Семейство Аксаковых до и после крестьянской реформы

Раздел: Эссе

В статье воссоздана хозяйственная жизнь семьи писателя С.Т. Аксакова в дореформенное и послереформенное время. Окружающие считали Аксаковых людьми благополучными в материальном отношении, даже богатыми, что не соответствовало действительности и что подтверждено в нашей статье семейной перепиской. Трудные обстоятельства жизни приучили всех членов семейства к бережливости, к уважительному отношению к деньгам, добытым трудом крепостных крестьян. Все Аксаковы были сторонниками отмены крепостного права, хотя реформа принесла им сокращение доходов наполовину и в конце концов привела к продаже купленного в 1843 г. имения под Москвой — Абрамцева, приобретенного купцом С.И. Мамонтовым. Переход дворянской собственности в руки представителей «третьего сословия» — типичная ситуация для послереформенной России

1861 г. - год отмены крепостного права - резко изменил жизнь России на «до реформы» и «после реформы». Уже в следующем году в письме к Ю.Ф. Самарину И.С. Аксаков сообщал, что как на дрожжах «из-под земли растет какая-то новая Россия» - буржуаз­ная, с которой он впервые тесно познакомился во время своей ко­мандировки в Ярославль (1849-1851). Связи с тамошними купца­ми были такими крепкими, что они предлагали Аксакову бумагу для издания «Московского сборника» 1852 г., а он приглашал их к сотрудничеству. Газета «Москва» (1867-1868), редактируемая Ак­саковым, издавалась на деньги московских купцов. Крестьянская реформа привела к финансовому банкротству дворян среднего до­статка, доходы которых сократились вдвое. Но были и существен­ные причины - неумение и нежелание вести хозяйство, как в слу­чае с Аксаковыми. Неизбежным следствием такого положения явилась продажа в 1870 г. аксаковского имения Абрамцево купцу С.И. Морозову.

Семья Аксаковых в 1840— 1850-е гг. XIX в. была центром притя­жения для многих москвичей: хозяин дома С.Т. Аксаков славился радушием и хлебосольством, и многочисленным гостям, наве­щавшим семейство в предреформенное время (писатель умер в 1859   г.), казалось, что Сергей Тимофеевич очень богат, живет на широкую ногу. И.И. Панаев в своих «Литературных воспоминани­ях» с удивлением писал о большом столе в доме Аксаковых, на­крываемом на двадцать кувертов¹. Родственник Аксаковых худож­ник К.А. Трутовский вспоминал, что гостеприимство семьи было «беспредельное», «чуть ли не каждой дочери готовились особен­ные кушанья»². Неискушенный читатель может подумать, что чле­ны семьи - люди изысканные, капризные, прихотливые. Вероят­но, отзывы современников впечатлили и некоторых иссле­дователей, посчитавших Аксаковых «состоятельной помещичьей семьей» (Елизаветина, 1983: 7).

Однако подобное мнение грешит очень большим преувеличени­ем. Двадцать приборов на столе, поразившие Панаева, легко объя­снимы: семья большая, тринадцать детей, из которых до взрослого возраста дожили четыре сына и шесть дочерей. Кроме того, с 1840 г после смерти матери у Аксаковых воспитывалась племянница хо­зяйки Ольги Семеновны - С.А. Самбурская. Зиму в Москве обык­новенно проводили два брата писателя - Николай и Аркадий, по­следний тоже имел немалое потомство. Добавьте к этому очень широкий круг общения Сергея Тимофеевича — театрально-писа­тельский (М.Н. Загоскин, Н.В. Гоголь, И.С. Тургенев, Н.Ф. Павлов) и профессорский (Н.И. Надеждин, М.П. Погодин, С.П. Шевырев, Т.Н. Грановский, А.О. Армфельд), а также славянофильское окру­жение его старшего сына Константина (А.С. Хомяков, Ю.Ф. Са­марин, Иван и Петр Киреевские, В.А. Панов, Д.А. Валуев, Свербеевы) — и получится стол, сервированный ежедневно на двадцать персон. Даже сорок приборов на столе не вызовут удивления, если вспомнить, что после публичных лекций Грановского и Шевырева в Московском университете (зима 1844 и 1845 гг.) знакомые имели обыкновение ехать на обед не к кому-нибудь, а к С.Т. Аксакову и с кушаньями для дочерей тоже нет ничего загадочного. Дочь Ольга с 22-летнего возраста страдала тяжелым нервным заболева­нием, лечивший ее знаменитый доктор А.И. Овер разрешал ее кормить только виноградом и мороженым (даже вода вызывала неимоверные муки); старшая дочь Вера, будучи религиозной до экзальтации, строго соблюдала посты, для тех дочерей, которые пост не держали, готовилась скоромная еда. Так, не будучи гурма­нами, сидевшие за столом ели разное.

И впечатление о полной материальной обеспеченности семьи, сложившееся у современников, тоже ложное, далекое от истины. Аксаков не был богат — семьсот душ в Симбирской и Оренбург­ской губерниях. По тогдашним меркам это помещик среднего до­статка, но чуть-чуть выше среднего уровня. Для безбедной жизни надо было иметь несколько тысяч крестьян. Славянофил Кошелёв имел, к примеру, около шести тысяч душ. Труд крепостных — единственный источник доходов семьи, в 1838 г. Сергей Тимофее­вич оставил службу; со второй половины 1840-х годов достаток не­сколько увеличился за счет продажи книг писателя.

Но с 1840-х гг. имения Сергея Тимофеевича заложены в Опе­кунском совете, и стесненные денежные обстоятельства, поиски денег для взносов — одна из важнейших тем семейной переписки. Так, зимой 1851—1852 гг. сын Иван искал деньги для Опекунского совета и огорченно сообщал родным из Москвы в Абрамцево: «Павлов (Н.Ф. Павлов. — Т.П.) не дал денег... у него точно сгорела фабрика, он думает строить новую.»; знакомые семьи сестры Занден «пришли в ужас», услышав о просьбе дать взаймы 1 000 ру­блей серебром — могут дать только 100 рублей и на короткий срок — Иван оскорблено отказался от такой «малости». Только друг Сергея Тимофеевича Н.П. Годеин (Годейн) выдал 800 рублей серебром³. Спас Аксаковых в то время А.И. Кошелёв, дав 3 тысячи рублей серебром. Деньги для Опекунского совета — дело чрезвы­чайно серьезное, все время на горизонте маячила фигура станово­го пристава, который за невыплаченный долг опишет то или дру­гое имение.

