От «сопутницы человека» до слушательницы университета: «толстые» журналы 1860-х гг. о женском образовании

Раздел: История журналистики

В статье, написанной на основе изучения публикаций «толстых» журналов разных политических взглядов в конце 1850—1860-х гг., анализируется содержание общественных дискуссий, посвященных женскому образованию в России, которое в эти годы переживало глубокую модернизацию. Традиционные учебные заведения (женские институты Мариинского ведомства, епархиальные училища, пансионы, др.) реформировались, возникла новая форма школы — женская гимназия. Небольшой хронологический отрезок вместил существенные перемены как в жизни страны, так и в положении женщины, осмыслить которые российскому обществу должна была помочь периодическая печать.

Введение

Женское образование в России, его уровень и содержание впервые стали объектом пристального общественного внимания в конце 1850-х гг., когда страна вступила в эпоху Великих реформ. Являясь поначалу лишь частью бурно обсуждавшейся проблемы перестройки русской школы, вопрос о женском образовании очень скоро был осознан как самостоятельный и крайне важный для даль­нейших судеб страны. Кризис патриархальной семьи и «оскудение» дворянства вынуждали многих женщин зарабатывать на жизнь. Полученное ими образование помогало обеспечить себя верным куском хлеба, однако существовавшие к тому времени женские учебные заведения не отвечали в полной мере ни качественно, ни количественно стоящим перед ними задачам. Реформирование старой женской школы и создание новой стало насущной необхо­димостью. В осознании этой задачи, решении возникавших в связи с этим вопросов могла помочь периодическая печать, прежде всего заслужившие общественный авторитет «толстые» журналы. В на­шей историографии эта тема рассматривалась либо на широком хронологическом отрезке, когда новая женская школа уже утвер­дилась на российской почве (Вахромеева, 2008; Коломийцева, 2008), либо затрагивались лишь ее отдельные аспекты (Тивченко, 2014). Но именно конец 50-х — 60-е гг. XIX в. стали временем осо­бо важным для русского общества: в условиях буржуазных реформ параллельно с созиданием новой женской школы шла невероятно трудная работа по изменению общественного сознания, ведь рус­ская женщина — дочь, мать, жена, — покинув пределы семейного гнезда, становилась участником общественного производства. Важ­ную роль в осмыслении серьезных перемен в жизни российского общества должна была сыграть периодическая печать.

* * *

Спусковым крючком для развернувшейся бурной дискуссии о путях развития образования в России послужила статья «Вопросы жизни», опубликованная в «Морском сборнике» в 1856 г., автором которой был великий хирург и педагог Н.И. Пирогов, герой Крымской войны, пользовавшийся огромным авторитетом.

В своей статье Пирогов, в частности, писал о «необходимости общечеловеческого образования»: «.все, готовящиеся быть по­лезными гражданами, должны сначала научиться быть людьми. Поэтому все, до известного периода жизни, в котором ясно обо­значаются их склонности и их таланты, должны пользоваться пло­дами одного и того же нравственно-научного просвещения» (цит. по: Пирогов, 1910: 53—54). Статья Пирогова «имела огромный успех, не было образованного человека, который не прочел бы ее, не подумал бы над ней» [Чехов, 1912, с. 11], о ней «всюду пошли дебаты: в клубах, в семьях, где дотоле ничего не читали и ни о чем не говорили, в высшем обществе, в гимназиях, в приходских учи­лищах. Все заговорили о воспитании, о наших недостатках и по­роках. Книжки “Морского сборника” читались нарасхват» (Л.С., 1899: 6—7). Гуманные идеи, высказанные Пироговым, нашли от­клик у читателей — от обывателей до высших чинов империи. По распоряжению министра просвещения А.С. Норова статья Пиро­гова была полностью перепечатана в ведомственном «Журнале Министерства народного просвещения» (1856. Сентябрь. Ч. 91), что еще увеличило ее читательскую аудиторию. В примечаниях к Собранию сочинений Пирогова уже в начале ХХ в. справедливо указывалось, что «Вопросы жизни» должны служить «отправным пунктом для всякого историка новой русской педагогики» (Пиро­гов, 1910, Прим.: 895—896). Неудивительно, что статья, «пораз­ившая всех и светлостью взгляда, и благородным направлением мыслей автора, и пламенной, живой диалектикой» (Добролюбов, 1857: 493—494), цитируется и теперь во многих работах, посвя­щенных истории женского образования.

Вчитаемся внимательнее в написанные Пироговым строки — как же, на его взгляд, следовало готовить к будущей жизни совре­менную женщину в стране, стоящей на пороге серьезных перемен? Какой она должна была стать?

