Некоторые проблемы и задачи преподавания медиалингвистики

Скачать статью
Брусенская Л.А.

доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и культуры речи, Ростовский государственный экономический университет (РИНХ), г. Ростов-на-Дону, Россия

e-mail: brusenskaya_l@mail.ru
Куликова Э.Г.

доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой русского языка и культуры речи, Ростовский государственный экономический университет (РИНХ), г. Ростов-на-Дону, Россия

e-mail: kulikova_ella21@mail.ru

Раздел: Язык СМИ

Медиалингвистика нацелена на установление особой функциональности знаков языка, детерминированной современными СМИ. В рамках медиалингвистики происходит взаимная адаптация журналистского и лингвистического аппарата. Предпосылкой формирования медиалингвистики является существование особого языка СМИ. На место жесткой иерархии правильного и неправильного, нормативного и ненормативного приходит терпимая к отклонению медийная коммуникация, когда побеждает расширенное представление о вариантах, пригодных для различных обстоятельств. Неудовлетворенность языком медиа должна преодолеваться в том числе и с участием лингвистов. Всеобщее благо состоит в сохранении высокой культурной планки в медийной коммуникации, и оно должно ограничивать проявление деструктивного начала, даже если для каких-то конкретных целей в определенной целевой аудитории деструктивность оказывается актуальной. Признание медиалингвистики особой отраслью языкознания делает актуальными многие направления междисциплинарного исследования языка СМИ. К числу наиболее перспективных относятся следующие: соотношение вербальных и аудиовизуальных компонентов языка СМИ; соответствие медийных текстов представлениям об экологичной коммуникации; трансляция этико-речевых норм с помощью медиа; соотношение системных и контекстуальных норм в масс-медиа. Чрезвычайно важен также дидактический (педагогический) аспект.

Ключевые слова: медийная коммуникация, язык СМИ, научный экспансионизм, нормативность
DOI: 10.30547/vestnik.journ.4.2018.139158

Функциональная стилистика и расширение границ традиционных дисциплин

Язык одновременно обращен и к внешнему миру, и к человеку, что и определяет совершенно особое положение языкознания в системе наук и правомерность формирования пограничных наук. В облике современной лингвистики отмечается многоликость — размытость границ. Реальностью стали многочисленные междис­циплинарные области: социолингвистика, этнолингвистика, когнитивная лингвистика, психолингвистика, лингвистическая прагматика, юридическая лингвистика, экологическая лингвисти­ка. Есть все основания считать, что процессы, связанные с науч­ным экспансионизмом, будут только углубляться, а следствием этого неизбежно станут новые взаимоотношения между дисци­плинами. В книге под названием «Наука третьего тысячелетия» Вяч. Вс. Иванов пишет: «Вместо традиционно наследуемых и охраняемых границ между ними наступит время исследований по проблемам, а не по установленному условному размежеванию сфер занятий. Можно надеяться, что от принятой сейчас традици­онной и весьма консервативной классификации знаний уже скоро останутся одни воспоминания» (Иванов, 2004: 156).

Лингвистическое знание уже слилось с общенаучными искани­ями времени. Одним из результатов такого поиска стала междис­циплинарная область, получившая название «Медиалингвисти­ка». Это одна из многочисленных прикладных областей, которые нуждаются в доопределении своего предмета. Медиалингвистика нацелена на установление особой функциональности знаков язы­ка, детерминированной особенностями современных СМИ.

Термин медиалингвистика используют как в научной (см., на­пример, Добросклонская, 2007: 16), так и в учебной литературе (см., например, учебное пособие для вузов «Язык средств массо­вой информации», 2008: 3).

Предпосылкой формирования новой области знания является существование особого языка СМИ, который долгое время анали­зировался в рамках функциональной стилистики.

Как известно, функциональный стиль вычленяется на основе первичных экстралингвистических стилеобразующих факторов, а именно социально значимой, исторически сложившейся сферы общения и вида деятельности, соотносимых с определенной фор­мой общественного сознания. Понятием функционального стиля лингвистика обязана Пражскому лингвистическому кружку (Teze, 1970: 35—60). Функциональная стилистика оформилась в особое направление в нашей стране в 50—70-х гг. ХХ в.

К. А. Долинин делает вывод об определенной обусловленнос­ти функциональной стилистики административной практикой и идеологией социализма. Одной из причин развития функциональ­ной стилистики было то, что «в условиях изоляции от мировой науки и, более того, активного противостояния новейшим течени­ям лингвистической мысли (в частности — структурализму) надо было что-то противопоставить «идеалистической буржуазной лингвистике», найти или создать какой-то свой оригинальный продукт для поддержания престижа отечественной науки» (Доли­нин, 2004 : 610).