Посетители дома Аксаковых об этих материальных обстоятель­ствах семейства даже не догадывались, но были и те, кто ссужал деньги, выручал Сергея Тимофеевича из нужды.

Гостей впечатляла внушительная дворня Аксаковых — поме­щичий быт, как бы перенесенный в городские условия. Но много­численные дворовые нужны для обслуживания немалой семьи. И это для хозяина тоже было внушительной статьей расходов. Если дворовые привезены в город, помещик должен обеспечить их жильем, зимней одеждой (тулуп, шапка, валенки, рукавицы), орудиями труда, выплатить, хоть и небольшое, жалованье повару, прачке, дворнику, кучеру, садовнику и т. д.

Из-за постоянной нехватки денег С.Т. Аксаков не мог приобре­сти собственный дом в Москве. Все его московские адреса — адре­са наемных домов. Для домашних была мука — найти жилище, ко­торое сдавалось бы не на целый год, а на несколько зимних месяцев: семья экономила, летом врач Овер уедет на дачу, значит необходимо для больной Ольги и для остальных снять жилье по­близости. Ольга дожила до сорока лет, и все время на грани жизни и смерти, врачи не давали никакой надежды на выздоровление. Деньги требовались на ее лечение, затем на лечение заболевшей в 1844 г. Веры, потом и самого Сергея Тимофеевича.

Гоголь осенью 1851 г. уговаривал жену Аксакова Ольгу Семе­новну снять на зиму большой дом в Москве, чтобы провести зиму вместе, но семья не могла себе позволить не только большой, но и небольшой дом. «Хоть еще бы одну только зиму вы провели в Москве»⁴, — просил он, и как больно было вспоминать эти слова после его кончины...

Ведение хозяйства в имениях не вызывало у Сергея Тимофее­вича никакого энтузиазма, и хозяйство его образцовым назвать было нельзя. К тому же в деревнях всегда происходило что-то чрезвычайное: то засуха, то дожди, то град побил посевы. И все начинания помещика, как правило, заканчивались неудачно, как, к примеру, продажа хлеба из аксаковских деревень осенью 1849 г В то время Иван Аксаков, чиновник по особым поручениям Ми­нистерства внутренних дел, находился в Ярославской губернии, решено было воспользоваться его пребыванием там — ему и пору­чили продажу. Хлеб из Надёжина Белебеевского уезда Оренбург­ской губернии доставили по Волге в Ярославскую, в город Ры­бинск, в надежде на выгодную сделку, хотя Иван с самого начала предчувствовал неуспех: цены в Ярославской губернии не подни­мались, торговля шла вяло, о чем и сообщил родным: «Конечно, посылать в Рыбинск хлеб, когда можно было на месте получить по рублю за куль, расчет очень плохой»; «.здесь цены гораздо ниже, нежели у нас на месте»; «Мука наша вовсе не лучшая, а потому и ценилась невысоко»⁵.

Предпринятое дело оказалось проигрышным, вдобавок при разгрузке оказалось, что в 472 кулях мука «села», т. е. отсырела, и покупщик ее не взял, пришлось отдать хлеб поставщику за подвоз чуть не даром⁶.

Рассчитывали за хлеб получить 40 тысяч, Иван продал его за 32 тысячи. А с вычетом издержек за доставку и хранение осталось 27 тысяч⁷. Отсюда и горестный итог, выраженный продавцом с предельной ясностью: «Нам, видно, уж особенное несчастие: надо же было сплавить хлеб в Рыбинск, когда дома не только по расче­ту, но и за всеми расчетами цены выше»; «Нам в торговых оборо­тах судьба решительно не благоприятствует»⁸.

Чтобы успешно вести хозяйство, надо иметь и желание, и уме­ние - ни тем ни другим Сергей Тимофеевич не обладал. Он любил сельскую жизнь, увлекался охотой, рыбной ловлей, но к постоян­ной практической деятельности склонности не обнаруживал. Че­тыре года самостоятельного управления убедили его, что «хороше­го хозяина», по его собственным словам, из него не получится. Уехав в 1826 г. на постоянное жительство в Москву, ведение хозяй­ства доверил управляющему Ивану Семеновичу, который, к сча­стью семьи, был честным человеком, а не мошенником, складыва­ющим помещичьи деньги в собственный карман.

Помещик появлялся в деревнях изредка: в июне-сентябре 1839 г. посетил Новое Аксаково и Надёжино, летом 1840 г. ездил в деревни с сыном Григорием, летом 1844 г. - один, летом 1851 г. — с сыновьями Константином и Иваном.

Рачительного хозяина из Сергея Тимофеевича не получилось и не могло получиться — он был писателем. Случаются, разумеется, исключения, когда человек может хорошо делать и то и другое («попашет землю, попишет стихи»), как, например, А.С. Хомяков, или А.А. Фет, или Л.Н. Толстой, но это редкие исключения.

Было бы наивностью думать, что все помещики — бездельни­ки, лежащие в халате на диване. Славянофилы Хомяков, Кошелёв, князь Черкасский — очень богатые люди — были в полном смысле тружениками, хозяйство вели сами. Приехав летом 1853 г. в име­ние Кошелёва Песочню Сапожковского уезда Рязанской губер­нии, Иван Аксаков удивился тому, что хозяин почти «целый день» отсутствует: в Песочне находились три завода (винокуренный, са­харный, кирпичный), две мельницы, мастерские по ремонту сель­скохозяйственных машин (Горнов, 2004: 730).

И друг Кошелёва Хомяков все летнее время делил между свои­ми тульскими и смоленскими имениями. Больше всего разъездов было по Тульской губернии, где он имел несколько сел, где в Обидимо создал — неслыханное дело! — угольные копи, а в Волоти винокуренный завод. В Данкове находился сахарный завод. «По­хвалюсь тем, — сообщал он родственникам, — что самые лучшие сахаровары признали превосходство выдуманного мною произ­водства и говорят, что никогда не видали ни таких сиропов, ни та­кого сахара»⁹. В истории с неудачной продажей хлеба виноват был не Иван, а Сергей Тимофеевич, сделавший неправильные расчеты и отказавшийся признать свою ошибку.

По письмам Хомякова видно, что он не знает покоя: то занят сушилкой для свекловицы, то выращивает искусственный луг; вникает во все тонкости сельских работ — в уборку сена и хлеба, в цены на хлеб, в поставки по винным заводам — одним словом, «забот бездна»¹⁰. На месте не сидит: «Меня дела заставляют беспрестанно сновать из Рязани в Тулу, из Тулы в Рязань. »; «.я ездил в Донков и Ефремов по делам хозяйственным и провел 12 дней в своей поездке»; «.еду в разные уезды дней на десять. Незабавная поездка при теперешней погоде и дорогах» (на дворе октябрь. — Т.П.), но необходимая.»¹¹. И умер Хомяков в сентябре 1860 г. в пути — в селе Ивановском Рязанской губернии.

