Религиозный этос как вызов универсальной журналистской этике

Раздел: Социология журналистики

Продолжая цикл статей, посвященных влиянию религиозного сегмента массового сознания и религиозного этоса на коммуникативые процессы и журналистскую деятельность, автор обращается к проблеме глобальной, или универсальной, журналистской этики и пытается осмыслить влияние религиозного этоса на ее конструирование. Логический анализ ценностного диалога в публичной сфере приводит автора к выводу о принципиальной невозможности создания единого всеобщего этоса для журналистской деятельности в силу примата свободного индивидуального нравственного выбора над внешними групповыми или массовыми нормами. В области преподавания журналистской этики студентам автор предлагает обращать большее внимание на ее онтологическую и аксиологическую укорененность с особым акцентом на индивидуальном выборе и индивидуальной ответственности за этот выбор.

Проблематика, связанная с религиозным этосом и его воздей­ствием, с одной стороны, на процессы саморегулирования СМИ и, с другой стороны, на сознание аудитории, уже рассматривалась нами в недавних работах (Хруль, 2010а, 2011).

Следуя логике цикла статей, представляется необходимым обра­тить более пристальное внимание на все более заметное и эмпири­чески фиксируемое проявление религиозной тематики в публичной сфере и нарастающую «субъектность» религиозных организаций как социальных институтов.

Эти процессы в последние годы поставили ряд важных вопро­сов перед журналистской деонтологией, причем главные из них обнаруживаются в этической плоскости и требуют, на наш взгляд, более тщательного рассмотрения устоявшихся представлений о журналистской этике.

Одна из существенных проблем обнаружилась при рассмотрении частного случая — неудачной попытки создания Общественного совета по нравственности на российском телевидении. Анализируя причины затухания в целом доброкачественной инициативы, мы пришли к выводу, что есть фундаментальные препятствия к ее осу­ществлению, находящиеся за пределами благих намерений ее ини­циаторов: «Наивысший уровень для совокупного суждения в обла­сти нравственности — это не общество в рамках целой страны, а ценностно цельная, монолитная, гомогенная общность, члены ко­торой пребывают в состоянии консенсуса, согласия по поводу того, “что такое хорошо и что такое плохо”. Объединяющим фак­тором в таких общностях является именно общая мораль» (Хруль, 2010b: 249).

Выдвинутая гипотеза (которая, разумеется, нуждается не толь­ко в логических, но и в эмпирических доказательствах), тем не ме­нее, объясняет систематические трудности, которые наблюдаются в попытках создать всемирную этику журналистики. Ведь принци­пиальное препятствие к созданию глобальной журналистской этики как раз и заключается в том, что достижение ценностного согла­сия на планетарном уровне в настоящее время представляется крайне проблематичным.

Симптомы кризиса

Исследователи СМИ в последние годы, с одной стороны, конста­тировали наличие серьезных теоретических проблем в построении универсальной этики журналистики, а с другой стороны, — выра­жали тревогу по поводу «падения нравов» и «снижения этической планки» в практической деятельности журналистов.

Отмечая в российской журналистике отсутствие последователь­ной ориентации на систему гуманистических ценностей, Г.В. Ла­зутина подчеркивает: «Оно проявляется и в демонстрации скепти­ческого отношения к этим ценностям со стороны журналистов и ведущих передач, и в уходе от сколько-нибудь определенных оце­нок человеческих поступков по шкале добра и зла, а главное, в ак­центировании таких стереотипов поведения, которые способны повлечь за собой (и влекут) формирование асоциальных установок у людей, приучая их к насилию и жестокости, форсируя формиро­вание вредных привычек». Кроме того, исследователь констатиру­ет «падение нравственной рефлексии журналиста в результате раз­рушения системы профессиональных ценностей и ослабления внутрипрофессиональных связей» (Лазутина, 2004: 44).

Сходную озабоченность выражал в последние годы жизни из­вестный исследователь журналистской этики Д.С. Авраамов: «“Нож­ницы” — вопиющий разрыв между требованиями профессиональной морали и реальными нравами — ярчайшее выражение профессио­нально-нравственного кризиса в современной российской журна­листике» (Авраамов, 2004: 32).