В торжественном тоне Пирогов отозвался о «высоком назначе­нии женщин», заключающемся в том, что они, «ухаживая за колы­белью человека.., делаются главными зодчими общества». «Пусть многое останется ей неизвестным. Она должна гордиться тем, что многого не знает. Не всякий — врач. Не всякий должен без нужды смотреть на язвы общества. Чтобы услаждать сочувствием жизнь человека, чтоб быть сопутницей в борьбе (курсив наш. — В.П.) — ей также нужно знать искусство понимать, ей нужна самостоятельная воля, чтобы жертвовать, мышление, чтобы избирать и чтобы иметь ясную и светлую идею о цели воспитания детей», — таков высокий удел современной женщины. Критически отозвавшись о современном положении дел, Пирогов отметил, что нынешнее воспитание обыкновенно превращает женщину в куклу, «действу­ющую на пружинах», тогда как «раннее развитие мышления и воли для женщины столь же нужны, как и для мужчины». Но тут же ве­ликий врач пояснял свою мысль: эмансипация женщин должна сводиться к их воспитанию, большего и желать нельзя, ведь «жен­щина эманципирована и так уже, да еще может быть более, нежели мущина», который, в отличие от женщины, не «может сделаться связью общества, цветком и украшением его» (цит. по: Пирогов, 1910: 69-71).

Новинкой мысли Пирогова о женском предназначении отнюдь не являлись. Еще Г. Р. Державин именно так воспевал женщину: «Являя благородны чувства, / Не судишь ты страстей людских, / Обняв науки и искусства, / Воспитываешь чад своих» (Державин, 1808). Образец женщины — той, что что «ухаживает за колыбелью человека», «услаждает сочувствием жизнь человека», его «сопутницы», — давно уже был принят на вооружение Ведомством импе­ратрицы Марии: в женских институтах (так называемых «институ­тах благородных девиц») подготавливали «добрых жен и полезных матерей семейства». Впрочем, в этих традиционных учебных заве­дениях уже в начале XIX в. не ограничивали свою задачу формулой Пирогова, но старались дать такую подготовку, чтобы бедные де­вушки, «не осчастливленные замужеством», смогли бы самостоя­тельно заработать себе на хлеб.

Этот взгляд на место женщины в современном обществе ни­сколько не противоречил традиционным представлениям: не играя самостоятельной роли, женщина должна была быть достойной сопутницей человека, понимать его, услаждать его жизнь, воспиты­вать детей, украшать собой общество. Констатацией необходимо­сти образования и воспитания, соответствующих этому высокому назначению женщины Пирогов и ограничился, оставив обсужде­ние подробностей требуемой образовательной программы за рам­ками своей статьи. Как показало дальнейшее обсуждение женского образования в «толстых» журналах, вряд ли это было случайным. Идеи, высказанные в статье «Вопросы жизни», всколыхнувшей русское общество и задавшей тон длительной дискуссии, неодно­кратно повторялись, цитировались и перетолковывались, их раз­деляла немалая часть читательской аудитории, и потому позиция автора по женскому воспитанию и образованию важна для пони­мания контекста, в котором происходило строительство новой женской школы. Очевидно, что констатация недостатков в обра­зовании женщин и требование необходимости реформирования женского образования вполне отвечали общественным ожиданиям, с другой стороны, возникает вопрос, насколько общество было го­тово принять все те последствия, какие повлечет за собой получе­ние массой женщин серьезного образования.

* * *

В русском обществе и печати эпохи Великих реформ, охвачен­ных общим стремлением к переустройству жизни, преобладал резко критический взгляд на существовавшие женские учебные заведе­ния, их программу и педагогические приемы. «Толстые» журналы разных направлений в 1860-е гг., безусловно, осуждали уровень со­временного им женского образования. Суждение «Женского вест­ника» о подготовке, получаемой в женских учебных заведениях, разделялось многими другими изданиями: воспитанниц отличает «блестящая пустота. красивое умение производить эффект в го­стиной своим костюмом, пеньем, танцами и другими приманками для светских кавалеров», а девушки, «вышедшие из подобных школ, редко уже способны к чему-нибудь; они погибли для жизни осмысленной и развитой» (Мессарош, 1866: 77—78).

В России до конца 50-х гг. XIX в. девушки могли получать сред­нее образование в институтах и училищах Мариинского ведомства, епархиальных училищах, подведомственных Синоду, частных пан­сионах и школах при различных церквях, находящихся в ведении Министерства народного просвещения, и т.п. Но подавляющее количество девочек учились дома под присмотром гувернанток, к некоторым приглашались на дом учителя: объем и характер «до­машнего» образования зависел от семейного достатка и представле­ния об этом родителей. Но как раз домашнее образование критико­валось в периодике гораздо реже, чем другие способы подготовки. Вне фокуса внимания публицистов остались также епархиальные училища и другие ведомственные училища. Основной удар крити­ки пришелся на интернаты — закрытые женские заведения, к ко­торым относились «институты благородных девиц» и пансионы.

