К сожалению, лингвисты-нормализаторы, занятые в сфере орфоэпии, вполне терпимо относятся к отмеченным ситуа­циям. Разумеется, при сугубо теоретическом взгляде на проблему разночтения не вызывают особых затруднений. Иное дело практи­ческая сфера, требующая ответа «здесь и сейчас».

А теперь целесообразно вернуться к тезису о том, что орфоэпи­ческая норма не исключает наличия вариантов, в том числе равно­правных. Какому из них отдать предпочтение? Ответ на него давно найден и сформулирован представителями театрального сообще­ства, которые на разных этапах придерживались разных воззре­ний. Сначала господствующей была установка на ограничение ва­риативности: «При этом мы исходили из основного требования театра и театральной педагогики: возможно больше унифицировать произношение, стараться меньше оставлять места для разночте­ния, избегая частых указаний на “допустимость” вторых вариантов произношения и ударения» (Козлянинова, 1977: 57—58). Однако со временем позиция теоретиков и практиков театра претерпела коренные изменения. Понимая, что орфоэпические нормы не могут находиться вне динамики и что «насильственно культивировать какой-то один вариант сегодня неверно», они наметили выход из положения: «Ощущение речевого разнобоя возникает, когда два, одинаково правомочных сегодня, варианта звучат рядом, один за другим. Вот этого театрам следует решительно избегать. Следова­тельно, если в одном и том же месте диалога два действующих лица произносят одно и то же слово, имеющее вариантность про­изношения, надо произнести это слово одинаково» (Промптова, 1989: 38). В настоящее время к аналогичному решению приходят и журналисты, полагая невозможным вернуться к прежней (и, надо сказать, вполне успешно работавшей в советский период) одно­значности. Вот что об этом думает заместитель главного редактора радиостанции «Эхо Москвы», ведущая новостей и программ «Гово­рим по-русски. Передача-игра», «Как правильно?» М.А. Королева: «Мы ушли сейчас, как я понимаю, от такой советской практики однозначности. Мы вступили в такую фазу многовариантности.

Когда мне нужно в эфир, я должна все-таки как-то это слово про­изнести. И в таких случаях — я вам могу просто открыть наши внут­ренние там секреты — мы вынуждены договариваться. То есть мы говорим, что вот мы на данной территории, территории данного СМИ произносим это слово так-то. Вот это наша норма. Но всегда одинаково, но просто чтобы у слушателя или у зрителя не возни­кала, извините, шизофрения»⁸. В сегодняшней языковой и лекси­кографической ситуации такая редакционная политика кажется рациональной. Однако этот, казалось бы, очевидный выход из по­ложения игнорируется, в результате чего ситуации, когда на одном канале один ведущий новостной программы произносит [эф-эм- эс], а другой — [фэ-мэ-эс], уже не единичны.

(2) Репертуар используемых в ТВ речи (как и в любой другой разновидности УРП) средств не исчерпывается кодифицирован­ными формами, которые являются основой и доминируют. В ней в большей части случаев присутствуют и некодифицированные фор­мы, специфика которых заключается в том, что им свойственна фонетическая неоднородность (ср. тыща и ч(елов)ек) и, как след­ствие, градуированность на шкале нормативности и разное поведе­ние в соответствии со значением ситуативных переменных. В силу того, что указанные варианты являются частью литературной нор­мы, их употребление не нарушает литературности речи и в этом смысле не является ошибкой. Вместе с тем, несмотря на отсутствие эксплицитно сформулированных правил, неточность и погрешность в выборе той или иной конкретной формы обычно не проходит незамеченной. Знаком отрицательной оценки могут служить ре­марки типа «разговорно, невнятно, скороговорка, плохая дикция» и т.п. Не менее важно понимать, что ТВ речь в плане функциони­рования некодифицированных форм многолика и образует шкалу переходов. Судя по качественным журналистским материалам, их присутствие табуировано только там и тогда, где и когда речь ква­лифицируется как «имеющая большое, даже всеобщее значение», «как важная, существенная для всех (или многих)» и как «имею­щая печать торжественности (в большей части — праздничной, но иногда и скорбной)» (Панов, 1981: 15 и 16). Так, например, в пере­дачах типа «Минута молчания» законны лишь кодифицированные нормы. При этом некодифицированные формы не исключены в выпусках «новостей дня», которые, однако, принимают их крайне избирательно. В таких программах их использование подчиняется наиболее жестким ограничениям. Что касается «персонифициро­ванных экранных форм», то в них количество и качество (тип) компрессий может быть шире и варьирует в зависимости от инди­видуальной речевой манеры журналиста. Это становится очевид­ным, если сравнить произношение журналистов таких сходных по основному набору показателей передач, как «Вести в субботу» с С.  Брилевым и «Вести недели» с Д. Киселевым или произношение разных ведущих — Л. Аристарховой, А. Дубаса, А. Максимова — в передаче «Наблюдатель» (телеканал «Россия К»).