По мнению Ю. В. Казакова, «в России есть пока только (или ре­шительно преобладают) “люди, занятые в медийной сфере” сплошь и рядом без основательных представлений о собственно профес­сиональном в журналистике, но часто и без интереса к поиску, об­ретению такого рода представлений» (Казаков, 2004: 244).

Масла в огонь дискуссии о соблюдении этических норм журна­листами подлил главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов, который заявил следующее: «Я считаю, что профессия журналиста не имеет никакого отношения к этике. У меня недавно была дискуссия с нашим профильным министром про журналистскую этику. Я его спрашиваю: “А женщинам в при­чинное место залезать этично?” Он отвечает, что никак нельзя. Я спрашиваю: “А гинекологи?” Поскольку есть этика профессий, которая не имеет отношения к этике общечеловеческой. То же са­мое с журналистской этикой»¹.

С ним не согласна известный телекритик Ирина Петровская, которая 23 марта 2011 г. в эфире радиостанции «Эхо Москвы» заявила: «Человеческие качества к журналистике имеют прямое отношение»².

Как раз эти высказывания журналиста и критика обнажают «злобу дня» — расширяющийся «зазор» между двумя подходами к этике журналистики: подходом ценностным и подходом, который можно было бы назвать «операционным», «технологическим». Что, собственно, и констатировал Д.С. Авраамов, анализируя от­ношение аудитории к СМИ: «В раздвоении, разделении в совре­менной российской журналистике ценностного и операционного начал одна из главных причин потери доверия к ней со стороны читателей и зрителей» (Авраамов, 2004: 29).

Похожие симптомы кризиса в журналистской этике наблюда­ются и в соседних посткоммунистических странах, в частности в Польше (Kloch, 2010; Przybysz, 2008).

И здесь представляется важным вновь поставить позабытый, вероятно, вопрос о том, что происходит, когда в рамках обществен­ного разделения труда аудитория делегирует журналисту ряд важ­ных особых полномочий (некоторые из них зафиксированы в виде прав журналиста в Законе о СМИ). Означает ли это, что профессио­нальная этика (и шире — деонтология) освобождает журналиста (врача, педагога) от общечеловеческой этической ответственности? Или же, напротив, возлагает дополнительную этическую «ношу» по принципу «кому многое дано — с того многое и спросится»?

Мы в ответе на данный вопрос солидарны с В.И. Бакштановским и Ю.В. Согомоновым, которые убеждены, что «именно гума­нистические ценности выводят профессиональную этику за пре­делы инструменталистского, прагматического подхода к морали, обращая ее к проблеме этического призвания и представлениям о нравственном идеале и смысле жизни» (Бакштановский, Согомонов, 2002: 211).

Универсальный этос: реально достижимая цель или абстракция?

Если общечеловеческий кодекс для журналистов проектируется на основе нравственных ценностей, то они должны быть общече­ловеческими. Если же они ставятся под сомнение, сомнительной оказывается и затея построить общий кодекс.

Однако при этом хотелось бы отметить, что индуктивный под­ход, при котором деонтологические нормы должны расти «снизу», из рефлексии самого сообщества, представляется ограниченно годным, ибо он строится не на примате «общего блага», а на интере­сах одной профессиональной группы людей, пусть даже выполня­ющих очень важную функцию в рамках общественного разделения труда. Давайте себе представим, как будет выглядеть построенная «снизу» — как консенсус группы профессионалов — деонтология, к примеру, биржевых маклеров или — возьмем крайний случай — воров в законе (кстати, формировавшийся на протяжении дли­тельного периода времени воровской закон как частный случай «морального кодекса» мог бы стать интересным объектом для ана­лиза — особенно с точки зрения его устойчивости и возможных «флуктуаций»).

Оставив в стороне философский вопрос о происхождении норм «должного» (трансцендентном или имманентном), в этической области нам представляется сомнительной корректность выведе­ния «должного» из совокупного пространства «сущего». Откуда мы выводим нормы, что мы считаем нормальным? Если, к примеру, большинство сегодняшних российских журналистов согласятся с тем, что использовать служебное положение в личных целях — это нормально, включим ли мы это в обновленный кодекс про­фессиональной этики? Можем ли мы себе позволить последовать примеру лингвистов, которые меняют нормативную базу языка вослед за изменением словоупотребления, за «узусом»?

