Современные российские журналисты: отношение к профессии

Раздел: Социология журналистики

Автор рассматривает изменения, произошедшие в последние десятилетия с журналистской профессией в России, изменения статуса журналистики, описывает феномен популярности профессии в условиях отсутствия свободы СМИ в стране. Описывая процессы социальной мобильности в исторической перспективе, автор говорит о журналистике как о социальном лифте. На основании данных двух эмпирических исследований делает выводы о границах профессиональной свободы и определяет главные тренды развития современной медиасистемы в России.

Журналистская профессия стала другой за последние два деся­тилетия в России. В советское время журналист был «партийным литературным работником», как гласит известная ленинская фраза. Редакции были органами партийных комитетов разного уровня; в их лице партия определяла политику и штаты редакций. В уни­верситеты будущих журналистов внимательно отбирали по лите­ратурному таланту, социальному происхождению (предпочтения для выходцев из семей рабочего класса) и этнической принадлеж­ности (главные этнические группы). Отобранная молодежь хорошо знала нужды обычных людей. Советская школа журналистики гото­вила их как социальных активистов (Таловов, 1990: 40). Престиж профессии поднимался от привилегии влиять на общественное мнение и формировать его, но также информировать власть о не­достатках, обнаруженных журналистом и читателями.

В период гласности и перестройки 1985—1990 годов, партия во главе с Горбачевым, поощряла критическую функцию журнали­стики с добрым намерением ускорить реформы в стране. Медиа превратились «в пропагандистскую машину гласности» (Zassoursky, 2001: 86), а журналисты стали «королями гласности»¹. Престиж профессии начал расти на другом основании — свободе слова и дискуссий, чего и добивались журналисты. Первый российский президент Борис Ельцин распустил коммунистическую партию и ее структуры (Декрет от 6.11. 1991 г.). В декабре 1991 года Совет­ский Союз перестал существовать. Редакции стали свободны от партийного контроля и государственной цензуры согласно новому Закону о СМИ (1991) и новой Конституции (1993).

Статус журналистики изменился: от закрытой государственной службы (по сути, элитной формы занятости) — к свободной ры­ночной профессии, открытой для любого желающего. В редакции пришли те, кто не мог прийти в профессию прежде из-за социаль­ного происхождения, этнической принадлежности, и те, кто были не удовлетворены заработками и перспективами карьеры, а также творческими возможностями на их прежних работах (Pasti, 2005a: 107—108).

С новым законодательством монополия государства на медиа закончилась, и частный капитал пришел на медиарынок. Но также и государство, местные органы власти в регионах с середины 1990-х годов начали открывать свои газеты. В 2000-х годах полити­ческие свободы медиа немного сдали свои позиции перед лицом возрастающей централизации власти и государственного регули­рования. Многие журналисты стремились на работу в редакции, которые финансировались региональным правительством или мест­ной администрацией, потому что те, в отличие от оппозиционных газет, давали постоянное место работы, а не временный контракт, и лучшие зарплаты (Pasti, 2005b: 117—144).

На медиарынке формировался тренд соразмерного уменьшения доли коммерческого капитала и возрастания доли государственного капитала и смешанного (государственного и коммерческого) ка­питалов. В России большинство общественно-политических газет нерентабельно, они существуют благодаря субсидиям государствен­ных органов². Аудитория государственного вещания составляет 75% населения. В отличие от России, некоторые постсоветские страны (Армения, Грузия, Латвия, Литва, Молдова, Эстония) запретили и ограничили законодательством возможности для государства запус­кать свои массмедиа, за исключением правительственных офици­альных бюллетеней, чтобы печатать правительственные резолюции, законодательные акты и другие официальные документы (Richter, 2011: 202).

Этатизация медиа сказывается на их независимости. Во Все­мирном Аудите Демократии Россия занимает 130 место по уровню свободы прессы, что определяет ее как страну без свободы прессы. За последние 13 лет ее уровень демократии (политические права и гражданские свободы) спустился со 106 до 136 места. В сравне­нии с посткоммунистическими странами Европы и Азии и даже с остающимися коммунистическими государствами (Китай, Куба и Вьетнам) Россия показывает самые низкие достижения демокра­тии (World Audit, 2011).

Однако, несмотря на то, что медиа потеряли политическую не­зависимость, журналистика остается популярной профессией. Это видно по количеству журналистских факультетов и числу желаю­щих учиться там. В России 134 университета готовят журналистов, среди них 105 — государственные университеты и 29 — частные институты (Lukina, Vartanova, 2012). Тридцать лет назад, в СССР в середине 80-х годов в университетах было 23 факультета журна­листики (Свитич, 2010: 23).

