Теории среднего уровня в исследованиях информационно-коммуникационных медиасистем

Раздел: Теория журналистики и СМИ

В статье анализируются теоретико-методологические подходы к исследованию медиасистем. Автор рассматривает возможности изучения современных медиа на основе теорий среднего уровня, что потребует изменения традиционных филологических и исторических методологических подходов.

В современных условиях мультимедийности традиционные по­нятия «средства массовой информации», «массовая коммуника­ция», «массмедиа» и др. не в полной мере отображают деятель­ность печати, телевидения, радио, Интернета и других каналов подготовки, аккумуляции и распространения информации в об­ществе. Многое изменилось в медиапространстве: появились но­вые возможности взаимодействия с аудиторией, в жизни людей устойчивое место заняли разнообразные гаджеты, широкое при­менение получили каналы распространения информации с помо­щью глобальных сетей связи и коммуникации. По мере освоения новых ролей, функций и структур каждым из традиционных и но­вых медиаканалов формируются информационно-коммуникативные медиасистемы.

Поиски терминов, которые бы однозначно характеризовали ме­диапроцессы, ведутся не первое десятилетие. И это нормальное раз­витие научных исканий, свидетельствующее о постепенном осмы­слении и переосмыслении сложного феномена, каким является функционирование медиа в обществе. Термин «информационно­коммуникативные медиасистемы» может показаться избыточным. Но это на первый взгляд. Современные медиа, занимаясь сбором и распространением информации, имея возможность вести диалог с аудиторией в режиме online, выполняют информационные и комму­никативные функции. Вместе с тем функционирование всех каналов и ресурсов медиаиндустрии располагает всеми признаками систем­ности.

Информационно-коммуникативные медиасистемы можно оха­рактеризовать как принципиально новое, многосложное и много­составное явление, перенасыщенное информацией и коммуника­тивными возможностями, требующими выработки неизвестных ранее коммуникативных стратегий взаимодействия с аудиторией (а точнее говоря, с коммуникативными сообществами), которые сами имеют возможность производить информацию и вступать в коммуникацию по вертикали и горизонтали медиасистем. Между всеми элементами информационно-коммуникативных медиаси­стем не ослабевает конкуренция, борьба за аудиторию, пользова­теля, за новые информационные и рекламные рынки и т. д. В свою очередь, рассматриваемое системное явление требует обстоятель­ного анализа и выработки новых теорий, методологических обо­снований и подходов к их исследованию. В этом смысле симпто­матичны результаты недавнего международного социологического проекта «Взгляд поколений: будущее медиа, лидерства и комму­никаций», согласно которому молодежь ожидает появления со­вершенно новых СМИ уже через пять лет. Характерно, что все участники опроса — как молодежь, так и профессиональное сооб­щество — сходятся во мнении, что в ближайшей и среднесрочной перспективе медиаландшафт будут определять социальные сети и цифровые издания, и даже несуществующие сегодня типы СМИ¹. Предлагаемый в настоящей статье термин «информационно-ком­муникативные медиасистемы» не противоречит данному прогнозу.

Появление ранее неизвестных типов медиа неизбежно потребует новых методологических подходов и методов их осмысления, ко­торые уже сегодня надо пытаться найти, применить, несмотря на имеющиеся ограничения и терминологические неточности.

При первом приближении возникает несколько фундаменталь­ных идей и вопросов, требующих осмысления. Каковы условия, факторы и механизмы формирования новых информационно­коммуникативных медиасистем? Какие возможности медиасис­тем имеются во взаимоотношениях с коммуникативными сообще­ствами? Каковы последствия функционирования медиасистем в современном обществе для индивидуума и последующих поколе­ний? Какие теории могут быть валидными для осмысления совре­менных информационно-коммуникативных медиапроцессов? Эти и множество других вопросов неизбежно встают перед исследова­телями и практикующими журналистами в современных мульти­медийных условиях.

Традиционные методологические и теоретические подходы к изучению места и роли медиа в обществе, связанные с анализом распространения, частотой обращенния аудитории к СМИ, оказа­лись малоприменимы для журналистского творчества. Высокие абстракции и модели академической науки, чаще всего, в незна­чительной степени соответствуют практике медиакоммуникаций и реальным условиям. Так, самые изощренные методы медиаизме­рений размещения рекламы, используемые рекламодателями и ре­кламными «селлерами», оказываются малопригодными для напи­сания текстов, при съемке и режиссуре экранных произведений, в журналистском творчестве в целом.

Разумеется, автор далек от мысли, что ресурс классической ме­тодологии и системных теорий исчерпан. Речь идет о преодолении известных ограничений, свойственных отдельным научным дисци­плинам, которые ныне изучают медийные процессы. Например, в диссертационных исследованиях по специальности «журналисти­ка» требуется дополнительно еще обосновать «филологичность» ра­боты, имея в виду анализ контента. Но только анализом содержа­ния исследователь коммуникативных процессов не может раскрыть и решить проблему. Поэтому едва ли не в каждой диссертации ана­лиз содержания СМИ нередко дополняется данными социологиче­ских опросов, отражающих реакцию аудитории на деятельность пе­чати, телевидения, радио. Это справедливо, но вместе с тем свидетельствует об ограничениях применения филологических ме­тодов при исследовании информационно-коммуникативных меди­асистем.

