Особенности освещения революционных событий 1905 года в провинциальной периодике (по материалам томских газет «Сибирская жизнь» и «Сибирский вестник»)

Раздел: История журналистики

В статье исследуются способы обхода цензуры провинциальной печатью в период первой русской революции, процессы завоевания свободы слова в Сибири. Проанализированы материалы крупнейших газет Томской губернии «Сибирская жизнь» и «Сибирский вестник» за 1905 год. Рассматриваются особенности отражения явлений общественной жизни в сибирской периодике.

События 1905 года, ознаменовавшие начало Первой русской революции, — «Кровавое воскресенье», подъем забастовочного движения, Манифест 17 Октября и появление первых легальных политических партий, подавление Декабрьского вооруженного восстания и ряд других — имели ключевое значение для русского общества. Предпосылками революционных изменений были воз­никшие экономические, социальные, политические и националь­ные противоречия, но катализатором антимонархических настрое­ний в обществе стала, несомненно, русско-японская война 1904—1905 годов. Недовольство политикой царского правитель­ства увеличивалось с каждым новым поражением русских войск, а невозможность легально высказывать свое мнение вело все к боль­шему общественному напряжению. Было очевидно, что страна стоит на пороге серьезных перемен.

Первая русская революция стала рубежом и для российской журналистики: ей «пришлось самоопределиться, осознать соб­ственную, только прессе присущую роль в период общественных бурь и катаклизмов» (Махонина, 2002: 18). Процесс самоопреде­ления шел быстрее и был ярче выражен в столицах, Санкт-Петербурге и Москве; в российской провинции же он осложнялся жестким цензурным режимом, который был преодолен только к концу 1905 года. Проследить отражение событий первой русской революции в провинциальной периодике позволяет анализ двух ежедневных общественно-политических газет, выходивших в Том­ске в начале XX века: «Сибирская жизнь» и «Сибирский вестник».

Сибирский город Томск до 1917 года являлся центром огромной Томской губернии, в нем располагались губернская администрация, управление Томского почтово-телеграфного округа, управление Томского округа путей сообщения, управление Западно-Сибирского учебного округа, православная Томская епархия, Томский окружной суд и другие учреждения. Город в начале XX века был крупным административным, промышленным, торговым, а также культурным центром: по числу всех начальных, средних и специ­альных учебных заведений и количеству учащихся в них он занимал первое место в Сибири. Здесь работали Императорский Томский университет, Томский технологический институт имени Импера­тора Николая II, высшие женские курсы, «первые и единственные во всей дореволюционной Сибири» (Дмитриенко, 2000: 36).

В 1905 году Томск обладал развитой системой периодики: в го­роде выходило 6 газет и 9 журналов, преимущественно официаль­ного направления («Томские губернские ведомости», «Томские епархиальные ведомости», «Вестник Сибирской железной доро­ги», «Известия Томского городского общественного управления», «Циркуляр по Западно-Сибирскому учебному округу» и т.д.). Наи­более влиятельными были частные ежедневные газеты «Сибирская жизнь» и «Сибирский вестник». Эти газеты были конкурентами на рынке сибирской дореволюционной периодики, занимая прибли­зительно одну «газетную нишу»: обе были ежедневными изданиями большого формата, либерального направления, относились к ка­чественным органам периодики.

Газета «Сибирская жизнь» издавалась в Томске с 1897 года, ее основателем и редактором-издателем был сибирский предприни­матель и меценат, просветитель П.И. Макушин, вторым редактором был его брат А.И. Макушин. «Сибирская жизнь» по праву счита­лась крупнейшей и самой распространенной газетой Сибири, в 1905 году ее тираж достиг 15 тыс. экземпляров.

Газета «Сибирский вестник политики, литературы и обществен­ной жизни» (сокращенно «Сибирский вестник») издавалась в Томске с 1885 года, издательницей была М.Ф. Картамышева, редактором в 1902 году был утвержден присяжный поверенный Н.Н. Соин¹. Тираж «Сибирского вестника» в 1905 году постоянно рос, перед закрытием издания был около 7,4 тыс. экземпляров.

Структура как «Сибирской жизни», так и «Сибирского вестни­ка» не отличалась от большинства провинциальных газет: на пер­вой полосе публиковалась реклама, объявления, некрологи и теле­граммы Российского телеграфного агентства, изредка небольшие передовые статьи по наиболее значительным явлениям местной или общероссийской жизни. Вторая и третья полосы (разворот) были отданы под новостные и аналитические рубрики, названия которых частично совпадали: «Из последней почты» (СЖ) — «По­следние известия» (СВ), «Война» (СЖ, СВ), «Хроника Сибири» (СЖ) — «Сибирская хроника» (СВ), «Корреспонденции» (СЖ, СВ), «Томская хроника» (СЖ) — «Местная хроника» (СВ), «Вечер­ние телеграммы» (СЖ, СВ), «О чем говорят и пишут» (СЖ) — «Среди газет и журналов» (СВ), «»Русская жизнь» (СВ, СЖ), «Загра­ничная хроника» (СЖ) — «Иностранная хроника» (СВ), «Письма в редакцию» (СЖ, СВ), «Маленький фельетон» (СЖ, СВ), и др. Четвертая полоса обоих газет была занята рекламой и объявлениями.