Попутно отметим, что некодифицированные формы встреча­ются в ТВ текстах, начиная с 50-х гг. XX в., когда «прозвучало на экране первое выступление И. Андроникова. и двухгодичный курс Г. Авенариуса», которые «станут, как окажется позже, экранным прообразом амплуа «телевизионного рассказчика» (Э. Радзинского, В.  Вульфа, А. Варгафтика...)». В дальнейшем их укреплению в ТВ пространстве способствовало «рождение, если применять сегод­няшнюю терминологию, “авторского ТВ”. Диктор перестал быть в эфире единственным представителем студии» (Муратов, 2009: 259). Чтобы убедиться в том, что уже в XX в. ТВ речь (точнее, пе­редачи определенного типа) не была закрыта для таких вариантов, достаточно поднять записи, например, «Международной панорамы». Кроме того, широкая область употребления и «возраст» данных форм подтверждается результатами обследования произношения образцовых носителей литературного языка в разных сегментах устной публичной речи (см.: Панов, 1990: 175—181; Борисенко, 1985: 248—292; Вещикова, 2007: 179—203). Поэтому есть осно­вания утверждать, что новшеством является не сам факт проникно­вения вариантов типа када, обязатно, тыща в массовую коммуни­кацию, объясняемый ослаблением «жестких рамок официального публичного общения» в новейшее время (Земская, 2000: 13), но экспансия тех телевизионных программ разных жанров и форма­тов, которые сделали зримой такую особенность.

(3) Ставя вопрос об ошибках в речи тележурналистов, представ­ляется существенным выделить, по крайней мере, три момента.

(3.1) Прежде всего необходимо уточнить само понятие «орфо­эпическая ошибка», поскольку чаще всего объяснения выглядят следующим образом: «Примеры неправильного произношения: коррэктность (вместо: корректность), токо (вместо: только), скоко (вместо: сколько), конечно (вместо: конешно), скучно (вместо: скушно), беспреценденто (вместо: беспрецедентно), что (вместо: што) и др.» (Сенкевич, 1994: 110). Такое понимание трудно при­знать удовлетворительным, так как считать ошибкой отступление от кодифицированной нормы явно недостаточно. По мнению уче­ных, «ошибка — это употребление, не соответствующее ни одной из норм» (Лаптева, 2003: 279), ни кодифицированной, ни некодифицированной. К числу ошибок относятся: афёра (вместо афера), украинский (вместо украинский), умерший (вместо умерший), прибывший (вместо прибывший), лошадей (вместо лошыдей), тяжё­лый (вместо тижёлый), тэрмин (вместо термин), складов (вместо складов), блага (вместо блага), ле[хш]е (вместо ле[хч]е), тя[хч]айший (вместо тя[кч]айший), скурпулезный (вместо скрупулезный), конку­рентноспособный (вместо конкурентоспособный) и др.

