СМИ и религия: в поисках интегрального подхода

Раздел: Теория журналистики и СМИ

Обращаясь к предметно-объектной области «СМИ и религия», автор на основе анализа зарубежных монографий и статей (преимущественно — англоязычных) описывает существующие парадигмы ее исследования (артикуляции, медиатизации, унификации и дифференциации) и возможности создания интегрального подхода к изучению взаимовлияния религии и массмедиа. Особое внимание уделяется проблемам медиатизации религии и необходимости более детального исследования ее механизмов и специфических характеристик в российском контексте возрастающего интереса к религиозному аспекту в общественной жизни.

Религия и сопряженное с ней предметно-объектное поле до сих пор остается на периферии внимания как журналистов, освещаю­щих социальные процессы, так и исследователей СМИ, которые, как правило, не видят в религии существенного фактора, влияю­щего на функционирование медиасистем. Между тем, как показы­вают исследования, в том числе и российские, его недооценка приводит к дисфункциям СМИ, негативно влияет на соответствие контента интересам и потребностям аудитории и снижает ее дове­рие к СМИ (Религия в информационном поле российских СМИ, 2002).

Возможность доступа к основному массиву научной литерату­ры о взаимоотношениях религии и медиа, а также к свежим жур­нальным статьям позволила автору познакомиться с многообрази­ем подходов в этой предметной области и оценить ее современное состояние¹.

Начать разговор об этом представляется уместным с более ши­рокой — культурологической — аналогии. Заметным событием для экономистов и культурологов стал выход в 2000 году книги «Куль­тура имеет значение. Как ценности влияют на человеческий про­гресс» (Culture Matters. How Values Shape Human Progress, 2000), которая ознаменовала собой существенный интеллектуальный сдвиг в осмыслении роли культурных факторов в экономическом и общественном развитии. Книга убедительно доказала, что без учета влияния всей совокупности культурных факторов (в том чис­ле — религиозных) исследователи в области экономических и по­литических наук не в состоянии объяснить некоторые феномены в рамках детерминистского набора рыночных индикаторов и зако­номерностей. Чтобы объяснить настоящее и предсказать будущее, культурные факторы неизбежно придется принимать в расчет — показали авторы книги.

Ее редактор Луренс Харрисон обратил внимание на аксиомати­ку экономистов. Для них, по мнению редактора книги, утвержде­ние о том, что одна и та же экономическая политика, эффективно осуществленная в разных странах, приведет к одним и тем же ре­зультатам независимо от культурного уклада жизни, — аксиома, не требующая доказательств. «Роль культурных ценностей и устано­вок как препятствующих или содействующих прогрессу стала иг­норироваться правительствами и агентствами помощи другим странам», — добавил Л. Харрисон, и это привело к кризису и к углубляющемуся разрыву между богатыми и бедными странами (ibid: xxxiv). Авторы книги согласны в том, что именно подсис­темы культуры в разных обществах приводят к разным экономиче­ским результатам страны, которые изначально находились в одних и тех же стартовых условиях. В качестве примера некоторые иссле­дователи приводят разный исторический путь Ганы и Южной Ко­реи, которые после Второй мировой войны находились примерно на одном уровне экономического развития — по населению, ре­сурсам, природным богатствам и другим критериям. Сейчас же между ними «дистанция огромного размера».

«Культура с ее глубинными ценностями и установками как предмет изучения все еще пугает исследователей», — написал две­надцать лет назад Дэвид Лэндес (Landes, 2000: 2). По нашим на­блюдениям, то же происходит и с религией, которая во многих об­ществах до сих пор составляет основание и сердцевину культуры и для большого количества людей до сих пор остается существен­ным фактором, влияющим на их сознание и поведение.

Современное состояние научной области

Совокупный научный дискурс, предметом которого являются различные аспекты взаимоотношений религии и СМИ, по своему объему значительно уступает таким более «модным» темам, как, например, ксенофобия и национализм, которые во многих случаях имеют религиозную подоплеку.

Вместе с тем в последнее время становятся все более заметными позитивные сдвиги в направлении более сбалансированного и объективного учета религиозного фактора и исследования медиа­тизации религии.

В частности, философы и социологи обращают внимание иссле­дователей СМИ на религиозную проблематику и связанные с ней сюжеты. В 2011 году вышла в свет книга «Сила религии в публич­ной сфере» (Butler, Habermas, Taylor et al., 2011), в которой о рели­гиозном факторе размышляют Юрген Хабермас, Чарльз Тэйлор, Юдит Батлер и Корнел Уэст.

Оценивая традиционные подходы, философы констатируют, что многие концепции и идеи о религии в публичной сфере до сих пор укоренены не только в массовом сознании, что вполне естествен­но, но и в сознании исследователей, в академическом мире.