Анализ освещения событий первой русской революции на стра­ницах этих газет показывает, насколько тяжелым было положение подцензурной провинциальной прессы, которая не могла открыто писать о важнейших явлениях местной общественной жизни, рас­крывает газетные приемы донесения важной информации до своего читателя в тяжелых цензурных условиях и процесс постепенного освобождения изданий от цензуры.

Хроника событий революционного 1905 года в Томске воссоз­дана в работах историков, которые обнаружили, что «уже второго января томская молодежь и студенты открыто пели революционные песни и читали прокламации в здании Общественного собрания» (Томск. История города от основания до наших дней, 1999: 169). Однако об этом событии нельзя было узнать из газет. В 1905 году первый номер газеты «Сибирская жизнь» вышел 1 января, а вто­рой — 4 января: в этом номере были помещены сообщения о со­бытиях, происходивших в городе 2 января (рубрика «Томская хро­ника»): об экстренном общем собрании томского педагогического общества, об общем собрании мещанского общества, об учениче­ских спектаклях и елке в Мариинской женской гимназии, но о собрании в здании Общественного собрания не сказано ни сло­ва, как и в следующем номере — № 3 от 5 января — и всех после­дующих выпусках газеты «Сибирская жизнь». Информационная картина дня, создаваемая «Сибирским вестником», также не могла быть дополнена новостью о молодежных выступлениях в Обще­ственном собрании — из-за цензурных условий.

Такая же ситуация сложилась и еще с одним событием, произо­шедшим в Томске в середине января и свидетельствующим о посте­пенном накаливании общественной атмосферы. 12 января 1905 года, в «Татьянин день», «группа выпускников Московского универси­тета <...> устроила банкет в Железнодорожном собрании. <...> По­литических резолюций не предполагалось, однако радикально настроенная молодежь изменила мирное течение собрания»: участники банкета «призвали к вооруженному восстанию и стачке по линии железной дороги», причем «собрание приняло эти тезисы» (там же: 169—170).

В «Сибирской жизни» 150-летний юбилей Московского универ­ситета не прошел незамеченным, ему было посвящено несколько материалов: передовая статья Вл. Седого «После Татьяниного дня» (СЖ, № 11, 15 января); заметки в «Томской хронике» под названием «Юбилей Московского университета» (СЖ, № 12, 16 января) и «Адрес Московскому университету» (СЖ, № 13, 19 января), однако ни в одном из них не было упомянуто о вечере, организованном в Томске выпускниками столичного вуза. То же самое можно сказать и о газете «Сибирский вестник»: «Привет Московскому универси­тету» газета передала в № 8 от 12 января, но не написала о том, как юбилей старейшей российской alma mater отметили в Томске.

Если события местной общественной жизни в «Сибирской жиз­ни» и «Сибирском вестнике» до определенного момента «замалчи­вались» местной цензурой, то о трагедии 9 января и ее последстви­ях газеты могли писать более свободно, поскольку информация об этом содержалась в официальных телеграммах и в материалах сто­личных газет, которые выборочно перепечатывались в провинци­альной прессе.

Обе томские газеты смогли сообщить своим читателям о «Кро­вавом воскресении» со значительным опозданием: только в № 8 «Сибирской жизни» и «Сибирского вестника» от 12 января было опубликовано официальное сообщение из Петербурга, в котором подробно описывалось произошедшее. С этого времени сообщения о расследовании январских событий появляются в каждом номере, но только в информационных рубриках «Телеграммы», «Русская жизнь», «Из последней почты», «Среди газет и журналов», «О чем говорят и пишут» и др.

Томские события 2 и 12 января 1905 года были достаточно ло­кальными и относительно малочисленными, но демонстрация в память жертв расстрела в Петербурге, которая прошла в Томске на 9-й день после «Кровавого воскресенья» (18 января), насчиты­вала более 300 участников. Студенты, учащиеся, рабочие прошли по центру города, затем «их встретили полиция и казаки. На при­каз разойтись демонстранты ответили выстрелами из револьверов. В перестрелке и последующем преследовании погибли один из че­тырех знаменосцев (И. Кононов) и посторонний мальчик, ранены 45 человек, в том числе шесть полицейских. Сто двадцать один че­ловек был арестован» (там же: 170).

Подцензурная местная пресса не смогла адекватно отреагиро­вать даже на это происшествие. «Сибирская жизнь» поместила два материала, в которых упоминаются «беспорядки 18 января»: это официальное «объявление от и.д. Томского губернатора», в кото­ром томичи призывались «безусловно избегать всяких сборищ на улице» (СЖ, № 14, 19 января), и информационная заметка о при­бытии в Томск прокурора омской судебной палаты Н.Н. Соболева, чей приезд «связан с событиями на улицах города 18 января, по по­воду каковых событий ведется предварительное следствие» (СЖ, № 23, 29 января).

Необходимо отметить, что «Сибирский вестник», следуя тради­циям российской демократической прессы, находил способы об­хода цензуры и сообщения своим читателям о «настроениях дня». В № 15 от 20 января в рубрике «Местная хроника» «Сибирский вестник» сообщал: «От редакции. Вчерашний номер нашей газеты вышел без городской хроники по той причине, что та типография, где печатается “Сибирский вестник”, вынуждена была закрыть ставни и затворить двери своей конторы и конторы редакции...