Объектом научного анализа функциональной стилистики, в первую очередь, был литературный язык в его стилевых разновид­ностях. Функциональная стилистика исходила из того, что сходст­во в области применения, связанное со сферой деятельности чело­века (наукой, администрированием, прессой, художественным творчеством) ведет к типологическому сходству - единству собст­венно языковых, лингвистических особенностей.

Мысль о том, что в богатом, имеющем длительную письмен­ную традицию языке нет замкнутых средств выражения, привя­занных исключительно к одному стилю, не была особенно попу­лярной. Возможно, регламентация сверху была настолько сильной, что обеспечивала взыскуемое единство. Идея больших функциональных стилей укрепилась, тем более что в 1950—70-е гг во всех институционализированных сферах речевые практики были действительно очень похожими. А все, что отклонялось от стандарта, выглядело подозрительным (Долинин, 2004: 627-618).

Начиная с конца 1980-х гг. публичное коммуникативное про­странство стало неизмеримо более разнообразным - неминуемо наступил кризис традиционной функциональной стилистики. В современном информационном пространстве, помимо тради­ционных СМИ, функционирует народная журналистика (citizen journalism - моблогинг, блогинг)

Представление о незыблемости больших стилей уступило место признанию многообразия речевых жанров. Теория речевых жанров сложилась под влиянием публикации работы М. М. Бахтина «Проблемы речевых жанров», написанной в начале 1950-х гг., но из­данной лишь в конце 1970-х. К речевым жанрам М. М. Бахтин от­носит самые разнородные явления. Главная идея состоит в том, что речевые жанры для говорящего ... нормативны, он не создает рече­вые жанры, они даны ему, как дан родной язык. Речевые жанры, по Бахтину, - это сравнительно устойчивые по тематике стилисти­ческие и композиционные типы высказываний, типовые модели построения речевого целого, и, если бы речевых жанров не сущест­вовало, общение было бы почти невозможным (Бахтин, 1986: 250­296). У восприемников идей Бахтина нет единства в понимании природы речевого жанра, тем более нет единства и в вопросе клас­сификации жанров. Несмотря на популярность нового направле­ния, у многих авторов остается стремление обрисовать функцио­нальную природу языка с использованием традиционного термина стиль. Помимо общепризнанных пяти-шести стилей предлагается немало иных: «Можно полагать, что на наших глазах сформировал­ся и активно действует новый функциональный стиль — бизнеса и коммерции, банковско-денежных и торгово-производственных от­ношений. Появление коммерческого стиля (языка бизнеса) — это яркая речевая примета современности. Так же, как и формирование стиля «компьютерного» общения» (Скворцов, 2006: 4). Исследова­тели современных медиа говорят и об особом гламурном стиле.

Что касается публицистического стиля, то само это наименование используется значительно реже, чем прежде. Гораздо более частотны термины язык СМИ, медиастиль. В современном публицистическом стиле дифференцируются подстили: официальный, политико-агита­ционный, политико-идеологический и собственно публицистиче­ский, констатируется его сложность и разветвленность.

Медиастиль (как и художественно-беллетристический стиль) активно черпает материал за пределами собственно литературного языка. Понятие литературности при этом сохраняется, однако становится более широким, гибким и демократичным. Медиа­стиль сегодня оказывает большее влияние на общее состояние языка, чем художественно-беллетристический. Вместе с тем изу­чение языка СМИ во всех его проявлениях не может не привести к выводу об отсутствии единой вертикальной нормы, которая под­робно описана в лингвистической литературе (Борухов, 1989: 4—21), проявляется на всех языковых уровнях — от фонетики до синтаксиса — и создает языковую общность стиля.

Современные коммуникативные стратегии СМИ

Язык современных медиа всегда подвергался критике: «Язык га­зеты никогда не пользовался доброй славой. Его ругали писатели (например, С. Моэм говорил, что для него газета все равно что сы­рье с живодерни), лингвисты (известный языковед А. М. Пешковский относил язык газеты к низшим литературным образованиям), журналисты и др.» (Солганик, 2008: 471). Что касается современных российских СМИ, то, при всей злободневности, остроте и актуаль­ности, многие публикуемые материалы полны отступлений от нор­мы (Васильцова, 2004: 3). В погоне за необычностью, сенсационно­стью могут нарушаться самые строгие нормы. Г. Г. Хазагеров использовал такой образ: ерничество СМИ (о котором уже нельзя говорить как о вызове официозу) стало похожим на жестянку на ко­шачьем хвосте. «Кошка-СМИ, может, и рада быть серьезной, но не может никак убежать от тарахтящей пустопорожней тары своего вынужденного «остроумия». Остается всем делать вид, что кошке весело» (Хазагеров, 2006).

Имея столь отрицательные свойства, язык СМИ оказывается весьма влиятельным, в том числе из-за утраты художественной ли­тературой своей нормозадающей роли.

