Семейство Аксаковых до и после крестьянской реформы

Скачать статью
Пирожкова Т.Ф.

доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы и журналистики факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, г. Москва, Россия

e-mail: ruslit.msu@yandex.ru

Раздел: Эссе

В статье воссоздана хозяйственная жизнь семьи писателя С.Т. Аксакова в дореформенное и послереформенное время. Окружающие считали Аксаковых людьми благополучными в материальном отношении, даже богатыми, что не соответствовало действительности и что подтверждено в нашей статье семейной перепиской. Трудные обстоятельства жизни приучили всех членов семейства к бережливости, к уважительному отношению к деньгам, добытым трудом крепостных крестьян. Все Аксаковы были сторонниками отмены крепостного права, хотя реформа принесла им сокращение доходов наполовину и в конце концов привела к продаже купленного в 1843 г. имения под Москвой — Абрамцева, приобретенного купцом С.И. Мамонтовым. Переход дворянской собственности в руки представителей «третьего сословия» — типичная ситуация для послереформенной России

Ключевые слова: хозяйство, имение, доход, освобождение крестьян, Аксаковы

1861 г. - год отмены крепостного права - резко изменил жизнь России на «до реформы» и «после реформы». Уже в следующем году в письме к Ю.Ф. Самарину И.С. Аксаков сообщал, что как на дрожжах «из-под земли растет какая-то новая Россия» - буржуаз­ная, с которой он впервые тесно познакомился во время своей ко­мандировки в Ярославль (1849-1851). Связи с тамошними купца­ми были такими крепкими, что они предлагали Аксакову бумагу для издания «Московского сборника» 1852 г., а он приглашал их к сотрудничеству. Газета «Москва» (1867-1868), редактируемая Ак­саковым, издавалась на деньги московских купцов. Крестьянская реформа привела к финансовому банкротству дворян среднего до­статка, доходы которых сократились вдвое. Но были и существен­ные причины - неумение и нежелание вести хозяйство, как в слу­чае с Аксаковыми. Неизбежным следствием такого положения явилась продажа в 1870 г. аксаковского имения Абрамцево купцу С.И. Морозову.

Семья Аксаковых в 1840— 1850-е гг. XIX в. была центром притя­жения для многих москвичей: хозяин дома С.Т. Аксаков славился радушием и хлебосольством, и многочисленным гостям, наве­щавшим семейство в предреформенное время (писатель умер в 1859   г.), казалось, что Сергей Тимофеевич очень богат, живет на широкую ногу. И.И. Панаев в своих «Литературных воспоминани­ях» с удивлением писал о большом столе в доме Аксаковых, на­крываемом на двадцать кувертов1. Родственник Аксаковых худож­ник К.А. Трутовский вспоминал, что гостеприимство семьи было «беспредельное», «чуть ли не каждой дочери готовились особен­ные кушанья»2. Неискушенный читатель может подумать, что чле­ны семьи - люди изысканные, капризные, прихотливые. Вероят­но, отзывы современников впечатлили и некоторых иссле­дователей, посчитавших Аксаковых «состоятельной помещичьей семьей» (Елизаветина, 1983: 7).

Однако подобное мнение грешит очень большим преувеличени­ем. Двадцать приборов на столе, поразившие Панаева, легко объя­снимы: семья большая, тринадцать детей, из которых до взрослого возраста дожили четыре сына и шесть дочерей. Кроме того, с 1840 г после смерти матери у Аксаковых воспитывалась племянница хо­зяйки Ольги Семеновны - С.А. Самбурская. Зиму в Москве обык­новенно проводили два брата писателя - Николай и Аркадий, по­следний тоже имел немалое потомство. Добавьте к этому очень широкий круг общения Сергея Тимофеевича — театрально-писа­тельский (М.Н. Загоскин, Н.В. Гоголь, И.С. Тургенев, Н.Ф. Павлов) и профессорский (Н.И. Надеждин, М.П. Погодин, С.П. Шевырев, Т.Н. Грановский, А.О. Армфельд), а также славянофильское окру­жение его старшего сына Константина (А.С. Хомяков, Ю.Ф. Са­марин, Иван и Петр Киреевские, В.А. Панов, Д.А. Валуев, Свербеевы) — и получится стол, сервированный ежедневно на двадцать персон. Даже сорок приборов на столе не вызовут удивления, если вспомнить, что после публичных лекций Грановского и Шевырева в Московском университете (зима 1844 и 1845 гг.) знакомые имели обыкновение ехать на обед не к кому-нибудь, а к С.Т. Аксакову и с кушаньями для дочерей тоже нет ничего загадочного. Дочь Ольга с 22-летнего возраста страдала тяжелым нервным заболева­нием, лечивший ее знаменитый доктор А.И. Овер разрешал ее кормить только виноградом и мороженым (даже вода вызывала неимоверные муки); старшая дочь Вера, будучи религиозной до экзальтации, строго соблюдала посты, для тех дочерей, которые пост не держали, готовилась скоромная еда. Так, не будучи гурма­нами, сидевшие за столом ели разное.

И впечатление о полной материальной обеспеченности семьи, сложившееся у современников, тоже ложное, далекое от истины. Аксаков не был богат — семьсот душ в Симбирской и Оренбург­ской губерниях. По тогдашним меркам это помещик среднего до­статка, но чуть-чуть выше среднего уровня. Для безбедной жизни надо было иметь несколько тысяч крестьян. Славянофил Кошелёв имел, к примеру, около шести тысяч душ. Труд крепостных — единственный источник доходов семьи, в 1838 г. Сергей Тимофее­вич оставил службу; со второй половины 1840-х годов достаток не­сколько увеличился за счет продажи книг писателя.

Но с 1840-х гг. имения Сергея Тимофеевича заложены в Опе­кунском совете, и стесненные денежные обстоятельства, поиски денег для взносов — одна из важнейших тем семейной переписки. Так, зимой 1851—1852 гг. сын Иван искал деньги для Опекунского совета и огорченно сообщал родным из Москвы в Абрамцево: «Павлов (Н.Ф. Павлов. — Т.П.) не дал денег... у него точно сгорела фабрика, он думает строить новую.»; знакомые семьи сестры Занден «пришли в ужас», услышав о просьбе дать взаймы 1 000 ру­блей серебром — могут дать только 100 рублей и на короткий срок — Иван оскорблено отказался от такой «малости». Только друг Сергея Тимофеевича Н.П. Годеин (Годейн) выдал 800 рублей серебром3. Спас Аксаковых в то время А.И. Кошелёв, дав 3 тысячи рублей серебром. Деньги для Опекунского совета — дело чрезвы­чайно серьезное, все время на горизонте маячила фигура станово­го пристава, который за невыплаченный долг опишет то или дру­гое имение.