Мы еще мало знаем о природе и непредсказуемом характере развития медиаиндустрии в связи с цифровой революцией и о стремительном распространении информационных технологий, что было бы преждевременным говорить об утрате актуальности той или иной теории. Другое дело, что требуются альтернатив­ные и дополнительные методологии, основанные на принципах исследования, способных органично сочетать достижения акаде­мической теории и практики бурно развивающейся медиаинду­стрии.

Теория журналистики и средств массовых коммуникаций всег­да следовала социально-политическим, социально-экономиче­ским теориям, которые в основном выявляли совокупность зави­симостей личности от общественного и государственного устройства, от научно-технического прогресса. Согласно этим тео­риям казалось, что стоит только изменить общественный строй и трансформируется ход мыслей, человек станет другим, начитав­шись «правильных» текстов, или насмотревшись хорошего кино и телепередач. Но всякий раз эти ожидания не оправдывались, так как любые преображения внешнего и внутреннего мира человека оказываются бесплодными без глубокой внутренней работы лич­ности над собой.

Так, например, тенденция к персонификации в пользовании современными информационно-коммуникативными технология­ми вполне укладывается в рамки солипсистской (от лат. “solus” — «единственный» и “ipse” — «сам») доктрины, которая отрицает объективную реальность и признает индивидуализированное со­знание в качестве единственной и не вызывающей сомнений ре­альности. Крайняя форма субъективного идеализма как основное положение солипсистской доктрины была сформулирована еще Аврелием Августином (Aurelius Augustinus Hipponensis) в следую­щей афористичной форме: “Si fallor, ergo sum” («Если я ошибаюсь, следовательно, я существую».) (Блаженный Августин: 73). Данное изречение можно интерпретировать и так: «Существовать должен я, а существование чего-нибудь еще сомнительно». И если дальше продолжить логическую цепочку, то заметим, что широко извест­ная формулировка “Cogito ergo sum” («Я мыслю, следовательно, я существую»), принадлежащая великому французскому философу

Рене Декарту (Rene Descartes), почти слово в слово воспроизводит высказывание Августина «Если я во всем сомневаюсь, то я сомне­ваюсь в том, что я мыслю, следовательно, я существую». Так что даже великим свойственно заимствование без ссылок на мысли предшественников. Для современных исследований, не отличаю­щихся глубиной анализа и, к сожалению, пренебрегающих исто­ками идей и теорий, подобный поверхностный подход составляет чуть ли не основу методологии.

Виртуализация реальности, которая признается как наиболее характерная из современных тенденций развития коммуника­ций, подхваченная отечественными исследователями из эссеистских суждений французского социолога Жана Бодрийяра (Jean Baudrillard), представляет собой по сути дела развитие солипсистских традиций, обоснованных английским философом Джорджем Беркли (George Berkeley) еще в 1710 г. в его програм­мном произведении «Трактат о принципах человеческого позна­ния». Согласно Д. Беркли, то, что люди привычно называют ма­териальными объектами, на самом деле является совокупностью идей в сознании человека. Что же касается чувственного мира, то он не существует иначе как в нашем восприятии. Итак, если че­ловек не может представить в своем воображении образ чего-то, то это «что-то» и не существует в реальности в соответствии с из­вестным высказыванием Д. Беркли “esse est percipi” (лат. — «су­ществовать — значит быть воспринятым»). Исследование фено­мена виртуализации реальности основано на теории чувственных восприятий, на психологических законах перцепции. Медиатех­нологии способствуют перенастройке ориентаций на внутрен­ний мир чувств, эмоций и переживаний человека. Отмеченную тенденцию подтверждает (иллюстрирует), например, повальное увлечение селфи, которое отражает потребность личности в са­моутверждении посредством фиксации обыденного опыта и, в конечном счете, в самопостижении. Согласно прогнозам футу­рологов, нынешний век информации должен смениться эпохой психологии с более тонкой социально-психологической инфор­мацией и, следовательно, с прецизионной перенастройкой всей информационно-коммуникативной медиасистемы, для которой органично сочетание рациональной и чувственно-образной структуры.