«Язык народа в известной степени стал производным от языка газеты», — писал Г. Я. Солганик (2008: 472), имея в виду советское время и советские газеты. Этот вывод относится к периоду, кото­рый характеризовался закреплением норм языка и норм речи, превратившихся в догму.

В период перестройки начинается резкое обновление языка га­зеты. С отменой цензуры, идеологических табу и строгих стилевых установок язык СМИ стал чрезвычайно пестрым — и по форме, и по содержанию. Отказ от стилеобразующих установок знаменовал перемещение акцента на языковую личность автора. А главный путь преодоления официоза — использование низовых средств языка, таких как жаргон и просторечие.

Главным признаком языка СМИ считают превалирование коннотативности над денотативностью и аксиологичность, причем оценки отличаются ярко выраженной контрастностью: в постперестроечное время «говоруны в эфире откровенно веселились, разительно отличаясь развязностью от похоронной степенности советских дикторов. Сначала это забавляло, но бесконечные шу­точки, приколы, хохмы, перемигивания вскоре осточертели, и я бы дорого дал, чтобы услышать державный бас Балашова, читаю­щего доклад генсека»2.

Именно язык СМИ демонстрирует в качестве объективной ха­рактеристики сближение нормативного (кодифицированного) ли­тературного языка и некодифицированных средств. Нынешний публичный дискурс (не только язык СМИ) нередко представляет собой игровое поле. Можно говорить об образовании в обществе некой коммуникативной стратегии, активно поддерживаемой СМИ и постулирующей примат новизны и креативности в сочетании со стилевой небрежностью: если вы говорите и пишете оригинально и броско, то вам не обязательно говорить и писать правильно. Ее вто­рой постулат: говорить вычурно лучше, чем говорить прозрачно. Ориентиром в классической риторике, идущей от Аристотеля, яв­ляется ясность; самым важным ориентиром стилистики (главным образом, функциональной) является уместность; ориентиром орто­логии является правильность, - и они сегодня вытесняются ориги­нальностью, броскостью, сенсационностью. Собственно языковые изменения неотделимы от изменений в коммуникативных страте­гиях, характерных для современного социума. Нынешнее время И. Волгин охарактеризовал как «век всеобщей девербализации, тор­жества клипового сознания»: «И Бог мычит как корова, / И рукопи­си горят. / Вначале было не Слово, / А клип и видеоряд» (Писарева Е. Персональные данные Игоря Волгина // Лит. газета. 2017. № 10).

Собственно, перед лингвистами стоит задача выработки крите­риев средств речевой выразительности, которые укладываются в рамки этико-языковой нормы и которые противоречат этой норме. В СМИ не просто допустимыми, но обычными стали рез­кие пейоративы, причем нередко в отношении руководителей страны - бывших и настоящих.

«Отречение жалкого Горбачева и триумф хмельного, надувше­гося, как индюк, Ельцина - все это, показанное по телевизору, вызывало отчаяние и тоску. Постоянно с какими-то вздорными идеями возникали в эфире Лившиц, Чубайс, Авен, Бурбулис, Шахрай, Немцов, Борис Федоров, Гавриил Попов, Сосковец и Носовец, а также Станкевич, похожий на увеличенного в челове­ческий рост целлулоидного Кена - друга куклы Барби. Все они были, по сути, комическими персонажами, если бы не жуткий ре­зультат их косорукой деловитости»3.

Конечно, есть более или менее однозначные случаи. Например, использование прямых инвектив прежде вообще было немыслимо в СМИ. В январе 2013 г. в отношении известной журналистки Ольги Романовой было возбуждено уголовное дело по статье 319 УК (оскорбление представителя власти), основанием для которого послужило то, что она опубликовала в «Фейсбуке» фотографию сотрудницы полиции со следующим комментарием: «Вот эту ментов­скую б. ь я довела до белого каления. Она непрерывно курила, а я ходила за ней и следила, чтобы она окурки в урну кидала». После того как стало известно о возбуждении уголовного дела, журналистка зая­вила, что «хочет суда - большого, публичного, с целью троллинга», однако оскорбить сотрудницу полиции она не хотела и слово «б. ь» использовала не в качестве существительного, а как связующее сло­во. Понятно, что такие средства языкового выражения не просто этически осуждаемы, но заслуживают уголовного преследования.

Г. Г. Хазагеров совершенно справедливо отмечает, что в качестве публицистического койне (на его правах) сегодня используется осо­бый вариант воровского жаргона, разбавленного тинейджеровской лексикой и фразеологией. На этом языке невозможно что-либо се­рьезно обсуждать — фактически это «ловушка и для говорящего» (Хазагеров, 2006). Проблема сегодняшнего дня — окультуривание публичного коммуникативного пространства вообще и языка медиа в частности.