Посетители дома Аксаковых об этих материальных обстоятель­ствах семейства даже не догадывались, но были и те, кто ссужал деньги, выручал Сергея Тимофеевича из нужды.

Гостей впечатляла внушительная дворня Аксаковых — поме­щичий быт, как бы перенесенный в городские условия. Но много­численные дворовые нужны для обслуживания немалой семьи. И это для хозяина тоже было внушительной статьей расходов. Если дворовые привезены в город, помещик должен обеспечить их жильем, зимней одеждой (тулуп, шапка, валенки, рукавицы), орудиями труда, выплатить, хоть и небольшое, жалованье повару, прачке, дворнику, кучеру, садовнику и т. д.

Из-за постоянной нехватки денег С.Т. Аксаков не мог приобре­сти собственный дом в Москве. Все его московские адреса — адре­са наемных домов. Для домашних была мука — найти жилище, ко­торое сдавалось бы не на целый год, а на несколько зимних месяцев: семья экономила, летом врач Овер уедет на дачу, значит необходимо для больной Ольги и для остальных снять жилье по­близости. Ольга дожила до сорока лет, и все время на грани жизни и смерти, врачи не давали никакой надежды на выздоровление. Деньги требовались на ее лечение, затем на лечение заболевшей в 1844 г. Веры, потом и самого Сергея Тимофеевича.

Гоголь осенью 1851 г. уговаривал жену Аксакова Ольгу Семе­новну снять на зиму большой дом в Москве, чтобы провести зиму вместе, но семья не могла себе позволить не только большой, но и небольшой дом. «Хоть еще бы одну только зиму вы провели в Москве»4, — просил он, и как больно было вспоминать эти слова после его кончины...

Ведение хозяйства в имениях не вызывало у Сергея Тимофее­вича никакого энтузиазма, и хозяйство его образцовым назвать было нельзя. К тому же в деревнях всегда происходило что-то чрезвычайное: то засуха, то дожди, то град побил посевы. И все начинания помещика, как правило, заканчивались неудачно, как, к примеру, продажа хлеба из аксаковских деревень осенью 1849 г В то время Иван Аксаков, чиновник по особым поручениям Ми­нистерства внутренних дел, находился в Ярославской губернии, решено было воспользоваться его пребыванием там — ему и пору­чили продажу. Хлеб из Надёжина Белебеевского уезда Оренбург­ской губернии доставили по Волге в Ярославскую, в город Ры­бинск, в надежде на выгодную сделку, хотя Иван с самого начала предчувствовал неуспех: цены в Ярославской губернии не подни­мались, торговля шла вяло, о чем и сообщил родным: «Конечно, посылать в Рыбинск хлеб, когда можно было на месте получить по рублю за куль, расчет очень плохой»; «.здесь цены гораздо ниже, нежели у нас на месте»; «Мука наша вовсе не лучшая, а потому и ценилась невысоко»5.

Предпринятое дело оказалось проигрышным, вдобавок при разгрузке оказалось, что в 472 кулях мука «села», т. е. отсырела, и покупщик ее не взял, пришлось отдать хлеб поставщику за подвоз чуть не даром6.

Рассчитывали за хлеб получить 40 тысяч, Иван продал его за 32 тысячи. А с вычетом издержек за доставку и хранение осталось 27 тысяч7. Отсюда и горестный итог, выраженный продавцом с предельной ясностью: «Нам, видно, уж особенное несчастие: надо же было сплавить хлеб в Рыбинск, когда дома не только по расче­ту, но и за всеми расчетами цены выше»; «Нам в торговых оборо­тах судьба решительно не благоприятствует»8.

Чтобы успешно вести хозяйство, надо иметь и желание, и уме­ние - ни тем ни другим Сергей Тимофеевич не обладал. Он любил сельскую жизнь, увлекался охотой, рыбной ловлей, но к постоян­ной практической деятельности склонности не обнаруживал. Че­тыре года самостоятельного управления убедили его, что «хороше­го хозяина», по его собственным словам, из него не получится. Уехав в 1826 г. на постоянное жительство в Москву, ведение хозяй­ства доверил управляющему Ивану Семеновичу, который, к сча­стью семьи, был честным человеком, а не мошенником, складыва­ющим помещичьи деньги в собственный карман.

Помещик появлялся в деревнях изредка: в июне-сентябре 1839 г. посетил Новое Аксаково и Надёжино, летом 1840 г. ездил в деревни с сыном Григорием, летом 1844 г. - один, летом 1851 г. — с сыновьями Константином и Иваном.

Рачительного хозяина из Сергея Тимофеевича не получилось и не могло получиться — он был писателем. Случаются, разумеется, исключения, когда человек может хорошо делать и то и другое («попашет землю, попишет стихи»), как, например, А.С. Хомяков, или А.А. Фет, или Л.Н. Толстой, но это редкие исключения.

Было бы наивностью думать, что все помещики — бездельни­ки, лежащие в халате на диване. Славянофилы Хомяков, Кошелёв, князь Черкасский — очень богатые люди — были в полном смысле тружениками, хозяйство вели сами. Приехав летом 1853 г. в име­ние Кошелёва Песочню Сапожковского уезда Рязанской губер­нии, Иван Аксаков удивился тому, что хозяин почти «целый день» отсутствует: в Песочне находились три завода (винокуренный, са­харный, кирпичный), две мельницы, мастерские по ремонту сель­скохозяйственных машин (Горнов, 2004: 730).

И друг Кошелёва Хомяков все летнее время делил между свои­ми тульскими и смоленскими имениями. Больше всего разъездов было по Тульской губернии, где он имел несколько сел, где в Обидимо создал — неслыханное дело! — угольные копи, а в Волоти винокуренный завод. В Данкове находился сахарный завод. «По­хвалюсь тем, — сообщал он родственникам, — что самые лучшие сахаровары признали превосходство выдуманного мною произ­водства и говорят, что никогда не видали ни таких сиропов, ни та­кого сахара»9. В истории с неудачной продажей хлеба виноват был не Иван, а Сергей Тимофеевич, сделавший неправильные расчеты и отказавшийся признать свою ошибку.