Неизменно резкую оценку в «толстых» журналах получали пан­сионы: «Русское слово» критиковало сохранявшийся в них «велико­светский характер, которым всегда отличалось образование русской женщины» (Зайцев, 1865: 19); «Женский вестник» утверждал: «.образование в пансионах, как известно, очень нехитрое и на­правленное лишь к одной цели, — чтобы держать себя прилично и уметь блеснуть кое-чем в гостиной» (курсив наш. — В.П.) (Месса­рош, 1866: 77). Используя выражение «как известно», критик пытался манипулировать сознанием своего читателя, представляя свое утверждение как общепринятую истину. Подобный прием не раз встречается в текстах той эпохи. К нему же прибегал автор «Современника» М.И. Михайлов, выступавший за равное воспи­тание обоих полов: мальчики и девочки, «известно каждому, до наступления половой зрелости. ничем почти не отличаются друг от друга» (курсив наш. — В.П.) (Михайлов, 1860: 482).

Именно в 1860-е гг. начинается критика так называемых «ин­ститутов благородных девиц»: прежде никакие замечания в адрес Ведомства учреждений императрицы Марии в печати не допуска­лись. Институты упрекали за то, что они дают прежде всего «вос­питание», а «образование» стоит на втором месте. Но ведь начав­ший обсуждение русского образования Н.И. Пирогов в своей статье «Вопросы жизни» настаивал именно на этом, утверждая, что человека нужно не просто учить — его следует прежде всего вос­питывать. Идеи Пирогова отвечали русской педагогической тра­диции, потому они в то время и получили горячее одобрение чита­ющей публики (Новиков, 1783).

Первую большую статью, посвященную Мариинским институ­там, напечатал в 1860 г. либеральный в те годы «Русский вестник» М.Н. Каткова и П.М. Леонтьева. Автор статьи Г.Ф. Головачёв (вы­пускник университетского Благородного пансиона, в 1865 г. редак­тор журнала «Детское чтение») обрушился на максиму, принятую в Ведомстве, предписывающую воспитывать женщину «доброй женой и хорошей матерью» (не вспоминая в связи с ней, разумеет­ся, о получившей широкое одобрение статье Пирогова). Женщи­ну, по мнению Головачёва, следует воспитывать «точно так же, как и мужчину», ведь «назначение женщины вовсе не так односторон­нее... женщина получает обширный круг деятельности, и она бес­спорно может быть таким же полезным членом общества, как и мужчина». В институтах дают «ненормальное воспитание», цель которого — «только безусловное повиновение начальству», они являют собой «печальное зрелище нравственного разврата» (Голо­вачев, 1860). Мысль Головачева о том, что женщину надо воспиты­вать «так же, как и мужчину», явилась серьезным шагом вперед по сравнению с идеями, высказанными Н.И. Пироговым.

Для подавляющего большинства авторов воспитание в интерна­тах, будь то пансионы или институты, представлялось неприемле­мым, им на смену должны были прийти другие учебные заведения: «лекции, классы будут достаточной заменой этого воспитания», «дети, избавленные от неестественных условий пансионской жиз­ни, гораздо лучше воспользуются сообщаемыми им сведениями, гораздо свежее поддадутся влиянию педагогических приемов своих учителей», считали сторонники «совершенного уничтожения» за­крытых учебных заведений (см.: Марков, 1865: 568). В огромной России, где учебные заведения находились в основном в губерн­ских городах, долгие годы, на протяжении второй половины XVIII — первой половины XIX в., продуманно создавались интернаты — кадетские корпуса, училища для солдатских детей, епархиальные училища, женские институты, пансионы при училищах. Для детей многих провинциальных жителей интернаты были необходимым условием для получения образования. Критикуя чересчур ради­кальную позицию сторонников ликвидации интернатов, здраво­мыслящие современники считали, что это стало бы «важной ошиб­кой, которая непременно отозвалась бы на нашей общественной жизни» (Марков, 1865: 569).

Н.А. Добролюбов в статье, опубликованной в «Русском вестни­ке» в 1858 г., порицал все способы образования, открытые в то время для женщин: «Мы утверждаем, что наше современное воспитание и обучение девиц, во всех его видах, нимало не имеет в виду их бу­дущей жизни в семействе и обществе», «самые живые и интересные науки так преподаются, что в них не представляется ничего, что бы говорило сердцу или увлекало воображение» (курсив наш. — В.П.) (Добролюбов, 1858: 362, 366). (И в этих упреках встречаем мало нового: публицисты уже в XVIII в. сетовали, что «воспитание богатых девиц состоит по большей части в изучении языков и приятных искусств. Основные знания, полезные науки занимают самое малое время. Все оканчивается наукой нравиться»¹.)