А Самарин вести хозяйство не любил и доверил управление са­марскими имениями младшему брату Дмитрию.

Во время своей совместной с отцом и Константином поездки по деревням в 1851 г. Иван Аксаков познакомился с симбирской помещицей Варварой Александровной Блюм, «хозяйкой такой, каких мало», как сообщал в Москву: «Не быть нам никогда такими хозяевами! Она иногда проводит весь день в поле, с 4-х часов утра до 8 вечера.»¹².

А если достаток помещика средний и особых усилий к увеличе­нию состояния он не предпринимает, то и материальные возмож­ности такого землевладельца невелики. Сергей Тимофеевич ни­когда не был за границей. После его смерти, в 1860 г., заняв деньги в долг, Ольга Семеновна с дочерьми Верой и Любовью отправи­лась за границу спасать заболевшего Константина — все трое пое­хали в Европу впервые. Сын Сергея Тимофеевича Михаил учился в Пажеском корпусе на казенном содержании, Григорий и Иван получили превосходное образование в петербургском Училище правоведения (высшее учебное заведение), но тоже на казенный счет. Финансовое положение семьи было настолько неудовлетво­рительным, что для его поправления Вера однажды собралась в гу­вернантки, чему решительно воспротивились братья.

Современники, многие из которых считали Сергея Тимофееви­ча очень обеспеченным человеком, не знали и не могли знать из­нанки его домашней жизни, которую приоткрывает, в первую оче­редь, семейная переписка и семейные документы, вроде Дневника В.С. Аксаковой, который она вела в 1854-1855 и в 1860 гг., — из них мы узнаем много бытовых подробностей жизни семейства.

Вот Иван, находясь на службе в провинции, сообщает родным, что у него износились шейные платочки, которые в те времена но­сили под сюртуком. Мать семейства, вынужденная беречь деньги, отправляется не в магазин мужских принадлежностей, где эти платочки продаются готовыми, а на распродажу, покупает нужную материю и шьет платочки сама.

Иван, бывший в курсе испытываемых семьей денежных затруд­нений, живет в провинции на собственное жалованье, но, приу­ченный в семье к бережливости, расходует деньги осмотрительно и родителям в письмах дает обстоятельные отчеты в произведен­ных тратах.

Письма родным он пишет обычно два раза в неделю, подроб­нейшие, поэтому очень экономен в расходовании писчей бумаги, пишет убористо, почти без абзацев, заполняя все свободное про­странство многочисленными дополнениями, приписками, кото­рые в аксаковской семье называли «бордюрчиками», и чтобы не брать новый чистый лист, иногда по написанному крупными бук­вами поперек дописывает то, что вспомнилось.

В 1844 г. Иван из Астрахани прислал домой кусок тармаламы, плотной шелковой материи, пригодной, как он полагал, для обив­ки дивана. В доме долго обсуждали, как ее использовать: ткань до­рогая, персидская, обновки в семье редки, - наконец, решили из нее сшить халаты Сергею Тимофеевичу и Константину.

В конце 1840-х гг. из-за нехватки денег Сергей Тимофеевич при­нял решение: именины и дни рождения в Абрамцеве отмечать без шампанского, с хересом, что очень огорчило Константина. Но на день его рождения, например, 29 марта 1851 г. приехали 22 гостя.

Мелкие бытовые детали, но между тем характеризующие уро­вень материальной обеспеченности семьи.

Дороговизна московской жизни и наплыв посетителей, отры­вавших писателя от литературной работы, явились причиной по­купки Аксаковыми в 1843 г. деревеньки Абрамцево в пятидесяти верстах от Москвы.

Быт семьи стал очень походить на народный: хозяин и сын Константин удили в реке Воре рыбу не только для своего удоволь­ствия, но и для прокормления домашних и гостей, с той же целью вся семья собирала в окрестностях грибы, и Сергей Тимофеевич в письмах к Ивану жаловался, что абрамцевские бабы, встававшие, естественно, раньше господ, обижают их — спозаранку выбирают грибы в дубовой роще.

Летом 1854 г. Иван побывал в гостях у Г.П. Галагана, близкого к славянофильскому кругу, друга Ф.В. Чижова — он жил в имении Сокиренцы на Украине. В письме к родным Иван описал и «вели­колепный замок» с колоннами, и парк в 140 десятин, и чудесный сад («Таких высоких, таких могучих дубов я нигде не видал»; «Есть клен, под которым может поместиться целый батальон»). Сергей Тимофеевич, прочитав этюд об изумительной усадьбе, отвечал, что не желал бы иметь такую, поскольку это слишком величест­венно и роскошно для него¹³. Писатель не имел никаких барских замашек (как и члены его семьи), в своих привычках был умерен и прост. А его жена совсем неприхотлива: после ранней смерти ма­тери ее воспитывал отец, суворовский генерал, совершенно по-спартански.

Братья писателя — Николай и Аркадий — жили в Москве с раз­махом. Николай Тимофеевич купил собственный особняк, Арка­дий Тимофеевич в 1850-е гг. нанял дом из двадцати семи комнат, любил устраивать званые вечера. Но, в отличие от Сергея Тимофе­евича, широкого, радушного и нерасчетливого, были людьми при­жимистыми, с деньгами расставались неохотно, в долг не давали. Когда в конце 1851 г. Иван искал деньги для взноса в Опекунский совет, Аркадий Тимофеевич не спешил помочь семье брата: «Арк<адий> Тим<офеевич> о деньгах ни гугу, даже не спрашивает, достал ли я денег»¹⁴.

Цели, которые имел Сергей Тимофеевич при покупке дере­веньки, не оправдались. Материальное положение семьи не улуч­шилось — жить пришлось на два дома: в Москве при Ольге обяза­тельно находился кто-нибудь из членов семьи, и это увеличивало расходы.

Очень скоро выяснилось, что Абрамцево находится «даже слишком близко от Москвы»¹⁵, и пятьдесят верст не препятствие для друзей, знакомых и родственников, которые нескончаемым потоком ехали в деревеньку на берегу Вори.

Ольга Семеновна была душой аксаковского дома — добросер­дечная, открытая, она как мудрая женщина не стремилась отде­лить друзей от мужа, придавая еще больше тепла и привлекатель­ности их встречам, но ее радушие, по мнению Сергея Тимофеевича, превышало разумную меру. Вот что писал он Ивану о жене и Константине: «Целый век сердят они меня неуместным и приторным гостеприимством»¹⁶.