Молодое поколение тяготеет к пиар-службе и коммерческой журналистике. Так, иерархия приоритетов в выборе места работы выпускников главного университета страны, факультета журнали­стики МГУ, в 2009 году была следующей: пиар-служба (23%), жур­налы (22%), телевидение (20%), интернет-медиа (11%), радио (7%), рекламное агентство (7%), информационное агентство (5%), газета (4%) и издательство (1%) (Lukina, Vartanova, 2012).

Эта статья исследует парадокс популярности журналистики в условиях, когда медиа в России несвободны. Прежде чем выполнить анализ данных опроса журналистов, можно сделать два предполо­жения популярности профессии. Первое — это то, что журнали­стика остается открытой и либеральной профессией; для нынешней молодежи рыночные свободы кажутся важнее, чем политические свободы. Журналисты имеют широкий выбор места работы (тип медиа), жительства (города, региона) и формы занятости (быть в штате, иметь вторую работу, самоустраиваться на рынке — фри­лансеры).

Второе предположение популярности журналистики может быть рассмотрено в контексте этатизации медиа. Этатизация дает опре­деленные гарантии журналисту от рыночной стихии. Благополучие журналистов и их семей во многом зависит от благополучия их ме­диаорганизаций. Правительственные контракты несут стабильность, но также неизбежно ведут к короткой дистанции между журнали­стами и чиновниками. Сотрудничество медиа и правительства от­крывает перспективы для возможностей личного продвижения. Журналисты, заработав имя и связи, оставляют профессию, пере­ходя в пиар-службы государственных учреждений и бизнес-корпораций, становятся членами местных парламентов, некоторые основывают свои медиа и даже медиахолдинги (Pasti, 2010: 73).

Исходя от этих двух предположений, можно выдвинуть гипоте­зу, что популярность журналистики зависит от потенциала быть мобильным в профессии, но также через журналистский статус подняться к новой более престижной позиции в обществе (государ­ственного служащего или преуспевающего бизнесмена). Это может означать, что журналистика имеет ресурсы, которые дают индивиду мобильность. Можно предположить, что профессия журналиста работает и используется как социальный лифт в условиях, когда другие социальные лифты сломаны и социальная структура заморо­жена, как это находят социологи (Двадцать лет..., 2011). Проверить гипотезу поможет сравнительный анализ состояния журналист­ской свободы в редакции между 1992 и 2008 годами и анализ причин удовлетворенности в профессии среди нынешних журналистов.

Социальная мобильность в современной России

Концепция социальной мобильности была введена российско-американским социологом Питиримом Сорокиным (Sorokin, 1959), который впервые предложил систематизированную методологи­ческую концептуальную интерпретацию, включив комплекс эле­ментов, рассмотренных через различные социальные измерения. Позднее выработанный Сорокиным подход был сужен. Развитие мобильности стало изучаться через образование и профессию. В частности, известная работа «Социальная мобильность в Брита­нии» (Glass, 1954), выполненная в Лондонской школе экономики, предложила новый фокус и основала парадигму для последующего анализа мобильности. Она также стимулировала сравнительные исследования с другими странами и принесла эмпирические дока­зательства для более поздних объяснений относительно границ классов, ригидности социальной иерархии и мобильности между классами в Британии (Payne, 1998: 596). Затем исследования мо­бильности появились не только в Британии, но и в других странах. Они начали дискутировать вопросы открытости общества, сравни­вать американское общество с другими странами, поднимать во­просы типов мобильности, ассоциированных с социальной демо­кратией и либеральным капитализмом.

Термин «социальная мобильность» включает передвижения вверх и вниз в стратифицированном обществе. Социологи разли­чают интер-поколенческую мобильность, сравнивая детей с роди­телями, и интра-поколенческую мобильность, сравнивая позиции индивидуала за его жизненный период. Общества различаются между собой по закрытости или открытости их стратификацион­ных систем. Например, кастовые системы не позволяют мобиль­ности совсем, тогда как классовые системы позволяют ограничен­ную мобильность ниже уровня высшего верхнего класса (Johnson, 2000: 201—202).

В Советском Союзе социальные механизмы продвижения от­личались от тех, которые были на Западе (Радаев, Шкаратан, 1996: 196—197), несмотря на то, что некоторые западные исследовате­ли доказывали, что системы стратификации похожи, как и харак­тер мобильности на Западе и в странах под тоталитарным режи­мом (Lipset, 1973, цит. по: Радаев, Шкаратан, 1996). Российские исследователи считают иначе. По их мнению, в открытых обще­ствах социальная мобильность есть, главным образом, спонтанный процесс, тогда как в тоталитарных обществах, особенно наверху социального лифта, мобильность управляема и представляет собой идеологически обусловленный процесс. Например, в СССР мно­гочисленные закрытые инструкции определяли, кто и какую соци­альную позицию мог занимать, беря в расчет социальное проис­хождение, этничность и особенно лояльность к политическому режиму и готовность принять систему норм и ценностей полити­ческой элиты (там же).