Совершенствование медийных средств обусловило превраще­ние массмедиа в ключевую сферу речепользования. Тексты массо­вой информации чаще всего служат для описания состояния совре­менного языка. «Именно язык СМИ является тем кодом, той универсальной знаковой системой, с помощью которой в индиви­дуальном и массовом сознании формируется картина окружающего мира» (Добросклонская, 2007: 13). Язык СМИ во многом формиру­ет языковую моду. Поскольку лексикон есть хроника общества, модные слова наиболее информативны в социолингвистическом плане для каждого этапа развития социума. Ср. анализ популяр­ности слов проект, продукт, менеджер в работе М. А. Кронгауза (2008). М. А. Кронгауз считает важной приметой современных текстов неинформативность, которая формируется в том числе и модой на использование обобщенных слов. «С одной стороны, обобщением скрывается сущность, с другой стороны, делу придает­ся значительность и серьезность. Фраза «Я участвую в проекте» мо­жет означать совершенно разные вещи, то есть буквально может значить и все и ничего. Имеют предельную степень абстракции та­кие слова, как менеджер (означающее все: начиная продавцом и за­канчивая руководителем крупного предприятия) и бизнес (на вопрос: Кто он? — можно получить ответ: У него свой бизнес, что фактически ничего не означает. Это является определением через отрицание: не относится ни к наемным работникам, ни к госслужа­щим, ни к богеме)» (Кронгауз, 2008: 38—39). Как и всякая мода, мода на определенные слова «вызывает одновременно и притяжение, и раздражение. Кто-то такие слова не любит, кто-то любит и употреб­ляет к месту и не к месту, а кто-то не любит, но все равно употребляет, потому что модно» (Кронгауз, 2008: 102). Ср. ироническую характе­ристику слова проект: «А эти, как их, «проекты» — новейшая единица измерения творческой активности? Они нуждаются в словах, и при этом в словах точных, свежих, незатертых. Говоря банальности, не убедишь никого поучаствовать в твоей затее, не соберешь на нее де­нег, не растолкуешь, предъявляя сделанное миру, как ты осчастливил его своим творчеством» (Культура. 2017. № 19. С. 3).

Чрезвычайно модным стал дериват от слова амбиция — амбици­озный. Говорится об амбициозных задачах и проектах, особенно по­пулярны эти выражения в СМИ. Объявления о найме на работу пестрят фразами типа молодой амбициозный коллектив и т. п. Мож­но подумать, что негативный оттенок значения сформировался под влиянием экстралингвистических обстоятельств (например, хорошо известно, чем обернулись амбициозные проекты в области медицины или в сфере образования). Однако, по сути, этот отте­нок существовал изначально, этимологически и зафиксирован многими толковыми словарями.

Газетный дискурс навязывает преимущественно одно значение, что не способствует обогащению медийного языка, который ока­зывает сильнейшее влияние на читателей, формирует языковой вкус.

Современным СМИ свойственна мода на иронию. Исследова­тели (Г. Г. Хазагеров и др.) отмечают характерную для настоящего времени экспансию иронии в те публичные сферы, где прежде господствовал пафос, что, естественно, определяется причинами социально-политического характера.

Многие черты массмедиа зависят от особенностей современ­ной коммуникативной ситуации в целом. Известные языковеды и представители культуры говорят в связи с современной языковой ситуацией о языковой смуте, сравнивают наше время с Петров­ской эпохой, с присущей ей межстилевой и межстратовой эклекти­кой. В подобной ситуации все оценочные — собственно прагмати­ческие, эмоционально-экспрессивные, коннотативные — свойства даже самых употребительных слов становятся совсем не очевид­ными.

Особая проблема, возникшая в эпоху глобализации, связана с мерой использования англицизмов. С одной стороны, можно го­ворить о всеобщей толерантности к заимствованиям, с другой сто­роны, частотны и резко негативные оценки, когда заимствования считают загрязнением, порчей родного языка, симптомом нацио­нального унижения и даже «духовно-языковой оккупацией наше­го сознания». Положение с русским языком представляется чуть ли не катастрофическим вследствие наплыва англицизмов, угро­жающих национальной самобытности и идентичности: «Крайние формы англомании в современном русском языке (о чем с порази­тельной гуманитарной подкованностью и не менее поразитель­ным для чиновника чувством говорил на форуме председатель Госсовета РК Владимир Константинов) - тоже способ шифрования пустоты. Слово, не имеющее для русского уха смысловой и эмоциональной нагрузки, освобождает от необходимости затрачи­ваться душевно (Культура. 2017. № 20).

Англоязычные элементы не просто огромным потоком хлыну­ли в язык, они закрепляются и семантизируются в нем, становятся популярными в обыденной коммуникации, а также в языке средств массовой информации.