Именно он занимался материальной стороной жизни, знал, ка­кой доход и расход у семьи, поэтому и недовольство обилием по­сетителей встречается в его письмах. Гости прежде всего его отвле­кали от литературных занятий, их он именовал «врагами собственного спокойствия» — с 1847 г. писатель активно печатал­ся. Кроме того, в Москве гости приезжали и уезжали, а, добрав­шись до Абрамцева, оставались на ночлег, некоторые жили по нескольку дней, неделе, даже по две недели, как П.А. Кулиш. Что­бы не скучать в пути, ехали не поодиночке, что видно по дневни­ку В.С. Аксаковой за 1854—1855 гг.: Погодин с М.С. Щепкиным, А.Ф. Гильфердинг со своим отцом, А.М. Княжевич с женой или с другом А.И. Казначеевым, Ф.И. Васьков с женой, Юрий и Андрей Оболенские и др. «Гости нас одолели. <.> Куда деваться от дру­зей», — жаловался Сергей Тимофеевич Ивану¹⁷.

Даже приезд родственников порою не радовал. В марте—мае 1850 г. в Абрамцеве гостила жена Григория Софья с дочерью Олей, любимой внучкой Сергея Тимофеевича, затем ожидался приезд отца семейства. Сергей Тимофеевич не скрывал раздражения — нарушался не только ритм его литературной деятельности, но и ритм жизни домашних: «Ты знаешь наше помещение в доме, — писал он Ивану, — знаешь, что мать и теперь не имеет себе угла, и потому легко себе вообразишь, каково будет стеснение всем во время столь долгого пребывания Сонички. При самых искренних отношениях это было бы тяжело»¹⁸.

Бремя ежедневных хозяйственных хлопот, заботы по приему гостей ложились, в первую очередь, на Ольгу Семеновну (и на старшую дочь Веру), уже пожилую и не очень здоровую женщину. Она уставала: увидев, что в декабре 1854 г. Кулиш приехал к ним один, без жены, незнакомой Аксаковым женщины, которой вдруг захотелось познакомиться с семьей, хозяйка облегчено вздохнула.

Надо сказать, что к московским гостям в Абрамцеве добавились местные: деревня находилась в десяти верстах от Троице-Сергиевой лавры и рядом с Хотьковым монастырем. Поэтому к Аксаковым за­частил Н.П. Гиляров-Платонов, преподаватель Духовной академии в Троице, приезжавший то один, то с женой, очень капризной, ко­торая Аксаковым не нравилась, троицкий доктор Брызгалов с же­ной и малолетним сыном, священник с женой, соседи Пальчиковы, монахини из Хотькова (несколько человек).

Одним словом, с утра до вечера в доме толпились люди, всем необходимо уделить внимание, накормить, устроить на ночлег.

На зиму 1855-1856 гг. семья сняла дом в Левшинском переулке в Москве, и здесь не было отбоя от посетителей, все повторилось, как и до отъезда в деревню. «Всякий день перебывает у меня чело­век десять, а сегодня вдруг сошлась дюжина», — сообщал С.Т. Ак­саков Погодину; а Вера сделала важное признание в письме к Ива­ну: в доме «еще суматошнее, нежели бывало прежде», помещение тесное, нет комнаты, где можно было бы отдохнуть домашним¹⁹.

От гостей нет спасения ни в Москве, ни в Абрамцеве, но все любимы, все близкие люди, все не чужие — нельзя сказать, что дом открыт для «званых и не званых», как дом Хомякова, чужих у Аксаковых вообще не принимали: хозяева были строги в выборе знакомых, и двери не раскрывались всем и каждому. Когда весной 1855 г. приехавший из Петербурга А.Н. Майков пожелал познако­миться с Константином и побывать в Абрамцеве, вся семья взвол­новалась²⁰ — Аксаковы не желали принимать у себя автора верно­подданнических стихотворений, написанных во время Крымской войны. Хомякову пришлось отговаривать Майкова от его намере­ния, намекнув на способность Константина к неожиданным по­ступкам: вдруг при появлении незваного гостя войдет «в раж», а вода в Воре очень холодна (дело происходило в апреле).

Не будучи славянофилом, С.Т. Аксаков жил в славянофильской среде, а славянофилы были самыми первыми, самыми усердными поборниками крестьянского освобождения, раньше других осоз­нали вред крепостнических отношений, препятствовавших пере­довым формам ведения хозяйства, — где брать работников, когда крестьянин буквально «привязан» к собственному помещику?

Именно из славянофильского круга вышли первые ревнители освобождения и первые авторы проектов освобождения крестьян. В 1847 г. Кошелёв предложил министру внутренних дел создать в губерниях комитеты для улучшения быта крестьян — частное лицо предлагает то, что впоследствии сделает правительство, но в 1847 г министр счел заявление неудобным. В конце 1840-х гг. в речи пе­ред дворянами Рязанской губернии Кошелёв убеждал их не откла­дывать с освобождением, которое «столько неудобно, сколько и опасно», крестьяне могут выхватить свободу силою — снова опе­режение государственных мер, поскольку до 1858 г. проблема от­мены крепостного права даже не обсуждалась. В 1858 г. он отпра­вил царю и министру внутренних дел собственный проект освобождения крестьян посредством выкупа и с наделением зем­лей - самый смелый среди славянофильских проектов, ответа на который, к сожалению, не получил.

Д.Н. Свербеев в 1846 г. начал работать над «Проектом об упоря­дочении положения крепостных крестьян и их отношений к поме­щику» (закончил в 1859 г.).

Князь В. А. Черкасский является автором записки «О лучших средствах к постепенному исходу из крепостного состояния», ко­торая была направлена в правительство в 1857 г.

Повторим, что только в 1858 г. правительство разрешило в пе­чати обсуждать крестьянский вопрос. «При всей безграничности своей власти, — писал историк Б.Н. Чичерин, — Николай не умел провести даже той реформы, которая ближе всего лежала у него к сердцу, — освобождение крестьян. Он чувствовал, что Россия не может оставаться при том необузданном помещичьем праве, кото­рое в то время господствовало у нас»²¹. Основная причина бездей­ствия царя, по мнению историка, это боязнь русского дворянства, которую он испытывал с самого начала своего царствования, сов­павшего с восстанием декабристов (1825), и до конца (1855)²².