Этим категорическим и ничем не подкрепленным утверждени­ем Добролюбова уничижалась сложившаяся система женского об­разования в России, созданная многолетним трудом сотен людей, поколение за поколением воспитывавших образованных русских женщин. Можно было бы привести различные примеры, назвать множество имен, которые опровергали бы добролюбовский вер­дикт. Ограничимся свидетельством человека, для которого «старый режим» был безусловным врагом, — народоволки В.Н. Фигнер, окончившей курс казанского Родионовского института благород­ных девиц и учившейся впоследствии на медицинском факультете Цюрихского университета. Считая, как и все «новые люди», Ма­риинские институты архаичными заведениями, она, противореча самой себе, отдавала должное своей alma mater: институт развил в ней чувство товарищества, приучил к дисциплине, воспитал при­вычку к умственной работе, дал культурную выправку (Фигнер, 1933: 44—45). Можно ли выше оценить результаты педагогиче­ской работы какого бы то ни было учебного заведения?

В эпоху радикальных реформ 60-х годов, когда поляризация общества достигала своего максимума, критика доходила до край­него ожесточения. Проявлением царящего в обществе напряже­ния стали, к примеру, открытые нападки не только на уровень преподавания в учебных заведениях, но и «переход на личности». Насмешкам, издевательствам, даже глумлению подвергались пре­подаватели и воспитатели — гувернантки, начальницы институ­тов, классные дамы². Воспитанницы учебных заведений все под­ряд именовались «куклами, лепечущими по-французски»³, тогда как немалое количество этих «кукол» своим трудом содержали себя, поддерживали свои семьи.

Художница и писательница Е.Ф. Юнге вспоминала о «поража­ющей быстроте» перемен, которые «вступили в сознание большин­ства людей вдруг» в 1860-е гг. (Юнге, б/г, c. 214). Быстрота проис­ходящего усугубляла болезненность переживаемой перестройки. Существовавший в русском обществе раскол создавал атмосферу, не слишком благоприятствовавшую плодотворной дискуссии. Спустя годы исследователи, занимавшиеся теорией и историей русской педагогики, писали: «Тогдашнее отрицательное направление, от­разившееся между прочим и на педагогической литературе, произ­вело страшную путаницу понятий. В числе учителей и воспитателей находились слишком ревностные и иногда незрелые реформато­ры, беспощадно отрицавшие все существовавшее и стремившиеся осуществить на деле новые теории воспитания, появлявшиеся тогда в большом изобилии» (Последнее десятилетие в истории народного просвещения в России, 1876: 5—6); «.под влиянием унижения и оскорбления неудачами Крымской войны общество с каким-то исступлением занималось беспощадным самообличением, само­бичеванием. Началась, можно сказать, хаотическая критика всего дела воспитания и обучения во всем его прошлом» (Песковский, 1893: 28). С этой оценкой нельзя не согласиться. Особенно справедливой она представляется в отношении авторов, писавших о существовавшей системе женского образования в России. Был поднят «цензурный шлюз» (А.И. Герцен), и годами копившееся раздражение выплеснулось наружу.

После значительного смягчения цензуры появилась возмож­ность свободно высказывать свое мнение, и в среде «новых лю­дей» (по Н.Г. Чернышевскому), вырабатывались штампы и стерео­типы, которые были в ходу в публицистике на протяжении всей второй половины XIX в. и благополучно дожили до наших времен. «Кисейные барышни» Н.Г. Помяловского, «аристократический» характер образования в женских институтах Мариинского ведом­ства, наивность и непрактичность институток, классные дамы — «озлобленные старые девы», «казарменный дух» эпохи Николая I, «душителя образования» и т.д., — повторение этих клише подобно бегу на месте, продолжающемуся более полутора столетий.

* * *

«Толстые» журналы разных общественно-политических направ­лений публиковали статьи, посвященные всевозможным аспектам реорганизации народного просвещения. Но насколько серьезно их интересовало женское образование? В либеральном «Вестнике Европы» М.М. Стасюлевича, к примеру, имелась особая рубрика — «Педагогическая хроника». В ней постоянно публиковались мате­риалы о классическом образовании, реальных училищах, учебных заведениях в Швейцарии, Германии, йс., рецензии на педагогиче­ские труды и, как и в других журналах, — почти никаких данных о русской женской школе, кроме беглых упоминаний. Отсутствие интереса к женскому образованию, смутные и искаженные знания о существующих женских учебных заведениях столь очевидны, что вызывают удивление.

Упоминавшаяся статья Г.Ф. Головачёва, посвященная Мари­инским институтам, выгодно отличается от других публикаций безусловным знанием предмета и содержит, помимо прочего, и справедливые упреки (поверхностное преподавание, чрезмерная закрытость институтской жизни, недостаточная подготовка класс­ных дам, их зависимое положение и избыточная нагрузка, слиш­ком многочисленные классы и т.д.). Однако автор заявляет, что ничего нового в последнее время в институтах, кроме «образцовых кухонь», не возникло, тогда как требуются серьезные перемены, и критикует «казенное женское воспитание», приводя «уморитель­ные примеры» институтских нелепостей. А ведь эта беспощадная в своих оценках публикация выходит спустя несколько месяцев после того, как тщательно подготовленный К.Д. Ушинским серьез­ный проект преобразований Смольного института начал вопло­щаться в жизнь, и преподавание, пусть пока в одном институте, «в виде опыта», но все же велось уже «по Ушинскому». Труд Ушинского и собранного им блестящего коллектива преподавателей, целый комплекс реформ женского образования, который разраба­тывался Ведомством учреждений императрицы Марии на протяже­нии долгих лет, — все это игнорировалось. В данном случае слепота критика объяснялась, очевидно, личным мотивом: в ведомствен­ной переписке находим упоминание о признании самого Голова­чёва, что «статья была писана им под влиянием желчного раздра­жения по случаю неосуществившейся тогда надежды его сделаться инспектором Института»⁴. Но почтенный журнал опубликовал большую статью автора, ведомого «желчным раздражением», ра­душно предоставив ему печатную площадь в двух номерах.