(3.2) В связи с разговором об ошибках в ТВ речи, призванной быть проводником научных рекомендаций, нельзя не прислушать­ся к мнению известного лексикографа Н.Ю. Шведовой о том, что «ни один словарь не свободен от ошибок; вопрос только в том, ка­ковы эти ошибки и каково их количество» (Шведова, 2001: 16). Суждения ученого справедливы и в отношении орфоэпии профес­сионалов СМИ. Как свидетельствуют исследования, ошибки в эфире встречались и в предыдущий период. Приметой дня сегодняшнего является количество и устойчивость некоторых ошибок, а также встречаемость в произношении профессионалов СМИ нелитера­турных вариантов, относимых к разряду грубых (в академических словарях они сопровождаются пометами неправильно или грубо не­правильно).

(3.3) Особый вопрос касается произносительных и акцентоло­гических вариантов, находящихся на грани нормы/ненормы. В их круг попадают как отдельные слова (например, генезис⁹), так и группы слов (например, глагольные формы прошедшего времени среднего рода с ударением на окончании врало, ждало, звало, спало¹⁰) при наличии двух условий: вариант встречается в речи бесспорных носителей литературной нормы и при этом многими словарями (и прежде всего профессионально ориентированными) оценивается как нелитературный. В эпоху советского телевидения такие пограничные формы чрезвычайно редко проникали в речь тележурналистов. Сегодня ситуация кардинально изменилась, в ре­зультате чего орфоэпия СМИ оказалась не только хранителем тра­диции и проводником действующей кодификации, но и областью, где «наиболее отчетливо и быстро отражаются изменения, проис­ходящие в наше время во всех сферах языка» (Земская, 2000: 10).

(3.4) В последние пять—десять лет в сетке вещания и универ­сальных, и нишевых каналов стали появляться программы (их тема­тика крайне разнообразна — это и политика, и здоровье, и литерату­ра), где в качестве ведущих выступают носители языка, у которых отсутствует серьезная подготовка в области орфоэпии. В большин­стве случаев порождаемые ими тексты соответствуют литературному стандарту. Однако известны примеры и другого рода, когда автор- ведущий использует нелитературные формы — просторечные, профессиональные, диалектные, устаревшие. Данный вопрос ни­как не обсуждается. Между тем это новая проблема, требующая осмысления, поскольку всегда считалось, что орфоэпическая дис­циплинированность обязательна для всех тех, кто связан не просто с участием в эфире, но с его ведением. В этом отношении крайне важными представляются размышления известнейшего фонетиста XX в. М.В. Панова, отмечавшего, что оценка отступлений от литературной нормы «часто является не только лингвистической, но и этической проблемой» (Панов, 1979: 206). И далее: «Слышишь, что собеседник произносит “не так”, что общение идет не гладко — и хочется всю вину свалить на собеседника. Иногда следует за­думаться: кому же менять произносительные привычки: мне или моему собеседнику, а может быть, никому? К подобной задумчиво­сти должна приучать орфоэпия. Предположим, с севера в Москву на короткое время приехал человек (колхозник, бухгалтер, агро­ном, инженер, почтальон.) — говорит он окая. Надо ли стремиться его орфоэпически «перевоспитать»? учить аканью? Конечно, нет. Другой пример: учитель, уже много лет живущий в Москве, так и не освободился от оканья. Он заслуживает осуждения» (там же: 205).

Предварительные итоги

Из описанных фактов следует, что за чисто внешними измене­ниями стоят глубокие и серьезные преобразования в орфоэпии СМИ. Пожалуй, главное из них заключается в том, что орфоэпия телеви­зионных массмедиа последних десятилетий утратила характерную для прежней эпохи «монолитность». Это находит свое выражение в следующем.

1. В настоящее время объем и репертуар орфоэпических форм может быть подвижен и изменчив в зависимости от ряда факторов, что вполне согласуется с утверждением: «Напомним еще раз о не­обходимости стилевого единства передачи, четкого понимания ав­тором, что хроникальный сюжет и публицистическая программа должны отличаться по изобразительно-выразительным средствам, по языку. Что уместно, скажем, в монологах Э. Радзинского. то не позволяется репортеру в новостях. Хотя и это правило — не без исключений» (Телевизионная журналистика, 2005: 241).