Заимствованные слова всех типов (ассимилированные и не освоенные системой экзотизмы и варваризмы) формируют новую реальность в сознании адресата, служат орудием распространения новых схем поведения, затрагивают сферу эстетических вкусов, морально-этических представлений. Появились понятийные сфе­ры, репрезентированные новыми заимствованиями, которые предлагают иную концептуализацию действительности - с ориен­тацией на видимый успех, показную красоту, эпатаж, индивидуа­лизм и т. п.

Хорошо известны суждения о таких особенностях русского на­ционального духа, гак «всемирная отзывчивость», способность осмысливать идеалы других народов и преображать их. «Общежи­тельный и переимчивый», русский язык сумел вобрать в себя ог­ромное количество чужеродных элементов и не утратить своей са­мобытности. Однако сегодня масштабы заимствований пред­ставляются гигантскими и вредоносными.

Полагаем, что совершенно прав И. Б. Лобанов, считающий, что глобальный вопрос - нужны ли нам заимствования? - по большому счету не имеет смысла: спорить можно о конкретных словах, о том, можно ли без них обойтись и если нет, то как их ис­пользовать (Лобанов, 2013: 74). Ясно, что во всех случаях, когда иноязычие восполняет семантическую или прагматическую лаку­ну, позволяет тоньше нюансировать смысл высказывания, выпол­няет эвфемистическую функцию, соответствует глобальному принципу экономии языковых и мыслительных усилий, оно обо­гащает язык-рецептор.

Иное дело, когда иноязычные единицы связываются в понима­нии носителей языка с неприемлемыми коммуникативными стра­тегиями. Немотивированное использование англо-американизмов свидетельствует о безответственном загрязнении языка и о кон­фликте «ближней» и «дальней» прагматики (термины Г. Г. Хазагерова, 2016): то, что хорошо как отдельный прием, продуктивный в рамках одного текста, пагубно для лингвокультурной ситуации в целом.

Англо-американизмы, способствуя трансляции чужой картины мира, в том числе и чужой системы ценностей, в известной степе­ни направляют когнитивную деятельность соответственно тому знанию, которое содержится в лексическом значении слова.

Однако «заимствования, как правило, занимают пустые места <...> Страшно от количества пробелов в нашем языке. Тех пробе­лов, которые филологи и лингвисты вполне могли бы помочь за­полнить, но творческое создание неологизмов по правилам русско­го языка, кажется, никто, кроме М. Н. Эпштейна, не практикует. А жаль, потому что заимствованные слова — это маркер пробелов в русском языке <. > Кто же будет заботиться о стиле, возрождать русский язык, как не его носители? Заимствование — в каком-то смысле предательство» (Мониава, 2016: 299).

Как известно, в выборе лексических единиц большую роль играет тенденция к упрощению текста (за счет приобретения все новых однословных обозначений) и увеличению кода: иноязыч­ные слова заимствуются для выражения понятий, которые по-русски могут быть переданы только описательно. Фактор эконо­мии, в результате которого в единицу времени передается большее количество информации, оказывается решающим.

Однако ясно и то, что заимствования доставляют дискомфорт некоторой части носителей языка.

В 2016 г. факультет журналистики МГУ издал сборник анкет «Журналисты о русском языке», где содержались ответы в том чи­сле и на вопрос об отношении к заимствованиям в СМИ. Подав­ляющее большинство ответов было вполне толерантным (с ого­ворками об уместности при отсутствии русского аналога, о соответствии значения иноязычному этимону и т. п.): «В спорте очень много заимствованных слов, но это только помогает раскра­шивать репортаж» (Голованов, 2016: 134). А вот противоположная точка зрения: «Журналисты сыплют иностранными словами, так что теряется смысл. Особенно это заметно в спортивной сфере (Садиков, 2016: 361). «Надо бороться с пустышками, но не надо изгонять слова, которые необходимы, например — термины, обра­щение к ним абсолютно оправданно. Раздражает, когда заимству­ют совершенно ненужные слова. Например, междометие вау. Неу­жели нельзя по-русски выразить свои чувства?» (Солганик, 2016: 474). «У нас нет меры в использовании заимствований. Мы стали меньше уважать собственные слова, мы перестали ценить русский язык, отсюда возникает разъединение, непонимание между людь­ми» (Фролова, 2016: 477). В этом сборнике немало образных вы­сказываний, проясняющих суть проблемы: «Заимствования не мо­гут навредить (как не навредят фарфоровые зубы, поставленные вместо удаленных; другое дело, когда фарфоровым зубом пытают­ся заменить живой, здоровый зуб — за такой зуб нужно драться)» (Челышев, 2016: 435). А известный писатель Д. Быков (2016: 97) отметил, что относится к заимствованиям как к американским джинсам: если нет своих достаточно хороших, можно носить аме­риканские.