Виртуальная реальность, в которой информационно-комму­никативная медиасистема исповедует ценности тщеславия, са­молюбия, соперничества, цинизма, культа насилия, пытается всей мощью информационных каналов, тщательно подобранных фактов и образов, подменить настоящую реальность. В погоне за рейтингами и доходами упускаются из виду смыслы и качество человеческого капитала. За каких-то два десятка лет молодежь приучили к бездумному времяпровождению. Как показывают социологические исследования, «ничегонеделание» в молодеж­ной среде выросло в устойчивую тенденцию (Горшков, Шереги, 2010:191)

Кризисные, негативные явления в социально-экономической и политической сферах объясняются вовсе не слабостью экономи­ки или несовершенством законов и концепций государственного строительства, а природой психики, которая встроена в гены чело­века. «Ориентация на доминирование и материальные ценности, злоба и алчность приводят к формированию агрессора и потреби­теля, полуавтомата-биоробота, которым легко управлять. Когда люди не контролируют свое сознание, иные силы начинают мани­пулировать и управлять их поведением. Это ведет к нравственной и умственной деградации и открывает принципиальную возмож­ность для пси-войн. В том числе пси-войн глобальных масштабов, сопутствующих глобальным войнам и ведущих к деградации или уничтожению всего человечества» (Рубель, Савин, Ратников, 2016: 493).

Учитывая масштабы развития информационно-коммуника­тивных систем, можно говорить об их всепроникающем и гло­бальном влиянии на формирование ценностных ориентаций и моделей поведения. Несмотря на критическое отношение к теле­видению, которое ряд исследователей относят к архаичным ин­формационно-коммуникативным средствам, именно оно остает­ся главным источником медиапотребления. Согласно опросам 2015 г., просмотру телевизионных передач аудитория уделяет 177 минут в день. На втором месте по бюджету досугового времени находится Интернет, которому пользователи отводят 110 минут в день. Если в 2015 г. — 41% всего медиапотребления в мире шло через телевидение, то, согласно прогнозу, эта цифра снизится до 38%, в то же время Интернет наберет 31% всего объема времени медиапотребления. Пользование мобильным Интернетом, в ко­тором люди проводят по 86 минут в день, можно рассматривать как устойчивую тенденцию².

Потакание интересам публики во имя рейтинга трансформи­ровало деятельность средств массовой информации как воспита­теля и просветителя, как института прямой демократии, свело все к «журналистике услуг», информационно-развлекательному обслуживанию публики. Специалисты отмечают увеличение объема развлекательных передач в структуре российских телеви­зионных программ. Примечательно, что рост рынка данного сег­мента передач характерен для развивающихся стран, где развле­кательный контент встроен в «индустрию отвлечения» населения от кризисных проблем в социально-экономической и политиче­ской жизни (Дугин, 1998: 73)³.

Увеличение объемов развлекательных передач на российском телевидении менеджеры склонны объяснять потребностями аудитории. Коммуникативная стратегия инфотейнмента после­довательно ведется на федеральных каналах не первое десятиле­тие. Согласно психологическому закону «навязанного спроса» публику приучили к бездумному времяпровождению и невзыска­тельной, примитивной «развлекаловке», которая, что греха та­ить, выполняет не только функцию отвлечения от острых жиз­ненных проблем, но и способна дегуманизировать личность. «Безвкусные видеошутки и легковесные мэшапы могут показать­ся тривиальными и безвредными, но в целом это распространен­ная практика фрагментарного, обезличенного общения прини­зила роль межличностного взаимодействия как такового <...> Выросло новое поколение со сниженными ожиданиями того, чем может быть личность и кем способен стать отдельный чело­век» (Ланир, 2011: 14).

В рамках тенденции к развлечению и индивидуализации меди­апотребления все активнее применяются методы и приемы, свя­занные с кастомизацией (от англ. customer — клиент, потребитель). Как известно, основная цель кастомизации заключается в созда­нии у потребителя ощущения, что услуги «подогнаны» под его личные вкусы, запросы, для удовлетворения его персональных по­требностей.

Если предназначение средств массовой информации и комму­никации прежде трактовалось как формирование картины миры за пределами чувственного опыта человека, то сейчас, с учетом тенденций индивидуализации и персонализации пользования ин­формационными технологиями, можно сказать, что современные функции информационно-коммуникативных медиасистем наряду с созданием внешней картины мира включают в себя и чувствен­ный, персональный опыт человека. Раньше, в условиях тради­ционных СМИ, «обратная связь» редакций с аудиторией поддер­живалась с помощью писем. Сегодня, благодаря информацион­ным технологиям кастомизации, появилась возможность при по­мощи специальных сервисов не только проследить за каждым пользователем сайта, но и, главное, в автоматическом режиме сформировать персонифицированный контент в соответствии с интересующими потребителей содержанием, тематическими на­правлениями, жанрами и т. д.