Итак, характер воспитания и образования, которое давалось в уже существовавших учебных заведениях, по мнению большинства ав­торов, не соответствовало требованиям нового времени. Каким же оно должно было быть? Н.А. Добролюбов в апрельском номере «Русского вестника» призывал: «Воспитывайте своих дочерей дома, а учиться пусть они ходят в школу, точно так, как в гимназиях при­ходящие мальчики», ведь «выбрасывание детей, особенно дево­чек, из семьи, отсылка их от себя на несколько лет с глаз долой, может быть оправдана разве только крайнею необходимостию, нравственною или вещественною» (цит. по: Добролюбов, 1858: 363-364, 368), и в том же апреле 1858 г., как будто в ответ на воз­звание критика, по инициативе Ведомства учреждений импера­трицы Марии возникают женские училища нового типа — не только открытые, как того желал публицист, но также и бессослов­ные, доступные благодаря относительно невысокой плате, вход в которые не был заказан ни незаконнорожденным, ни иудейкам. Для России, которой оставалось еще три года до отмены крепост­ного права — явление незаурядное, и без прямой санкции импе­ратрицы Марии Александровны невозможное.

Именно в женских гимназиях множество девочек стало получать систематическое среднее образование, уровень которого высоко оценивали и педагоги, и родители (Семёнов, 1892, с. 26; Васильчикова, 1995: 22-23; Тыркова-Вильямс, 1998: 95). О размахе деятельности женских гимназий говорит и тот факт, что перед Первой мировой войной в России женщин со средним образова­нием насчитывалось больше, чем мужчин. Но 1860-е гг. были вре­менем трудным, даже драматическим для женской гимназии. Ка­залось бы, на первых порах общество с энтузиазмом отнеслось к идее доступного женского образования, однако, как отмечал ве­домственный «Журнал Министерства народного просвещения», «с течением времени рвение общества стало охладевать», матери­альной поддержки почти не поступало, и «большая часть женских училищ... едва поддерживает свое существование.., учебная часть их находится в печальном упадке»⁵. Немалое количество только возникших училищ было закрыто, в других учебная программа со­кращена до начальной. О проблемах, с которыми в первые 10-15 лет своего существования сталкивалась новая женская школа, немало писали специальные издания: «Журнал Министерства народного просвещения», «Русский педагогический вестник», «Педагогиче­ский листок С.-Петербургских женских гимназий».

Однако «толстыми» журналами появление, казалось бы, столь ожидаемых и необходимых обществу женских учебных заведений было едва замечено, при том что на их страницах постоянно и подробно обсуждались разные стороны жизни мужской школы — от гимназий до университетов.

К воспитанию девочек, ограждению их от всего, выходящего за рамки традиций, в обществе относились гораздо строже, чем к воспитанию мальчиков. Поэтому принять новшество оказалось для части общества непростым делом, о чем пишет журнал Ф.М. и М.М. Достоевских «Время». В газете «Северная пчела» было опу­бликовано письмо читательницы, которая настаивала, что «жен­ские гимназии назначаются преимущественно для дворянства», что представляется «утопией мысль об учреждении одного обще­ственного учебного заведения для образования женщин всех со­словий». В ответ на эти соображения «Время» в небольшой замет­ке подчеркивало, что знания нельзя разделить на «для бедных» и «для богатых»: «знания этому разделению не подчиняются»⁶. Не­большая эта дискуссия сильно запоздала: к этому времени жен­ское гимназическое образование насчитывало уже три года, и его доступность для всех сословий стала свершившимся фактом.