Материалы этого сборника анкет подтверждают, что сегодня все-таки доминирует достаточно спокойная реакция на обилие англо-американизмов, преобладает толерантное отношение к разно­образию, которое создается как своими, так и чужими средствами.

Другая болевая точка языка современных СМИ — снижение порога нормативности и легализация субстандартных единиц. Массированное проникновение субстандарта в медиапространст­во, безусловно, ведет к деградации и ущербности, поскольку мно­гие жаргонные единицы передают циничный взгляд на мир. Жар­гонизмы, как правило, недифференцированно передают семантическое и прагматическое содержание. Амбивалентность жаргона уничтожает нюансы и оттенки, в результате язык делается плоским, а это грозит экологической катастрофой.

В современном обществе рамки приличий вообще существенно расширились, в том числе и в медиа. В талантливых и любимых молодежью телепередачах типа «Камеди клаб» сленгизмы и ин­вективы суперчастотны. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций зарегистрирована газета с названием «Ё-моё!!!».

Никита Михалков в интервью не может обойтись без слова трендеть: «Я все хотел, чтоб был прозрачный менеджмент, выгод­ный Союзу, и все трендел в надежде, что меня слышат и доброже­лательно понимают, а пока я все это трендел, яйцеголовые юристы так поработали, что это здание вообще перестало существовать как собственность СК России.»4.

Общеизвестно, что классическая публицистика строилась на соотношении экспрессии и стандарта. Сегодня реципиент порой превращается в заложника целевой установки издания: если цель — информирование, то стремление к экспрессии излишне. О воз­никновении противоположной ситуации можно говорить в том случае, когда фактически важным является не столько содержа­ние, сколько форма, используемая для привлечения максимально­го внимания.

В связи с этим показательно свидетельство С. Ястржембского, который с 1996 г. был пресс-секретарем президента Б. Ельцина, в интервью газете «Собеседник»:

С. Ястржембский: Та лексика, которую использует нынешний директор департамента информации и печати в Москве, в наше время была абсолютно недопустима. Выражения, шутки. Но ка­кие времена - такие и песни. Уверен, придет новая разрядка в от­ношениях с Западом, когда опять поменяется язык спикеров.

Корр.: Тролльно-фейсбучной стилистикой дипломатия может добиться чего-то?

С. Ястржембский: С обеих сторон произошло огрубление пу­бличного языка. Все эти попытки задеть за живое ни к чему не приводят. Во всем этом какое-то детское удовлетворение на не­сколько минут: «О, как я ему ответил!». А что из этого? Ничего. Меня этот язык не привлекает5.

В телеэфире передачи «Большая наука» (ОТР, 11 февраля 2017 г.) из уст доктора филологических наук, профессора Высшей школы экономики И. М. Дзялошинского звучат слова гады, мер­завцы, ни фига не знают — это, естественно, о современных сту­дентах.

Анализ жаргонных единиц в креативных текстах приводит к выводу о том, что они «более самоценны и в большей степени рассчитаны на выразительный эффект самой формы слова, что позволяет парадоксальным образом говорить о большем (в срав­нении с литературным языком) удельном весе эстетической составляющей словесного знака» (Мегентесов, Сидорков, 2008: 167). Действительно, изучение медиатекстов показывает огром­ную значимость этих единиц в качестве текстообразующего сред­ства.

М. В. Горбаневский считает, что использование инвективной и обсценной лексики на полосах газет, на телевидении или радио должно рассматриваться как хулиганство (Горбаневский, 2007: 67), что, на наш взгляд, совершенно справедливо по отношению к тем, кто не разделяет мнения классика: «В порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места» (М. Лер­монтов «Герой нашего времени»).

В современных трудах подчеркивается игровой элемент инвек­тив и то обстоятельство, что они психологически весьма облегча­ют переживание сверхтяжелых обстоятельств; указывается на их бесспорно полезную функцию: с их помощью человек избавляется (вполне безобидным образом) от агрессии, которая его перепол­няет. А в обычной коммуникации употребление подобных выра­жений выступает в качестве знака дружеской приязни и сокраще­ния межличностной дистанции.

По наблюдениям Н. Д. Бурвиковой и В. Г. Костомарова, на языковой вкус эпохи в последние два десятилетия оказали влия­ние либерализация, демократизация, наконец, карнавализация окружающей действительности. «Современное бытие русского языка демонстрирует нам примеры качественного преобразования книжности в сторону утраты весомости в общественном восприя­тии, а разговорности — соответственно в сторону обретения зна­чимости» (2008: 3). Собственно карнавализация нередко определя­ет поворот в сторону субстандарта, взаимодействие которого с литературным языком осуществляется очень интенсивно.