Но кое-какие указы все-таки были выпущены, во многом несо­вершенные, оставшиеся почти без применения, например указ 1842 г. об «обязанных крестьянах», разрешавший помещикам пе­реводить крестьян в вольные хлебопашцы, или указ 1844 г. об ос­вобождении дворовых, поэтому тот, кто хотел освободить кре­стьян, это сделал. Кошелёв до 1857 г. отпустил на волю более двухсот человек. И Хомяков до реформы стал решать вопросы от­мены крепостной зависимости с помощью добровольных сделок с крестьянами. Считая крепостное право «наглым нарушением всех прав», он облегчил участь своих крестьян, переводя их на оброк, а кое-где в деревнях начал обработку земли с помощью наемных ра­бочих. Когда он в 1860 г. внезапно умер, крестьяне навзрыд опла­кивали помещика.

В 1851 г. Кошелёв побывал в Лондоне на Всемирной выставке — на «мирном состязании по делу промышленности» всех народов мира, о которой он рассказал в статье «Поездка русского земледель­ца в Англию и на Всемирную выставку»²³ (с рисунками выставлен­ных там сельскохозяйственных машин). Кошелёв — первый в Рос­сии! — ввез жатвенные машины из Европы (Гарретову жнею, Маккормикову жнею), купил плуг Смаля, грабли Смита и др. (всего 13 машин), собирал знакомых и соседних помещиков, чтобы проде­монстрировать, как механизмы работают.

Кошелев сам признавался, что «четырнадцать лет носился с освобождением крестьян» и что Хомяков всегда над ним смеялся: «У Кошелева всегда есть конек, которого он до устали заезжает»²⁴.

Чуткие к последним социальным веяниям, славянофилы опе­режали время, смотрели в будущее, жили ожиданием грядущих перемен. В такой среде жил Сергей Тимофеевич, очень хорошо знавший, что такое крепостное право. В «Семейной хронике», на­писанной на основе устных домашних преданий, он мастерски выписал фигуры Степана Михайловича Багрова и Михайлы Мак­симовича Куролесова, помещиков-крепостников, деспотов, жер­твой которых являются и безгласные крестьяне, и домашние — ти­рания в обществе неизбежно порождает тиранию в семейной жизни.

Дом Аксакова был не только ареной обсуждения назревших об­щественных вопросов, здесь впервые можно было услышать доку­менты, направляемые в правительство, например проект Кошелёва, а 6 января 1855 г. в Абрамцеве Самарин читал собственный проект крестьянского освобождения (окончил его в следующем году). Вера Аксакова записала в дневнике: «Это еще не кончено, но написано очень умно, местами прекрасно выражено, но приме­нения к делу кажутся вовсе неудобоисполнимы. — Это самый за­труднительный вопрос и вряд ли можно его разрешить на бумаге, но необходимо приготовить к этому неизбежному перевороту, а главное, убедить помещиков добровольно на него согласиться. В настоящую минуту это самый главный и важный вопрос. Теперь ясно становится, что покуда народ не получит глаз и ушей, чтобы понимать, что около него и с ним делается, то никакого возрожде­ния Россия ждать не может, а уши и глаза откроются только тогда, когда будет он освобожден от рабства, парализующего его способ­ности, его жизнь и участие»²⁵.

Вот к каким выводам приходили слушатели проекта Самарина. Но к этим заключениям Вера пришла и в результате чтения полу­чаемых от Ивана писем. В 1855 г. он квартирмейстер Серпухов­ской дружины Московского ополчения и не скрывает от семьи на­родные настроения на юге, очень опасные для общественного спокойствия: «Хоть бы англичанин скорее пришел! .нам пуще ту­рок свои»²⁶. Иван видел прямую связь между поражением России в Крымской войне и остатками ее феодального прошлого; кре­стьянскую реформу считал «единственным средством» спасения страны.

В 1856 г., побуждая отца к действиям, Иван писал: «Знаете что, милый отесинька, я думаю, право, пора подумать Вам серьезно о наших крестьянах, пора сделать все приуготовительные расчеты, чтобы событие не застало врасплох»²⁷.

Сергей Тимофеевич, понимая правоту сына, отвечал, что дей­ствительно «пора обратить внимание на отношения наши к кре­стьянам», но резонно приводил свои доводы: «Это надо делать по­мещику, живущему в деревне, под личным своим надзором, а не заочно»²⁸.

Староста в Вишенках в Симбирской губернии Федор Шабаев конфликтовал с крестьянами, и надо было кому-то из Аксаковых ехать туда, Сергей Тимофеевич собирался сам, но дряхлел с года­ми: «Вы с Константином оба не годитесь, ты опаснее даже Конс­тантина, что и доказывается твоими словами, что Степ<ан> Мих<айлович> (Багров в «Семейной хронике» С.Т. Аксакова. — Т.П.) теперь бы не годился»²⁹. А не годился он потому, что нынеш­ние крестьяне, по наблюдениям Ивана, не такие покорные, как в прежние времена, и Степанов Михайловичей не боятся.

«Опаснее» он был и потому, что с девятнадцати лет служил и жил на получаемое жалованье, самостоятельно, неоднократно за­являл, что не будет существовать за счет крепостных³⁰ и их у него никогда не будет (и сдержал слово), хорошо видел, что помещики должны «понести правомерный убыток при эмансипации», по­скольку не один век угнетали крестьян, очень удивлялся тому, что брат Григорий в 1849 г. покупает имение, когда впереди коренная перестройка крепостных отношений.

Сергей Тимофеевич присматривался к своим сыновьям, Конс­тантину и Ивану, во время их совместной поездки в заволжские деревни летом 1851 г. — она была вызвана безжалостным отноше­нием управляющего Ивана Семеновича к крестьянам, их жалоба­ми на то, что они «беднеют», «им тяжело»³¹, и Иван в письме к родным в Москву подтверждал, что это чистая правда. Сергей Ти­мофеевич дал замечательную характеристику своему ставленнику: «...Он как управитель человек бесценный, но как человек бездуш­ная паровая машина»³².

Письменное положение из двенадцати пунктов, которое Сер­гей Тимофеевич оставил в конторе и которое было направлено к ограничению власти управляющего, крестьян, как заметил Иван, совсем не обрадовало: помещик приехал и уехал, а Иван Семено­вич остался, «пункты» существуют на бумаге, поэтому крестьяна­ми «все милости и решения были приняты довольно сухо»³³.