В постсоветское время начался переход от иерархического типа стратификации (советских сословий), где социальная позиция ин­дивидуалов и социальных групп была детерминирована их местом в структуре государственной власти, к классовой стратификации, которая преобладает на Западе. Однако 20 лет спустя социальная структура в России описывается как амбивалентная, состоящая из сохраняющихся сословий и неразвитых классов. Эта ситуация ведет к формированию специфической национальной формы аномии, когда индивид принимает два конфликтующих статуса, например, совмещая позицию государственного чиновника (сословие) и в то же время участвуя в коммерции (владелец бизнеса — класс) (Кордонский, 2008: 132).

Большинство российских публикаций дают критическую оценку стратификационному изменению в стране. В конце 1980-х — на­чале 1990-х годов был обнаружен процесс социальной поляриза­ции населения и массовая нисходящая мобильность (Черныш, 1992: 85—120; Руткевич, 1992: 3—16). Многие люди спустились на низшую ступень социальной иерархии в ходе проведенных реформ. Одна из причин была увидена в отсутствии хорошо работающих лифтов. Национальное исследование социально-профессиональ­ной мобильности в 1993 году зафиксировало противоречие между консервацией социально-профессиональной структуры, с одной стороны, и возрастающей имущественной дифференциацией — с дру­гой. Такое противоречие чревато острым социальным конфликтом в будущем (Черныш, 1994).

Исследования, выполненные в 2002 и 2006 годах в Институте философии РАН и затем в рамках Европейского Социального Ис­следования (ESS 2006), подтвердили сделанные ранее находки со­циологов. Социальный статус большинства населения страны остался неизменным в течение последнего десятилетия³. Хотя ста­тистика показала позитивную динамику в уровне благосостояния населения (меньше бедных людей и больше зажиточных и богатых), это не повлияло на социальный статус большинства. Неравенство жизненных шансов сохранялось и зависело не только от матери­альных возможностей семьи, но также от других ресурсов — самого индивида и социальных связей, к которым он и его семья принад­лежали.

Есть мнение, что в советское время образование, профессия, комсомол были эффективными социальными лифтами и давали относительно равные шансы в карьере и уровне жизни специали­стов. Сегодня фаворитизм и неформальные связи играют решаю­щую роль, вместо таланта и компетенции. Новая политическая ситуация и рост социального протеста в больших городах доказы­вают, что вопрос равенства возможностей остается ключевым во­просом для современной России.

Выборка

Статья базируется на эмпирических результатах двух исследова­ний журналистов. Первое исследование было проведено в 1992 году на факультете журналистики МГУ, руководитель проекта — Я.Н. За­сурский. В Москве и десяти регионах, представляющих основные географические и социально-экономические особенности страны, были опрошены 1000 журналистов. Они работали в общенацио­нальных и региональных медиа, включая прессу, радио и телевиде­ние (Журналист, 1998: 10). Второе исследование журналистов было организовано в университете Тампере, департаменте журна­листики и массовых коммуникаций в рамках проекта «Медиа в меняющейся России» под финансированием Академии Наук Фин­ляндии, руководитель проекта — К. Норденстренг. Данные были собраны в два этапа. Первый этап опроса был проведен в период

Всероссийского Конгресса журналистов, организованного Россий­ским союзом журналистов в сентябре 2008 года. Из 620 журнали­стов, приехавших на Конгресс, 260 проявили желание участвовать в опросе и ответили на вопросы анкеты. Второй этап был проведен в регионах в октябре и ноябре 2008 года Институтом социологии Российской Академии наук (М. Черныш) с привлечением своих интервьюеров на местах. На этом этапе было опрошено 536 жур­налистов, работающих в прессе, радио, телевидении и интернет-изданиях. Поскольку данных по количеству журналистов в России не удалось обнаружить, было решено сделать региональную вы­борку, включая не только крупные, но и малые города. В результа­те региональная выборка на втором этапе исследования была со­ставлена из 36 городов, представляющих три категории: большой город с населением 1 миллион жителей и выше (319 респондентов), средний город с населением от 200 тысяч до 999 тысяч жителей (359 респондентов) и малый город с населением меньше 200 тысяч жителей (118 респондентов). Выборка городов представляла все шесть социо-экономических округов Российской Федерации, вклю­чая Москву и Санкт-Петербург. В конце работы данные второго этапа опроса (536 респондентов) были соединены с данными пер­вого этапа (260 респондентов). В итоге были получены анкеты от 796 респондентов. Оба исследования использовали анкету для опро­са журналистов, разработанную на базе работающих анкет в меж­дународных исследованиях журналистов (Weaver, 1986, 1998).