По письмам Хомякова видно, что он не знает покоя: то занят сушилкой для свекловицы, то выращивает искусственный луг; вникает во все тонкости сельских работ — в уборку сена и хлеба, в цены на хлеб, в поставки по винным заводам — одним словом, «забот бездна»10. На месте не сидит: «Меня дела заставляют беспрестанно сновать из Рязани в Тулу, из Тулы в Рязань. »; «.я ездил в Донков и Ефремов по делам хозяйственным и провел 12 дней в своей поездке»; «.еду в разные уезды дней на десять. Незабавная поездка при теперешней погоде и дорогах» (на дворе октябрь. — Т.П.), но необходимая.»11. И умер Хомяков в сентябре 1860 г. в пути — в селе Ивановском Рязанской губернии.

А Самарин вести хозяйство не любил и доверил управление са­марскими имениями младшему брату Дмитрию.

Во время своей совместной с отцом и Константином поездки по деревням в 1851 г. Иван Аксаков познакомился с симбирской помещицей Варварой Александровной Блюм, «хозяйкой такой, каких мало», как сообщал в Москву: «Не быть нам никогда такими хозяевами! Она иногда проводит весь день в поле, с 4-х часов утра до 8 вечера.»12.

А если достаток помещика средний и особых усилий к увеличе­нию состояния он не предпринимает, то и материальные возмож­ности такого землевладельца невелики. Сергей Тимофеевич ни­когда не был за границей. После его смерти, в 1860 г., заняв деньги в долг, Ольга Семеновна с дочерьми Верой и Любовью отправи­лась за границу спасать заболевшего Константина — все трое пое­хали в Европу впервые. Сын Сергея Тимофеевича Михаил учился в Пажеском корпусе на казенном содержании, Григорий и Иван получили превосходное образование в петербургском Училище правоведения (высшее учебное заведение), но тоже на казенный счет. Финансовое положение семьи было настолько неудовлетво­рительным, что для его поправления Вера однажды собралась в гу­вернантки, чему решительно воспротивились братья.

Современники, многие из которых считали Сергея Тимофееви­ча очень обеспеченным человеком, не знали и не могли знать из­нанки его домашней жизни, которую приоткрывает, в первую оче­редь, семейная переписка и семейные документы, вроде Дневника В.С. Аксаковой, который она вела в 1854-1855 и в 1860 гг., — из них мы узнаем много бытовых подробностей жизни семейства.

Вот Иван, находясь на службе в провинции, сообщает родным, что у него износились шейные платочки, которые в те времена но­сили под сюртуком. Мать семейства, вынужденная беречь деньги, отправляется не в магазин мужских принадлежностей, где эти платочки продаются готовыми, а на распродажу, покупает нужную материю и шьет платочки сама.

Иван, бывший в курсе испытываемых семьей денежных затруд­нений, живет в провинции на собственное жалованье, но, приу­ченный в семье к бережливости, расходует деньги осмотрительно и родителям в письмах дает обстоятельные отчеты в произведен­ных тратах.

Письма родным он пишет обычно два раза в неделю, подроб­нейшие, поэтому очень экономен в расходовании писчей бумаги, пишет убористо, почти без абзацев, заполняя все свободное про­странство многочисленными дополнениями, приписками, кото­рые в аксаковской семье называли «бордюрчиками», и чтобы не брать новый чистый лист, иногда по написанному крупными бук­вами поперек дописывает то, что вспомнилось.

В 1844 г. Иван из Астрахани прислал домой кусок тармаламы, плотной шелковой материи, пригодной, как он полагал, для обив­ки дивана. В доме долго обсуждали, как ее использовать: ткань до­рогая, персидская, обновки в семье редки, - наконец, решили из нее сшить халаты Сергею Тимофеевичу и Константину.

В конце 1840-х гг. из-за нехватки денег Сергей Тимофеевич при­нял решение: именины и дни рождения в Абрамцеве отмечать без шампанского, с хересом, что очень огорчило Константина. Но на день его рождения, например, 29 марта 1851 г. приехали 22 гостя.

Мелкие бытовые детали, но между тем характеризующие уро­вень материальной обеспеченности семьи.

Дороговизна московской жизни и наплыв посетителей, отры­вавших писателя от литературной работы, явились причиной по­купки Аксаковыми в 1843 г. деревеньки Абрамцево в пятидесяти верстах от Москвы.

Быт семьи стал очень походить на народный: хозяин и сын Константин удили в реке Воре рыбу не только для своего удоволь­ствия, но и для прокормления домашних и гостей, с той же целью вся семья собирала в окрестностях грибы, и Сергей Тимофеевич в письмах к Ивану жаловался, что абрамцевские бабы, встававшие, естественно, раньше господ, обижают их — спозаранку выбирают грибы в дубовой роще.

Летом 1854 г. Иван побывал в гостях у Г.П. Галагана, близкого к славянофильскому кругу, друга Ф.В. Чижова — он жил в имении Сокиренцы на Украине. В письме к родным Иван описал и «вели­колепный замок» с колоннами, и парк в 140 десятин, и чудесный сад («Таких высоких, таких могучих дубов я нигде не видал»; «Есть клен, под которым может поместиться целый батальон»). Сергей Тимофеевич, прочитав этюд об изумительной усадьбе, отвечал, что не желал бы иметь такую, поскольку это слишком величест­венно и роскошно для него13. Писатель не имел никаких барских замашек (как и члены его семьи), в своих привычках был умерен и прост. А его жена совсем неприхотлива: после ранней смерти ма­тери ее воспитывал отец, суворовский генерал, совершенно по-спартански.

Братья писателя — Николай и Аркадий — жили в Москве с раз­махом. Николай Тимофеевич купил собственный особняк, Арка­дий Тимофеевич в 1850-е гг. нанял дом из двадцати семи комнат, любил устраивать званые вечера. Но, в отличие от Сергея Тимофе­евича, широкого, радушного и нерасчетливого, были людьми при­жимистыми, с деньгами расставались неохотно, в долг не давали. Когда в конце 1851 г. Иван искал деньги для взноса в Опекунский совет, Аркадий Тимофеевич не спешил помочь семье брата: «Арк<адий> Тим<офеевич> о деньгах ни гугу, даже не спрашивает, достал ли я денег»14.

Цели, которые имел Сергей Тимофеевич при покупке дере­веньки, не оправдались. Материальное положение семьи не улуч­шилось — жить пришлось на два дома: в Москве при Ольге обяза­тельно находился кто-нибудь из членов семьи, и это увеличивало расходы.