Во время уличных беспорядков 18 января большинство магазинов и лавок были закрыты, а также некоторые из типографий и казен­ных учреждений, как, например, канцелярия совета управления Сибирской жел. дор.

Несостоявшийся спектакль. Назначенный на 18 января в театре Королева бенефис г. Аржанникова (“Иванов” Чехова) был отменен в виду известных событий, имевших место в городе в этот день» (СВ, № 15, 20 января).

Несмотря на то что о самом событии — демонстрации, разгоне казаками, арестах и выстрелах — в газете ничего не сказано, однако читатель узнавал хотя бы о существовании каких-то «известных событий» в городской жизни в это время.

Характеристику общественной атмосферы газете удавалось от­разить и в небольших заметках «Местной хроники», например по поводу нестабильной работы почты: «Нет газет. Вот уже более не­дели в Томске не получается петербургских и московских газет; провинциальные газеты, уже всецело по вине почты, получаются крайне неаккуратно. А между тем — время тревожное, богатое со­бытиями и полное ожиданиями...» (СВ, № 19, 25 января).

Но даже уловки, применяемые для обхода цензуры, не позво­лили как «Сибирской жизни», так и «Сибирскому вестнику» осве­тить митинг 30 января, в день похорон Е. Кононова (участвовало около 200 человек); апрельскую забастовку нескольких сотен при­казчиков, требовавших сократить рабочий день; майскую забастов­ку извозчиков и булочников; массовку железнодорожников 14 мая и другие события политической жизни города (там же: 170—171).

Из всех событий общероссийского масштаба в начале 1905 года наибольшее внимание «Сибирской жизни» привлекла деятель­ность «Особого совещания для пересмотра действующих о цензуре и печати постановлений и для составления проекта нового по сему предмету устава» (СЖ, № 23, 29 января). По этому поводу автор «Сибирской жизни» М.Р. Бейлин написал материал «Несколько замечаний», в котором, обрисовав главные задачи нового совеща­ния, особо остановился на самом важном для местной печати: «нужно думать, что подразделение на подцензурные и бесцензур­ные издания будет отменено и провинциальная печать будет осво­бождена от предварительной цензуры» (СЖ, № 23, 29 января). Эта заветная мечта всех деятелей провинциальных органов печати привела к тому, что практически в каждом номере в «Сибирской жизни» стали публиковаться сообщения об особом совещании: соб­ственные материалы местных авторов (см., например, М.Б. «За­метка» — СЖ, № 25, 1 февраля), новости в разделах «Из последней почты», «О чем говорят и пишут», «Русская жизнь», и т.д. В № 41 от 20 февраля «Сибирская жизнь» поместила 6 портретов участни­ков «особого совещания»: Д.Ф. Кобеко, П.В. Никитина, В.К. Случевского, К.К. Арсеньева, А.Ф. Кони, М.М. Стасюлевича; в этом же номере был помещен материал «О новом уставе о печати» (СЖ, № 41, 20 февраля).

«Сибирский вестник» довольно длительный период времени ограничивался помещением только официальных сообщений и перепечаток об «Особом совещании», однако с марта в газете так­же начинают печататься авторские материалы, посвященные его деятельности (см., например, «В совещании о печати» — СВ, № 67, 25 марта; «К вопросу о печати» — СВ, № 68, 27 марта, и т.д.).

Кроме работы Особого совещания «Сибирская жизнь» и «Си­бирский вестник» освещали студенческие волнения в России, ход сражений русско-японской войны, учреждение «Булыгинской думы» («Сибирский вестник» характеризовал ее как «типичный плод бюрократического творчества» — СВ, № 167, 14 августа) и другие события общественно-политической жизни России. Кон­траст между все увеличивавшейся свободой прессы в столицах (как писал С.Ю. Витте, «пресса начала разнуздываться еще со вре­мени войны; по мере наших поражений на востоке пресса все сме­лела и смелела» (Витте, 1960: 546)) и находящейся в «цензурном плену» сибирской печатью становился все более заметным. В раз­делах «Русская жизнь», «Среди газет и журналов», «О чем говорят и пишут» появились рубрики «По рабочему вопросу», «К аграрно­му движению»; рубрика «Телеграммы» порой представляла собой 156 хронику забастовочного движения (см., например, телеграммы от 8 мая: «Армавир, 5 мая. Забастовали приказчики. Асхабад, 5 мая. Забастовали приказчики. Житомир, 5 мая. Забастовали типограф­ские рабочие. Лодзь, 5 мая. Большая часть ткачей покинула работу, требуя увеличения платы, и т.д. — СЖ, № 97, 8 мая). В рубриках же, посвященных томской жизни, не упоминались даже слова «за­бастовка» или «стачка», несмотря на то что забастовочное движе­ние зарождалось и здесь.