Критикуя подходы, которые «поляризуют» предметное поле, авторы книги сходятся в том, что религия не сводится только к приватной сфере и не является иррациональной. Призывая к ра­дикальному переосмыслению понятия «секуляризм», Чарльз Тэйлор предлагает пересмотреть также «повторяемую, как мантра, форму­лу об отделении церкви от государства и императивное требование об удалении религии из публичной сферы» (Taylor, 2011: 34).

В научных кругах появляется все больше академической реф­лексии о том, что, несмотря на процесс секуляризации, религия во многих обществах относится к базовым структурным элементам.

«Религия угрожает, вдохновляет, утешает, провоцирует, обнаде­живает в обыденности и требует привести свою жизнь в соответствие с нормами. Это путь к достижению мира и причина объявления войны», — подчеркивает американский социолог Крэйг Кэлхун (Calhoun, 2011: 118). «Религия — удивительный феномен, кото­рый играет противоречивую роль в жизни людей. Она может раз­рушить и оживить, усыпить и пробудить, поработить и освободить, научить послушанию или призвать к революции», — отмечает его иранский коллега Али Шариати (Hazleton, 2009: 83). Примеча­тельно, что социологи из двух стран, находящихся в состоянии ан­тагонистического ценностного противостояния, сходятся в оценке роли религии в жизни человека и в публичной сфере.

В своем обширном историческом экскурсе, посвященном ана­лизу взаимоотношений СМИ и религии, американский исследо­ватель Стюарт Хувер пишет: «По сути, религия и медиа были тесно связаны как минимум со времен Реформации, а если принять во внимание устную коммуникацию, язык ритуалов и облачений, то коммуникация является основой для нашего понимания религии и до Реформации. Следовательно, когда мы размышляем о судьбе религии сегодня, в информационную эру, мы должны начать с осознания того, что система смыслов и значений религии была во все времена неразрывно связана с формами коммуникации» (Hoover, 2006: 113).

СМИ и религию как социальные институты можно рассматри­вать как конкурирующие и даже конфликтующие, поскольку они оба претендуют на роль ценностных арбитров в общественной жизни. Если перейти от более узкого понятия «социальный инсти­тут» к более широкому — «подсистема» в рамках общества как сис­темы, — то состязательность и функциональный параллелизм ре­лигии и СМИ также обнаруживаются и на этом, более общем уровне, поскольку и религия и СМИ измеряют, оценивают, про­славляют и осуждают.

Подобный подход, который в западной традиции называется «дуалистическим», до сих пор доминирует в академическом дис­курсе, где обе подсистемы описываются как «независимые и по­тенциально действующие независимо друг от друга» (ibid: 8). «Дуалистический» подход к религии и СМИ как к конкурирую­щим социальным субъектам основан прежде всего на структурно­функциональном анализе, поскольку, как пишет Стюарт Хувер, они «занимают те же самые пространства, преследуют во многом одни и те же цели и используют те же самые практики» (ibid: 9). Более того, и религия и СМИ производят и распространяют нор­мативные модели — описания того, что такое хорошо и что такое плохо, а также производят мониторинг социальной жизни на пред­мет ее соответствия установленным ими же нормативным моделям.

В связи с этим исследователи фиксируют попытки со стороны СМИ при поддержке других влиятельных игроков (главным обра­зом из политической сферы) вытеснить религию из публичного пространства и локализовать ее «в тихом универсуме индивидуаль­ности» (Stolow, 2005: 120).

Исторически передача многообразия религиозного опыта осу­ществлялась в модусе непосредственной межличностной комму­никации, а технически опосредованные формы передачи сакраль­ного знания и религиозных смыслов представляли угрозу для целостности и истинности их содержания.

В связи с этим с момента появления периодической печати отно­шение к ней (а затем к радио и телевидению) было настороженным, тем более что СМИ служили распространению текстов «преиму­щественно политического и социального характера, выходящего далеко за рамки религиозной сферы и зачастую прямо противо­стоящего ей» (Хруль, 2010: 250).

В периоды открытости религиозные организации главным об­разом призывали журналистов к ответственному использованию прессы, чтобы она служила духовной пользе как отдельных людей, так и целых сообществ.

Что же касается новых СМИ, то отношение религии к ним определяется по меньшей мере двумя факторами. С одной сторо­ны, новые информационные технологии потенциально опасны усилением «шумов» и «искажений» в процессе коммуникации. С другой стороны, они предоставляют широкие возможности для проверки контента (однако, если мы в качестве примера возьмем интернет-пространство, то все процессы верификации в нем все-таки останутся виртуальными, то есть информация здесь проверя­ется не фактами, а другой информацией с таким же уровнем дове­рия к ней).