Возможен и иной подход, который можно было бы назвать «технологическим». В этом случае журналистская этика рассмат­ривается как система ценностно нейтральных, амбивалентных ал­горитмов поведения профессионала массово-коммуникационных процессов, добровольно принимаемая участниками медиасферы. Неважно при этом, кто каких идеалов придерживается, «кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Иисуса», как пел Высоцкий, — сама принадлежность к журналистскому цеху обязывает следовать общепринятым алгоритмам. Однако ряд громких прецедентов пренебрежения «технологией цеха» (от «телекиллеров» 1990-х гг. до «информационной патоки» 2010-х) заставляют усомниться в возможности построения устойчивой этической системы. Мы на­блюдаем, как раз за разом личные ценности (интересы, соблазны, расчеты) подминают под себя профессиональные нормы: выбор совершается не группой, а индивидом, решение локализуется в ин­дивидуальном сознании, где удельный вес собственных ценностей значительно больше групповых. Можно отнести неудачи «техно­логического» подхода к особенностям российской медиасферы, «силовые линии» которой удивительным образом игнорируют аудиторию (и, следовательно, — ответственность перед ней) и схо­дятся на власти и бизнесе (и, следовательно, — зависимости от них). Однако нам представляется, что дело как раз в рассогласова­нии ценностей.

Исследования Центра прикладной этики Тюменского научного центра Сибирского отделения РАН совместно с Фондом защиты гласности по изучению журналистского этоса в России методом гуманитарной экспертизы с использованием моральной рефлексии самого журналистского сообщества также показали, что консенсус на технологическом уровне достигается гораздо быстрее, чем на ценностном.

История международных проектов создания всемирной журна­листской этики (которые в целом не принесли ожидаемых успе­хов) как раз наглядно иллюстрирует «дрейф» от первоначального ценностного подхода в журналистской этике к технологическому. Давайте рассмотрим ее подробнее.

Одной из первых значительных инициатив, принятых ЮНЕСКО в первые годы деятельности этой организации, стала попытка соз­дания в 1948—1949 гг. Международного института прессы и ин­формации. Консенсус не был достигнут, и на несколько десятиле­тий вопрос об этическом регулировании деятельности СМИ на международном уровне был отодвинут на периферию внимания Объединенных Наций.

В конце 1990-х гг. ЮНЕСКО в рамках программы «Информа­ция для всех» объявила в качестве одного из приоритетов разра­ботку и воплощение в жизнь «информационной этики» («инфо- этики») и даже создала неофициальную рабочую группу по Кодексу этики для информационного общества.

Однако работа нескольких всемирных конгрессов, которые про­шли в Монако (1997, 1998) и Париже (2000), обнаружила, что ка­завшееся достижимым согласие остается еще проблематичным. Очень скоро подход был «переформатирован» — фокус сместился от нравственных ценностей в журналистской деятельности к обес­печении справедливого доступа каждого жителя Земли к открыв­шимся новым информационным возможностям и сокращению не­равенства между «информационно богатыми» и «информационно бедными».

В частности, описывая свою миссию, цели и задачи по оптими­зации информационного пространства в 1998 г., ЮНЕСКО выде­лила следующие приоритеты:

«1. Поощрять и защищать свободу слова и защиту конфиденци­альности в киберпространстве, а также в традиционных средствах массовой информации;

2. Поддерживать все меры для преодоления барьеров между ин­формационно богатыми и информационно бедными;

3.   Поощрять и расширять доступ к общественным достояниям, информации и связи;

4. Содействовать обучению и подготовке для достижения меди­акомпетентности для всех;

5. Поддерживать мировой электронный форум по информаци­онной этике;

6.   Содействовать развитию междисциплинарных дискуссий по всем этическим последствиям новых коммуникационных техно­логий;

7. Поддерживать меры по предотвращению преступных злоупот­реблений Интернета;

8. Поддерживать культурное разнообразие и многоязычие в ки­берпространстве и принять меры, которые позволят каждому че­ловеку, каждой культуре и каждому языку внести свой вклад и пользоваться преимуществами мирового знания»³.