Свобода

Журналистская свобода в редакции была исследована с помо­щью трех вопросов, заданных в исследованиях в 1992 и 2008 году. Результаты опросов были сопоставлены и суммированы в графике 1. Как это видно, отвечая на первый вопрос в 1992 году, две трети журналистов (61%) утверждали, что они были «всегда» успешны, чтобы реализовать их идею в публикации. В 2008 году такие жур­налисты составляли пятую часть (20%). Сопоставление ответов на второй вопрос показало, что профессиональная свобода в отборе новостей, тем и проблем для публикации уменьшилась от 60% тех журналистов, считающих себя «полностью независимыми» в 1992 году, до 20% журналистов, считающих себя «полностью не­зависимыми» в 2008 году. Результаты ответов на третий вопрос об­наружили, что число чувствующих себя «полностью независимыми» при выражении идей, важных на их взгляд в материале, уменьши­лось с 54% в 1992 до 22% в 2008 году.

Однако анализ показал, что число «ситуативных журналистов», которые «иногда независимы, иногда нет», значительно возросло в 2008 году по сравнению с такими же журналистами в 1992 году: в отборе новостей, тем и проблем для публикации от 5 к 29%, и в подчеркивании важных идей в их материале — от 6 к 23%. Ситуа­тивный характер журналистов также проявился в подходах к рабо­чим методам. В 1992 году большинство одобряло такие новые ме­тоды работы, как плата за конфиденциальную информацию, устройство в организацию с целью получить внутреннюю инфор­мацию, недоступную постороннему, использование скрытых ка­мер и микрофонов. В начале 1990-х годов журналисты вводили упомянутые методы, желая обнаружить правду и копируя новую западную идею журналистики быть оппонентом к тем, кто во власти. Они вводили новый жанр публикаций — «журналистское рассле­дование». В то время еще не было трагических случаев гибели жур­налистов из-за их профессиональной деятельности, не было мас­сового преследования в судах теми, о ком журналисты писали критические материалы.

В 2008 году журналистов, одобряющих эти методы, было всего около четверти, но тех, кто использовал бы эти методы в зависи­мости от ситуации, была половина. Это можно понять. Журнали­стика стала опасной работой, если вскрывать правду. Самыми опасными темами были война, политика, коррупция, бизнес и права человека⁴. Печальная статистика насилия над журналистами насчитывает свыше 300 погибших журналистов⁵. Нынешние жур­налисты также боятся судебных преследований, поэтому избегают сомнительных методов в работе, даже если бы это помогло вскрыть правду. Поэтому трудно утверждать, что журналисты стали вести себя более этично, чем в 1992 г., реже используя эти сомнительные методы в работе. Но можно сказать, что они стали более опытны­ми и осторожными и хорошо осознали цену риска.

Ограничения

В 2008 году журналистов спросили об ограничениях в работе. Для этого им предложили выбрать два самых влиятельных ограни­чения из двенадцати предложенных. Как видно из таблицы 1, са­мыми влиятельными факторами, ограничивающими журналиста в работе, были местные власти — об этом сказали одна треть и ре­дакционное начальство — высказался каждый пятый. Этика как ограничение была важна для 15% журналистов, а мнения коллег — практически не имели значения (3%). Это свидетельствует о том, что внешние факторы служили главными регуляторами поведения журналистов, тогда как внутренние профессиональные ограничи­тели оставались слабыми и маловостребованными.

В 1992 году 62% всех журналистов были «очень довольны» и «вполне довольны» работой. Их удовлетворенность происходила, главным образом, от новой и практически неограниченной свобо­ды прессы, которая только что сменила тотальный партийный контроль. Большинство ощущало себя независимыми репортера­ми. В 2008 году число довольных журналистов (очень и вполне) выросло почти до 72%. Их спросили о причинах удовлетворенно­сти, попросив выбрать две самые важные на их взгляд причины из двенадцати предложенных. Таблица 2 показывает рейтинг причин удовлетворенности журналистов. Большинство было удовлетворе­но самостоятельностью при решении, как и о чем писать (65%), возможностью помогать людям (64%) и политической ориентаци­ей медиаорганизации, где они работали (60%). Треть журналистов были удовлетворены заработком (39%), возможностями карьеры в журналистике (38%), политической независимостью их профессии (37%) и дополнительными льготами, которые им могли предложить по месту работы (37%).

Можно отметить существенную разницу между старшим, со­ветским поколением журналистов, пришедших в профессию до 1991 года, и молодым поколением, попавшим в журналистику в 2000 году и позже. Молодое поколение было более оптимистично относительно возможностей для различных подработок в профес­сии и политической независимости журналистики. Также моло­дежь чувствовала себя более защищенной в профессии, чем стар­шие коллеги, была более чем довольна перспективами будущей карьеры в медиа и более удовлетворена дополнительными льгота­ми в журналистике. В общем, на старте их вхождения в профессию молодые журналисты были самыми счастливыми. Это могло озна­чать, что нынешняя ситуация в профессии отвечает их ожиданиям иметь возможности для самореализации, творчества и широкой коммуникации, которые и были главными причинами пойти в журналистику (Pasti et al, 2012: 275—276).