Проблема истинности и надежности информации — важная для журналистики в целом — является также одной из самых су­щественных в отношениях религии и СМИ. Исследуя проблему точности в передаче сакрального знания, норвежский ученый Кнут Лундби считает, что «искажения и дисфункции в равной сте­пени вероятны и в случае закрытой коммуникации, и в случае, когда в нее вовлечены крупные СМИ» (Lundby, 2006: 58).

Последние технологические инновации в области коммуника­ции в религиозной перспективе проанализированы в двух недавно опубликованных книгах, причем обе они главным образом осно­ваны на опыте Католической церкви. Одна из них вышла в США (Vogt, 2011), а другая — в Польше (Internet i Kosciol, 2011). Повы­шенная в последние годы активность религиозных организаций в освоении новых СМИ укрепляет надежду в том, что в скором времени появятся и «компендиумы» других религий по поводу но­вых медиа.

Исследовательские парадигмы

Возрождение исследовательского интереса к отношениям религии и СМИ было замечено профессором Лизбет ван Зоонен, которая проанализировала историю публикаций по этой теме на протяже­нии последних тридцати лет². В зависимости от ракурса рассмот­рения предметно-объектной области, связанной с религией и СМИ, она выделила четыре основные исследовательские парадигмы:

1) артикуляция (изучение того, как религия использует СМИ);

2) медиатизация (анализ того, как СМИ используют религию);

3) унификация (структурно-функциональный поиск общего в СМИ и религии);

4) дифференциация (выявление особенностей, исключительных черт СМИ и религии).

Первые две парадигмы связаны со взаимным использованием друг друга религией и СМИ в воздействии на свои объекты — паству и аудиторию соответственно. Артикуляция подразумевает использо­вание религиозными организациями массмедиа для адекватной и эффективной проповеди, а медиатизация — использование сред­ствами массовой информации религиозного сегмента реальности для достижения всего спектра своих целей, традиционно связан­ных прежде всего с воздействием на аудиторию. В парадигме арти­куляции под «проповедью» понимается весь дискурс, обращенный религиозными субъектами не только к своим общинам, но и к внеш­ним потребителям, причем, разумеется, речь идет о катализирован­ной новыми информационными технологиями субъект-субъектной коммуникации с учетом принципа участия (партиципарности). В рамках парадигмы медиатизации религия становится объектом сканирования и трансляции.

Две последние парадигмы — унификации и диффенциации — фокусируются главным образом на исследовании сходств и разли­чий религии и СМИ как самостоятельных подсистем общества. Основанные преимущественно на структурно-функциональном анализе деятельности, эти парадигмы рассматривают религию и СМИ как автономные образования, взаимодействующие в более широком контексте культурной и общественной жизни. Это взаи­модействие описывается широким спектром терминов — от со­трудничества до конкуренции — и неизменно привлекает большой научный интерес.

Давайте рассмотрим каждую из названных исследовательских парадигм подробнее.

Парадигма артикуляции

Термин «артикуляция» в данном случае означает публичное и адекватно интерпретируемое в конкретном обществе выражение религиозным субъектом совокупности смыслов, связанных с мно­гообразием религиозной жизни, с тем, чтобы СМИ могли транс­лировать это выражение с минимальными искажениями. Актив­ным действующим субъектом в артикуляционной парадигме является индивидуальный или институциональный носитель ре­лигиозного опыта, который хочет быть корректно воспринят, представлен и понят в публичной сфере. Данный субъект исполь­зует СМИ как средство «публикации» тех текстов, распростране­ние которых в обществе ему представляется необходимым. Весь многообразный проповеднический дискурс в СМИ является пред­метом исследования в рамках этой парадигмы, в объектное поле которой попадают по принадлежности институциональные медиа религиозных организаций, а также значительная часть СМИ, этос которых подразумевает содействие «трансляции» религиозной проповеди. В рамках артикуляционного подхода медиа в значи­тельной степени играют инструментальную роль.

Описывая парадигму артикуляции с исследовательской точки зрения, сошлемся на Стивена Хувера, который полагает, что пред­мет анализа в ряде случаев локализован преимущественно в осо­бенностях выражения «живого религиозного и духовного опыта, погруженного в социальный и культурный контекст, где СМИ играют все более важную роль» (Hoover, 2006: 55).

Отправной точкой исследования в рамках артикуляционной парадигмы является аудитория со всеми особенностями восприя­тия религиозного контента и с учетом конкретных обстоятельств, связанных с контекстом восприятия и интериоризации религиозной информации. Для решения своих задач в этой парадигме ученые широко используют глубинные интервью, фокус-группы и другие социологические и социально-психологические методы и методики (Clark, 2003; Meyer, Moors, 2005; Zoonen, Vis, Mihelj, 2010).