Появление интерфейсов вроде «умных очков», «умных часов», в которые вмонтирована новостная лента BBC и WSJ, постепенно сменяется сенсорно-рецепционными системами в виде шлемов виртуальной реальности во главе с Oculus Rift. Известны также эксперименты вживления чипов в тело человека с целью наблюде­ния и фиксации его параметров. Новости изменений, происходя­щие в теле человека и во внутреннем его психическом состоянии, становятся важнее анализа политической ситуации и сообщений финансовой сферы. Интерес личности к своему внутреннему миру стимулирует дальнейшее развитие «эффекта селфи». Если фун­кции традиционных СМИ принято рассматривать как дополнение реальности, то широкое использование информационно-техноло­гических новаций означает победу виртуальной реальности над дополненной. Благодаря информационным технологиям индиви­дуальное, самостоятельно медиатизированное сознание находится всегда в доступной связи с глобальной сетью. И эта сопряжен­ность разных масштабов отражения действительности является следствием медиатизации жизни человека и общества, которая на­ходит отражение в следующих направлениях и тенденциях разви­тия медиасистемы:

- цифровизация;

- интернетизация;

- распространение технологий сотовой связи;

- индивидуализация использования возросших медийных средств;

- рост медианасыщенности;

- многоукладность медиапотребления (одновременное функцио­нирование всех типов распространения телевидения — от аналого­вого до цифрового, мультиплексы и т. п.);

- конвергенция (объединение телевидения и Интернета, смар­тфонов — появление новых медиаплатформ в виде 3—4 экранов);

- мобильность;

- смена линейного телепросмотра «потоковым» телесмотрени­ем (о медиатизации и тенденциях развития медиасистем смотри подробнее: Коломиец, 2014: 119—120; Дугин, 2016: 83—99).

Под влиянием информационных технологий формируется но­вый тип медиапотребителя, которого принято называть «пользо­вателем». В отличие от традиционной аудитории, пользователь не довольствуется готовым информационным продуктом. Становясь субъектом коммуникативной модели, он располагает возможно­стью контролировать взаимоотношения с медиа, создавая, таким образом, собственное медиапространство. Пользователь живет в условиях «когнитивного диссонанса» и (в соответствии с эф­фектом «петли общественного мнения» Э. Ноэль-Нойман (Eli­zabeth Noelle-Neumann)) постоянно подчеркивает свою уникаль­ность, опасаясь при этом быть не таким как все (Коломиец, 2014: 164-165).

Меняются также представления о способах доставки контента, направленные на активизацию смыслов, символов и культурных кодов. Примечательно, что это могут быть не собственно смыслы, а механизмы, способные стимулировать возникновение новых смыслов, настроений, ассоциаций, влияющих на трансформацию моделей мышления и поведения различных групп аудитории. Сам контент в условиях мультимедийности также претерпевает изме­нения в соответствии со следующими тенденциями:

- графомания, снижение критериев качества текста, появление «пользовательского контента»;

- распространение краудсорсинговых технологий;

- преобладание развлекательной доминанты медиаконтента, что позволяет говорить о наступлении развлекательного общества, но не информационного;

- кастомизация контента;

- сокращение продолжительности контента;

- мультимизация доставки контента в любом пространстве и в любое время;

- мгновенность передачи/получения контента (instant messag­ing) посредством SMS-сообщений относится к новому типу ком­муникации, напоминающих межличностное общение, но вместе с тем обладающих возможностью сохранять и транслировать кон­тент (Коломиец, 2014: 131, 136—137).

С учетом рассмотренных тенденций к персонификации взаимо­действия человека с медиасистемами можно полагать, что парадиг­ма классической методологии исследования СМИ, оперирующая категориями массовости, трансформируется в неклассические тео­ретико-методологические подходы, основанные, в частности, на учете индивидуальных различий (Дугин, 2005: 197—204).

Наряду с этим, все более популярной становится теория ком­муникации, основанная на участии аудитории в производстве и потреблении медиапродукта. В частности, основоположник «тео­рии культуры соучастия» (Theory of the Participatory Culture) Генри Дженкинс (Henry Jenkins) справедливо полагает, что именно учас­тие пользователей в производстве медиаконтента превращает ин­формационный канал в средство коммуникации. При этом медиа­продукт должен содержать в себе не только элементы, ориен­тированные на восприятие его аудиторией, но технологии и меха­низмы, стимулирующие коммуникативные сообщества на участие в создании контента. В подтверждение «теории культуры соуча­стия» пользователям предлагается, например, рассказывать исто­рии (transmedia storytelling), используя мультиплатформенную основу, применять краудсорсинговые технологии (crowd sourcing) и другие формы взаимодействия с медиасредой. Логика соучастия аудитории в производстве медиапродукта, основанного на цифро­вой технологии, подчинена алгоритму компьютерной программы. Креативная же часть основана на комбинаторном мышлении, со­гласно которому для создания целостной картинки требуется, как в игре, составить «смысловой пазл» из заготовленного набора эле­ментов, фактически не внося ничего нового в содержание будуще­го медиапродукта. Иными словами, «теория культуры соучастия» заведомо предполагает имитацию коммуникативного процесса, не ставящего целью что-либо реально поменять в политике, эконо­мике, социальной, повседневной жизни населения и привнести в нее что-то новое.