Очевидно, что собственно в этической плоскости в строгом смысле этого выражения находятся пункты 5 и 6, остальные же призывают к принятию определенных мер правового и организа­ционного характера.

И соответственно приоритеты в международной дискуссии от­носительно тенденций в информационных и коммуникационных технологиях и основных возникающих в связи с ними этических и правовых проблем обрели следующую иерархию:

1. Важность всеобщего доступа к информации, являющейся об­щественным достоянием.

2. Международное сотрудничество в деле упрочения принципов равенства, справедливости и взаимного уважения в зарождающемся информационном обществе.

3. Основные этические проблемы, связанные с производством, обеспечением доступности, распространением, сохранением и ис­пользованием информации в электронной среде.

Таким образом этика оказалась на третьем месте, а на первый план вышла амбивалентная технологическая возможность доступа к информации, чего и следовало ожидать, имея в виду принципи­альную невозможность аксиологического единства.

И эту невозможность, кстати, в то время как архитекторы уни­версального этического кодекса ее вроде не замечали, подчеркивали другие мыслители. Приведем несколько цитат в подтверждение.

Отмечая, что представления о мире как некоем интернацио­нальном целом сложились лишь к началу XX в., а к его середине сложилась идея о «примате так называемых общечеловеческих ценностей над ценностями национальными, этническими, классо­выми и всякими другими», известный философ и социолог Б.А. Гру­шин подчеркивал: «Я же придерживаюсь кардинально иной точки зрения: рано говорить об общечеловеческом сознании и еще более рано — об общечеловеческих ценностях. Нельзя назвать ни одной ценности, которая имела бы общечеловеческий характер. Мир был и остается разорванным на разного рода сегменты, в принципе не­совместимые друг с другом» (Грушин, 2010: 382).

Анализируя генезис идеи общечеловеческих ценностей, Б.А. Гру­шин добавил, что американцы исходят «из ложного посыла, что их демократия, их свобода и т.д. — ценности номер один, которым все должны следовать». По мнению социолога, «мир начинен раз­ными цивилизациями, разными культурами», и «их просто надо оставить в покое, не тянуть насильно к единому образцу евроамериканской цивилизации». Грушин призвал «осознать несовме­стимость как неизбежную ситуацию» (Грушин, 2010: 383).

Еще одно предостережение от утопических проектов исходит от выдающегося богослова Йозефа Ратцингера (ныне — папы Римского Бенедикта XVI). Он неоднократно подчеркивал, что еди­ная этика — в универсальном или профессиональном плане — на планете в настоящее время вряд ли может быть реализована. Крити­куя амбициозный проект «Всемирный этос» другого католического богослова, Ганса Кюнга, глава Католической церкви подчеркивает: «Не существует такой рациональной, этической или религиозной формулы, с которой согласился бы весь мир и которая могла бы затем служить его основой. Во всяком случае, в настоящее время такая формула недостижима. Поэтому и так называемый всемирный этос остается абстракцией» (Хабермас, Ратцингер, 2006: 103).

Диалектика динамического взаимодействия этики и права

Именно проблемы с универсальными добровольно принимае­мыми и осуществляемыми в журналистской практике этическими нормами приводят к тому, что исследователи все чаще настаивают прежде всего на правовом регулировании СМИ, чтобы максималь­ное количество ситуаций кодифицировать правовыми нормами и, завершив этот благородный труд, с облегчением объявить: «Разре­шено все, что не запрещено».

Однако представляется очевидной несводимость многообразия журналистской деятельности к системе юридических норм — такая редукция невозможна. Трудно себе помыслить (даже в нынешней ситуации пониженной рефлексии и приглушенности морального чувства), что в журналистике за пределами правовой регламента­ции не останется места для этического выбора, когда следствием ошибки станут не дисциплинарные санкции, а угрызения совести...