Женским учебным заведениям давались рекомендации столько же безапелляционные, сколько расплывчатые: «Необходимы серь­езные занятия и дельное, а не институтское и не пансионерское образование, где все ограничивается полуграмматикой и полуарифметикой; затем необходима специальность по чему-нибудь, т.е. по тому, на что есть склонность или желание», — как заявлял, к примеру, «Женский вестник» (Аров, 1867: 47). Публиковавши­еся авторами «толстых» журналов рецепты содержали отвлеченные, далекие от практики жизни соображения, производящие впечат­ление случайно пришедших в голову. О пользе изучения «эконо­мической науки» говорил Н.В. Шелгунов, не разъясняя, впрочем, своей позиции подробнее (Шелгунов, 1865: 4). Автор другой статьи считал необходимым изучение юриспруденции — «науки, толкующей о правах и обязанностях человека как члена граждан­ского общества». Он указывал, что естественные и «вообще реаль­ные науки» важны для женщины как матери, но «некоторые. поддались увлечению», потребовав от женщин чрезмерного, «специального, полного знания и химии, и физики, и патологии, и физиологии, и терапии, и фармацевтики. Они желали, чтобы женщина-мать была и опытным врачом, и аптекарем, и техноло­гом» (Шишкин, 1859: 118—119). В 1866 г. журнал «Женский вест­ник» писал: «в наших пансионах» слишком много времени отведе­но музыке и пению, тогда как «ранние занятия музыкой производят в женщине особенную нервную экзальтированность, а это очень нравится светским мужчинам». Вместо этого женщина «как сестра, жена и мать. должна изучать преимущественно есте­ственные науки и практическую медицину, потому что эти знания более всего необходимы ей в семейном быту» (Мессарош, 1866: 81).

Традиционно наиболее важными для девочек признавались гу­манитарные предметы, но начиналась эпоха расцвета естествен­ных наук, которые, по мнению радикально настроенной части об­щества, непременно должны были помочь в решении социальных проблем. Обращая внимание на этот казус, исследователи пишут о том, что когда французский естествоиспытатель «середины XIX в. резал лягушку, это означало желание сделать еще одно открытие. Когда лягушку режет Базаров, это (совершенно неожиданно для западного читателя, но вполне очевидно для русского) означает отрицание всего» (Лотман, Успенский, 1994: 337). В мемуарах людей 60-х гг. XIX в. не раз встречаются упоминания о том, как «передовые люди» настойчиво ратовали за серьезное изучение женщинами естественных наук, что порой приводило к различ­ным коллизиям, от смешных до трагических (девушки, уверовав в обязательность углубленного знания, к примеру, химии, физио­логии или препарирования лягушек, приходили в отчаяние от тщетности своих усилий, а одну из них, по свидетельству совре­менника, это довело до самоубийства).

* * *

Тем временем количество учебных женских заведений постоянно росло, учебная часть старых школ переживала серьезные преобра­зования, принимались новые программы: в 1866 г. в Российской империи насчитывалось, помимо недавно открытых 38 женских гимназий и 54 прогимназии, еще 11 епархиальных училищ «для девиц духовного звания», 31 Мариинский институт (включая сюда училища, получившие права институтов позже). В каждом из этих учебных заведений преподаватели стремились дать такую подго­товку, которая могла бы помочь выпускницам найти себе работу: в некоторых уже существовали специальные педагогические клас­сы, другие всеми способами стремились их открыть. Не миновало реформирование и частные пансионы. Но критически настроенные авторы не желали замечать улучшений в женском образовании.

Корреспондент «Русского слова» вопрошал: «Почему ни в од­ном заведении вы не встречаете такого образования, которое бы давало людям знания, могущие служить им впоследствии куском насущного хлеба?» (Зайцев, 1865: 21). Этот фальшивый вопрос был задан, когда женщин, помимо привычной педагогической сферы, стали понемногу допускать и в другие, прежде для них на­глухо закрытые, и полученное в гимназиях или институтах образо­вание вполне позволяло им справляться с возложенными на них обязанностями. Например, в 1865 г. женщинам было дозволено поступить на службу в телеграфное ведомство. Открывшейся воз­можностью сразу же воспользовались две девушки, обе — институт­ки. Это было лишь начало, скоро пришел черед и других ведомств, и с тех пор завоевание женщинами рабочих мест в различных от­раслях шло быстрыми темпами. Владевшие иностранными языка­ми, прекрасно знавшие свой родной язык, обладавшие хорошим почерком, дисциплинированные и аккуратные, институтки и гим­назистки со временем составили серьезную конкуренцию мужчи­нам (Пономарёва, Хорошилова, 2009: 238). В.А. Зайцев очевидно обращался не по адресу, поскольку проблема заработка «куска на­сущного хлеба» заключалась далеко не только в уровне образования женщин. Так, по свидетельству официального органа Министер­ства народного просвещения, лишь «ничтожный процент» (4,2%), обучавшихся в гимназиях мужчин оканчивал учебный курс⁷, но это отнюдь не мешало им находить работу, обеспечивавшую не только их самих, но и их семьи.