Как известно, отношение к субстандарту может характеризо­вать лингвокультурную общность в целом: неоднократно отмеча­лось более толерантное отношение к субстандарту, которое свой­ственно образованным американцам относительно образованных англичан, что сообразуется с другими особенностями этих лингво­культурных общностей.

Что касается нашей лингвокультуры, то можно говорить о смягчении отношения к субстандарту в последние десятилетия. Охранительная забота в рамках экологической лингвистики сегод­ня не ограничивается только литературной формой. Негативное отношение к активизации субстандарта сменилось признанием объективности этого явления, органически связанного с процес­сами либерализации и демократизации общественной жизни.

Публичное общение сегодня нередко становится конфлик­тным, например, из-за того, что граница между речью книжной, в том числе журналистской, и речью обыденной почти исчезла и «медиаязык приобрел такую «вольность», что не всякую заметку можно прочитать вслух» (Александрова, Славкин, 2016: 26). Рече­вая агрессия тесно связана с инвективами и обсценизмами. Не случайно одной из полезных функций обсценизмов считают кана­лизацию агрессивности.

Проявление грубости и речевой агрессии связано с нарушени­ем коммуникативных норм, то есть норм, ориентированных на максимально эффективную коммуникацию в любой ситуации. Распространенной стратегией в СМИ является намек на обсценизм, применение отточий.

Форма проявления речевой агрессии, отражающая высокую степень межличностной и социальной нетерпимости, — так назы­ваемый троллинг. Совершенно справедливо отмечается, что пита­тельной почвой для троллинга является анонимность. Чаще всего пользователи общаются в виртуальном пространстве: «В интер­нет-мире, где никто ни перед кем не извиняется, чья память — как у хомячка — на пару дней, и есть, увы, самое современное и живое общество, в котором пока мало такта, мало желания правды и много — ненависти»6.

Показательно, что все журналисты, отвечавшие на вопросы ан­кеты, организованной факультетом журналистики МГУ (анкеты опубликованы в сборнике «Журналисты о русском языке», 2016), резко отрицательно отнеслись к возможности использования обсценизмов в СМИ: «Я лично никогда к ненормативной лексике в своих работах не прибегал и не буду прибегать, потому что мне хватает других слов, чтобы донести до читателя свою позицию. Мне кажется, что это (использование ненормативной лексики) проявление расхлябанности и своеобразного хамства. Я могу по­нять, что иногда ненормативная лексика сочна, очень точна, эмо­циональна и она бывает где-то даже уместна. Но дело в том, что, когда вы говорите не тет-а-тет с кем-то и не в группе своих прия­телей, а ваш разговор становится достоянием соседей или прохо­жих, это может покоробить их чувства, это уже нехорошо, потому что такая лексика предназначена исключительно для внутреннего пользования. Выносить это на широкую аудиторию — значит просто не уважать эту аудиторию» (Романов, 2016: 347); «Ненор­мативную лексику можно употреблять, зная, что те, кто ее слы­шит, готовы ее слышать. Например, это возможно на кухне в ком­пании друзей» (Ташев, 2016: 400).

Наряду с детабуизацией грубопросторечной лексики отчетлива и противоположная — встречная — тенденция к смягчению речевых оборотов. Такой противоположной по результатам, целям и стра­тегиям применяемых языковых средств становится культурно­языковая тенденция политкорректности.

В современных условиях на место жесткой иерархии правиль­ного и неправильного, нормативного и ненормативного приходит терпимая к отклонениям медийная коммуникация, в которой по­беждает расширенное представление о вариантах, пригодных для различных обстоятельств.

Выводы

Постоянная неудовлетворенность языком медиа должна преодо­леваться в том числе и с участием лингвистов. Без лингвистов не­возможно идентифицировать дополнительную, или имплицитную, информацию, которая рассматривается как подтекст. Описание языковых явлений часто требует обращения к пресуппозиционным фактам. На уровне текста или даже отдельного высказывания воз­можно выражение имплицитной семантики, разграничение верба­лизованного и невербализованного смысла.

Всеобщее благо состоит в сохранении высокой культурной планки в медийной коммуникации, и оно должно ограничивать проявление деструктивного начала, даже если для каких-то кон­кретных целей в определенной целевой аудитории деструктив­ность оказывается актуальной.

Признание медиалингвистики особой отраслью языкознания делает актуальными многие направления междисциплинарного исследования языка СМИ. К числу наиболее перспективных, по нашему мнению, относятся следующие: соотношение вербальных и аудиовизуальных компонентов языка СМИ; соответствие ме­дийных текстов представлениям об экологичной коммуникации; трансляция этико-речевых норм с помощью медиа; соотношение системных и контекстуальных норм в текстах массмедиа.