Сергей Тимофеевич хорошо сознавал, что кратковременные наезды в деревни мало что давали, отказаться от услуг управляю­щего, старающегося «доставить выгоды помещику»³⁴, не мог, а впереди ожидались глобальные социальные перемены, и у писате­ля были основания с тревогой смотреть в будущее: как обеспечить сносную жизнь незамужним дочерям, из которых две (Ольга и Вера) серьезно больны, а остальные тоже крепким здоровьем не отличаются. Сыновья Григорий и Иван стояли на ногах, служили, содержали себя сами, что касается Константина, то Сергей Тимо­феевич не надеялся, что он переживет его смерть.

Писатель не дожил до нового устройства крестьянской и поме­щичьей жизни — умер в апреле 1859 г. С его смертью кончилась жизнь семьи как целого, она распалась, потому что отец являлся в ней главной фигурой. За короткое время ушли из жизни пять его детей: в 1860 г. Константин, в 1861 - Ольга, в 1864 - Вера, в 1867 - Любовь, в 1869 - Надежда.

В его любимом Абрамцеве никому не хотелось жить — слиш­ком свежи были воспоминания о счастливых днях.

Константин, как и отец, не дождался освобождения крестьян (скончался накануне реформы, 7 декабря 1860 г.). Но он дожил до создания Редакционных комиссий по крестьянскому делу, в кото­рых трудились трое славянофилов: Ю.Ф. Самарин, В.А. Чер­касский, А.Н. Попов. Четыре опубликованных исследователем М.Ф. Маливановым письма К.С. Аксакова к Черкасскому отно­сятся к периоду работы комиссий (1859—1860) и проникнуты его заботой о сохранении общины: «Я же понимаю общину основ­ным жизненным началом, душою народа, и готов отстаивать ее душу от всех врагов, всеми силами, какие у меня есть» (Маливанов, 1995: 212).

К.С. Аксаков, как Хомяков и Кошелёв, опасались излишней регламентации крестьянской жизни, беспокоились, чтобы гряду­щая реформа не нарушила внутренней жизни крестьянского мира.

И хотя князь Черкасский не принадлежал к числу сторонников общины, но освобождение крестьян произошло так, как того хоте­ли славянофилы и вообще либеральное крыло Редакционных ко­миссий (Н.А. Милютин, Я.И. Ростовцев и др.) — с сохранением общины и земельного надела. «Крестьянин без земли, что рыба без воды», — говорил Кошелёв.

Однако высказанное в предуведомлении к публикации писем суждение Маливанова — «Своих крестьян Аксаков (К. С. Акса­ков. — Т.П.) отпустил на волю еще до реформы 1861 г.»³⁵ — является ошибочным, потому что никаких «своих» крестьян у Константина не было, раздела недвижимости Сергей Тимофеевич не производил, и Константин, ни одного дня нигде не служивший, жил за счет этих крепостных крестьян. Даже невозможно предположить в Констан­тине способности совершать какие-либо практические шаги. Трутовский вспоминал, что он не имел денег и даже не имел о них по­нятия, оставаясь в обычной жизни «совершенным ребенком»³⁶.

А между тем деньги требовались: весной 1860 г. Константин за­болел (чахотка), возникла необходимость заграничного лечения. И, как обычно, денег у Аксаковых не было. Три тысячи рублей се­ребром на поездку Константина семья одолжила у А.М. Княжевича, друга Сергея Тимофеевича со времен учения в Казанской гим­назии и в Казанском университете.

Гордость не позволяла Ольге Семеновне просить помощи у бо­гатых братьев покойного мужа, а они не предлагали: «.Николай Тимофеевич> помнит только свое отчаяние о болезни

Константина и знает, что надо ехать за границу, и не спросит, есть ли у нас деньги — а ему короче других известно наше положе­ние. Но Бог с ним! я не сержусь.»³⁷.

Константина очень беспокоило, что его болезнь ввела семью в не­померные расходы. Мать знала, что за границей он будет экономить, и умоляла его не отказывать себе во всем, не жалеть денег на носиль­щиков, когда нет сил нести чемодан самому: «.умоляю тебя, мой дражайший Конста, не рассчитывать и не лишать себя ничего, знаю и без того, что ты не размотаешь; помни, что ты поехал с тем, чтобы беречь свое здоровье, а не деньги; деньги всегда придут и должны придти, прошу тебя, друг мой, не думай об их сбережении.»³⁸.

Деньги на поездку к Константину за границу матери и сестер семья собирала, как говорится, «с миру по нитке».

Из родственников помощь предложила сестра Сергея Тимофе­евича Н.Т. Карташевская, вдова, как и Ольга Семеновна, тоже оставшаяся с многочисленными детьми, и Ольга Семеновна бла­городно отказалась: «.она сама в крайности, но взяла с меня сло­во, что я стану обращаться сама к ней в крайности, и она делиться будет со мной.»³⁹.

Помогли снова не богатые братья, а друзья. Об этом — в пись­мах Ольги Семеновны: «Самарин вчера привез 500 р<ублей>, не так, как Николай Т<имофеевич>, который ждет унизительных просьб»⁴⁰. Е.А. Свербеева предложила тысячу рублей: «Это очень деликатно с ее стороны, без всякого с моей стороны виду или просьбы насчет денег..»⁴¹.

Григорий осенью 1860 г. торопился продать пшеницу, чтобы были деньги на поездку, Ольга Семеновна спешно распродала ло­шадей, оставив только пару для выезда⁴². Экономили каждую ко­пейку, за границу отправились со своими чаем и кофе⁴³. Пережи­вали, что забыли какао в доме Карташевских в Петербурге.

Но Константина спасти не удалось — возвращались в Россию с гробом.

Все Аксаковы, кроме Сергея Тимофеевича и Константина, до­жили до великого исторического дня освобождения крестьян. Иван 6 марта 1861 г. присутствовал на оглашении царского мани­феста в Успенском соборе в Москве: «Минута была торжествен­ная, у всех захватило дыхание, у многих навернулись на глаза сле­зы. Я живо вызвал в воображении образы умерших и как будто слушал вместе с ними»⁴⁴. Подробно свои чувства он описал в пись­ме к Самарину⁴⁵.

После службы славянофилы (Иван Аксаков, Чижов) отправи­лись обедать к Кошелёву, выпили за освобождение. После кончины Николая I они тоже (но в большем составе) собирались в доме Кошелёва, пили за здоровье нового императора и желали, чтобы осво­бождение произошло в его царствование⁴⁶. И вот — свершилось!

Сергей Тимофеевич справедливо полагал, что реформа не будет безобидной и безболезненной для помещиков: она «ударила», в первую очередь, по помещикам среднего достатка, к которым он относился, сократив их доходы наполовину.