Эта ситуация остро осознавалась томскими журналистами. 27 февраля 1905 года в Томске состоялось собрание деятелей печа­ти, информация о котором появилась практически одновременно в обеих газетах: «Из совещания томских деятелей печати» (СВ, № 51, 6 марта, СЖ, № 52, 8 марта). В материале указывалось, что «редакторы, издатели и сотрудники томских периодических изда­ний “Сибирский вестник”, “Сибирская жизнь”, “Сибирский на­блюдатель” и “Горные известия”, обсудив нужды сибирской печа­ти в заседании 27 февраля», пришли к заключению о «полной и безусловной отмене предварительной цензуры во всех ее видах», «полной свободы обсуждения вопросов общественной и государ­ственной жизни» и т.д., всего семь пунктов. Эти положения было решено «довести до сведения особого совещания о печати под председательством члена Государственного Совета д.т.с. Кобеко», а также «просить председателя этого совещания допустить к учас­тию в его работах представителей томской периодической печати, имеющих быть избранными для этой цели собранием» (СВ, № 51, 6 марта, СЖ, № 52, 8 марта). Заключение подписали 34 человека — сотрудники, редакторы и издатели «Сибирского вестника, «Си­бирской жизни» и «Сибирского наблюдателя».

«Сибирский вестник» в конце марта поместил заметку, свиде­тельствующую о том, что инициатива томичей не осталась незаме­ченной в Сибири: «перепечатав известное постановление томских литераторов о нуждах русской печати, “Енисей” говорит: “Охотно присоединяем и свой голос к заявлению томских деятелей печа­ти”» (СВ, № 63, 20 марта).

Вопрос свободы печати в «Сибирском вестнике» рассматривался в целом ряде собственных материалов, так, например, в одном из фельетонов из цикла «Мысли вслух» был затронут вопрос о значе­нии провинциальной печати. Ее состояние оценивалось фельето­нистом не лучшим образом, хотя и в таком виде она играет свою очень важную роль: «Робкое “рабье” слово есть все-таки слово. Едва видная, по своей бедности, мысль есть все-таки мысль. Как бы ни была мала наша провинциальная аудитория, но она все-таки насчитывает тысячи человек. <...> В местных листках мы перебра­сываем идеи столиц в глухие углы, и, право, вы от нас можете тре­бовать только добросовестности» (СВ, № 130, 22 июня). Но глав­ное предназначение, считает автор «Сибирского вестника», газета будет выполнять в будущем, когда она получит свободу: «Сибир­ский орган должен сделаться сердцем и мозгом своей страны <...> Свободная печать — это сила, и не будет самомнением, если скажу, что она станет душою обновленного края» (СВ, № 130, 22 июня).

Таким образом, свобода печати являлась для представителей провинциальной прессы принципиальным и самым животрепе­щущим вопросом нарастающей русской революции. Другие новые проблемы русской жизни — рабочий вопрос, политическая диффе­ренциация общества — ставились и решались в газетах по-разному. «Сибирскую жизнь» в первую очередь интересовали вопросы культурно-просветительского характера и область городского управления. Это было обусловлено интересами владельца газеты, П.И. Макушина, который основал первый в Сибири книжный ма­газин и имел значительный доход от продажи книгоиздательской продукции, имел собственную типографию, одновременно зани­маясь благотворительностью и общественной работой. Его брат А.И. Макушин в 1905 году был городским головой (и вторым ре­дактором «Сибирской жизни»), отсюда постоянное и глубокое освещение проблем городской жизни в рубрике «Томская хроника», отдельных статьях, а также в разделе «Маленький фельетон» (см., например, СЖ, № 124, 15 июня — о состоянии городской санита­рии; произволе мелких чиновников — СЖ, № 126, 17 июня; о причи­нах низкого качества воды в Томске — СЖ, № 130, 22 июня; и т.д.).

«Сибирская жизнь» с большим вниманием следила за основа­нием и деятельностью томского Юридического общества: этой теме посвящен целый цикл материалов (см. СЖ № 68, 27 марта; № 70, 30 марта; № 74, 3 апреля; № 81, 12 апреля и т.д.). С позиций права газета оценивала изменения в русской жизни: регулярно пуб­ликовали в «Сибирской жизни» статьи профессора И. Малиновский («Общество и правительство» — СЖ, № 43, 23 февраля; № 45, 25 февраля, «Беседы по вопросам государственной жизни» — СЖ, № 56, 12 марта; № 59, 16 марта; № 60, 17 марта; «О земском само­управлении вообще и о земстве в Сибири в частности» — СЖ, № 77, 7 апреля; № 78, 8 апреля; № 79, 9 апреля и т.д.); М. Соболев («К вопросу об осуществлении рескрипта 18 февраля» — СЖ, №53,9 марта) и другие.