Очень скоро выяснилось, что Абрамцево находится «даже слишком близко от Москвы»15, и пятьдесят верст не препятствие для друзей, знакомых и родственников, которые нескончаемым потоком ехали в деревеньку на берегу Вори.

Ольга Семеновна была душой аксаковского дома — добросер­дечная, открытая, она как мудрая женщина не стремилась отде­лить друзей от мужа, придавая еще больше тепла и привлекатель­ности их встречам, но ее радушие, по мнению Сергея Тимофеевича, превышало разумную меру. Вот что писал он Ивану о жене и Константине: «Целый век сердят они меня неуместным и приторным гостеприимством»16.

Именно он занимался материальной стороной жизни, знал, ка­кой доход и расход у семьи, поэтому и недовольство обилием по­сетителей встречается в его письмах. Гости прежде всего его отвле­кали от литературных занятий, их он именовал «врагами собственного спокойствия» — с 1847 г. писатель активно печатал­ся. Кроме того, в Москве гости приезжали и уезжали, а, добрав­шись до Абрамцева, оставались на ночлег, некоторые жили по нескольку дней, неделе, даже по две недели, как П.А. Кулиш. Что­бы не скучать в пути, ехали не поодиночке, что видно по дневни­ку В.С. Аксаковой за 1854—1855 гг.: Погодин с М.С. Щепкиным, А.Ф. Гильфердинг со своим отцом, А.М. Княжевич с женой или с другом А.И. Казначеевым, Ф.И. Васьков с женой, Юрий и Андрей Оболенские и др. «Гости нас одолели. <.> Куда деваться от дру­зей», — жаловался Сергей Тимофеевич Ивану17.

Даже приезд родственников порою не радовал. В марте—мае 1850 г. в Абрамцеве гостила жена Григория Софья с дочерью Олей, любимой внучкой Сергея Тимофеевича, затем ожидался приезд отца семейства. Сергей Тимофеевич не скрывал раздражения — нарушался не только ритм его литературной деятельности, но и ритм жизни домашних: «Ты знаешь наше помещение в доме, — писал он Ивану, — знаешь, что мать и теперь не имеет себе угла, и потому легко себе вообразишь, каково будет стеснение всем во время столь долгого пребывания Сонички. При самых искренних отношениях это было бы тяжело»18.

Бремя ежедневных хозяйственных хлопот, заботы по приему гостей ложились, в первую очередь, на Ольгу Семеновну (и на старшую дочь Веру), уже пожилую и не очень здоровую женщину. Она уставала: увидев, что в декабре 1854 г. Кулиш приехал к ним один, без жены, незнакомой Аксаковым женщины, которой вдруг захотелось познакомиться с семьей, хозяйка облегчено вздохнула.

Надо сказать, что к московским гостям в Абрамцеве добавились местные: деревня находилась в десяти верстах от Троице-Сергиевой лавры и рядом с Хотьковым монастырем. Поэтому к Аксаковым за­частил Н.П. Гиляров-Платонов, преподаватель Духовной академии в Троице, приезжавший то один, то с женой, очень капризной, ко­торая Аксаковым не нравилась, троицкий доктор Брызгалов с же­ной и малолетним сыном, священник с женой, соседи Пальчиковы, монахини из Хотькова (несколько человек).

Одним словом, с утра до вечера в доме толпились люди, всем необходимо уделить внимание, накормить, устроить на ночлег.

На зиму 1855-1856 гг. семья сняла дом в Левшинском переулке в Москве, и здесь не было отбоя от посетителей, все повторилось, как и до отъезда в деревню. «Всякий день перебывает у меня чело­век десять, а сегодня вдруг сошлась дюжина», — сообщал С.Т. Ак­саков Погодину; а Вера сделала важное признание в письме к Ива­ну: в доме «еще суматошнее, нежели бывало прежде», помещение тесное, нет комнаты, где можно было бы отдохнуть домашним19.

От гостей нет спасения ни в Москве, ни в Абрамцеве, но все любимы, все близкие люди, все не чужие — нельзя сказать, что дом открыт для «званых и не званых», как дом Хомякова, чужих у Аксаковых вообще не принимали: хозяева были строги в выборе знакомых, и двери не раскрывались всем и каждому. Когда весной 1855 г. приехавший из Петербурга А.Н. Майков пожелал познако­миться с Константином и побывать в Абрамцеве, вся семья взвол­новалась20 — Аксаковы не желали принимать у себя автора верно­подданнических стихотворений, написанных во время Крымской войны. Хомякову пришлось отговаривать Майкова от его намере­ния, намекнув на способность Константина к неожиданным по­ступкам: вдруг при появлении незваного гостя войдет «в раж», а вода в Воре очень холодна (дело происходило в апреле).

Не будучи славянофилом, С.Т. Аксаков жил в славянофильской среде, а славянофилы были самыми первыми, самыми усердными поборниками крестьянского освобождения, раньше других осоз­нали вред крепостнических отношений, препятствовавших пере­довым формам ведения хозяйства, — где брать работников, когда крестьянин буквально «привязан» к собственному помещику?

Именно из славянофильского круга вышли первые ревнители освобождения и первые авторы проектов освобождения крестьян. В 1847 г. Кошелёв предложил министру внутренних дел создать в губерниях комитеты для улучшения быта крестьян — частное лицо предлагает то, что впоследствии сделает правительство, но в 1847 г министр счел заявление неудобным. В конце 1840-х гг. в речи пе­ред дворянами Рязанской губернии Кошелёв убеждал их не откла­дывать с освобождением, которое «столько неудобно, сколько и опасно», крестьяне могут выхватить свободу силою — снова опе­режение государственных мер, поскольку до 1858 г. проблема от­мены крепостного права даже не обсуждалась. В 1858 г. он отпра­вил царю и министру внутренних дел собственный проект освобождения крестьян посредством выкупа и с наделением зем­лей - самый смелый среди славянофильских проектов, ответа на который, к сожалению, не получил.

Д.Н. Свербеев в 1846 г. начал работать над «Проектом об упоря­дочении положения крепостных крестьян и их отношений к поме­щику» (закончил в 1859 г.).

Князь В. А. Черкасский является автором записки «О лучших средствах к постепенному исходу из крепостного состояния», ко­торая была направлена в правительство в 1857 г.

