Русская журналистика XVIII–XIX веков и гендерный анализ: возможности, задачи, «сюжеты»

Раздел: История журналистики

В статье актуализируется вопрос о перспективах целостного изучения русской журналистики XVIII—XIX вв. в гендерном измерении и разработки основанной на этих исследованиях новой субдисциплины для студентов факультетов журналистики. Рассматриваются объект, хронологические границы, основные задачи и «сюжеты» данного направления историко-журналистских штудий. На примере журнала Н.И. Новикова «Модное ежемесячное издание» показаны богатые возможности использования гендерной «оптики» и в отношении известных изданий для женщин. При этом подчеркивается, что исследовательское поле не должно ограничиваться ни периодическими изданиями с целевой женской аудиторией, ни участием женщин в «срочной словесности» или феминистским публицистическим дискурсом, т.е. требуется анализ в целом журналистики XVIII—XIXвв. с учетом фактора гендера в социальной и культурной истории России. Делается вывод о необходимости более глубокого осмысления противоречивого соотношения и развития патерналистских, патриархатных и просветительских эмансипационных идей в отечественной дореволюционной периодике.

К истории вопроса

К концу ХХ в. в мировом историческом знании, в том числе в российской историографии, ключевую роль стала играть «новая социальная история», которая, при некоторых разночтениях, трактуется современными учеными в основном как история «от­ношений между людьми» в отличие от «политико-этатистской истории», выдвигающей на первый план «историю героев, госу­дарства и войн» (Зидер, 1993: 163—164)¹. Для «новой социальной истории» характерно переключение внимания с истории классов на историю самых разных общественных групп, выведение из тени, по замечанию И.М. Савельевой, «социальных маргиналов всех стран» и сословий, среди которых и женщины (Савельева, 2015:12). Поворот в сторону изучения жизни «простых людей» способствовал развитию гендерных исследований в истории.

Впервые, напомним, о гендере (от лат. genus — «род») как «по­лезной категории» исторического анализа еще в 1986 г. заявила американская исследовательница Джоан Скотт (в русском перево­де ее работа появилась только в 2000 г. в Харькове). В России эту идею по сути первой поддержала Н.Л. Пушкарева, в 1999 г. опу­бликовавшая, в частности, статью «Зачем он нужен, этот гендер?». Сторонники гендерной истории декларировали отличие своих подходов от подходов, характерных для «истории женщин», или «исторической феминологии», которая к тому времени уже до­вольно широко распространилась и переживала кризис. Объектом гендерных исследований признавалось не только «женское» — «женственное» — «фемининное», но и «мужское» — «мужествен­ное» — «маскулинное» в области социальной психологии и исто­рической практики, причем с акцентом на многосложности, иерархичности и, конечно, изменчивости взаимоотношений «женское» — «мужское», в значительной мере определяющих су­ществование социума во все времена.

Как справедливо подчеркивают авторы авторитетного «Слова­ря гендерных терминов», основа гендерных исследований, в том числе и в области истории, «не просто описание разницы в стату­сах, ролях и иных аспектах жизни мужчин и женщин, но анализ власти и доминирования, утверждаемых в обществе через гендер­ные роли и отношения»². Причем понятие гендер может использо­ваться и как четкая стратификационная категория (наряду с воз­растом, расой, классом и т.п.), и как культурный символ. Последнее проявляется в парадигмах «мужское — рациональное — духовное — божественное — <...> — культурное» и «женское — эмо­циональное — телесное — греховное — <...> — природное» (Воро­нина, 2000: 11). Разумеется, это именно символические парадигмы, которым присуща условность, а не инвариантные мо­дели восприятия «мужского» и «женского» в реальной историче­ской практике, когда «сильный пол» представляется исключитель­но в позитивном ключе, а «слабый» — в негативном. И хотя, по словам О.А. Ворониной, указанные символические «ряды» осо­бенно характерны для западной культуры, они присущи и рус­ской, но в меньшей мере, как будет сказано далее, за счет ее тяго­тения к патриархальной «фемининности».