«Толстые» журналы, разбранив женские средние учебные заве­дения, стали активно поддерживать идею высшего образования для женщин (хотя было вполне очевидно, что при недостаточном среднем образовании получить высшее затруднительно). Раньше других об этом заговорил «Современник», постоянный автор ко­торого М.И. Михайлов уверял, что «от женщин, выслушавших университетский курс, можно и должно будет ждать коренного преобразования первоначального женского воспитания, которое готовит попугаев, кукол, что хотите, только не женщин» (Михайлов, 1861: 506). К концу 60-х гг. об этом пишут все чаще. «Отечествен­ные записки» зафиксировали особое «явление нашей обществен­ной жизни, толки о котором уже около двух месяцев занимают мыслящую часть петербургской публики» — движение женщин за учреждение «женского университета»⁸. Начиналась борьба рус­ских женщин за право на высшее образование, в результате кото­рой начали возникать высшие женские курсы — сначала в столи­цах, затем и в губернских городах. (Так, в 1872 г. были открыты в Москве «высшие женские курсы В.И. Герье уже с университет­ским характером преподавания» (Песковский, 1882: 91).) Называя мысль о доступности высшего образования для женщин «счастливой»⁹, редакция журнала вполне резонно отвечала на возражения против идеи высшего женского образования: «Есть самое прямое и простое решение всего этого вопроса — хотят русские женщины учиться в университетах, могут они учиться в них, могут выдер­жать вступительный экзамен и потом выносить все условия уни­верситетского быта, — пусть учатся»¹⁰.

Неизвестные авторы «Вестника Европы» забегали вперед, ут­верждая, что лишь университетский аттестат «может открыть жен­щинам значительный простор для самостоятельного труда». Вооду­шевление передовой идеей доводило корреспондентов журнала до подобных утверждений: «Вопрос о высшем образовании для деву­шек многочисленного среднего класса есть вопрос о хлебе, о самостоятельности»¹¹. Подчеркнем, что речь шла не только о праве женщин на образование, но о и том, что лишь багаж университет­ских знаний обеспечит женщин работой. Насколько далека была эта тиражируемая уважаемым журналом энтимема от твердой по­чвы, помогут понять цифры: в России в конце 1860-х гг. один уни­верситетский студент приходился почти на 17 тыс. человек, одна ученица среднего учебного заведения — примерно на 3 тыс. жителей¹²  (Шмид, б/г: 668). Вопросы о том, как изыскивали себе воз­можность «самостоятельного труда» сотни тысяч работавших муж­чин «среднего класса» без высшего образования, насколько был востребован университетский диплом, сколько женщин могло по­лучить эту вожделенную возможность, могло ли полученное ими среднее образование подготовить их к прохождению университет­ского курса, и как зарабатывает огромное большинство остальных женщин, подготовка которых не позволяла им учиться в универ­ситете, оставались открытыми.

Заключение

Короткий отрезок истории — конец 1850-х — 1860-е гг. — вмес­тил глобальные перемены во всех сферах жизни России, в том числе «оскудение» дворянства, разрушение патриархального уклада, кризис традиционной семьи. Все большее число женщин нужда­лось в заработке и, соответственно, в более серьезной подготовке. Общество, казалось, осознавало необходимость реформирования женской школы. Но было ли оно готово к тому, что женщина, по­мимо «доброй жены и полезной матери семейства» отныне будет играть намного более активную роль, даже конкурировать с муж­чиной в общественном производстве? Метаморфозы, которые претерпевавала женская судьба, воспринимались особенно болез­ненно: ведь именно незыблемое на протяжении веков положение женщины сообщало обществу устойчивость, в том числе и психо­логическую. Изменение места женщины в семье и обществе влекло за собой перемены, глубоко задевавшие каждого.

Периодическая печать, особенно журналы, имевшие серьезный авторитет, могли бы помочь обществу осмыслить самое себя. Од­нако, определяя характер дискуссий в печати о «женском вопросе» Ф.М. Достоевский пишет, что спорящие находятся «в страхе мучи­тельном. в какой-то предсмертной тоске представляют себе ужас­ное торжество ненавистного для них противника» (Достоевский, 1862: 142). В суждениях авторов «толстых» журналов о женском образовании сказывалась двойственность в отношении общества к переменам в женской судьбе. С одной стороны, всеми признавалась необходимость реформирования женского образования, с дру­гой — содержательного разговора о том, каким именно оно должно было быть, не получалось. (Притом что все проблемы школы муж­ской, особенно гимназий и университетов, рассматривались на страницах тех же «толстых» журналов самым обстоятельным обра­зом.) Быстрота происходивших перемен в эпоху Великих реформ, их катастрофичный темп (Н.А. Бердяев) затрудняли обществен­ную рефлексию, и то новое, что лавиной обрушивалось на русское общество в ту эпоху, было чрезвычайно трудно осознать и тем бо­лее — принять.

Примечания 

¹ Приятное и полезное препровождение времени. 1794. Ч. IV. С. 111.

² См., напр.: Обращения столичного // Русское слово. 1861. № 6. С. 67; Днев­ник темного человека // Русское слово. 1862. № 2. С. 31; 1863. № 5. С. 22—23; № 11-12. С. 111; Учитель. 1861. Т. I. С. 1025; 1862. Т. II. С. 1241; и др.

³ Библиотека для чтения. 1861. Т. 168. С. 12.