Повторим, что только в 1858 г. правительство разрешило в пе­чати обсуждать крестьянский вопрос. «При всей безграничности своей власти, — писал историк Б.Н. Чичерин, — Николай не умел провести даже той реформы, которая ближе всего лежала у него к сердцу, — освобождение крестьян. Он чувствовал, что Россия не может оставаться при том необузданном помещичьем праве, кото­рое в то время господствовало у нас»21. Основная причина бездей­ствия царя, по мнению историка, это боязнь русского дворянства, которую он испытывал с самого начала своего царствования, сов­павшего с восстанием декабристов (1825), и до конца (1855)22.

Но кое-какие указы все-таки были выпущены, во многом несо­вершенные, оставшиеся почти без применения, например указ 1842 г. об «обязанных крестьянах», разрешавший помещикам пе­реводить крестьян в вольные хлебопашцы, или указ 1844 г. об ос­вобождении дворовых, поэтому тот, кто хотел освободить кре­стьян, это сделал. Кошелёв до 1857 г. отпустил на волю более двухсот человек. И Хомяков до реформы стал решать вопросы от­мены крепостной зависимости с помощью добровольных сделок с крестьянами. Считая крепостное право «наглым нарушением всех прав», он облегчил участь своих крестьян, переводя их на оброк, а кое-где в деревнях начал обработку земли с помощью наемных ра­бочих. Когда он в 1860 г. внезапно умер, крестьяне навзрыд опла­кивали помещика.

В 1851 г. Кошелёв побывал в Лондоне на Всемирной выставке — на «мирном состязании по делу промышленности» всех народов мира, о которой он рассказал в статье «Поездка русского земледель­ца в Англию и на Всемирную выставку»23 (с рисунками выставлен­ных там сельскохозяйственных машин). Кошелёв — первый в Рос­сии! — ввез жатвенные машины из Европы (Гарретову жнею, Маккормикову жнею), купил плуг Смаля, грабли Смита и др. (всего 13 машин), собирал знакомых и соседних помещиков, чтобы проде­монстрировать, как механизмы работают.

Кошелев сам признавался, что «четырнадцать лет носился с освобождением крестьян» и что Хомяков всегда над ним смеялся: «У Кошелева всегда есть конек, которого он до устали заезжает»24.

Чуткие к последним социальным веяниям, славянофилы опе­режали время, смотрели в будущее, жили ожиданием грядущих перемен. В такой среде жил Сергей Тимофеевич, очень хорошо знавший, что такое крепостное право. В «Семейной хронике», на­писанной на основе устных домашних преданий, он мастерски выписал фигуры Степана Михайловича Багрова и Михайлы Мак­симовича Куролесова, помещиков-крепостников, деспотов, жер­твой которых являются и безгласные крестьяне, и домашние — ти­рания в обществе неизбежно порождает тиранию в семейной жизни.

Дом Аксакова был не только ареной обсуждения назревших об­щественных вопросов, здесь впервые можно было услышать доку­менты, направляемые в правительство, например проект Кошелёва, а 6 января 1855 г. в Абрамцеве Самарин читал собственный проект крестьянского освобождения (окончил его в следующем году). Вера Аксакова записала в дневнике: «Это еще не кончено, но написано очень умно, местами прекрасно выражено, но приме­нения к делу кажутся вовсе неудобоисполнимы. — Это самый за­труднительный вопрос и вряд ли можно его разрешить на бумаге, но необходимо приготовить к этому неизбежному перевороту, а главное, убедить помещиков добровольно на него согласиться. В настоящую минуту это самый главный и важный вопрос. Теперь ясно становится, что покуда народ не получит глаз и ушей, чтобы понимать, что около него и с ним делается, то никакого возрожде­ния Россия ждать не может, а уши и глаза откроются только тогда, когда будет он освобожден от рабства, парализующего его способ­ности, его жизнь и участие»25.

Вот к каким выводам приходили слушатели проекта Самарина. Но к этим заключениям Вера пришла и в результате чтения полу­чаемых от Ивана писем. В 1855 г. он квартирмейстер Серпухов­ской дружины Московского ополчения и не скрывает от семьи на­родные настроения на юге, очень опасные для общественного спокойствия: «Хоть бы англичанин скорее пришел! .нам пуще ту­рок свои»26. Иван видел прямую связь между поражением России в Крымской войне и остатками ее феодального прошлого; кре­стьянскую реформу считал «единственным средством» спасения страны.

В 1856 г., побуждая отца к действиям, Иван писал: «Знаете что, милый отесинька, я думаю, право, пора подумать Вам серьезно о наших крестьянах, пора сделать все приуготовительные расчеты, чтобы событие не застало врасплох»27.

Сергей Тимофеевич, понимая правоту сына, отвечал, что дей­ствительно «пора обратить внимание на отношения наши к кре­стьянам», но резонно приводил свои доводы: «Это надо делать по­мещику, живущему в деревне, под личным своим надзором, а не заочно»28.

Староста в Вишенках в Симбирской губернии Федор Шабаев конфликтовал с крестьянами, и надо было кому-то из Аксаковых ехать туда, Сергей Тимофеевич собирался сам, но дряхлел с года­ми: «Вы с Константином оба не годитесь, ты опаснее даже Конс­тантина, что и доказывается твоими словами, что Степ<ан> Мих<айлович> (Багров в «Семейной хронике» С.Т. Аксакова. — Т.П.) теперь бы не годился»29. А не годился он потому, что нынеш­ние крестьяне, по наблюдениям Ивана, не такие покорные, как в прежние времена, и Степанов Михайловичей не боятся.

«Опаснее» он был и потому, что с девятнадцати лет служил и жил на получаемое жалованье, самостоятельно, неоднократно за­являл, что не будет существовать за счет крепостных30 и их у него никогда не будет (и сдержал слово), хорошо видел, что помещики должны «понести правомерный убыток при эмансипации», по­скольку не один век угнетали крестьян, очень удивлялся тому, что брат Григорий в 1849 г. покупает имение, когда впереди коренная перестройка крепостных отношений.

Сергей Тимофеевич присматривался к своим сыновьям, Конс­тантину и Ивану, во время их совместной поездки в заволжские деревни летом 1851 г. — она была вызвана безжалостным отноше­нием управляющего Ивана Семеновича к крестьянам, их жалоба­ми на то, что они «беднеют», «им тяжело»31, и Иван в письме к родным в Москву подтверждал, что это чистая правда. Сергей Ти­мофеевич дал замечательную характеристику своему ставленнику: «...Он как управитель человек бесценный, но как человек бездуш­ная паровая машина»32.