Применение «теории культуры соучастия» к российским реа­лиям представляется сомнительным при беспрецедентном росте недоверия населения к СМИ. Если, конечно, участие аудитории не планируется заранее как «имитационная» медиамодель. Реаль­ные же условия таковы, что около 70% населения не доверяют

СМИ, равно как не верят в возможность изменить что-либо в об­щественно-политической, социально-экономической жизни го­рода, региона, села или учреждения. Согласно исследованиям, проведенным Институтом социологии РАН, только 15% респон­дентов выразили уверенность в своих возможностях влиять на по­литику государства в целом, 20% — на действия властей в регионе, 25% — на местные органы управления и власти⁴.

Нетрудно заметить прямую зависимость между степенью дове­рия и уровнем власти: чем ниже уровень власти, тем меньше ей доверия, но в то же время больше возможностей влиять на дейст­вия властей и наоборот.

Как показывают исследования, анализ уровня доверия обще­ства к государственным и общественным институтам выявляет также зависимость доверия от материального положения респон­дентов. Более высокий уровень жизни в мегаполисах способству­ет повышению доверия населения к институтам власти и государ­ственного управления. Вместе с тем такие факторы и условия жизни населения мегаполисов, как рациональный образ жизни, высокий уровень образования, занятие интеллектуальными и творческими видами деятельности, доступ к альтернативным источникам информации, обусловливают невысокий уровень до­верия жителей мегаполисов к информационно-коммуникативной медиасистеме.

Самый же низкий уровень доверия к медиасистеме, органам власти и управления, социально-политическим, социально-эко­номическим институтам наблюдается в регионах, краях, областях, республиках страны, где сосредоточена основная масса человече­ского капитала с более низким уровнем материального положе­ния. Так, 77% опрошенных россиян заявили об ухудшении за по­следний год собственного материального положения, 57% — об ожидании дальнейшего снижения жизненного уровня в ближай­шей перспективе, 82% определили свое личное социально-психо­логическое состояние как негативное. Более половины россиян отмечают среди окружающих усиление тревожных настроений (31%), раздражительность, озлобленность и агрессию (26%)⁵.

В исследованиях динамики психоэмоциональных настроений в российском обществе отмечается накопление негативных тенден­ций, обусловленных ухудшением материального и статусного по­ложения, падением доходов и одновременным ростом цен и тари­фов ЖКХ. В результате, позитивно воспринимают свою жизнь и свое окружение только треть россиян.

Фундаментальным фактором, который снижает доверие насе­ления к властным структурам и медиасистеме, выступает также уровень образования реципиентов. Многолетние исследования фиксируют беспрецедентное снижение доверия к институтам, обеспечивающим взаимодействие власти и населения, в частности к печати, телевидению и радиовещанию. За последние десять лет показатель доверия снизился более чем на 10 процентов (пресса: 37-23 %; телевидение: 43—30%)⁶.

Немаловажный фактор, влияющий на участие населения в функционировании медиаиндустрии - структура ценностных ориентаций. Анализ мировоззренческих позиций и установок об­наруживает усиление Я-ориентированных и активистских взгля­дов и позиций. Если десять лет назад группа «самодостаточных» была практически вдвое меньше группы «зависимых» (34 против 64% в 2005 г.), то сегодня социологические исследования отмеча­ют «сближение» этих групп (48 и 52% соответственно)⁷.

Предполагается, что группа «самодостаточных» россиян в бли­жайшей перспективе может выйти на лидирующие позиции. Так, согласно социологическим исследованиям, доступ к информации, общение в социальных сетях у опрошенных россиян находится почти в самом конце шкалы ценностей, коммуникативных воз­можностей и умений (10% опрошенных)⁸.

Для сравнения любопытно отметить, что социологи из универ­ситетов Вюрцбурга (Julius-Maximilians — Universitat Wurzburg, Гер­мания) и Нотингем-Трента (Nottingham Trent University, Велико­британия) провели исследования, согласно которым почти треть опрошенных (29%) ценят собственный гаджет выше родителей и друзей. Для 37,4% — смартфон и близкие представляют примерно одинаковую ценность. О чрезвычайной важности гаджета в их жизни высказались 16,7% опрошенных⁹.

Столь существенные различия в ценностной шкале между рос­сийской и западной молодежью ставит под сомнение коррект­ность экстраполяции западных теорий на российское общество, в котором наблюдаются другие социально-психологические настро­ения общества, модели коммуникативного поведения, ценност­ные ориентации, иная степень доверия к медиасистеме, институ­там власти и управления.

Тем не менее отечественные исследователи сплошь и рядом оперируют теориями, парадигмами и рецептами западных анали­тиков. Объясняется это отставанием России в сфере информаци­онных технологий. Согласно исследованию, проведенному ком­панией The Boston Consulting Group (BCG), наша страна отстает от мировых лидеров в области цифрового развития в среднем на 5—8 лет. Благодаря высокой скорости распространения инноваций и глобальным переменам, а также из-за отсутствия слаженных действий участников российской экономической системы по сти­мулированию цифровой составляющей, цифровой технологиче­ский разрыв может составить 15—20 лет, и преодолеть его не пред­ставляется возможным¹⁰.