В 1905 году П. И. Макушин выступил с идеей основания На­родного университета («К проекту открытия в Томске народного университета» — СЖ, № 104, 19 мая), сделал крупный вклад в его фонд («На фонд Народного университета» — СЖ, № 113, 1 июня; «Народный университет в Сибири» — СЖ, № 114, 2 июня) и объявил о сборе недостающих средств. Эта тема на протяжении всего года была одной из ведущих в газете, которая постоянно писала о том, кто и сколько пожертвовал на новую общественную инициативу (в рубрике «Томская хроника» первыми ставились новости под об­щим заголовком «В фонд народного университета в г. Томске»), «Сибирский вестник» с воодушевлением отнесся к макушинскому начинанию. В майском номере была опубликована статья «Петру Ивановичу Макушину», связанная с «крупным пожертво­ванием до 100 тысяч на Народный университет в Томске». Жертво­ватель, П.И. Макушин, был охарактеризован газетой как человек, «немало уже потрудившийся на пользу народного образования» и в качестве многолетнего председателя городской училищной ис­полнительной комиссии, и в качестве инициатора и деятеля нашего общества попечения о начальном образовании»; его поступок — «прекрасный», «своевременный», «великая услуга святому делу народного просвещения» (СВ, № 92, 1 мая). Редакция заключила материал выражением сердечной благодарности Макушину и прак­тически в каждом номере стала публиковать отчеты о сборе средств на Народный университет: она возлагала на него огромные надежды, считая, что «он должен быть — свободным глашатаем свободы, правды и добра!» (М. Г-берг. «Задача народного универ­ситета» — СВ, № 107, 23 мая).

Однако в большинстве материалов «Сибирского вестника» Ма­кушин представлен прежде всего как капиталист, заинтересован­ный в выгоде: так, в заметке «Благодаря конкуренции» (СВ, № 73, 2 апреля) газета сообщила читателям о том, что Макушин «достав­ляет книги для железнодорожных школ с уступкою 15 процентов», «для школ города и в инспекцию народных училищ» — с уступкой 8 и 10 процентов. И если бы не конкуренция, он бы не увеличил скидку и для железнодорожных школ. Еще более жестко газета вы­сказалась по этому вопросу в маленьком сообщении «Все по-старому»: «На днях у П. И. Макушина 8 мальчиков (фальсовалыциков), получавшие месячные жалование в размере от 2-х руб. до 5-ти руб., заявили желание получать больше. Ответом им было — увольнение семерых и прибавка одному, с тем чтобы он набрал вместо уволенных девочек [курсив «Сибирского вестника»]. Хозя­ин всегда остается хозяином» (№ 205, 7 октября). Подобного рода материалы корректируют современное представление о П.И. Макушине как о бескорыстном меценате: он был успешным предпри­нимателем, капиталистом, — об этом хорошо знали современники и относились достаточно объективно к его благотворительным на­чинаниям. Естественно, что такие материалы не способствовали особой «дружбе» между изданиями, которые находились в состоя­нии постоянной полемики друг с другом вплоть до закрытия «Си­бирского вестника».

Если «Сибирская жизнь» особо не интересовалась политиче­ской жизнью города, то «Сибирский вестник» отличался повышен­ной чуткостью к этой сфере, отслеживая новые явления на обще­ственно-политической «сцене» Томска. Так, авторы «Сибирского вестника» одними из первых узнали и сообщили своим читателям о том, что «в ближайшее время в Томске состоится открытие мест­ного отделения пресловутого “Русского собрания”» (СВ, № 25, 1 февраля, рубрика «Местная хроника»). Эта новость была доволь­но критически воспринята газетой, которая писала: «Вот уж, воис­тину — добро пожаловать! Надеемся, что в Томске оно придется, что называется, “ко двору”». (СВ, № 25, 1 февраля). «Сибирский вестник», отмечая оживление «консервативной партии» в центре, в то же время фиксировал появление в Томске «кружка истинно русских людей», которые «вместе с Сувориным, Ярмонкиным и К⁰» «выдали себе патент на название “истинно русских интеллиген­тов”». Видя нарастающую опасность этого явления, газета призывала «противопоставить деятельность прогрессивных кругов общества» «фальсификаторам истины»: «все живые силы должны сплотить­ся» (М. Вознесенский. «Жизнь не ждет» — СВ, № 100, 13 мая).

Одним из показателей возросшей общественной активности в Томске стало основание новой ежедневной газеты «Сибирские из­вестия», ее редактор-издатель М.Н. Кононов был в то же время владельцем типографии. «Сибирский вестник» поместил несколько заметок о будущем издании («Новая газета в Томске» — СВ, № 142, 7 июля; «Поправка» — СВ, № 145, 10 июля), пообещав читателям «еще несколько слов» сказать, когда выяснится общественно-политическое «лицо» газеты. Такая статья действительно появи­лась в одном из октябрьских номеров «Сибирского вестника» с за­головком «Опыт насаждения человеконенавистничества» (автор «Грин») (СВ, № 209, 12 октября). Газета констатировала, что «“Си­бирские известия” выступили с определенной, резко очерченной физиономией»: «это — орган “русских людей”», которые «взяли для себя привилегию говорить за весь русский народ» (СВ, № 209, 12 октября). Рассмотрев отношение «Сибирских известий» к сту­денчеству, к предстоящим выборам гласных в Томскую думу, его методы полемики в стиле «Маленьких писем» Суворина, редакция пришла к выводу, что «слова — словами, а как только дошло до дела, так сквозь новый красивый грим начинают проглядывать безобразные черты» (СВ, № 209, 12 октября). И если у «лукавого старца» Суворина, на которого ориентируются «Сибирские извес­тия», «с внешней стороны красиво и стройно», — «у наших домо­рощенных патриотов своего отечества выходит и смешно, и некра­сиво» (СВ, № 209, 12 октября).