Артикуляционный подход сосуществует с другими парадигмами и широко использует их интерпретации для понимания особенно­стей проповеди и ее оптимизации.

Парадигма медиатизации

Изучение механизмов влияния СМИ на различные аспекты со­циальной, политической, экономической и культурной жизни привело к появлению нового термина «медиатизация», который становится все более популярным в социальных и гуманитарных науках и даже иногда вызывает иронические замечания по поводу своего избыточного употребления и трудности выделения из совокуп­ности однокоренных терминов, которые употребляются разными исследователями: mediation — mediazation — medialization — mediatization. В качестве дополнительной трудности автор иронического эссе по этой теме Соня Ливингстоун отмечает различные коннота­ции и несовпадающие смыслы, которые возникают при переводе этого терминологического ряда на другие языки (Livingstone, 2009). Тем не менее «медиатизация» приобретает все больше сторонников и все чаще употребляется в научных статьях, поэтому, по нашему убеждению, должна быть адекватно введена в русскоязычный на­учный оборот с полнотой терминологического обсуждения, что, разумеется, выходит за рамки данной работы, но представляется одной из неотложных задач.

Пока же это понятие даже в большинстве новых словарей до сих пор означает лишь исторический процесс перераспределения власти без упоминания иного значения, связанного с деятельно­стью СМИ. Но и в российском научном дискурсе, связанном с из­учением медиа, уже появились работы, где используется термин «медиатизация» (Землянова, 2002; Шаронов, 2008; Воинова, 2010).

Для понимания описываемой парадигмы важны работы скан­динавского исследователя Стига Хьярварда, который в 2008 году обосновал важность изучения отношений религии и СМИ в кон­тексте медиатизации тремя аргументами:

1) в процессе формирования религиозных представлений и убеждений СМИ для большинства людей стали первичным источ­ником информации;

2) некоторые социальные функции религии постепенно стали выполняться преимущественно СМИ;

3) религиозные организации используют логику СМИ, по-медийному структурируя свою деятельность (Hjarvard, 2008: 12).

Таким образом, в процессе медиатизации СМИ становятся глав­ным действующим лицом, субъектом, существенным образом влияю­щим на представление религии в публичной сфере и регулирующим объем, структуру и содержание ее «публичности». Медиатизация подразумевает, что СМИ конструируют образ реальности, а не просто отражают ее.

Немецкий ученый Вильфрид Шульц, произведя своеобразный «спектральный анализ» медиатизации, выделил четыре ее процес­суальные стадии: расширение, замену, слияние и приспособление (ex­tension, substitution, amalgamation and accommodation), которые в дальнейшем помогли исследователям расчленить объект, сделать его изучение более детальным (Schulz, 2004). С методологический точки зрения в арсенале исследователей, работающих в этой парадиг­ме, — широкий спектр количественных и качественных методик, контент-анализ и другие методы изучения содержания (в частно­сти визуальной информации), а также «киберметрия» — компью­терные методы изучения контента сайтов и баз данных.

Значительное влияние на эту парадигму оказала теория «фор­мирования повестки дня» (agenda-setting) (McCombs, 2004), в русле которой до сих пор ведется много исследований.

Парадигма унификации

Работы, которые рассматривают религию как медиум, как сред­ство и канал общения человека с трансцендентным, обнаруживая при этом черты и свойства СМИ в религиозной сфере, и — наобо­рот — исследования, которые изучают массмедиа как религию и находят ритуальные элементы в их деятельности, а также феномен «веры в СМИ», можно отнести к парадигме унификации.

Тексты, символы и иконы — это язык религии как медиума. Согласно радикальному взгляду голландского исследователя Гента де Вриза, без медиативных практик и дискурсов религия вообще не смогла бы себя манифестировать, выразить доступным образом (De Vries, 2001). И напротив, СМИ сами по себе приобретают ре­лигиозные черты в контексте ритуализации их практик и механиз­мов моделирования действительности. Они широко используют заимствования из религиозной сферы, чтобы повысить свою суг­гестивность (Couldry, 2003; Couldry, Hepp, Krotz, 2010).

Религию и СМИ сближает и то обстоятельство, что богословы разных исповеданий (в основном — христиане) активно занимают­ся теорией коммуникации (Peters, 1999), а ряд влиятельных центров по изучению СМИ и коммуникации действует в христианских университетах.

Методологически парадигма унификации основана главным образом на применении критических подходов и проведении эм­пирических исследованиях сравнительного характера.

Парадигма дифференциации

Исследователи, развивающие деятельность в этом направле­нии, считают наиболее важным при анализе отношений религии и СМИ описать и проанализировать различия между ними, которые становятся принципиально значимыми для четкого выделения границ и понимания особенностей обеих социальных подсистем.