Следует признать, что западные теории коммуникации имеют гораздо больший опыт анализа информационно-коммуникатив­ных систем в рыночных условиях. Но это, разумеется, не означает необходимости прямого заимствования и применения западной методологии к анализу деятельности отечественных медиасистем.

Если соотнести ментальность, ценностные ориентации, социо­психологические настроения западного и российского населения, мы увидим существенные различия, что и было показано на при­мере использования молодежью гаджетов. В осмыслении россий­ской практики функционирования информационно-коммуника­тивных медиасистем образовалась сложная, противоречивая ситуация. С одной стороны, целые группы теоретических воззре­ний на абстрактном уровне убедительно объясняют и обосновыва­ют функции, структуру и особенности функционирования инфор­мации в обществе. С другой — многочисленные эмпирические исследования, которые обслуживают рекламные и имиджевые компании, не ставят задачей выработку концептуальных теорети­ческих обобщений. Как правило, огромный массив этих исследо­ваний не обрабатывается с целью формулирования теорий. Более того, прагматически ориентированные исследования заведомо ог­раничивают информационно-коммуникативную деятельность «кастомизацией» и «концептуальными обоснованиями услуг», за­родившимися в недрах торговли и менеджмента, что, собственно, и произошло в деятельности медиасистемы, и не только в реклам­ной сфере.

Таким образом, ни сугубо теоретический подход академиче­ской науки, ни прагматическое направление исследований не мо­гут обосновать концептуальные положения общей теории инфор­мационно-коммуникативных медиасистем. Более полувека назад известный американский социолог Роберт Мертон (Robert K. Merton) полагал преждевременным создание «общих теорий» для информационно-коммуникативных и социальных процессов. Похоже, это положение сохранилось и поныне, так как общей те­ории коммуникации пока не выработано. На самом деле, надо ли объяснять с помощью методологического инструментария «общих теорий» прагматические цели или экономику рекламной кампа­нии? Для подобных целей вполне годится набор стандартных ре­цептов, эмпирических методов и методик. Но могут ли эмпириче­ские исследования развивать или сдерживать развитие теории? Это вопрос, который требует специального анализа.

Медиасистема представляет собой нечто большее, чем тради­ционные СМИ, — это, прежде всего, развитие на основе информа­ционно-коммуникативных технологий горизонтальных связей между людьми, которые, возможно, прочнее скрепляют общество, чем вертикальные. И в этом смысле медиасистемы являют собой особый общественный институт, который при определенных усло­виях выполняет функции «института прямой демократии». (Ду­гин, 1990; Дугин, 2005: 32—49).

Современные теоретические концепции обосновывают поло­жение о том, что «нет никаких гуманитарных оснований считать аудиторию или бизнес краеугольными критериями в журналисти­ке. Оценка успеха по критериям бизнеса — это продукт эпохи, но не человека»¹¹. Иными словами, смысл функционирования медиа­систем нельзя сводить только к бизнесу, к извлечению доходов. В конечном счете, медиа не были следствием порождения бизне­са. Они с самых своих первых шагов выполняли функции инфор­мирования и стимулирования отношений между различными сло­ями общества, в частности между структурами власти и насе­лением. Другое дело, что потом, позже бизнес поставил медиа на службу торговле, спросу потребителя, рекламе. Но только этими направлениями работа медиасистемы не исчерпывается. И было бы крупной методологической ошибкой исследовать только биз­нес-сторону деятельности информационно-коммуникативных ме­диасистем.

Одним из ведущих теоретико-методологических направлений исследования информационно-коммуникативных медиасистем может стать анализ совокупности отношений, возникающих в ре­зультате взаимодействия аудитории и медиасистемы. Речь идет об исследовании отношений, их функций, структуры, модальности, интонаций и других характеристик, которые входят составной ча­стью в сознание, поступки, мотивацию поведения аудитории и даже в алгоритм принятия решений. Методологические основы данного подхода ограничиваются рамками схемы взаимодействия между «теорией и фактами». В таких случаях теория вынуждена выполнять ориентирующую функцию при создании инструментов упорядочивания и организации систем, классификации, типологизации, систематизации фактов и явлений. Но типология и клас­сификация не могут выступать в качестве самостоятельной тео­рии. Скорее всего, они представляют собой предтеории, на основе которых возможно формулирование концептуальных теоретиче­ских положений. Отечественные разработки в сфере медиасистем предстают, с одной стороны, как метатеории, с другой — как ми­кротеории в виде типологического уровня исследования медиа. Это, безусловно, важные стадии в осмыслении информационно — коммуникативных процессов. Однако, к сожалению, пока резуль­таты и выводы этих исследовательских направлений могут быть применены разве что в учебных целях. Говорить же о достижении некой единой теории медиасистем как рабочем инструменте по­вышения эффективности журналистской деятельности не пред­ставляется возможным.