Еще одним моментом, в котором видны различия между двумя томским газетами, был рабочий вопрос. В «Сибирской жизни» он освещался главным образом по материалам столичной и провин­циальной прессы; в «Сибирском вестнике» же находился в зоне повышенного внимания. Газета писала о первой томской артели портных (СВ, № 41, 20 февраля), о «проекте устава союза томских работниц» (СВ, № 231, 16 ноября), о необходимости создания союза рабочих («Кое-что о рабочем движении» — СВ, № 232, 17 ноября) и тд. Количество материалов увеличилось после утверж­дения 20 марта издателем газеты «Сибирский вестник» бывшего политического ссыльного, революционера-народника М.Н. Загибалова. На страницах «Сибирского вестника» публиковались зари­совки об условиях труда телеграфистов («Добровольный каторж­ник» — СВ, № 94, 4 мая), присяжных счетчиков казначейства («Как живут маленькие люди» — СВ, № 199, 28 сентября), книго­печатников («По поводу прискорбного явления в жизни книгопе­чатников» — СВ, № 201, 30 сентября), материалы о забастовках аптекарей (СВ, № 105, 20 мая), шапочников («Рабочие шапочники и хозяева торговцы» — СВ, № 120, 10 июня; «Конец забастовки» — СВ. № 122, 12 июня).

4—17 июля в Томске прошла общегородская стачка, организо­ванная РСДРП. «Сибирская жизнь» никак не прореагировала на это событие: номера аккуратно выходили каждый день, в «Томской хронике» сообщалось об экспорте сибирского сливочного масла, праздничном отдыхе парикмахеров (№ 143, 8 июля), об отсутствии стульев в библиотеке епархиального братства, новой семидневной ярмарке в Томской губернии (№ 144, 9 июля) и тд. Газета же «Си­бирский вестник» в это время не издавалась «вследствие прекра­щения работ в типографии Н.И. Орловой, где это издание печата­ется» (СВ, № 146, 17 июля). В № 146 от 17 июля в фельетоне «Мысли вслух» описывался «летаргический сон печатного слова в г. Томске», случившийся из-за остановки типографий. Однако «Сибирский вестник» не упрекал рабочих за эту остановку: автор фельетона полон сочувствия к ним, считает, что они достойны «светлой доли», «сносного существования», «покоя и отдыха, ко­торого книгопечатнику дали так мало...» (СВ, № 146, 17 июля). Фельетонист согласен с тем, что «так жить нельзя!», но из-за под­цензурного положения газеты он не в состоянии дальше развить эту тему Недаром к этому материалу было прикреплено объявле­ние, набранное крупным шрифтом и резко выделяющееся на по­лосе: «Продолжается подписка на ПОДЦЕНЗУРНУЮ газету “Си­бирский вестник”» (слово «подцензурную» было выделено самыми большими буквами). С этого времени объявление регулярно (раз-два в месяц) появлялось в газете — в разных местах, но с одним и тем же текстом и принципом выделения слова «подцензурную».

От «Сибирской жизни» вторая томская частная газета отлича­лась также своей «областнической тенденцией». «Сибирский вест­ник» в 1905 году опубликовал целый ряд статей Н.Г. Потанина: «Бурятские поминки» (СВ, № 50, 5 марта), «Быть или не быть си­бирскому областничеству?» (СВ, № 177, 27 августа, № 178, 28 авгу­ста, № 130, 22 июня), «Земская реформа в Сибири и инородцы» (СВ, № 185, 8 сентября), «Об автономии и многогранной лично­сти» (СВ, № 192, 18 сентября) и некоторые другие материалы. По­ложению Сибири в прошлом и настоящем были посвящены мате­риалы М. Вознесенского «Сибирские итоги» и «Думы» (подписаны псевдонимом «Друг») (СВ, № 102, 17 мая), а также один из фелье­тонов цикла «Мысли вслух». В нем фельетонист «Сибирского вестника» опровергает расхожую мысль о сущности областниче­ства как «сепаратизма», говоря, что «не разъединения мы требуем, а союза»; необходимо только «освободить нас от подпорок» (СВ, № 117, 5 июня).

С 13 по 20 октября в Томске проходила политическая стачка, во время которой газеты не выходили. В это время все русское обще­ство было «взорвано» Манифестом 17 Октября: он провозгласил свободу слова, собраний, союзов, обещал неприкосновенность личности, гарантировал выборы в Государственную думу. Однако обнародованный безо всякой подготовки Манифест вызвал неод­нозначную реакцию россиян: начались еврейские погромы, в дело вынуждена была вступить армия. В Томске тоже было неспокойно.

18   октября казаки «разогнали и избили демонстрацию учащихся», а 20 октября в Томске произошел черносотенный погром, вызван­ный своеобразным «двоевластием», противостоянием томских ли­бералов и патриотически настроенной частью населения. Во время погрома было сожжено здание службы тяги управления Сибир­ской железной дороги в центре города. Было «убито и сгорело 66 человек, в основном железнодорожные служащие, 129 человек были ранены. Погром продолжался три дня», и только «22 октября 1905 года войска разогнали погромщиков»².