Изучая религию и СМИ как самостоятельные несхожие сферы, ученые обращают внимание на их взаимное влияние, однако счи­тают его следствием уникальных сущностных характеристик соци­альных институтов, на которых главным образом сфокусирован научный интерес в рамках парадигмы различия.

С одной стороны, предметом научного интереса становится из­учение озабоченности религиозных институций по поводу цен­ностно-нормативных моделей, распространяемых СМИ; религи­озной медиакритики и инициатив, связанных с регулированием и сорегулированием массмедиа (упования на саморегулирование со­ставляют сравнительно малую часть этого дискурса). Кроме того, в этой парадигме, как правило, работают исследователи, аксиома­тика которых укоренена в системах религиозных ценностных представлений.

В частности, анализируя влияние ТВ на молодежную аудито­рию, некоторые ученые пришли к выводу, что особый акцент на паранормальных и потусторонних субъектах (таких, например, как духи и привидения) в значительной степени повлиял на религиоз­ные представления молодежи, спровоцировав появление в ее среде многочисленных субкультур, связанных с интересом к потусто­роннему миру (Petersen, 2010).

В некоторых случаях (как правило, в среде религиозно ангажи­рованных исследователей) СМИ описываются как каналы распро­странения преимущественно негативного контента и даже рассмат­риваются как «исчадие зла». В связи с этим возникают требования ужесточения государственно-правового регулирования их деятель­ности и даже введения цензуры. К примеру, в середине прошлого века католические епископы Голландии запрещали пастве слушать некатолическое радио, а в конце века родители ряда христианских школ требовали убрать из школьных библиотек сочинения о Гарри Поттере (Starker, 1989).

Рост недовольства доминирующими СМИ и формирование ими религиозной оппозиции нередко приводили к тому, что рели­гиозные институции минимизировали сотрудничество с ними, чтобы не быть «ложкой меда в бочке дегтя», и стремились создать свою, альтернативную, построенную на иных ценностях систему СМИ, которая также становилась предметом изучения в рамках данной парадигмы. Надо сказать, что некоторые религиозные ор­ганизации стали пионерами в использовании новых медиа (к при­меру, радио Ватикана по просьбе Папы Римского Пия XI создавал Гульельмо Маркони — один из первооткрывателей возможности передачи аудиоинформации через электромагнитные волны³; один из своих первых визитов с демонстрацией своего изобретения братья Люмьер нанесли в Ватикан, где Папа Лев XVIII проявил большую заинтересованность в использовании кинематографа для проповеди христианства). Успех протестантизма в США и Латинской Америке во многом связан с феноменом «телеевангелизации» — созданием популярного проповеднического медиапродукта, аудитория кото­рого может насчитывать десятки миллионов человек. В частности, аудитория программы «Час силы» популярного американского про­тестантского телепроповедника Роберта Шуллера — самой популяр­ной христианской передачи в мире — составляла 20 млн зрителей⁴.

Учитывая описанную ситуацию, можно констатировать, что усиление влияния религиозных структур в СМИ, которое обычно называют «клерикализацией», также является одним из традици­онных предметов исследования в парадигме различий, поскольку вызывает ответные протесты со стороны нерелигиозной части об­щества.

Методологически парадигма дифференциации помимо собственно дескриптивного подхода использует спектр социологических ме­тодов.

* * *

В дополнение к описанным выше четырем парадигмам иссле­дования религии и СМИ мы хотели бы обратить внимание на две тенденции, связанные уже не с их структурно-функциональными сходствами и различиями, не со взаимодействием их как социаль­ных институтов в модусах конкуренции/сотрудничества, не со вза­имным использованием друг друга для достижения своих целей (проповедь/медиатизация), а с двумя пространствами, средами, где происходят описанные выше процессы. В последние годы ста­новятся все более заметными две контекстуальные тенденции, два тренда, которые прослеживаются в работах исследователей, —

а) культурологический и б) антропологический. Первый из них рас­ширяет поле анализа от религии на все пространство культуры, в которое погружены религия и СМИ, а второй фокусирует внима­ние на «человеческом измерении» их взаимодействия.

Индикаторами данных трендов стали в первом случае недавнее появление рабочей группы «СМИ, религия и культура» в рамках Международной ассоциации исследователей массовых коммуни­каций (IAMCR)⁵, а во втором — выход в свет коллективной моно­графии «Медиаантропология», отражающей повышенный интерес к человеку в контексте религии и СМИ (Media Anthropology, 2005).

Эти тенденции, с одной стороны, аккумулируют наработки описанных выше четырех парадигм, а с другой стороны, создают предпосылки для выработки культурно-антропологического инте­грального подхода в изучении религии и СМИ.

Российский контекст

Несмотря на то, что динамика социальных процессов и поиск модели взаимодействия религии и СМИ в России обладают рядом особенностей, которые могли бы быть интересны отечественным исследователям, эта проблематика остается в значительной степе­ни маргинальной в работах на русском языке.