Поскольку ни академическая наука, ни прикладные исследова­ния не могут обосновать концептуальные теории, пригодные для развития практики современных информационно-коммуникатив­ных систем, постольку истина, очевидно, как всегда, находится посередине. Разрешить отмеченное противоречие могут теории среднего уровня. Принято считать, что теории среднего уровня (the theories of middle range) выступают в исследованиях в качестве своеобразного посредника между теоретико-методологическими положениями, рабочими гипотезами и совокупностью эмпириче­ских данных. Теории среднего уровня имеют разные интерпрета­ции и толкования. Автор «срединного подхода» Роберт Мертон обозначил строгое ограничение теории как «комплекс логически взаимосвязанных предположений, из которых выводятся эмпири­чески проверяемые гипотезы, и эмпирическое обобщение — от­дельное утверждение, подводящее итог наблюдаемым закономер­ностям отношений между двумя и более переменными» (Мертон, 2006: 97).

Диалектические соединения и переходы от эмпирических дан­ных к теоретическим обобщениям и обратно на следующем витке анализа порождают новые смыслы и дают основания полагать, что теория медиасистем может быть основана в качестве специальной теории среднего уровня, изучающей научно-практические аспек­ты процесса массовой коммуникации. Представляется немало­важным также отметить, что теории среднего уровня способны синтезировать интерпретацию взаимосвязей между поведенчески­ми моделями, действиями человека в рамках индивидуальных раз­личий и социальными структурами. Иными словами, исследовать именно то проблемное поле, которое, как правило, служит пред­метом описания, анализа средствами журналистики.

Теории среднего уровня выступают в качестве специальных ми­кротеорий, включающие в себя совокупность методик, рабочих инструментов исследования в рамках предложенного Р. Мертоном алгоритма структурно-функционального анализа социальных си­стем (мотив — действие — результат) (Мертон, 2006: 201—207).

Кроме того, теории среднего уровня должны не только объеди­нять широкие теоретические положения с рабочими гипотезами, которые формулируются в ходе эмпирических исследований, но и предлагать алгоритм, гуманитарные технологии и реализацию идей, заложенных в теоретико-методологическую концепцию, в частности быть основой для выработки коммуникативных страте­гий тех или иных каналов медиасистемы. В соответствии с кон­цепцией выдающегося российско-американского социолога Питирима Сорокина, предложенной им при разработке теории структуры и динамики соответствующего класса социокультур­ных явлений, теории среднего уровня можно отнести к классу специальных социологических теорий медиасистем. В аналити­ческом обзоре, связанном с поиском системы общей социологии, П. Сорокин проводит четкую грань между «нахождением фактов» и «закономерностями среднего уровня обобщенности» ( Мертон, 2006: 92).

Как представляется, теории среднего уровня для исследования деятельности медиа в новых мультимедийных условиях должны удовлетворять следующим требованиям:

- объяснять всю модель коммуникативного цикла, включая функционирование институтов, процессов и механизмов их дея­тельности;

- учитывать многоаспектность медиасистем и усложненность взаимодействия всех составляющих медиакоммуникаций с разно­направленными интересами и целями их участников;

- понимание цифрового неравенства как разнообразных сте­пеней использования цифровых медиатехнологий, начиная от простого распространения их на той или иной территории и за­канчивая умениями и активностью их использования в обыден­ной жизни.

Развитие теории среднего уровня в исследовании информаци­онно-коммуникативных медиасистем открывает широкие и пло­дотворные перспективы для анализа социальных сетей. В частно­сти, предложенный П. Сорокиным «метод социальных коор­динат» позволяет выявить не только предпочтения и ценностные ориентации пользователей, но и мотивы социального поведения и социального действия в соответствии со статусом и социальным положением личности. Имеющиеся в коммуникативных сообще­ствах связи и отношения в сжатом виде проецируют ролевые мо­дели структурно-функционального строения различных социаль­ных сообществ, социокультурных страт общества.

Следуя методологическим подходам П. Сорокина по обоснова­нию социокультуры как одной из цивилизаций, располагающей своей ментальностью, мировоззрением, идеологией, можно обо­значить предметное поле медиасистемы как социокультурное пространство смыслов, совокупность материальной и духовной культуры, равно как и моделей поведения, действий, законов и образцов поведения, которые вырабатывает и которым следует че­ловек. Оперирование понятием «коммуникативное пространст­во», которое зачастую постулируется в отечественных исследова­ниях, сужает масштаб представлений о медиасистеме и, главное, упрощает понимание роли человека, его мотиваций и социальных действий.