С 16 по 25 октября «Сибирский вестник» не выходил; в первом же номере после этого перерыва (СВ, № 213 от 25 октября) в раз­деле «Телеграммы» был опубликован «Высочайший Манифест» от 17 октября, «Доклад гр. Витте о введении конституции», «Мани­фест стачечного Комитета», «Отставка Булыгина», «Беседа гр. Витте с редакторами газет» и другие материалы. Почти вся газетная пло­щадь была отдана под телеграммы, скопившиеся в редакции с 17 по 22 октября.

Событиям, произошедшим в Томске 18—20 октября — демон­страции учащихся, разогнанной казаками, черносотенному погро­му, — в газете посвящено несколько материалов. Первый из них с заголовком, выделенным траурной рамкой «Вниманию город­ского общества», призывал горожан и городское самоуправление к «умиротворению города», организации «помощи жертвам погро­ма, семьям раненых и убитых», помощи «следствию судебной вла­сти в деле раскрытия совершавшихся на глазах у всех преступле­ний» (СВ, № 213, 25 октября). «Местная хроника» номера также была составлена из сообщений, касающихся черносотенного по­грома: о начале следствия, сборе денежных пожертвований редак­цией «Сибирского вестника» для жертв погрома, о возобновлении движения по Сибирской железной дороге и т.д. До конца 1905 года в каждом номере «Сибирский вестник» публиковал воспоминания участников этого страшного события, новые детали происше­ствия, а также некрологи погибших. В происшествии газета винила не только «чернь», но и администрацию, которая «оказала самое широкое, активное и пассивное содействие организованному чер­ному террору» (Проф. Н. Кижнер «К событиям 20, 21 и 22 октября в Томске» — СВ, № 230, 13 ноября).

«Сибирская жизнь» не выходила с 17 по 26 октября; № 214 от 26 октября также начинался с публикации «Манифеста», теле­грамм и других материалов. Осмысление произошедших событий в «Сибирской жизни» было дано в двух материалах, написанных «по горячим следам»: «На пути к правовому порядку» и «К обще­ству»; в «Томской хронике» была дана подборка материалов о том­ском погроме, в котором, по слухам, хотели «избивать евреев, сту­дентов и железнодорожников», а в итоге пострадали представители всех слоев томского населения (СЖ, № 214, 26 октября).

«Сибирская жизнь» также печатала некрологи погибших, мате­риалы о томском погроме, но для этой газеты погром имел и дру­гие последствия: ситуация, когда А.И. Макушин и его семья чудом избежали страшной смерти, настолько ужаснула П.И. Макушина, что он отказался от дальнейшего ведения газеты. В номере 224 от 8 ноября на первой полосе было помещено объявление от Макуши­на, который «передал право издания оной профессорам Томского университета И.А. Малиновскому, Н.Н. Розину, В.В. Сапожникову, М.Н. Соболеву и Технологического института E.Л. Зубашеву, Вл.А. Обручеву и прис. поверенному М.Р. Бейлину» (СЖ, № 224, 8 ноября).

Период после принятия Манифеста 1917 года «Сибирский вестник» характеризовал как «тяжелое время», но редакция была уверена: «все успокоится и войдет в обычные рамки, когда великие начала свободы и права войдут в жизнь, облекутся в соответствую­щие законные нормы, когда для всего населения откроются закон­ные пути к проявлению своих требований и желаний, то есть когда союз мнений и партий найдет себе поприще в стенах нормальной действующей Государственной Думы» (№ 215, 27 октября). Прежде всего, считала редакция, должны быть осуществлены свободы, «без которых немыслимо существование никакого правового государства», и главная из них — свобода печати, без которой «правиль­ная политическая жизнь невозможна».

В № 230 от 13 ноября «Сибирский вестник» предпринял еще одну попытку освободиться от цензуры: газета сообщила читате­лям, что 8 ноября она послала в Петербург телеграммы — в Глав­ное управление по делам печати, председателю совета министров графу Витте, в редакцию «Сын Отечества» с передачей Союзу защи­ты слова — с целью получить разрешение на выход без предвари­тельной цензуры. Ответом на это выступление было телеграфное сообщение от начальника Главного управления по делам печати: «Новый закон о печати будет обнародован на днях». Несмотря на то что прямого освобождения от цензуры в этом ответе не прозву­чало, редакция «Сибирского вестника» сочла новость вполне по­ложительной: «Не зная текста нового закона, трудно, конечно, су­дить о его достоинствах и недостатках, но можно сказать одно: прежнего произвола больше не будет Итак, поздравляем читате­лей с торжеством свободного слова» (СВ, № 230, 13 ноября).

В октябре—декабре политическая жизнь России и Сибири осве­щалась в каждом номере «Сибирского вестника»: газета призывала к защите конституционных прав, к активности населения во время выборов в Государственную Думу, к поддержке сибирских област­ников, которые приняли решение участвовать в выборах «с целью добиться проведения в жизнь основных положений Сибирского областного союза» («Готовьтесь к выборам в Государственную Думу!» — СВ, № 234, 19 ноября). Отдельный материал «Сибирского вестника» был посвящен разъяснению понятия «свобода собраний и союзов» — для чего они служат, чьи интересы защищают, что значит «явочным порядком» (А. Соколов «Свобода собраний и союзов» — СВ, № 235, 20 ноября). Сама же газета все сильнее сим­патизировала социал-демократии; кроме материалов о рабочих, о необходимости союзов трудящихся в газете публиковались сти­хотворения «Гимн свободных рабочих» (Дружно, товарищи, в ногу), «Песня свободной России» (Отречемся от старого мира) (СВ, № 235, 20 ноября), а также объявление от РСДРП с примечанием от редакции, которая отметила, что «глубоко сочувствует идее про­буждения самосознания трудящихся масс и поднятия их общего умственного развития», хотя и «далеко не разделяет тех приемов и путей, которыми идет РСДРП в деле осуществления этой идеи» (СВ, № 240, 27 ноября). Таким образом, политическое самоопре­деление газеты состоялось в радикальном, социал-демократическом лагере.