Опубликованные книги, статьи и диссертации можно условно отнести к четырем исследовательским направлениям, дифферен­цируя их в зависимости от ориентации на:

а) контент (анализ особенностей освещения тех или иных рели­гий, пропорций, акцентов, избыточного или недостаточного внима­ния, маргинализации и прочее) (Кашинская, 2008; Khroul, 2009);

б) религиозные структуры как субъект информационной деятель­ности (анализ конфессиональных — православных, протестант­ских, католических, исламских, иудейских и других СМИ)⁶;

в) каналы распространения информации (исследование деятель­ности разных каналов по отношению к религии — прессы, радио, телевидения, Интернета, мобильных сетей) (Лученко, 2008; Хруль, 2008);

г) регулирование деятельности СМИ (со-регулирование, саморе­гулирование, корреляция ценностно-нормативных систем, профа­нация сакрального, напряженности и конфликты, дисфункции) (Khroul, 2010).

Результаты проведенных исследований — иногда действительно очень важные — оказывают, как выяснилось, минимальное воз­действие на информационную политику и структурные изменения в системе СМИ.

В частности, в сводном отчете по исследованию «Религия в ин­формационном поле российских СМИ», проведенному на факуль­тете журналистики МГУ в сентябре—ноябре 2001 года (Религия в информационном поле российских СМИ, 2002), содержатся инте­ресные выводы, которые могли бы стать как минимум предметом осмысления медиаменеджеров.

К примеру, исследователи обнаружили, что в светских СМИ, как правило, отсутствует экспертный анализ современной религи­озной ситуации, чрезмерно преувеличивается зависимость рели­гии от политики, а светская пресса в большинстве случаев искажает картину религиозной жизни страны.

По данным исследования, в массовой прессе наблюдается сме­щение в сторону доминирующей религии — православия — и недо­статочное присутствие в информационном поле других религиозных образований. Это статистически объяснимое явление обнажает скорее количественный, нежели качественный подход российских СМИ к освещению религиозной жизни.

В исследовании были отмечены тенденциозность в освещении религиозной жизни значительной части светских изданий, низкий профессиональный уровень и необъективность, предвзятость жур­налистов, а также зависимость светской прессы от политических предпочтений.

По мнению эксперта Александра Кырлежева, аудитория свет­ской прессы не получает «достаточно объемной, достаточно про­фессиональной, достаточно точной и нужной информации о месте и роли религии в современном российском обществе и в мировом масштабе. Религиозная тема как таковая обречена в СМИ на маргинальность и неполноту освещения»⁷.

Что касается собственно СМИ религиозных организаций, в частности так называемой «конфессиональной прессы», то иссле­дование обнаружило в большинстве случаев ее низкий профессио­нальный уровень, трудный для понимания стиль подачи материа­лов, склонность к «консервативности» форматов и «монотонности» жанровых структур, а также некомпетентность учредителей и из­дателей — религиозных организаций — в использовании СМИ для распространения своего вероучения и привлечения адептов.

Помимо исследователей СМИ и коммуникаций интерес к опи­сываемой в данной статье сфере проявляют религиоведы. В част­ности, весьма продуктивной и многообещающей в смысле будущих исследований стала международная научная конференция Москов­ского религиоведческого общества «Религия и медиа», которая про­шла 12—15 мая 2010 года на философском факультете МГУ имени М.В. Ломоносова и собрала более 30 ученых из Германии, Италии, Бельгии, Японии, США, Канады, Украины и России.

Кроме того, оптимизм внушают и два объективных фактора, которые способствуют повышению интереса к изучению СМИ и религии в России:

— количественный, обусловленный а) эмпирически зафиксиро­ванным ростом количества жителей, которые относят себя к той или иной религии (хотя критерии такого отнесения до сих пор яв­ляются предметом большой дискуссии) (Фурман, Каариайнен, 2000, 2006), б) увеличением количества религиозных организаций и в) расширением религиозного сегмента СМИ;

— качественный, связанный а) с процессом «воцерковления», вовлечения в активные религиозные практики пассивных верую­щих (Красиков, 2005); б) с более глубоким осознанием предмета веры и ее ценностно-нормативных моделей с последствиями для объемов и структуры медийного потребления и в) с появлением «виртуальной религиозности», медиатизированной посредством новых информационных технологий.

И количественный и качественный «катализаторы» интереса к проблематике взаимоотношений религии и СМИ, разумеется, яв­ляются скорее потенциальными, нежели реальными, поскольку их эффективность во многом зависит от внешних условий — от инте­реса собственно религии и СМИ к познанию своих взаимоотноше­ний, от приоритетов научной политики — как на уровне государ­ства, так и на уровне относительно автономных исследовательских центров, от включенности в международный научный контекст и знакомства с его концептуальным и методологическим арсеналом (разумеется, со свободой его принятия/неприятия).