2. Нельзя игнорировать, что в пределах орфоэпии ТВ речи со­существуют и проявляются в единстве два типа форм и норм — ко­дифицированные и некодифицированные, которые а) зависят от разных факторов, б) несут разную информацию, в) по-разному ха­рактеризуют текст с точки зрения нормы (литературно/нелитера­турно, правильно/неправильно и корректно/некорректно, умест­но/неуместно), г) подчиняются разным правилам.

3. Описание орфоэпии ТВ речи постсоветского периода требует дифференцированного подхода, поскольку важнейшим вектором ее развития является движение в сторону усложнения. В последнее время существует конкуренция между двумя принципами постро­ения орфоэпии телевизионных текстов. Традиционная установка на единообразие остается востребована прежде всего, где экранная форма минимально персонифицирована. В других случаях вполне уместным и естественным бывает расширение границ кодифици­рованной нормы и присутствие некодифицированных форм.

Наблюдаемые сдвиги и трансформации в орфоэпии ТВ речи не должны оставаться за рамками нормативных источников. Очевидно, что обсуждение телевизионной политики применительно к орфо­эпическому уровню, — это один из актуальных вопросов орфоэпи­ческой повестки дня, в процессе анализа и осмысления которого необходимо совместное участие исследователей, включая нормали­заторов, и журналистов, поскольку именно их речевое поведение оказывается важнейшим ориентиром для большинства носителей языка.

Примечания

¹ Агеенко Ф.Л., Зарва М.В. Словарь ударений русского языка / под ред. М.А. Штудинера. М.: Рольф, 2000. С. 3 (далее — СУ-2000).

² Агеенко Ф.Л., Зарва М.В. Словарь ударений для работников радио и телевиде­ния / под ред. Д.Э. Розенталя. 5-е изд., перераб. и доп. М.: Русский язык, 1984 (да­лее — СУ-1984).

³ Борунова С.Н., Воронцова В.Л., Еськова Н.А. Орфоэпический словарь русского языка: Произношение, ударение, грамматические формы / под ред. Р.И. Аванесо­ва. 6-е изд. М.: Русский язык, 1997. С. 5 (далее — ОС-1997).

⁴ Если варианты неравноправны, то неосновной вариант снабжается пометой «доп.». Это означает, что для работающих в СМИ он должен оставаться в стороне. К сожалению, это учитывается не всегда. Когда ведущий новостей произносит достато[шн]о (этот вариант уже в 1989 г. маркировался словарями как доп. устар.), то этому трудно найти оправдание. В то же время его использование в авторских программах А. Приваловым или Л. Млечиным не вызывает столь резкой отрица­тельной оценки и оправдывается возрастом говорящего.

⁵ Термин некодифицированный указывает на то, что соответствующие языковые средства не выходят за границу литературности, но и не культивируются в слова­рях и справочниках. Термин компрессированный акцентирует конструктивные осо­бенности произносительных вариантов, уходя от нормативной оценки (ср. тради­ционный термин разговорный вариант).

⁶ Передача «Тем временем» с Александром Архангельским (телеканал «Россия К»). В анонсе передача называется «Русский язык в жизни и русский язык в школе: два разных языка?» Ведущий тему выпуска сформулировал иначе: «Русский язык в жизни. Русский язык в науке. Русский язык в школе». Эфир от 6 мая 2013 г.

⁷ Передача «Вести в субботу» с Сергеем Брилевым (телеканал «Россия 1»). Интервью с Владимиром Мединским. Эфир от 23 февраля 2013 г.

⁸ Передача «Тем временем» с Александром Архангельским (телеканал «Россия К»). В анонсе передача называется «Русский язык в жизни и русский язык в школе: два разных языка?» Ведущий тему выпуска сформулировал иначе: «Русский язык в жизни. Русский язык в науке. Русский язык в школе». Эфир от 6 мая 2013 г.

⁹ См.: ТС-2007 и Русский орфографический словарь Российской академии наук / отв. ред. В.В. Лопатин. © Электронная версия, «ГРАМОТА. РУ», 2001— 2007, в которых литературными признаются генезис и генезис.

¹⁰ В словаре Каленчук М.Л., Касаткиной Р.Ф., Касаткиной Л.Л. они маркиру­ются как допустимо младшие.