Наконец, чрезвычайно важным представляется дидактический (педагогический) аспект, поскольку медиалингвистика как от­расль языкознания становится и учебным предметом на факульте­тах журналистики в ведущих вузах России, и отдельным профилем подготовки в рамках направления «Журналистика».

Примечания

1 Публикация подготовлена в рамках поддержанного РФФИ (отделение гума­нитарных и общественных наук) научного проекта № 18-012-00085.

2 Поляков Ю. По ту сторону вдохновения // Лит. газета. 2017. Апр., 12-18.

3 Там же.

4 Москвина Т. Мужская тетрадь. М.: АСТ, 2009.

5 Интервью С. Ястржембского газете «Собеседник» // Собеседник. 2017. № 5.

6 Комсомольская правда. 2017. Фев., 10.

Библиография

Александрова И. Б., Славкин В. В. Современная журналистская речь // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 15—36.

Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. С. 250—296.

Борухов Б. Л. Стиль и вертикальная норма // Стилистика как обще­филологическая дисциплина: сб. науч. трудов. Калинин, 1989. С. 4—21.

Бурвикова Н. Д., Костомаров В. Г. Логоэпистемическая составляющая современного языкового вкуса // Филологические науки. 2008. № 2. С. 3—11.

Быков Д. Анкета // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 95—100.

Васильцова Н. В. Непреднамеренные и преднамеренные аномалии в языке медиальных средств: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Ростов н/Д, 2004. — 26 с.

Голованов С. Анкета // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 133—135.

Горбаневский М. В. Об ответственности за слово // Русская речь. 2007. № 1. С. 69—73.

Добросклонская Т. Г. Язык СМИ: становление и содержание понятия // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2007. № 4. С. 9—17.

Долинин К. А. Социалистический реализм в лингвистике (к истории функциональной стилистики в СССР) // Теоретические проблемы язы­кознания: сб. ст. к 140-летию кафедры общего языкознания филологиче­ского факультета СПбГУ / гл. ред. Л. А. Вербицкая. СПб: Изд-во СПбГУ, 2004. С. 607—621.

Жельвис В. И. Брань в зеркале права: взгляд из Америки // Юрислингвистика-5. Юридические аспекты языка и лингвистические аспекты пра­ва: межвузовск. сб. науч. ст. Барнаул: Изд-во Алтайск. ун-та, 2004. С. 3—37.

Иванов Вяч. Вс. Лингвистика третьего тысячелетия: Вопросы к буду­щему. М.: Языки славянских культур, 2004.

Кронгауз М. А. Русский язык на грани нервного срыва. М.: Языки сла­вянских культур, 2008.

Лобанов И. Б. Говорим правильно по-русски: речевой этикет. Ростов н/Д: Феникс, 2013.

Мегентесов С. А., Сидорков С. В. Специфика словообразовательных моделей в молодежном сленге и в просторечии: установка на смеховой эффект // Филология как средоточие знаний о мире: сб. науч. трудов. Москва—Краснодар: Просвещение-Юг, 2008. С. 161—167.

Мониава Л. Анкета // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 297—302.

Московцев Н. Г., Шевченко, С. М. Вашу мать, сэр!: иллюстрированный словарь-путеводитель по американскому сленгу. 2-изд., доп. и пер. СПб: Питер, 2009.

Романов П. Анкета // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 338—350.

Садиков А. Анкета // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 360—361.

Скворцов Л. И. Культура русской речи: учеб. пособие для студентов высших учебных заведений. Словарь-справочник. М.: Академия, 2006. 2-е изд., испр. и доп.

Солганик Г. Я. Анкета // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 471—475.

Солганик Г. Я. О языке и стиле газеты // Язык средств массовой ин­формации: учеб. пособие для вузов / под ред. М. Н. Володиной. М.: Акаде­мический проект; Альма Матер, 2008. С. 471—478.

Солганик Г. Я. Язык и журналистика // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 9—15.

Фролова Т. И. Анкета // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 476—478.

Хазагеров Г. Г. Телеологический смысл и социальная роль классифика­ции риторических фигур // Вестн. РУДН. Сер. Лингвистика. 2016. Т. 20. № 3. С. 89—102.

Челышев В. Анкета // Журналисты о русском языке. М.: Фак. журн. МГУ, 2016. С. 428—438.

Язык средств массовой информации: учеб. пособие для вузов / под ред. М. Н. Володиной. М.: Академический проект; Альма Матер, 2008.

Teze předložené k prvému sjezdu slovanskych filologů v Praze 1929 (1970) U základu Pražské jazykovědné školy: Prameny české a slovenské lingvistyky. Řada česká – svazek I. In B. Havránek (ed.) K vydání připravil prof. dr. J. Vachek, DrSc. Praha: Academia. Pp. 35–65.




Поступила в редакцию 14.02.2018