Российская ситуация взаимоотношений СМИ и религии — в последние 20 лет гораздо более динамичная, нежели в других, более стабильных странах, — представляется интересной и для эм­пирических исследований, и для их теоретического осмысления в системах координат, задаваемых оппозициями религиозное/ светское, публичное/приватное, официальное/оппозиционное, ор­ганизованное/спонтанное и др.

Трудности поиска «общего знаменателя»

В англоязычном научном дискурсе, представляющем совокуп­ное состояние дел в области исследований СМИ и религии, отме­чается лавинообразное нарастание работ частного характера (case studies), которые оставляют все меньше шансов в поиске «общего знаменателя», объясняющей модели, метатеории, которая более или менее удовлетворительным образом могла бы служить объеди­няющим конструктом для более частных теорий и прикладных ис­следований.

Разумеется, исследователи разных стран и школ работают в раз­ных парадигмах, о чем мы писали выше, однако являются ли эти парадигмы принципиально несовместимыми? Возможно ли их све­дение в минимальную, но единую теоретическую «рамку», приемле­мую если не для всего научного сообщества, то хотя бы для суще­ственной его части?

Позитивный ответ на последний вопрос, признание возможности «общего знаменателя» и его поиск объединяют членов уже упоми­навшейся выше рабочей группы «СМИ, религия и культура» в рам­ках IAMCR. Дискуссии в Стокгольме (2009), Браге (2010) и Стамбуле (2011) показали, что до сих пор нет общей теории, непротиворечиво описывающей все уровни медиатизации религии.

В то же время исследователи отметили, что в области разработки модели, описывающей различные религии, религиоведами достиг­нуты серьезные успехи: проанализирована и структурирована «об­ласть пересечения» религий, выделены их общие черты. В частности, все религии а) различают сакральное и профанное пространства, б) имеют объекты трансцедентного происхождения (Тора, Библия, камень Каабы, статуи Будды и т.п.) и большинство религий в) име­ют священные писания и институт святости.

В связи с этим представляется теоретически возможным по­строить модель медиатизации религии достаточно высокого уровня обобщения.

По крайней мере, в рамках исследовательского проекта группы «СМИ, религия и культура» в настоящее время предпринимается попытка найти общий подход, общий ракурс для описания про­цесса медиатизации разных религий в разных обществах с разными медиасистемами и разными аудиториями в надежде на то, что на­растающее количество специализированных “ad hoc” исследова­ний перейдет в качество общей объясняющей модели, что много­образие анализа приведет к плодотворному синтезу.

Поиск интегрального подхода никоим образом не отодвигает на второй план и не стремится унифицировать многообразие па­радигм, описанных в данной работе. Напротив, он побуждает к их критическому анализу, переосмыслению, экспликации аксиома­тики, а также ко вниманию к другим подходам, которые могут оказаться пригодными в качестве интерпретационных моделей для необъяснимых с точки зрения данной парадигмы феноменов.

Примечания 

¹ Автор благодарен Фонду Центрального Европейского университета (CEUBPF) за приглашение на исследовательскую стажировку, благодаря которой была напи­сана данная статья. Все выраженные в настоящем тексте мнения и оценки явля­ются авторскими и не отражают официальную позицию CEUBPF.

² Zoonen L. van. Four Approaches to the Study of Media and Religion. Режим доступа: http://www.kent.ac.uk/religionmethods/topics/researching-media.html?tab=bibUography

³ РИА Новости. 2011. 30 сентября. Режим доступа: http://ria.ru/religion/20110930/446922836.html

⁴ РИА Новости. 2011. 19 ноября. Режим доступа: http://ria.ru/world/20111119/492969372.html

⁵ «Media, Religion and Culture» working group of the International Association for Media and Communication Research (IAMCR).

⁶ См.: Лученко К.В. Православные создают единое информационное простран­ство. 2004. 5 января. Cnews. Режим доступа: http://www.cnews.ru/reviews/articles/index.shtml?2004/01/05/153591.

⁷ Портал «Религия и СМИ». Режим доступа: http://religare.ru/2_26822.html

Библиография

Воинова Е.А. СМИ в контексте медиатизации политики // СМИ в ме­няющейся России. М., 2010.

Землянова Л.М. Медиатизация культуры и компаративизм в современ­ной коммуникативистике // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2002. № 5.

Кашинская Л.В. Религия в СМИ // Проблематика СМИ в контексте глобальных проблем современности. М.: Аспект-пресс, 2008.

Красиков А.А. Глобализация и православие // Религия и глобализация на просторах Евразии. М., 2005.