Письменное положение из двенадцати пунктов, которое Сер­гей Тимофеевич оставил в конторе и которое было направлено к ограничению власти управляющего, крестьян, как заметил Иван, совсем не обрадовало: помещик приехал и уехал, а Иван Семено­вич остался, «пункты» существуют на бумаге, поэтому крестьяна­ми «все милости и решения были приняты довольно сухо»33.

Сергей Тимофеевич хорошо сознавал, что кратковременные наезды в деревни мало что давали, отказаться от услуг управляю­щего, старающегося «доставить выгоды помещику»34, не мог, а впереди ожидались глобальные социальные перемены, и у писате­ля были основания с тревогой смотреть в будущее: как обеспечить сносную жизнь незамужним дочерям, из которых две (Ольга и Вера) серьезно больны, а остальные тоже крепким здоровьем не отличаются. Сыновья Григорий и Иван стояли на ногах, служили, содержали себя сами, что касается Константина, то Сергей Тимо­феевич не надеялся, что он переживет его смерть.

Писатель не дожил до нового устройства крестьянской и поме­щичьей жизни — умер в апреле 1859 г. С его смертью кончилась жизнь семьи как целого, она распалась, потому что отец являлся в ней главной фигурой. За короткое время ушли из жизни пять его детей: в 1860 г. Константин, в 1861 - Ольга, в 1864 - Вера, в 1867 - Любовь, в 1869 - Надежда.

В его любимом Абрамцеве никому не хотелось жить — слиш­ком свежи были воспоминания о счастливых днях.

Константин, как и отец, не дождался освобождения крестьян (скончался накануне реформы, 7 декабря 1860 г.). Но он дожил до создания Редакционных комиссий по крестьянскому делу, в кото­рых трудились трое славянофилов: Ю.Ф. Самарин, В.А. Чер­касский, А.Н. Попов. Четыре опубликованных исследователем М.Ф. Маливановым письма К.С. Аксакова к Черкасскому отно­сятся к периоду работы комиссий (1859—1860) и проникнуты его заботой о сохранении общины: «Я же понимаю общину основ­ным жизненным началом, душою народа, и готов отстаивать ее душу от всех врагов, всеми силами, какие у меня есть» (Маливанов, 1995: 212).

К.С. Аксаков, как Хомяков и Кошелёв, опасались излишней регламентации крестьянской жизни, беспокоились, чтобы гряду­щая реформа не нарушила внутренней жизни крестьянского мира.

И хотя князь Черкасский не принадлежал к числу сторонников общины, но освобождение крестьян произошло так, как того хоте­ли славянофилы и вообще либеральное крыло Редакционных ко­миссий (Н.А. Милютин, Я.И. Ростовцев и др.) — с сохранением общины и земельного надела. «Крестьянин без земли, что рыба без воды», — говорил Кошелёв.

Однако высказанное в предуведомлении к публикации писем суждение Маливанова — «Своих крестьян Аксаков (К. С. Акса­ков. — Т.П.) отпустил на волю еще до реформы 1861 г.»35 — является ошибочным, потому что никаких «своих» крестьян у Константина не было, раздела недвижимости Сергей Тимофеевич не производил, и Константин, ни одного дня нигде не служивший, жил за счет этих крепостных крестьян. Даже невозможно предположить в Констан­тине способности совершать какие-либо практические шаги. Трутовский вспоминал, что он не имел денег и даже не имел о них по­нятия, оставаясь в обычной жизни «совершенным ребенком»36.

А между тем деньги требовались: весной 1860 г. Константин за­болел (чахотка), возникла необходимость заграничного лечения. И, как обычно, денег у Аксаковых не было. Три тысячи рублей се­ребром на поездку Константина семья одолжила у А.М. Княжевича, друга Сергея Тимофеевича со времен учения в Казанской гим­назии и в Казанском университете.

Гордость не позволяла Ольге Семеновне просить помощи у бо­гатых братьев покойного мужа, а они не предлагали: «.Николай Тимофеевич> помнит только свое отчаяние о болезни

Константина и знает, что надо ехать за границу, и не спросит, есть ли у нас деньги — а ему короче других известно наше положе­ние. Но Бог с ним! я не сержусь.»37.

Константина очень беспокоило, что его болезнь ввела семью в не­померные расходы. Мать знала, что за границей он будет экономить, и умоляла его не отказывать себе во всем, не жалеть денег на носиль­щиков, когда нет сил нести чемодан самому: «.умоляю тебя, мой дражайший Конста, не рассчитывать и не лишать себя ничего, знаю и без того, что ты не размотаешь; помни, что ты поехал с тем, чтобы беречь свое здоровье, а не деньги; деньги всегда придут и должны придти, прошу тебя, друг мой, не думай об их сбережении.»38.

Деньги на поездку к Константину за границу матери и сестер семья собирала, как говорится, «с миру по нитке».

Из родственников помощь предложила сестра Сергея Тимофе­евича Н.Т. Карташевская, вдова, как и Ольга Семеновна, тоже оставшаяся с многочисленными детьми, и Ольга Семеновна бла­городно отказалась: «.она сама в крайности, но взяла с меня сло­во, что я стану обращаться сама к ней в крайности, и она делиться будет со мной.»39.

Помогли снова не богатые братья, а друзья. Об этом — в пись­мах Ольги Семеновны: «Самарин вчера привез 500 р<ублей>, не так, как Николай Т<имофеевич>, который ждет унизительных просьб»40. Е.А. Свербеева предложила тысячу рублей: «Это очень деликатно с ее стороны, без всякого с моей стороны виду или просьбы насчет денег..»41.

Григорий осенью 1860 г. торопился продать пшеницу, чтобы были деньги на поездку, Ольга Семеновна спешно распродала ло­шадей, оставив только пару для выезда42. Экономили каждую ко­пейку, за границу отправились со своими чаем и кофе43. Пережи­вали, что забыли какао в доме Карташевских в Петербурге.

Но Константина спасти не удалось — возвращались в Россию с гробом.

Все Аксаковы, кроме Сергея Тимофеевича и Константина, до­жили до великого исторического дня освобождения крестьян. Иван 6 марта 1861 г. присутствовал на оглашении царского мани­феста в Успенском соборе в Москве: «Минута была торжествен­ная, у всех захватило дыхание, у многих навернулись на глаза сле­зы. Я живо вызвал в воображении образы умерших и как будто слушал вместе с ними»44. Подробно свои чувства он описал в пись­ме к Самарину45.