В целом же динамическое взаимодействие областей правового и этического регулирования журналистской деятельности, как пред­ставляется, описывается не линейной зависимостью непрерывного и неуклонного расширения правовой кодификации и сокращения пространства «мягкого» этического регулирования, а более нюан­сированным воздействием многих социальных факторов, которые при определенных обстоятельствах (смена общественного устрой­ства, период трансформации, возрастание влияния больших групп с сильным нравственным воздействием на общество) расширяют пространство этических норм.

Между этической и правовой нормой онтологической разницы нет, у них одна природа, т.е. любая этическая норма может при определенных условиях стать правовой и наоборот. Право и этика — динамическая система, этика — эфирно-плазменная область вокруг твердого тела права (которое также может быть разной степени твердости). При этом и в правовой, и в этической плоскости коди­фицируется, выкристаллизовывается все менее и менее оспоримое в данном социуме.

Правовое поле — принудительно единое, а этика в силу прин­ципиального отсутствия принудительности не может быть единой. Поэтому поле пересечения этических норм вне норм правовых может быть минимальным и даже стремиться к нулю в случае, если журналистское сообщество стремится к бесконечности. И, разуме­ется, пространство этического согласия возрастает, когда сообще­ство уменьшается. К примеру, журналистам радиостанции «Эхо Москвы» легче договориться по поводу этического кодекса, одна­ко намного труднее это сделать, собрав всех столичных радиожур­налистов.

В связи с этим представляется, что этические нормы — инди­видуально-групповой феномен (с тяготением к малым группам, в рамках которых и принимаются разнообразные манифесты, уставы, клятвы и прочие «скрепляющие» формы, артикулирующие достиг­нутое моральное согласие), правовые нормы — группово-мас­совый феномен (с тяготением к большим общностям). Ибо если о каких-либо ценностях мы договорились на национальном уровне — что мешает нам принять закон? Однако трудности с распространением и применением норм международного права и здесь обнаруживает национально-государственную общность в качестве некоего порога, предела, преодоление которого требует непропорционально больших усилий. Эти трудности аккумулированы в слове «суверенитет», представляющий собой границы правового единства общности. В этической же плоскости мы говорим чаще о суверенитете лич­ности, о ее автономии, что указывает на локализацию морального закона.

Следует обратить внимание еще и на то обстоятельство, что эти­ческие нормы как продукт свободных ассоциаций членов общества отличаются более строгими обязательствами, которые не могут при­нять правовой статус во всем обществе. В этом смысле они обычно шире гражданского права (за редкими исключениями, когда мо­ральные нормы становятся основанием для нарушения принятых в стране законов — например, представители некоторых религиоз­ных организаций отказывались служить в армии, что до принятия закона об альтернативной службе влекло за собой наказание).

Религиозный этос в контексте проблемы различения нравственного и морального выбора

Малоизученный до сих пор религиозный сегмент массового со­знания отличается повышенной этической восприимчивостью и несет в себе ряд норм, которые являются гораздо более жесткими, нежели нормы сознания светского.

Именно опыт взаимодействия государств с религиозными объеди­нениями показывает, насколько трудно приживается политкорректность и так называемые «гуманистические ценности» в качестве всеобщего, универсального подхода: она сталкивается с протестами христиан в Европе (ср. решение Страсбургского суда о снятии крес­тов в школах Италии) или мусульман в Азии (эволюция Ирана от секулярного государства к исламскому).

Нормативные модели, проясняющие ожидания религиозных организаций от СМИ и журналистов, локализованы в преимуще­ственно богословских текстах и официальных документах религий разного уровня обобщения и применимости (в настоящее время на факультете журналистики МГУ готовится к выходу сборник та­ких документов). А исследователи журналистики фокусируют свое внимание главным образом на двух аспектах. Первый из них — этические проблемы профессии, где речь идет о необходимости уважать чувства верующих, но не более того (см.: Авраамов, 2000; Лазутина 2006; Муратов, 1994; Профессиональная этика, 2002; Са­морегулирование, 2005; Казаков, 2001; Тетради, 1999—2001). Второй аспект — различные методы саморегуляции журналистской дея­тельности; религиозный фактор там присутствует как нормативная модель отдельных верующих журналистов и малоизученной подсис­темы конфессиональной прессы⁴ (см.: Религия, 2002; Религия, 2005).