Мечта о свободе от цензуры для «Сибирского вестника» во­плотилась в жизнь 6 декабря: № 247 вышел без предварительного досмотра (первый бесцензурный номер «Сибирской жизни» — № 243 — вышел еще 2 декабря). На содержании газеты это практи­чески не отразилось, поскольку «Сибирский вестник» «явочным порядком» уже завоевал собственную «свободу слова». Однако уже в конце декабря в «Местной хронике» появилась информация о том, что «Г. цензор Виноградов снова конфисковал наш рожде­ственский номер; взято свыше 250 №№, остальные номера (свыше 7000 экземпляров) разошлись до ареста» (№ 263, 29 декабря). Из этого сообщения становилось ясно, что полностью от цензурного гнета «Сибирскому вестнику» избавиться не удалось; а 31 декабря 1905 года газета была закрыта «по телеграфному распоряжению командующего войсками Сибирского военного округа Сухотина, в силу военного положения». Эта новость была опубликована в единственном номере новой газеты «Вестник Сибири» (1906, № 1, 1 января): как содержание, так и оформление «Вестника Сибири» — за исключением заголовка — было полностью идентично «Сибир­скому вестнику»; вероятно, поэтому он уже после первого номера был закрыт навсегда.

«Сибирская жизнь» еще до передачи в руки профессоров нача­ла печатать материалы о политике, но при новой редакции стала гораздо больше внимания обращать на эту сферу, отмечая созда­ние политических партий в Сибири (СЖ, № 224, 8 ноября), выход первой социал-демократической газеты в России (СЖ, № 224, 8 ноября), разбирая особенности конституционного государства (№ 226, 10 ноября) и т.д. В «Сибирской жизни» появились новые темы: материалы о «лиге борьбы против смертной казни» (СЖ, № 229, 13 ноября; № 230, 16 ноября), о профессиональных союзах рабочих (СЖ, № 234, 20 ноября), о выборах в Государственную думу. «Сибирская жизнь» самоопределилась в лагере кадетов, о чем свидетельствует публикация материалов о деятельности конституционно-демократической партии и ее томского отдела (СЖ, № 246, 6 декабря; № 247, 8 декабря; № 251, 13 декабря, и т.д.). Можно констатировать в целом, что смена редакции явно пошла на пользу «Сибирской жизни»: она стала более яркой, разно­образной, многотемной и потому более интересной, чем прежде.

Таким образом, для провинциальной прессы 1905 год стал по­воротным пунктом прежде всего в отношении предварительной цензуры, от которой она наконец избавилась. Отражение револю­ционных событий 1905 года на страницах газет «Сибирский вест­ник» и «Сибирская жизнь» показало процесс постепенной «поли­тизации» как сибирского общества, так и средств периодической печати, увеличение интереса к рабочему вопросу, к партийной жиз­ни. Путь, который прошла провинциальная периодика в 1905 году, позволил преодолеть «отставание» ее от столичной периодики, «синхронизироваться» с общероссийской журналистикой. Поэтому в дальнейшем многие процессы в периодической печати Сибири шли одновременно со столичными (расцвет сатирической журна­листики в 1906—1907 годах, появление партийных органов печати и др.).

Существование двух ежедневных газет в Томске — «Сибирского вестника» и «Сибирской жизни» — позволило дифференцировать информационное поле на принципах взаимодополнения. «Сибир­ская жизнь» отразила изменения в культурной и просветительской сфере России, Сибири, Томска в 1905 году; «Сибирский вестник» зафиксировал начало и развитие рабочего движения, проникнове­ние идей социал-демократии в легальную провинциальную перио­дику, трансформацию сибирского областничества на новом этапе. Все это позволяет говорить о том, что сибирская периодика в силу своих возможностей принимала самое активное участие в освеще­нии первой русской революции, держала сибирского читателя в курсе происходящих событий и формировала у него чувство со­причастности к общероссийским политических процессам.

Примечания 

¹ ГАТО (Государственный архив Томской области). Ф. 3. Оп. 12. Д. 1010. Л. 1—2 об.

² Томск от А до Я. Краткая энциклопедия города. Томск: Изд-во HTЛ, 2004. С. 246.

Библиография

Дмитриенко Н.М. Сибирский город в XIX — первой трети XX века. Локально-историческое исследование на материалах Томска: автореф. дис. ... докт. ист. наук. Томск, 2000.

Махонина С.Я. История русской журналистики начала XX века. М.: Флинта, Наука, 2002.

Томск. История города от основания до наших дней. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 1999.

Поступила в редакцию 08.01.2012