После реформы аксаковскими имениями распоряжался Григо­рий, а не Иван: «.я не пользуюсь ни у маменьки, ни у сестер ни малейшим авторитетом в вопросах хозяйственных, и потому вовсе не путаюсь в хозяйство»⁴⁷. Однако иногда приходилось «путаться»: так, летом 1872 г. ездил на месяц за Волгу, о чем сообщил княгине Е.А. Черкасской: «Хозяйничал я недолго, убедился собственными глазами, что управляющий не обманывает и что у нас за Волгой точно засуха, точно неурожай яровых и трав, — и с таким утеши­тельным выводом поплыл на пароходе в обратный путь чрез Саратов»⁴⁸. Но это были единичные выезды, как в свое время у Сергея Тимофеевича.

Хозяйничал Григорий аккуратно и бережливо. Он не унаследо­вал литературного дара отца, но был личностью замечательной: самарский и оренбургский губернатор, дослужился до тайного со­ветника, свыше девяти лет самарский губернский предводитель дворянства, в 1870-е во время голода в Самарской губернии орга­низовал раздачу хлеба. Когда он в 1891 г. умер, его гроб окрестные крестьяне несли 20 верст на руках (от железной дороги до Языко­ва, где он был похоронен). Он являлся реальным воплощением того земского человека, о котором мечтал его брат Константин.

Но при всех своих достоинствах Григорий не мог уберечь се­мейство отца от серьезных финансовых трудностей: имения, при­носившие до отмены крепостного права до пятнадцати тысяч, по­сле реформы давали только половину.

Иван, живший в Москве, сразу ощутил исторический слом вре­мени, и в газете «День», издаваемой с осени 1861 г., развивал идею самоупразднения дворянства как господствующего сословия, писал о его финансовом банкротстве, а в письмах — особенно находивше­муся в Самаре Самарину — об изменении московской обществен­ной атмосферы (общество «просто разрушается, исчезает, тает, как снег весною»⁴⁹), о росте «из-под земли» какой-то «новой Рос­сии»⁵⁰ — буржуазной, которую Иван хорошо знал и по своей яро­славской командировке, и во время сбора материалов по украин­ским ярмаркам и которая угнетала его отсутствием умственных интересов, ибо купцам нет дела до книг, литературы, прессы, в го­лове только «интересы экономические — банки, дороги, акции, облигации.»⁵¹.

Он затевал газету в надежде получить материальное подспорье. Финансовый успех был ему необходим — других средств к сущест­вованию, кроме доходов от собственной интеллектуальной дея­тельности, он не имел.

Но его денежные дела от издательства расстроились совершен­но: доход от «Дня» составлял 17 тысяч рублей, а расход превосхо­дил эту сумму, газету он выпускал себе в убыток, накопил значи­тельный долг.

Расставание в 1865 г. с «Днем» станет для него одновременно и желанным и болезненным — отдав изданию четыре года жизни, не просто поставить точку и «свернуть знамя».

Необходимость закрытия «Дня» диктовалась, кроме того, и об­стоятельствами личного характера — женитьбой на старшей доче­ри поэта Ф.И. Тютчева Анне. До свадьбы необходимо было произ­вести раздел с Григорием, который для этого в декабре 1865 г прибыл в Москву. До раздела доходы делились между братьями поровну, Иван из этих денег, по собственному признанию, не брал «ни копейки», все отдавая семье.

Теперь братья договорились, что Вишенки остаются за Иваном, а Надёжино Белебеевского уезда Оренбургской губернии перехо­дит к Григорию. Иван брал на себя обязательство выплачивать се­страм проценты. Оставалась на крайний случай возможность про­дать Вишенки и выплатить каждой из сестер по пятнадцать тысяч рублей (о чем, умирая, просил Сергей Тимофеевич).

Абрамцево переходило во владение сестер. После смерти писа­теля в 1859 г. в течение шести лет там не жил никто, и только лето 1864   г. Ольга Семеновна с дочерьми провела в родной деревне, а Иван наезжал к ним каждую неделю — «отдыхать и запасаться си­лами — на кладбище, потому что таков характер, таково впечатле­ние Абрамцева»⁵². В целях экономии средств летом следующего 1865 г. Ольга Семеновна осталась в Москве (Иван с Софьей отпра­вились в плавание по Волге, в Крым), а Абрамцево «отдали внаймы»⁵³.

Но Абрамцеву было суждено стать центром еще одной семьи — Иван после закрытия «Дня» и венчания (12 января 1866 г.) увез жену в имение; Ольгу Семеновну очень обрадовало это решение. Княгине Черкасской Иван писал, что с газетой разоряется, поэто­му после свадьбы на год или два исчезает с московского горизонта в деревню «исправлять свои расстроенные хозяйственные дела»⁵⁴.

Невесте Иван так описывал ее будущее место жительства: дом выглядит как «сгорбившийся старик, покосившийся и с той и с дру­гой стороны», «облезла снаружи краска», «нет ни одной комнаты, где бы пол не был покат к какому-нибудь боку»⁵⁵. Снаружи его от­ремонтировать в зимнее время не было никакой возможности, но внутренний ремонт Иван сделал, и жизнь новой семьи началась там, где «витают тени отца и брата»⁵⁶, вообще дух прежней жизни.

И хотя Анне Федоровне здесь очень понравилось, и старый аб­рамцевский дом она, фрейлина, предпочитала всем дворцам, в ко­торых прежде жила, но Ивана одолевали мысли о материальной неустроенности, скучна была жизнь без деятельности (чувствовал себя «стертым пятиалтынником»), и предложение московских купцов взяться за редактирование ежедневной газеты показалось ему привлекательным. Осенью 1866 г. семья Ивана покинула Аб­рамцево, и он с 1867 г. стал редактором газеты «Москва».

Сестры мечтали продать Абрамцево: «лесистая и вечно сырая сторона», по отзыву Ивана⁵⁷, была причиной нездоровья сестер, болеющих чахоткой (страдали не только члены семейства, но и слуги). Когда летом 1859 г. Аксаковы сняли дачу в Троекурове, су­хом месте, «все ожили» - «Абрамцево они все считают местом вредным»⁵⁸. В другом письме Ивана тому же адресату читаем: «Се­стры не любят Абрамцева»⁵⁹.

В конце 1860-х годов братья похоронили двух сестер — Любовь и Надежду. Иван и раньше склонялся к мысли продать Вишенки, до­ходом от которых пользовались сестры, и выдать им их капитал⁶⁰.