Хотя границы журналистской свободы в редакции значительно сузились за последние 16 лет, как показали ответы в 2008 году, это не повлияло на уровень удовлетворенности нынешних журнали­стов. Возможно потому, что большинство (60%) были удовлетво­рены политической линией их медиаорганизации. Журналисты чувствовали себя вполне комфортно в подконтрольных медиа, были довольны тем, как работают их редакции. Большинство счи­тало, что их редакции хорошо информировали свою аудиторию. Среди них 10% сказали, что их медиа отлично делают свою работу, 36% — выплняют свою работу хорошо, хотя и не без определенных недостатков. В малых городах таких журналистов было даже боль­ше (61%), чем в больших (41%) и в городах среднего размера (46%). Число критически настроенных журналистов, неудовлетворенных работой их медиа, было незначительно (8%).

Отношение к профессии

Чтобы прояснить журналистские подходы к профессии, был вы­полнен факторный анализ двенадцати переменных, измеряющих источники удовлетворенности нынешних журналистов. В резуль­тате проявились три фактора. Первый фактор включал четыре пе­ременные, ранжированные по важности в следующем порядке: возможность влиять на общество, помогать людям, политическая независимость профессии, свобода решать, как и о чем писать. По своему ценностному измерению этот кластер политический и мо­жет быть определен как власть, поскольку базируется на ресурсе власти и независимости.

Второй фактор включал три переменные: дополнительные льго­ты, социальная защищенность и заработок. Его ценностное изме­рение экономическое, что предполагает соответствующие условия социальных гарантий и безопасности. Поэтому этот кластер может быть определен как материальное благополучие.

Третий фактор включал четыре переменные: возможности карье­ры через журналистику с получением позиции в государственной службе и бизнесе, вторая работа, возможности роста в редакции и возможности для повышения квалификации. По своей ценности этот кластер может быть определен как социальная мобильность.

Суммируя, можно полагать, что журналистские подходы к про­фессии проявляются в трех измерениях согласно их значимости у журналистов: иметь власть, стать состоятельным и иметь перспек­тивы для дальнейшего продвижения. Возможно, журналистика есть та профессия, которая обеспечивает такие возможности или ресурсы для своих работников.

Ресурсная парадигма как альтернатива традиционным концепци­ям стратификации была развита в западной социологии (Бурдье, 2004: 519—526; Бек, 2000; Кастельс, 2000; Sorensen, 2000: 1523— 1558; Grusky, 2001: 3—39). В России ресурсный подход для ана­лиза социальной стратификации видится особенно релевантным, как дающий обширные эвристические возможности для анализа постсоветского общества. Он был развит в работах Шкаратана (Шкаратан, 2003), Радаева (Радаев, 2005), Тихоновой (Тихонова, 2004: 24—35) и других исследователей.

В рамках ресурсного подхода социальное неравенство в России есть логическое последствие разного количества ресурсов, которы­ми различные социальные группы владеют. Ресурсы распределены неравно: только 7—8% населения в России имеет такое количество ресурсов, которые достигают качества капитала (Тихонова, 2007: 267). Капиталы рассмотрены как таковые, если они могут быть конвертированы один в другой и в экономический капитал и если они ведут к росту совокупного капитала. Социальная структура современной России, согласно Тихоновой, состоит из пяти глав­ных ресурсов: экономического капитала (доход, собственность), квалификационного капитала (образование, практика, умения и навыки), культурного капитала (уровень социализации, стиль жиз­ни), властного капитала (политический и административный ре­сурс) и социального капитала (социальные связи).

Место индивида в обществе зависит от капиталов, которыми он владеет. То есть, капиталы определяют, к какому классу индивид принадлежит: к классу собственников дефицитных ресурсов, ко­торые недоступны для большинства; к классу собственников неде­фицитных ресурсов; или к классу лишних, социально исключен­ных людей (Тихонова, 2006: 28—29).

Российские журналисты в рамках ресурсной парадигмы могут быть причислены к классу собственников дефицитных ресурсов. Прежде всего, журналисты в силу их профессии часто воспринима­ют себя как собственники информации, которая есть дефицитный ресурс, особенно в обществе, где медиа несвободны. Журналисты ищут и производят информацию, и они в рамках политической линии их медиа определяют (администрируют), какую информацию дать или не дать обществу.

Во-вторых, в медиа, которые подконтрольны местной власти, чиновники выступают главными источниками информации. Эти эксклюзивные контакты журналистов с теми, кто владеет ресурсом власти, помогают журналистам аккумулировать их властный капитал.