И если внутрижурналистские проблемы саморегулирования в области освещения религиозной жизни в публичной сфере пред­ставляются вполне разрешимыми на конвенциональной основе, то гораздо большие трудности могут возникнуть (и уже возникают) при попытках со-регулирования журналистики со стороны самих религиозных организаций, которые все громче заявляют о своих нор­мативных моделях СМИ и все настойчивее требуют соответствия российского медиапространства своим этическим представлениям о допустимом и недопустимом. Причем нормативные модели разных религий принципиально несводимы к одной универсальной модели.

И здесь обнаруживается как раз ограниченность религиозного этоса как гаранта морального согласия. Эти границы совпадают с границами религиозных общин и явно не достигают границ всего человечества.

Исходя из принципиальной невозможности создания единого морального авторитета на уровне страны, религиозные общности, опираясь на свои этосы, призваны стать участниками обществен­ного диалога в сфере нравственности, аккумулирующими и арти­кулирующими оценочные суждения, производные от их базовых нормативных моделей.

Системная ошибка в создании глобальной профессиональной этики, на наш взгляд, заключается в том, что этическую систему журналистики пытались и пытаются построить как первичную, в то время как она безусловно вторична по отношению к персональ­ной и общественной аксиологии, в которых религиозные пред­ставления (от фанатичной веры до атеизма и принципиального позитивистского неверия) имеют фундаментальное значение. Первичными факторами, влияющими на журналистскую этику, останутся факторы, формирующие аксиологию, — религиозные, философские, культурно-исторические. По сравнению с ними «про­фессиональное клеймо» журналистики (видоспецифические ха­рактеристики журналистской деятельности) будет малоразличимо и в конечном итоге несущественно.

Журналистика подчинена внешним ценностно-нормативным системам и обслуживает определенные ценностные системы. Иногда она становится пространством толерантного взаимопризнания, иногда — полем битвы аксиологий, но в любом случае это деятель­ность, связанная с распространением не только нейтральной ин­формации, но и оценок, установок, ценностей.

Разумеется, в рамках одной редакции могут работать носители разных этических систем (иногда и не систем, а просто совокуп­ности норм, которая может быть внутренне противоречивой, как это показал Тюменский проект).

Исходя из вышеизложенного любой нормативный текст деонтологического свойства, претендующий на универсальность, неиз­бежно будет носить частный характер. У журналистов Ирана, Ин­дии, Китая или иных цивилизационно-культурных традиций есть основания считать разработанные ЮНЕСКО «Международные принципы профессиональной этики в журналистике» (1983) просто частным случаем воплощения одной из либеральных ценностно­нормативных систем.

Как же вообще можно помыслить универсальную деонтологию журналистики на глобальном уровне?

Нам уже доводилось писать, что как максимум всемирная жур­налистская этика «может быть создана на базе ряда взаимных ком­промиссов, моральных уступок, которые всегда будут создавать поле напряженности в случае кодификации всеобщего корпуса этических норм в журналистской деятельности, ибо вторичное бу­дет противоречить фундаментальному, а принятое под давлением компромисса — принятому свободно» (Хруль, 2010с: 61).

Глобальную журналистскую этику можно теоретически сконст­руировать как максимально возможный компромисс, достигнутый путем вынужденного сокращения «этического максимума» до «эти­ческого минимума» во имя общего блага (забытая и, к сожалению, редко употребляемая исследователями категория, которая, одна­ко, представляется одной из ключевых для журналистской этики).

При таком подходе общую журналистскую этику (на уровне со­общества или корпорации) можно построить как систему более или менее развитых и нюансированных механизмов разрешения и предотвращения конфликтов ценностно-нормативных моделей, распространяемых СМИ, а частную журналистскую этику (на уров­не индивида) следует описывать в аксиологических терминах, ре­конструируя индивидуальную ценностно-нормативную модель и обращая особое внимание на проблему морального выбора. На наш взгляд, для верующих людей — как журналистов, так и представи­телей аудитории — она является одним из наиболее существенных факторов морального выбора.