Библиография

Брызгунова Е.А. Связь внутренних законов языка с нормой устной и письменной речи // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003.

Борисенко В.В. Разные типы произношения в устной научной речи // Современная русская устная научная речь. Том «Общие свойства и фонетические особенности» / под общ. ред. О.А. Лаптевой. Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та, 1985.

Вещикова И.А. Орфоэпия: Основы теории и прикладные аспекты. М.: Флинта: Наука, 2007.

Воронцова В.Л. Активные процессы в области ударения // Русский язык конца XX столетия (1985—1995). 2-е изд. М.: Языки русской культуры, 2000.

Гловинская М.Я. Активные процессы в грамматике (на материале ин­новаций и массовых ошибок) // Русский язык конца XX столетия (1985— 1995). 2-е изд. М.: Языки русской культуры, 2000.

Едличка А. Литературный язык в современной коммуникации // Но­вое в зарубежной лингвистике. Вып. XX. Теория литературного языка в работах ученых ЧССР. М.: Прогресс, 1988.

Зарва М.В. Слово в эфире. О языке и стиле радиопередач. М.: Искусство, 1971.

Земская Е.А. Введение // Русский язык конца XX столетия (1985—1995). 2-е изд. М.: Языки русской культуры, 2000.

Каленчук М.Л., Касаткина Р.Ф. Звучащая речь в средствах массовой информации // Язык массовой и межличностной коммуникации. М.: МедиаМир, 2007.

Козлянинова И.П. Произношение и дикция. 2-е изд., доп. М.: ВТО, 1977.

Культура речи и эффективность общения / отв. ред. Л.К. Граудина, Е.Н. Ширяев. М.: Наука, 1996.

Лаптева О.А. Живая русская речь с телеэкрана. Разговорный пласт те­левизионной речи в нормативном аспекте. М.: УРСС, 2000.

Лаптева О.А. Теория современного русского литературного языка: Учеб. пособие. М.: Высшая школа, 2003.

Муратов С.А. Легенды и мифы вокруг ТВ // Телевидение в поисках те­левидения. Хроника авторских наблюдений. 2-е изд., доп. / под ред. проф. Е.Л. Вартановой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2009.

Панов М.В. Современный русский язык. Фонетика. М.: Высшая школа, 1979.

Панов М.В. Членение литературного языка и стили // Современный русский язык: Учебник / под ред. В.А. Белошапковой. М.: Высшая школа, 1981.

Панов М.В. История русского литературного произношения XVIII— XX вв. М.: Наука, 1990.

Промптова И.Ю. Речевая культура театра. М.: Советская Россия, 1989.

Светана-Толстая С.В. Русская речь в массмедийном пространстве / Под ред. Я.Н. Засурского. М.: МедиаМир, 2007.

Сенкевич М.П. Культура телевизионной и радиоречи: Учеб. пособие. М.: Ин-т повышения квалификации работников телевидения и радиове­щания, 1994.

Солганик Г.Я. Введение // Язык СМИ и политика / под ред. Г.Я. Солганика. М.: Изд-во Моск. ун-та; Ф-т журналистики МГУ имени М.В. Ло­моносова, 2012.

Телевизионная журналистика: Учебник. 4-е изд., перераб. и доп. / ред- кол.: Г.В. Кузнецов, В.Л. Цвик, А.Я. Юровский. М.: Изд-во Моск. ун-та: Наука, 2005.

Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI—XVIII вв.). 3-е изд., испр. и доп. М.: Аспект Пресс, 2002.

Федоров П.Р. Речь в современном медиаэфире. Обретения и потери // Журналистика и культура русской речи. М.: ИКАР, 2009. № 2.

Шведова Н.Ю. Автор или составитель? (Об ответственности лексико­графа) // Словарь и культура русской речи. К 100-летию со дня рождения С.И. Ожегова. М.: Индрик, 2001.

Щерба Л.В. О разных стилях произношения и об идеальном фонетиче­ском составе слов // Избранные работы по русскому языку. М.: Гос. учеб.- педагогич. изд-во министерства просвещения РСФСР, 1957.

Поступила в редакцию 02.09.2013