Рыночные свободы в профессии не препятствуют совмещению штатной работы с дополнительными приработками вне штатной занятости, что, по сути, есть приближенные к элите заработки на рынках медиа, рекламы и пиар-услуг. Это обеспечивает журнали­стов экономическим капиталом. Культурный капитал накапливается благодаря их формальным и неформальным профессиональным и социальным связям, которых у журналистов в изобилии. Но также культурный капитал накапливается благодаря семейным привиле­гиям, которые в современной России, а также в медиа имеют се­годня большое значение. В результате, комбинация этих трех глав­ных капиталов ведет к привилегированной позиции журналиста и дает ему возможность быть вместе с теми, кто во власти, и влиять, становиться состоятельным и быть мобильным.

Журналистика как социальный лифт

Открытость

Журналистика остается открытой профессией для любого же­лающего. За последние шестнадцать лет число журналистов с не­журналистским образованием возросло с 44% в 1992 году до 48% в 2008 году. Число журналистов, имеющих высшее образование, осталось за этот период неизменно высоким — 86% в 1992 и 2008 году. В больших городах (1 миллион жителей и выше) в редакциях каж­дый второй журналист был с журналистским дипломом. В малых городах (до 200 тысяч жителей) только один из десяти в редакциях имел специализированное журналистское образование. Здесь каждый пятый пришел в редакцию случайно, что дважды превышало число «случайных журналистов» в штатах редакций большого города.

Вертикальная мобильность

В малых городах, как показывает таблица 4, выходцы из семей рабочего класса составляли половину всех работающих журнали­стов. В большом городе и городе среднего размера журналистика становилась «буржуазной», подавляющее большинство составляли выходцы из семей среднего класса: менеджеров и профессионалов, но не из семей журналистов.

Временность

В исследовании 1992 года все возрастные группы были представ­лены пропорционально в журналистской популяции. В 2008 году исследование показало, что возрастной баланс был нарушен. На графике 2 видно, что возрастная группа 40—49 лет была самой ма­лочисленной (17,5%) в возрастной структуре профессии. Это могло свидетельствовать об уходе журналистов из профессии или измене­нии их статуса в этом профессионально-зрелом возрасте. Интервью, проведенные с молодыми журналистами, засвидетельствовали, что они не собирались задерживаться в профессии. Как сказал один респондент: «Сегодня, кажется, что журналистика держится бла­годаря старым журналистам. Среди молодых, к сожалению, я ред­ко встречаю тех, кто, во-первых, хочет остаться в профессии, и, во-вторых, хочет действительно быть полезным и реально заинте­ресован в своих читателях, слушателях или зрителях».

Сравнительный анализ результатов двух исследований показы­вает падение интереса журналистов к их профессиональному сою­зу. В исследовании 1992 года большинство журналистов (60%) были членами Союза журналистов. В 2008 году их число сократи­лось до 41%. Среди них подавляющее большинство — старшее по­коление (76%) и незначительное число журналистов молодого пост-2000 поколения (17%). Тренд деюнионизации обнаруживает временный подход молодых журналистов к профессии и отсут­ствие у них групповых интересов. Это совершенно не схоже с со­ветской ситуацией, когда молодые мечтали о вступлении в Союз и работали усердно, чтобы получить рекомендацию для вступления в Союз от их старших коллег. Нынешнее пренебрежение Союзом, его невостребованность среди молодых свидетельствует о внутрен­нем процессе атомизации журналистского сообщества. Это чрева­то уменьшением солидарности среди журналистов и препятствия­ми для дальнейшей профессионализации.

Профессиональная мобильность

Результаты исследования 2008 года обнаружили, что журнали­сты активно перемещались на медиарынке из одной редакции в другую. На момент опроса подавляющее большинство пришло в штат их редакций в 2000-е годы. В еженедельных журналах их было 82%, в ежемесячных журналах — 89, на радио — 82, в интернет-медиа — 94%. Только газеты, особенно ежедневные, показали са­мый низкий уровень текучести персонала, где каждый третий жур­налист работал здесь с советских времен или пришел в 90-е годы. В советское время профессиональная мобильность имела свои ограничения. В частности, журналист, если и менял свое рабочее место, то, как правило, перемещаясь не вертикально снизу вверх, например, двигаясь из районной газеты в областную газету, но на том же уровне: из одной районной газеты в другую районную газе­ту, или из одной областной газеты в другую областную газету. Такая горизонтальная мобильность свидетельствовала о нехватке пер­спектив профессионального роста у советских журналистов (Ку­зин, 1971: 157—158). Сегодня продвижение профессиональной карьеры во многом зависит от самих журналистов, когда они пере­мещаются не только в разноуровневые медиаорганизации, но и меняют место жительства, мигрируя из малого города в большой.