Однако применение предлагаемых в настоящей статье специ­альных теорий среднего уровня возможно при условии изменения традиционных методологических подходов к журналистике, веду­щихся в рамках филологической или исторической науки. Учиты­вая технологичность современных медиасистем, традиционные филологические подходы к построению типологий, выявлению роли и функций СМИ, а также изучению текстов без учета «обрат­ной связи» представляются недостаточными для комплексного исследования медиа и журналистики. Также обоснование теории медиасистем не может опираться исключительно на техногенные трансформации, будь то смена поколений гаджетов или способов доставки контента. «В будущем, — отмечает известный специалист по программному обеспечению Джарон Ланир (Jaron Zepel Lani­er), — с наступлением так называемой "постсимвольной коммуни­кации" <...> людей надо рассматривать отдельно, как совершенно особую категорию <...> любой гаджет наскучивает, но углубление смысла (выделено мной. — Е.Д.) — это самое яркое потенциальное приключение, доступное нам» (Ланир, 2011: 300).

Смыслопорождение, углубление и интерпретация смысла, смысловое воссоздание образно-символического пространства со­циальной реальности, выступающие как основа и результат ком­муникации, — вот, пожалуй, предметно-проблемное поле новых специальных теорий среднего уровня информационно-коммуни­кативных медиасистем (Дугин, 2015: 130—139).

Совершенно очевидно, что изменение методологии, трансфор­мации методов, объекта и предмета исследования потребует также и дополнения традиционных специальностей ВАК РФ по присужде­нию ученых степеней в сфере журналистики методологией и мето­диками социологических наук, проблемное поле которых предпо­лагает исследование коммуникативных институтов и процессов. Предпосылки к этому имеются на факультете журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова и в Академии медиаиндустрии, где по­следние десятилетия активно занимаются исследованием новых ме­диа, медиасоциологией и экономикой медиасистем (Исследова­тельские проекты Вартановой Е.Л. (Вартанова, 2014, 2015), Коломийца В.П. (Коломиец, 2014), Дугина Е.Я. и Кохановой Л.А. (Дугин, Коханова, 2013) и др.).

Примечания

¹ Исследование: молодежь ожидает появления совершенно новых типов СМИ // Sostav.ru. 11.11.2016.

² Gipp.ru/opennews.php. 16.06.2016

³ Эппле Н. Рынок развлечений быстрее растет в развивающихся странах // Ве­домости. 17.06.2016.

⁴ Российское общество весной 2016 года: тревоги и надежды. М.: ИС РАН, 2016. С. 7—8.

⁵ Там же.

⁶ Там же. С. 22.

⁷ Там же. С. 31.

⁸ Там же. С. 28.

⁹ Informing. ru. 2016.06.10.

¹⁰ Беляков Е. Россия отстает на 5-8 лет в цифровом развитии. Режим доступа: // droider.ru/post/rossiya.

¹¹ Режим доступа: https://gipp.ru (дата обращения: 13.05 2015).

Библиография

Блаженный Августин. Творения. Т. 3—4 // подг. к печати С.И. Еремееева. СПб: Алетейя, 1998.

Вартанова Е.Л. Постсоветские трансформации российских СМИ и журналистики (Серия: Академические монографии). 2-е изд., испр. М.: МедиаМир, 2014.

Вартанова Е.Л. О современных медиа и журналистике. Заметки ис­следователя. М.: МедиаМир, 2015.

Горшков М.К., Шереги Ф.Э. Молодежь России: социологический пор­трет. М.: ЦСПиМ, 2010.

Дугин Е.Я. Телерадиокоммуникации в стране и мире: опыт, оценки, прогноз. М.: ИПК ТР. 1998.

Дугин Е.Я. Социально-психологические аспекты исследования ин­формационно-коммуникативных систем // Журналист. Социальные ком­муникации. Периодическое научно-практическое издание. 2016. № 3—4. С. 13-24.

Дугин Е.Я. Создание смыслов в электронную эру: Методология и тех­ника новых знаний и образов в массовой коммуникации и PR. М.: Гло­бальная энергия, 2005.

Дугин Е.Я. Средства массовой информации как смысловое воссозда­ние образно-символического пространства социальной реальности // Гу­манитарий Юга России. Научно-образовательный журнал. 2015. № 2. С. 130-139.

Дугин Е.Я. Средства массовой информации как институт прямой де­мократии в условиях перестройки: социологический анализ: дис. ... д-ра социол. наук. М.: 1990.

Дугин Е.Я. Телевидение в условиях мультимедийности. М.: Русника, 2013.

Дугин Е.Я., Коханова Л.А. Медийный профессионал. Новые методы работы и обучения журналистов. Учебное пособие. М.: Академия медиа­индустрии, 2013.

Коломиец В.П. Медиасоциология: теория и практика. Научная моно­графия. Аналитический центр Vi. М.: ООО «НИПКЦ Восход - А», 2014.

Ланир Д. Вы не гаджет. Манифест; пер. с англ. М. Кононенко. М.: Астрель: CORPUS. 2011.

Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: АСТ: АСТ Москва: ХРАНИТЕЛЬ, 2006.

Рубель В.А., Савин А.Ю., Ратников Б.К. Пси-войны: Запад и Восток. История в свидетельствах очевидцев. М.: ПОСТУМ, 2016.

Поступила в редакцию 13.09.2016