Важность выбора в деятельности журналиста многократно отме­чалась исследователями, причем при этом подчеркивалась затруд­нительность выбора в ситуациях, которые кажутся «равновесными». «Этика — это не конфликт между правдой и ложью, это конфликт между равно убедительными (или равно неприемлемыми) ценно­стями и выбором, который нужно между ними сделать», — отме­чают американские ученые Паттерсон и Ли (Patterson, Lee, 2005: 3).

В этом контексте важны не только внутренняя структура мо­рального выбора (формулировка проблемы — познание вариантов — принятие решения — выбор средств — практическая реализация — получение результатов — оценка), но и его контекст, условия. Обычно выделяют объективные условия (варианты выбора и возможности их реализации) и субъективные, которые в рамках данной статьи наиболее интересны, ибо они включают уровень нравственного развития личности, степень принятия доминирующих в социуме моральных норм, развитость совести и чувства долга.

Попытки различения понятий «мораль» и «нравственность» из­вестны в разных этических системах и время от времени возобнов­ляются при критическом пересмотре старых парадигм. Исследова­тели сходятся в том, что нравственность соотносится главным образом с внутренней ценностно-нормативной системой индиви­да, его внутренней установкой действовать согласно своей совести и свободной воле, тогда как мораль наряду с правом соотносится главным образом с внешними аксиологиями, требованиями, предъявляемыми к поведению индивида извне (см., например: Гу­сейнов, Иррлитц, 1987).

Так или иначе все признают, что пространство выбора находится в индивидуальной плоскости при всей серьезности — иногда по­давляющей — группового и массового воздействия.

Аксиологический аспект журналистского выбора, позволяющий ввести различение различения его морального и нравственного уровней, вносит дополнительное измерение в теоретический кон­структ профессиональной этики. Принимая точку зрения Н.К. Эйнгорн, которая описывает мораль как «хранительницу общности» и связывает ее прежде всего с социальными ограничениями, а нравственность, напротив — с принципиальной суверенностью человека (Эйнгорн, 1999), мы предлагаем обратить внимание на раз­ный «удельный вес» морали и нравственности в различных ситуа­циях выбора и при различном состоянии совести субъекта выбора.

Из журналистской практики известно немало случаев подавления «нравственного» выбора «моральным», навязанным обществом, что может служить индикатором недостатка или отсутствия личной свободы. В то же время в нормальных условиях нравственный вы­бор, обусловленный высшими для данного субъекта ценностями, является предпосылкой и условием возможности социально обус­ловленного морального выбора. Таким образом моральное сознание человека существенным образом детерминировано фундаменталь­ными, нравственными ценностями.

Дальнейшее рассмотрение взаимодействия морального и нравст­венного аспектов в сознании человека, очевидно, выходит за рамки данной небольшой статьи, однако представляется весьма важным для переосмысления существующих подходов к журналистской этике, в большинстве которых эти два аспекта не различаются.

Кроме того, предметом для серьезного обсуждения, на наш взгляд, должен стать доминирующий «культуроцентрический» подход, ко­торый рассматривает этику (в том числе и журналистскую) как исторически возникшее и преходящее порождение культуры. Как справедливо писал известный философ и математик Ю.А. Шрей­дер, при таком подходе «моральные ценности рассматриваются как условность, как нечто возникающее и исчезающее с развитием и сменой культурных парадигм», что влечет за собой «оправдание манипулирования моралью, превращает ее всего лишь в инстру­мент воздействия на людей» (Шрейдер, 1999: 5).

Религиозный этос, который при общем росте религиозности все более проявляется как в деятельности журналиста, так и в ин­формационном поведении аудитории, как раз является одним из факторов, противодействующих моральному релятивизму. Неза­висимо от того, выводится ли моральный релятивизм из философ­ских концепций (постмодернистских или более ранних), оправды­вается ли он культурно-исторической парадигмой (когда «все так делают»), его системным противником выступает религиозный этос, во-первых, в силу своей универсальности (разумеется, не глобаль­ной, а лишь в рамках разделяющей его группы людей, которая, кстати, может исчисляться миллионами) и, во-вторых, в силу тради­ционной устойчивости своей ценностно-нормативной структуры.