После службы славянофилы (Иван Аксаков, Чижов) отправи­лись обедать к Кошелёву, выпили за освобождение. После кончины Николая I они тоже (но в большем составе) собирались в доме Кошелёва, пили за здоровье нового императора и желали, чтобы осво­бождение произошло в его царствование46. И вот — свершилось!

Сергей Тимофеевич справедливо полагал, что реформа не будет безобидной и безболезненной для помещиков: она «ударила», в первую очередь, по помещикам среднего достатка, к которым он относился, сократив их доходы наполовину.

После реформы аксаковскими имениями распоряжался Григо­рий, а не Иван: «.я не пользуюсь ни у маменьки, ни у сестер ни малейшим авторитетом в вопросах хозяйственных, и потому вовсе не путаюсь в хозяйство»47. Однако иногда приходилось «путаться»: так, летом 1872 г. ездил на месяц за Волгу, о чем сообщил княгине Е.А. Черкасской: «Хозяйничал я недолго, убедился собственными глазами, что управляющий не обманывает и что у нас за Волгой точно засуха, точно неурожай яровых и трав, — и с таким утеши­тельным выводом поплыл на пароходе в обратный путь чрез Саратов»48. Но это были единичные выезды, как в свое время у Сергея Тимофеевича.

Хозяйничал Григорий аккуратно и бережливо. Он не унаследо­вал литературного дара отца, но был личностью замечательной: самарский и оренбургский губернатор, дослужился до тайного со­ветника, свыше девяти лет самарский губернский предводитель дворянства, в 1870-е во время голода в Самарской губернии орга­низовал раздачу хлеба. Когда он в 1891 г. умер, его гроб окрестные крестьяне несли 20 верст на руках (от железной дороги до Языко­ва, где он был похоронен). Он являлся реальным воплощением того земского человека, о котором мечтал его брат Константин.

Но при всех своих достоинствах Григорий не мог уберечь се­мейство отца от серьезных финансовых трудностей: имения, при­носившие до отмены крепостного права до пятнадцати тысяч, по­сле реформы давали только половину.

Иван, живший в Москве, сразу ощутил исторический слом вре­мени, и в газете «День», издаваемой с осени 1861 г., развивал идею самоупразднения дворянства как господствующего сословия, писал о его финансовом банкротстве, а в письмах — особенно находивше­муся в Самаре Самарину — об изменении московской обществен­ной атмосферы (общество «просто разрушается, исчезает, тает, как снег весною»49), о росте «из-под земли» какой-то «новой Рос­сии»50 — буржуазной, которую Иван хорошо знал и по своей яро­славской командировке, и во время сбора материалов по украин­ским ярмаркам и которая угнетала его отсутствием умственных интересов, ибо купцам нет дела до книг, литературы, прессы, в го­лове только «интересы экономические — банки, дороги, акции, облигации.»51.

Он затевал газету в надежде получить материальное подспорье. Финансовый успех был ему необходим — других средств к сущест­вованию, кроме доходов от собственной интеллектуальной дея­тельности, он не имел.

Но его денежные дела от издательства расстроились совершен­но: доход от «Дня» составлял 17 тысяч рублей, а расход превосхо­дил эту сумму, газету он выпускал себе в убыток, накопил значи­тельный долг.

Расставание в 1865 г. с «Днем» станет для него одновременно и желанным и болезненным — отдав изданию четыре года жизни, не просто поставить точку и «свернуть знамя».

Необходимость закрытия «Дня» диктовалась, кроме того, и об­стоятельствами личного характера — женитьбой на старшей доче­ри поэта Ф.И. Тютчева Анне. До свадьбы необходимо было произ­вести раздел с Григорием, который для этого в декабре 1865 г прибыл в Москву. До раздела доходы делились между братьями поровну, Иван из этих денег, по собственному признанию, не брал «ни копейки», все отдавая семье.

Теперь братья договорились, что Вишенки остаются за Иваном, а Надёжино Белебеевского уезда Оренбургской губернии перехо­дит к Григорию. Иван брал на себя обязательство выплачивать се­страм проценты. Оставалась на крайний случай возможность про­дать Вишенки и выплатить каждой из сестер по пятнадцать тысяч рублей (о чем, умирая, просил Сергей Тимофеевич).

Абрамцево переходило во владение сестер. После смерти писа­теля в 1859 г. в течение шести лет там не жил никто, и только лето 1864   г. Ольга Семеновна с дочерьми провела в родной деревне, а Иван наезжал к ним каждую неделю — «отдыхать и запасаться си­лами — на кладбище, потому что таков характер, таково впечатле­ние Абрамцева»52. В целях экономии средств летом следующего 1865 г. Ольга Семеновна осталась в Москве (Иван с Софьей отпра­вились в плавание по Волге, в Крым), а Абрамцево «отдали внаймы»53.

Но Абрамцеву было суждено стать центром еще одной семьи — Иван после закрытия «Дня» и венчания (12 января 1866 г.) увез жену в имение; Ольгу Семеновну очень обрадовало это решение. Княгине Черкасской Иван писал, что с газетой разоряется, поэто­му после свадьбы на год или два исчезает с московского горизонта в деревню «исправлять свои расстроенные хозяйственные дела»54.

Невесте Иван так описывал ее будущее место жительства: дом выглядит как «сгорбившийся старик, покосившийся и с той и с дру­гой стороны», «облезла снаружи краска», «нет ни одной комнаты, где бы пол не был покат к какому-нибудь боку»55. Снаружи его от­ремонтировать в зимнее время не было никакой возможности, но внутренний ремонт Иван сделал, и жизнь новой семьи началась там, где «витают тени отца и брата»56, вообще дух прежней жизни.

И хотя Анне Федоровне здесь очень понравилось, и старый аб­рамцевский дом она, фрейлина, предпочитала всем дворцам, в ко­торых прежде жила, но Ивана одолевали мысли о материальной неустроенности, скучна была жизнь без деятельности (чувствовал себя «стертым пятиалтынником»), и предложение московских купцов взяться за редактирование ежедневной газеты показалось ему привлекательным. Осенью 1866 г. семья Ивана покинула Аб­рамцево, и он с 1867 г. стал редактором газеты «Москва».

Сестры мечтали продать Абрамцево: «лесистая и вечно сырая сторона», по отзыву Ивана57, была причиной нездоровья сестер, болеющих чахоткой (страдали не только члены семейства, но и слуги). Когда летом 1859 г. Аксаковы сняли дачу в Троекурове, су­хом месте, «все ожили» - «Абрамцево они все считают местом вредным»58. В другом письме Ивана тому же адресату читаем: «Се­стры не любят Абрамцева»59.