Заключение

Вопрос популярности профессии журналиста в условиях, когда медиа потеряли политическую независимость, был рассмотрен на базе сравнительного анализа двух исследований журналистов, проведенных в 1992 и 2008 году. Анализ подтвердил, что число журналистов, воспринимающих себя независимыми репортерами, сократилось в три раза — с 60% в 1992 году до 20% в 2008 году. В то же самое время число тех, кто действовал по ситуации, возросло и составило одну треть.

Главными ограничителями профессиональной свободы журна­листов в 2008 году были местные власти и редакционное началь­ство, то есть политический контроль и редакционная цензура. Тем не менее число журналистов, довольных условиями работы, воз­росло в 2008 году (72%) по сравнению с 1992 годом (62%). Больше всего журналисты были довольны своей самостоятельностью (о чем и как писать) и политической линией редакции, где они работали. Большинство были удовлетворены тем, как работают их медиаор­ганизации. То есть современные журналисты научились делать «правильный» выбор и чувствовать себя самостоятельными в этом выборе. Этатизация медиа, кажется, несет только плюсы: спасает от рыночной непредсказуемости и в то же время не препятствует коммерциализации.

Этатизация и коммерциализация — два главных тренда разви­тия современной медиасистемы в России. Журналистика находит себя в привилегированной позиции, будучи вместе с государством и рынком. Медиасистема есть неотъемлемая часть социополити­ческой системы. За последнее десятилетие Россия вместе с пост­советскими странами, за исключением Балтийских государств, показала похожие внутренние политические процессы, которые вели к формированию похожих общественных систем. Андрей Ря­бов характеризует эти системы как «постсоветский капитализм» (Рябов, 2011), главная черта которого есть основа слияния инсти­тутов власти и собственности в единый институт власти-собствен­ности. Государственная правящая бюрократия концентрирует в своих руках не только политическую власть, но также конкретную соб­ственность. Это явление заметно как на уровне национальных экономик, так и на уровне регионов и районов. Чрезмерная кон­центрация финансово-экономических, политических, администра­тивных, информационных и других ресурсов на высшем уровне препятствует реальной демократизации постсоветских стран — сво­бодным выборам, независимым от государства медиа и власти закона.

В Европейском социальном исследовании (ESS) за 2006— 2008 годы с участием 25 стран, современная Россия появляется как страна, похожая и не похожая на Европу (Андреенкова, Беляева, 2009). Россия опережает восточно-европейские и некоторые за­падные европейские страны по уровню образования и количеству профессионалов. Она демонстрирует сильную приверженность к индивидуализму с такими приоритетными ценностями, как кон­куренция, индивидуальный успех, власть, богатство, тогда как со­лидарность уменьшается. Однако ее население показывает самый низкий уровень удовлетворенности в работе среди европейских стран. В сравнении с другими странами Россия показывает самый сильный разрыв между высоким уровнем дохода в верхнем классе и низким уровнем потребления большинства людей, что свиде­тельствует об ограниченных возможностях большинства россиян.

В отличие от большей части населения в России, журналисты разделяют европейское настроение, будучи удовлетворены их усло­виями работы, особенно молодое поколение, выросшее в успешно капитализирущейся урбанистической России. Типичный постсо­ветский журналист — это счастливый журналист, совмещающий в себе две идентичности: штатного работника медиа, принявшего политический контроль государства, и рыночного фрилансера, преследующего свои экономические интересы и творческие амби­ции. Некоторые предпочитают называть себя не журналистами, а работниками медиа.

Современная журналистика обеспечивает доступ к трем важ­ным ресурсам: власти, поскольку она обслуживает политическую власть и администрирует информацию обществу; материальному достатку, поскольку она кормится одновременно от государства и рынка; и социальной мобильности, которая поддержана элитными связями с бюрократией и бизнесом. Эти ресурсы обеспечивают высокую удовлетворенность среди большинства журналистов. Журналистика популярна, потому что через нее можно найти но­вые жизненные шансы и изменить свой статус в обществе, то есть журналистика используется как социальный лифт. Это ведет к по­тере профессионального этоса, потому что формирует вектор раз­вития отношения к журналистике не как к профессии как Цели, но как к профессии как Средству. В результате принципиальный во­прос свободы прессы остается невостребованным среди большин­ства практиков.

Примечания 

¹ Пронина Е.Е. Плюйбой // Российские вести. 1997.

² Российский рынок периодической печати. Состояние, тенденции и перспек­тивы развития. М., 2010. С. 13.

³ Беляева Л.А.. Социальный лифт заклинило. Экспертный канал «Открытая экономика», 2009. Режим доступа: http://www.opec.ru/1307485.html

⁴ CPJ, Committee to Protect Journalists, 2011. Режим доступа: http://www.cpj.org/killed/europe/russia//

⁵ Российский Союз Журналистов. Database of Deaths of Journalists in Russia, 2011. Режим доступа: http://journalists-in-russia.org/journalists

Библиография

Андреенкова А.Б., Беляева Л.А.. Россия в Европе: по материалам меж­дународного проекта «Европейское социальное исследование». М.: Ака­демия, 2009.

Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс-Тра­диция, 2000.

Бурдье П. Формы капитала // Западная экономическая социология. М.: РОССПЭН, 2004.

Двадцать лет реформ глазами россиян (опыт многолетних социологи­ческих замеров). М.: Институт социологии РАН, 2011.

Журналист. Российско-американские исследования // Под общ. ред. Я.Н. Засурского. М.: Эслан, 1998.

Кастельс М. Информационная эпоха. Экономика. Общество. Культура. М., 2000.

Кордонский С.Г. Сословная структура постсоветской России. М.: Ин­ститут фонда «Общественное мнение», 2008.

Кузин В.И. Газета — орган партийного комитета. Л.: Лениздат, 1971.

Радаев В.В. Экономическая социология. М.: ГУ ВШЭ, 2005.

Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.: Аспект Пресс, 1996.

Руткевич М.Н. Социальная поляризация // SOCIS. 1992. № 9.

Рябов А. Постсоветская общественная модель: характерные особенно­сти и современное состояние // Вестник общественного мнения. 2011. № 1 (107) январь—март.

Свитич Л.Г. Введение в специальность. Профессия: журналист. М.: Аспект Пресс, 2010.

Таловов В.П. Журналистское образование в СССР. Л.: ЛГУ, 1990.

Тихонова Н.Е. Социальный капитал как фактор неравенства // Обще­ственные науки и современность. № 4. 2004.

Тихонова Н.Е. Ресурсный подход как новая теоретическая парадигма в стратификационных исследованиях // Социологические исследования. 2006. № 9.

Тихонова Н.Е. Социальная стратификация в современной России. М.: ИС РАН, 2007.

Черныш М. Ф. Социальная мобильность в 1986—1993 // Социологиче­ский журнал. 1994. № 2.

Черныш М.Ф. Социальная мобильность в обществе переходного типа // Социально-стратификационный процесс в современном обществе. Т. 1. М.: ИС РАН, 1992.

Шкаратан О.И., Бондаренко Б.А., Крельберг Ю.М., Сергеев Н.Б. Соци­альное расслоение и его воспроизводство в современной России. М.: ГУ ВШЭ, 2003.

Glass D. V. (ed.) (1954) Social Mobility in Britain. London: Routledge.

Grusky D. B. (2001) The Past, Present, and Future of Social Inequality. In D. B. Grusky (ed.) Social Stratification. Class, Race, and Gender in Sociological Perspective. Westview Press.

Johnson A. G. (2000) The Blackwell Dictionary of Sociology: A user’s guide to sociological language. 2^nd edition. Blackwell Publishers.

Lukina M., Vartanova E. (2012) Journalism Education in Russia. WJEC.

Pasti S. (2010) A New Generation of Journalists. In A. Rosenholm, K. Nordenstreng, E. Trubina  (eds.) Russian Mass Media and Changing Values. London: Routledge.

Pasti S. (2005b) Return to Media Serving the State: Journalists in Karelia. In H. Melin (ed.) Social Structure, Public Space and Civil Society in Karelia. Helsinki: Kikimora.

Pasti S., Chernysh M. F., Svitich, L. G. (2012) The Russian Journalists and Their Pro­fession. In D. H. Weaver, L. Willnat (eds.) The Global Journalist in the 21^st Cen­tury. New York: Routledge.

Pasti S. (2005a) Two Generations of Contemporary Russian Journalists. European Journal of Communication 20 (1),

Payne G. (1998) Social mobility. In W. Outhwaite, T. Bottomore (eds.) The Blackwell Dictionary of Twentieth-Century Social Thought. Blackwell Reference.

Richter A. (2011) The Post-Soviet Media and Communicaion Policy Landscape: The Case of Russia. In R. Mansell, M. Raboy (eds.) The Handbook of Global Media and Communication Policy. Wiley-Blackwell.

Sorensen A. B. (2000) Toward a Sounder Basis for Class Analysis. American Jour­nal of Sociology 105 (6) May.

Sorokin P. (1959) Social and Cultural Mobility. Glencoe: Free Press.

Weaver D. H. (1986) The American Journalist. A Portrait of U.S. News People and Their Work. Bloomington, Indiana: Indiana University Press.

Weaver D.H. (ed.) (1998) The Global Journalist: News People Around the World. Cresskill: Hampton Press.

Zassoursky I. (2001) Media and Power: Russia in the Nineties. In K. Nordenstreng, E. Vartanova, Y. Zassoursky (eds.) Russian Media Challenge. Helsinki: Kikimora.

Поступила в редакцию 02.03.2012