И последнее замечание, которое нам хотелось бы сделать в рам­ках данной статьи. Представляется, что при всем конформизме и сервильности современной отечественной журналистики при рас­смотрении проблем журналистской этики (и особенно ее препода­вания студентам) гораздо большее внимание следует обращать на ее онтологическую и аксиологическую укорененность с особым акцентом на индивидуальном выборе и индивидуальной ответ­ственности за этот выбор, что призвано вывести ее за рамки изуче­ния преимущественно в культурно-историческом контексте, где значительная часть ответственности перекладывается на внешние факторы.

Примечания

¹ Венедиктов А. Мы не формируем аудиторию, мы только влияем // Газета. 2003. 16 октября.

² «Эхо Москвы». Режим доступа: http://www.echo.msk.ru/programs/persontv/760528-echo

³ INFOethics'98. The Second International Congress on Ethical, Legal and Societal Challenges of Cyberspace. Режим доступа: http://www.unesco.org/webworld/infoethics_2/

⁴ См.: Челышев В. Есть ли заповеди у второй древнейшей? // Журналист. 2000. № 6. C. 35—37.

Библиография 

АвраамовД.С. Профессиональная этика журналиста. М., 2000.

Авраамов Д.С. Человек для субботы? // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2004. № 1.

Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Моральный выбор журналиста. Тюмень, 2002.

Грушин Б.А. Рано говорить об общечеловеческих ценностях... // От­крывая Грушина. М., 2010.

Гусейнов А.А., Иррлитц Г. Краткая история этики. М., 1987.

Казаков Ю.В. На пути к профессионально-правильному. Российский медиаэтос как территория поиска. М., 2001; Тетради гуманитарной экс­пертизы. Вып. 1—6. Тюмень, 1999—2001.

Казаков Ю.В. Плавать необходимо, но плыть трудно // Саморегулиро­вание журналистского сообщества. Опыт. Проблемы. Перспективы ста­новления в России. М., 2004.

Лазутина Г.В. Журналистика и качество массово-информационных потоков: этический аспект // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2004. № 1.

Лазутина Г В. Профессиональная этика журналиста. М., 2006.

Муратов С.А. Нравственные принципы тележурналистики. (Опыт эти­ческого кодекса). М., 1994.

Профессиональная этика журналиста. М., 2002.

Религия в информационном поле российских СМИ. М., 2002.

Религия в современной информационной политике. М., 2005.

Саморегулирование средств массовой информации. М., 2005.

Хабермас Ю., Ратцингер Й. Диалектика секуляризации. О разуме и ре­лигии. М., 2006.

Хруль В.М. Религия и журналистика: христианские инициативы для преодоления «кризиса саморегулирования» СМИ // Правовые и этиче­ские аспекты журналистики. М.: Ф-т журналистики МГУ, 2010.

Хруль В.М. Общественный совет по нравственности на ТВ как индика­тор проблем гражданского общества в России // Средства массовой ин­формации и формирование гражданского общества. М.: Ф-т журналистики МГУ, 2010.

Хруль В. М. Религиозное сознание аудитории СМИ: тексты самовыра­жения массы как объект анализа // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журнали­стика. 2011. № 1.

Хруль В.М. Религиозный этос как фактор регулирования журналист­ской деятельности: теоретические предпосылки и практические препят­ствия // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2010. № 5.

Шрейдер Ю.А. Ценности, которые мы выбираем. Смысл и предпосылки ценностного выбора. М., 1999. С. 5.

Эйнгорн Н.К. Новая этическая парадигма // XXI век: будущее России в философском измерении. Екатеринбург, 1999.

Kloch J. (2010) Jak rozmawiac z dziennikarzami? In Katecheza w szkole wspolczesnej. Lublin.

Patterson P., Lee W. (2005) Media ethics. Issues and cases. Madison, Iowa,

Przybysz M. (2008) Kosciol w kryzysie? Crisis management w Kosciele w Polsce. Tarnow.

Поступила в редакцию 02.03.2011