В конце 1860-х годов братья похоронили двух сестер — Любовь и Надежду. Иван и раньше склонялся к мысли продать Вишенки, до­ходом от которых пользовались сестры, и выдать им их капитал60.

В 1869 г. из незамужних сестер в живых осталась одна Софья. Она и продала в 1870 г. Абрамцево Савве Ивановичу Мамонтову за 15 тысяч рублей. Посредником был Ф. В. Чижов, который посове­товал Савве Ивановичу посмотреть имение, и оно ему понравилось. Переход дворянских усадеб в руки купцов - обычное явление после крестьянской эмансипации. Ефим, бывший камердинер Сергея Ти­мофеевича, остался жить в доме новых владельцев. Для Абрамцева опять наступила новая жизнь, но уже с другим семейством.

Примечания

Панаев И.И. Литературные воспоминания. М., 1950. С. 151.

Трутовский К.А. Воспоминания о Сергее Тимофеевиче Аксакове // Русский художественный архив. 1892. Вып. II. С. 51.

Письмо от 3.XII.1851 г. // Аксаков И.С. Письма к родным. 1844-1849. М., 1988. С. 323.

Из заметок В.С. Аксаковой о Гоголе // Аксаков С.Т. История моего знакомст­ва с Гоголем. М., 1960. С. 217.

Аксаков И.С. Письма к родным. 1844-1849. М., 1988. С. 28, 35.

Там же. С.42.

Там же. С. 44.

Там же. С. 37, 41.

Хомяковский сборник. Томск, 1998. Т. I. С. 120.

10 Там же. С. 90, 121.

11 Там же. С. 99, 140, 152.

12 Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 212.

13 Там же. С. 585.

14 Там же. С. 223.

15 Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 66.

16 Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 556.

17 Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 67. Ср. с письмом О.С. Ак­саковой к И.С. Аксакову от 4.III.1844 г.: «.у нас беспрестанная смена лиц» (РО РГБ. Ф. 3 (ГАИС/III). Карт. IV. № 7б. Л. 9 об.).

18 Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 530. С.Т. Аксаков недаром в письме к Ивану упомянул о тяжести пребывания невестки даже «при самых искренних отношениях» — он относился к С.А. Аксаковой сдержанно, но не вмешивался в семейную жизнь Григория, чтобы не нарушать его душевное спо­койствие. Те из друзей семьи, которые были свидетелями визитов невестки, на­пример, Хомяков, замечали, что она в семье мужа «просто живет баловнем» (Хомяковский сборник. Томск, 1998. Т. I. С. 120).

19 Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. СПб, 1900. Кн. 14. С. 296; письмо В.С. Аксаковой от декабря 1855 г. // РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 4. № 141. Л. 15.

20 Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 336.

21 Чичерин Б.Н. Москва сороковых годов. М., 1997. С. 142.

22 Там же.

23 Московский сборник. М., 1852. Т. I. С. 145-243.

24 Письмо к ВА. Черкасскому от 20.III.1862 г // РО РГБ. Ф. 265. К. 33. № 2. Л. 88 об.

25 Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 112.

26 Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 365, 386, 442.

27 Там же. С. 455.

28 Там же. С. 587.

29 Там же. С. 589.

30 Для И.С. Аксакова это была нравственная невозможность. 6.X.1852 г. из Москвы он писал Н.А. Милютину о неприятном положении, в котором находит­ся, оставив службу — приходится жить «на чужой счет, т.е. на счет своих крестьян» (ЦИА СПб. Ф. 869. Оп. 1. № 818. Л. 30). Весной 1854 г. он отправится по заданию Русского географического общества описывать украинские ярмарки.

31 Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 213.

32 Письмо к Г.С. и С.А. Аксаковым от 17.VIII.1856 г. // РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 3. № 5. Л. 59 об.

33 Аксаков И.С. Письма к родным. 1849—1856. М., 1994. С. 214.

34 Там же.

35 Там же. С. 205.

36 Трутовский К.А. Воспоминания о Сергее Тимофеевиче Аксакове // Русский художественный архив. 1892. Вып. II. С. 51.

37 Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 308.

38 Там же. С. 312.

39 Там же. С. 308.

40 Там же. С. 326.

41 Там же. С. 323. Этот долг Аксаковы смогут вернуть только осенью 1864 г. (см. письмо И.С. Аксакова к Е.А. Свербеевой от 11.X.1864 г. // РГАЛИ. Ф. 472. Оп. 1. № 620. Л. 7).

42 Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 311.

43 Там же. С. 337, 338, 346.

44 Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848—1876). СПб, 2016. С. 85.

45 Там же. С. 83—88. О полемике между адресатами см.: Там же. С. 12—20, 385— 387, 392-398, 403.

46 Записки Александра Ивановича Кошелева (1812-1883 годы). М., 2002. С. 58.

47 Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848-1876). СПб, 2016. С. 170.

48 Письмо от 15.VII.1872 г. // РО РГБ. Ф. 327/П. К. 4. № 14. Л. 3.

49 Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848-1876). СПб, 2016. С. 164.

50 Там же. С. 161.

51 Там же. С. 281.

52 Там же. С. 199.

53 Письмо Е.А. Свербеевой к А.П. Елагиной от 4.VI.1865 г. // РО РГБ. Ф. 99. К. 9. № 90. Л. 8 об.

54 Письмо от 4.X.1865 г. // Там же. Ф. 327/II. К. 4. № 13. Л. 1 об.

55 Аксаков Иван Сергеевич. Материалы для летописи жизни и творчества. Уфа, 2012. Вып. 4. Ч. 2. С. 203.

56 Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848-1876). СПб, 2016. С. 233.

57 Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 307.

58 Письмо И.С. Аксакова к Г.С. Аксакову от 12.VIII.<1859 г.> // ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 16. № 16. Л. 6.

59 Письмо от 11.V.1865 г. // Там же. Л. 30 об.

60 Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848-1876). СПб, 2016. С. 268. Библиография

Библиография

Горнов В.А. Александр Иванович Кошелёв. // Российский либера­лизм: идеи и люди. М., 2004.

Елизаветина Г.Г. Н.В. Станкевич и его духовное наследие // Станке­вич Н.В. Избранное. М., 1982.

Маливанов М.Ф. Письма К.С. Аксакова князю В.А. Черкасскому // За­писки отдела рукописей РГБ. Вып. 50. М., 1995.


Поступила в редакцию 28.06.2017