В 1869 г. из незамужних сестер в живых осталась одна Софья. Она и продала в 1870 г. Абрамцево Савве Ивановичу Мамонтову за 15 тысяч рублей. Посредником был Ф. В. Чижов, который посове­товал Савве Ивановичу посмотреть имение, и оно ему понравилось. Переход дворянских усадеб в руки купцов - обычное явление после крестьянской эмансипации. Ефим, бывший камердинер Сергея Ти­мофеевича, остался жить в доме новых владельцев. Для Абрамцева опять наступила новая жизнь, но уже с другим семейством.

Примечания

¹ Панаев И.И. Литературные воспоминания. М., 1950. С. 151.

² Трутовский К.А. Воспоминания о Сергее Тимофеевиче Аксакове // Русский художественный архив. 1892. Вып. II. С. 51.

³ Письмо от 3.XII.1851 г. // Аксаков И.С. Письма к родным. 1844-1849. М., 1988. С. 323.

⁴ Из заметок В.С. Аксаковой о Гоголе // Аксаков С.Т. История моего знакомст­ва с Гоголем. М., 1960. С. 217.

⁵ Аксаков И.С. Письма к родным. 1844-1849. М., 1988. С. 28, 35.

⁶ Там же. С.42.

⁷ Там же. С. 44.

⁸ Там же. С. 37, 41.

⁹ Хомяковский сборник. Томск, 1998. Т. I. С. 120.

¹⁰ Там же. С. 90, 121.

¹¹ Там же. С. 99, 140, 152.

¹² Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 212.

¹³ Там же. С. 585.

¹⁴ Там же. С. 223.

¹⁵ Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 66.

¹⁶ Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 556.

¹⁷ Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 67. Ср. с письмом О.С. Ак­саковой к И.С. Аксакову от 4.III.1844 г.: «.у нас беспрестанная смена лиц» (РО РГБ. Ф. 3 (ГАИС/III). Карт. IV. № 7б. Л. 9 об.).

¹⁸ Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 530. С.Т. Аксаков недаром в письме к Ивану упомянул о тяжести пребывания невестки даже «при самых искренних отношениях» — он относился к С.А. Аксаковой сдержанно, но не вмешивался в семейную жизнь Григория, чтобы не нарушать его душевное спо­койствие. Те из друзей семьи, которые были свидетелями визитов невестки, на­пример, Хомяков, замечали, что она в семье мужа «просто живет баловнем» (Хомяковский сборник. Томск, 1998. Т. I. С. 120).

¹⁹ Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. СПб, 1900. Кн. 14. С. 296; письмо В.С. Аксаковой от декабря 1855 г. // РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 4. № 141. Л. 15.

²⁰ Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 336.

²¹ Чичерин Б.Н. Москва сороковых годов. М., 1997. С. 142.

²² Там же.

²³ Московский сборник. М., 1852. Т. I. С. 145-243.

²⁴ Письмо к ВА. Черкасскому от 20.III.1862 г // РО РГБ. Ф. 265. К. 33. № 2. Л. 88 об.

²⁵ Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 112.

²⁶ Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 365, 386, 442.

²⁷ Там же. С. 455.

²⁸ Там же. С. 587.

²⁹ Там же. С. 589.

³⁰ Для И.С. Аксакова это была нравственная невозможность. 6.X.1852 г. из Москвы он писал Н.А. Милютину о неприятном положении, в котором находит­ся, оставив службу — приходится жить «на чужой счет, т.е. на счет своих крестьян» (ЦИА СПб. Ф. 869. Оп. 1. № 818. Л. 30). Весной 1854 г. он отправится по заданию Русского географического общества описывать украинские ярмарки.

³¹ Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 213.

³² Письмо к Г.С. и С.А. Аксаковым от 17.VIII.1856 г. // РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 3. № 5. Л. 59 об.

³³ Аксаков И.С. Письма к родным. 1849—1856. М., 1994. С. 214.

³⁴ Там же.

³⁵ Там же. С. 205.

³⁶ Трутовский К.А. Воспоминания о Сергее Тимофеевиче Аксакове // Русский художественный архив. 1892. Вып. II. С. 51.

³⁷ Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 308.

³⁸ Там же. С. 312.

³⁹ Там же. С. 308.

⁴⁰ Там же. С. 326.

⁴¹ Там же. С. 323. Этот долг Аксаковы смогут вернуть только осенью 1864 г. (см. письмо И.С. Аксакова к Е.А. Свербеевой от 11.X.1864 г. // РГАЛИ. Ф. 472. Оп. 1. № 620. Л. 7).

⁴² Аксакова Вера. Дневники. Письма. СПб, 2013. С. 311.

⁴³ Там же. С. 337, 338, 346.

⁴⁴ Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848—1876). СПб, 2016. С. 85.

⁴⁵ Там же. С. 83—88. О полемике между адресатами см.: Там же. С. 12—20, 385— 387, 392-398, 403.

⁴⁶ Записки Александра Ивановича Кошелева (1812-1883 годы). М., 2002. С. 58.

⁴⁷ Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848-1876). СПб, 2016. С. 170.

⁴⁸ Письмо от 15.VII.1872 г. // РО РГБ. Ф. 327/П. К. 4. № 14. Л. 3.

⁴⁹ Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848-1876). СПб, 2016. С. 164.

⁵⁰ Там же. С. 161.

⁵¹ Там же. С. 281.

⁵² Там же. С. 199.

⁵³ Письмо Е.А. Свербеевой к А.П. Елагиной от 4.VI.1865 г. // РО РГБ. Ф. 99. К. 9. № 90. Л. 8 об.

⁵⁴ Письмо от 4.X.1865 г. // Там же. Ф. 327/II. К. 4. № 13. Л. 1 об.

⁵⁵ Аксаков Иван Сергеевич. Материалы для летописи жизни и творчества. Уфа, 2012. Вып. 4. Ч. 2. С. 203.

⁵⁶ Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848-1876). СПб, 2016. С. 233.

⁵⁷ Аксаков И.С. Письма к родным. 1849-1856. М., 1994. С. 307.

⁵⁸ Письмо И.С. Аксакова к Г.С. Аксакову от 12.VIII.<1859 г.> // ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 16. № 16. Л. 6.

⁵⁹ Письмо от 11.V.1865 г. // Там же. Л. 30 об.

⁶⁰ Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848-1876). СПб, 2016. С. 268. Библиография

Библиография

Горнов В.А. Александр Иванович Кошелёв. // Российский либера­лизм: идеи и люди. М., 2004.

Елизаветина Г.Г. Н.В. Станкевич и его духовное наследие // Станке­вич Н.В. Избранное. М., 1982.

Маливанов М.Ф. Письма К.С. Аксакова князю В.А. Черкасскому // За­писки отдела рукописей РГБ. Вып. 50. М., 1995.

Поступила в редакцию 28.06.2017