⁴ РГИА. Ф. 759. Оп. 32. Д. 478. Л. 29 об.

⁵ Журнал Министерства народного просвещения (далее — ЖМНП). 1868. Ч. 137. Отд. IV. С. 31-33.

⁶ Время. 1861. Т. V. С. 175-177.

⁷ ЖМНП. 1869. Ч. 143. Отд. I. С. 4.

⁸ Отечественные записки. 1868. Т. 179. С. 188-190.

⁹ Хроника общественной жизни // Вестник Европы. 1869. Февраль. С. 959, 961-962.

¹⁰ Отечественные записки. 1869. Т. 183. С. 170.

¹¹ Внутреннее обозрение // Вестник Европы. 1870. Май. С. 390-391.

¹² Статистический временник Российском империи. 1879. Т. II. Ч. 16. С. 62.

Библиография

Аров Н. Критика и библиография // Женский вестник. 1867. № 8.

ВасильчиковаЛ.Л. Исчезнувшая Россия. СПб., 1995.

Вахромеева О.Б. «Женский вопрос» на страницах либеральных и кон­сервативных журналов 80-х гг. XIX в. // Вестник С.-Петербургского ун-та. Серия 9. 2008. Вып. 4. Ч. II.

Головачев Г.Ф. О женских учебных заведениях // Русский вестник. 1860. Т. 28. № 14-15.

Державин Г.Р. К матери, которая сама воспитывает детей своих // Державин Г.Р. Сочинения. Ч. III. СПб., 1808.

Добролюбов Н.А. Мысли об учреждении открытых женских школ (1858) // Добролюбов Н.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 2. М.; Л., 1962.

Добролюбов Н.А. О значении авторитета в воспитании (1857) // Добро­любов Н.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 1. М.; Л., 1961.

Достоевский Ф.М. Фельетон // Время. 1862. Т. II.

Зайцев В. Домашняя летопись // Русское слово. 1865. № 7.

Коломийцева Е.Ю. Проблемы женского образования на страницах оте­чественных журналов второй половины XIX в. // Культурная жизнь Юга России. 2008. № 3(28).

Л.С. Основные вопросы воспитания по сочинениям Пирогова. СПб., 1899 (Не раз издававшаяся брошюра, по всей видимости, принадлежит перу педагога и публициста А.Н. Острогорского, который неоднократно обращался к наследию Н.И. Пирогова и, по свидетельству авторитетного источника, использовал псевдоним «Л.С.» (см.: Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4 т. Т. 2. М., 1957. С. 95).

Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры // Успенский Б.А. Избр. труды. Т. II. Язык и культура. М., 1994.

Марков Е.Л. Дикие элементы педагогии. Листки из вакационных за­меток // Отечественные записки. 1865. Т. 160.

Мессарош Н. Мысли и заметки о современной подготовке женщины к жизни // Женский вестник. 1866. Т. 2.

Михайлов М. Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе // Современник. 1860. № 3-4.

Михайлов М. И. Женщины в университете // Современник. 1861. Т 86 (3-4).

Новиков Н. И. О воспитании и наставлении детей для распростране­ние общеполезных знаний и всеобщего благополучия // Прибавление к «Московским ведомостям». 1783. № 2, 6, др.

Песковский М. Очерк истории высшего женского образования в Рос­сии (за двадцать лет) // Наблюдатель. 1882. Апрель.

Песковский М.Л. К.Д. Ушинский. Его жизнь и педагогическая дея­тельность. СПб., 1893 (М.Л. Песковский — выпускник физико-матема­тического факультета Петербургского университета, литератор и педагог, публиковался в «Русской мысли», «Вестнике Европы», «Русской школе» и др.).

Пирогов Н.И. Сочинения. Т. 1. Киев, 1910.

Пономарёва В.В., Хорошилова Л.Б. Мир русской женщины: Семья, Профессия, Домашний уклад. XVIII — начало ХХ в. М., 2009.

Последнее десятилетие в истории народного просвещения в России. М., 1876.

Семёнов Д.Д. Нуждаются ли наши женские гимназии в преобразова­нии и в каком именно // Вестник воспитания. 1892. № 3.

Тивченко Д.В. Тема женского образования в журнале братьев Достоев­ских «Время» // Вестник РГГУ. 2014. № 12.

Тыркова-ВильямсА. Воспоминания. То, чего больше не будет. М., 1998.

Фигнер В.Н. Запечатленный труд. Т. 1. М., 1933.

Чехов Н.В. Народное образование в России с 60-х годов XIX века. М., 1912.

Шелгунов Н.В. Женское безделье // Русское слово. 1865. № 7.

Шишкин Т. Несколько слов о необходимости юридических познаний для женщин // Рассвет. 1859. Т. 3.

Шмид Е.К. История средних учебных заведений в России. СПб., б/г.

Юнге Е.Ф. Воспоминания. 1843-1860. М., 1914.

Поступила в редакцию 23.12.2014