Лученко К.В. Интернет и религиозные коммуникации в России // Ме­диаскоп. 2008. № 1.

Религия в информационном поле российских СМИ. М.: МГУ имени М.В. Ломоносова, ф-т журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, 2002.

Фурман Д.Е., Каариайнен К. Старые церкви, новые верующие: Религия в массовом сознании постсоветской России. СПб., 2000.

Фурман Д.Е., Каариайнен К. Религиозность в России в 90-е годы ХХ — начала XXI века. М., 2006.

Хруль В.М. Религия в информационном поле российских агентств // Информационное поле современной России: практики и эффекты. Ка­зань, 2008.

Хруль В.М. Пресса и Католическая Церковь: эволюция отношений // Четыре века газеты М.: ф-т журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, 2010.

Шаронов Д.И. О коммуникативном смысле медиатизации // Вестник ВГУ. Серия: Филология. Журналистика. 2008. № 2.

Butler J., Habermas J., Taylor C., West C. (2011) The Power of Religion in the Public Sphere. New York: Columbia University Press.

Calhoun C. (2011) Religion’s Many Powers. In J. Butler, J. Habermas, C. Taylor, C. West The Power of Religion in the Public Sphere. New York: Columbia Uni­versity Press.

Clark L.S. (2003) From Angels to Aliens. Teenagers, the Media and the Supernatural. Oxford: Oxford University Press.

Couldry N. (2003) Media Rituals: A Critical Approach. London: Routledge.

Couldry N., Hepp A., Krotz F. (2010) Media Events in a Global Age. London: Routledge.

Harrison  L.E., Huntington S.P. (eds.) (2000) Culture Matters. How Values Shape Human Progress. New York: Basic books.

De Vries H. (2001) Global Religion, Public Spheres, And the Task of Contemporary Comparative Religious Studies. In de Vries H., We­ber S. (eds.) Religion and Media. Stanford, CA: Stanford University Press.

Hazleton L. (2009) After the Prophet. New York: Doubleday.

Hjarvard S. (2008) The Mediatisation of Religion: A Theory of the Media as Agents of Religious Change. Northern Lights 6 (1).

Hoover S.M. (2006) Religion in the Media Age. London: Routledge.

Kloch J. (ed.) (2011) Internet i Kosciol. Elipsa.

Khroul V. (2009) Covering Religion Life: Searching for the Truth or Following Ste­reotypes? In International Conference “Journalism Research in the Public In­terest” Abstracts booklet. Switzerland: Winterthur.

Khroul V. (2010) Initiatives of TV Ethics Control by Religions in Russia: Challenges for the Implementation. Religion in Eastern Europe (XXX) 1.

Landes D. (2000) Culture Makes Almost All the Difference. In L.E. Harrison, S. P. Huntington (eds.) Culture Matters. How Values Shape Human Progress. New York: Basic books.

Livingstone S. (2009) On the Mediation of Everything. Journal of Communication 59 (1).

Lundby K. (2006) Contested Communication. Mediating the Sacred. In J. Sumiala-Seppanen, J. K. Lundby, R. Salokangas (eds.) Implications of the Sacred in (Post) Modern Media. Sweden: Gothenberg.

McCombs M. (2004) Setting the Agenda: The Mass Media and Public Opinion. Cambridge, UK: Polity Press.

Rothenbuhler  E., Coman M. (eds.) (2005) Media Anthropology. Thousand Oaks, CA: Sage.

Meyer B., Moors A. (2005) Religion, Media and the Public Sphere. Bloomington, IN: University of Indiana Press.

Peters J. (1999) Speaking Into the Air: A History of the Idea of Communication. Chicago: University of Chicago Press.

Petersen L. (2010) American Television Fiction Transforming Danish Teenagers’ Religious Imaginations. Communications 35 (3).

Schulz W. (2004) Reconsidering Mediatization as an Analytical Concept. Euro­pean Journal of Communication 19 (1).

Starker S. (1989) Evil Influences: Crusades Against the Mass Media. New Bruns­wick, NJ: Transaction Publishers.

Stolow J. (2005) Religion and/as Media. Theory, Culture and Society 22 (4).

Taylor C. (2011) Why We Need a Radical Redefinition of Secularism. In J. Butler, J. Habermas, C. Taylor, C. West The Power of Religion in the Public Sphere. New York: Columbia University Press.

Vogt B. (2011) The Church and New Media: Blogging Converts, Online Activists, and Bishops Who Tweet. New York.

Zoonen L. van, Vis F., Mihelj S. (2010) Performing Citizenship on YouTube: Activism, Satire and Online Debate Around the Anti-Islam Video Fitna. Critical Dis­course Studies 7 (4).

Поступила в редакцию 30.11.2011