Несмотря на сохраняющуюся дискуссионность гендерного век­тора в изучении истории в целом (симптоматично, например, по­явление в 2000 г. в Санкт-Петербурге сборника «Гендерная исто­рия: Pro et contra»), а может быть, и благодаря этому, интерес к нему, начиная с 2000-х, затронул историков русской прессы, пу­блицистики XVIII—XIX вв. Конечно, данная тенденция в истори­ко-журналистских штудиях наряду с влиянием появившегося ген­дерного направления в историографии была обусловлена началом активных гендерных исследований современных медиа. Они во многом были инициированы Е.Л. Вартановой и выходом в 2007 г. ежегодника «Гендер и СМИ», который и ныне успешно из­дается факультетом журналистики МГУ под редакцией руководи­теля Центра гендерных исследований СМИ О.В. Смирновой. Содержательные работы Н.И. Ажгихиной, О.Д. Минаевой, О.В. Смирновой, ТИ. Фроловой и других авторов, разрабатываю­щих гендерную проблематику в СМИ XX—XXI вв., продолжают публиковаться и в журналах «Вестник Московского университета, Серия 10, Журналистика», «Медиаскоп» и «Медиаальманах». Так, для нашей темы особое значение имеет статья О.В. Смирно­вой «Интеграция гендерного подхода в журналистское образова­ние: российский контекст» (Смирнова, 2011).

Внимание к гендерным аспектам истории дореволюционной журналистики в той или иной мере отразилось в ряде статей, дис­сертаций и монографий, подготовленных в последние полтора де­сятилетия как на факультетах журналистики, так и на филологи­ческих, исторических, философских факультетах разных рос­сийских вузов и, соответственно, с разными научными целями и степенью глубины и полноты реконструировавших и интерпрети­ровавших дореволюционное прошлое отечественной публицисти­ки, периодической печати, обращавшихся к женской проблемати­ке. Хотя не во всех таких работах упоминалось понятие «гендер», ставились задачи собственно гендерного анализа «срочной слове­сности», они, по крайней мере опосредованно, связаны с этой об­ластью исследований и должны быть учтены при дальнейших штудиях.

Рамки данной статьи не позволяют даже кратко остановиться на характеристике каждого из таких исследований, но назовем, по крайней мере, наиболее крупные из них. С нашей точки зрения, это работы Е.А. Бобровник «Женский вопрос в русской филосо­фии и общественной мысли (конец XVIII - начало XIX веков)» (Мурманск, 2001), Л.П. Костюкевич «Женский вопрос в русской философии и общественной мысли (первая половина XIX века)» (Мурманск, 2003), Т.А. Карченковой «Женский вопрос в рос­сийской публицистике второй половины XIX века» (Омск, 2004), А.С. Дементьевой «Литературная позиция журнала П.И. Макарова «Московский Меркурий» (1803)» (М., 2006), К.С. Митрохиной «Эволюция и типология женской прессы в 1779-1861 годах» (М., 2007), Е.Ю. Коломийцевой «Формирование женского универсаль­ного журнала в отечественной журналистике ХУЛ!-ХХ веков» (Армавир, 2008), В.Н. Ершовой «Научная биография журналиста П.И. Шаликова» (М., 2009), B.B. Смеюхи «Отечественные жен­ские журналы. Историко-типологический аспект» (Ростов-на-До­ну, 2011) и ее же «Процессы идентификации и женская пресса» (там же, 2012), Г.С. Лапшиной «Женское лицо русской журнали­стики» (М., 2012), В.Л. Нестеровой «Культурный мир российской женщины Х1Х - начала ХХ веков на материалах отечественных женских журналов» (Владикавказ, 2015). Попытка использовать возможности гендерного подхода в исследованиях дореволюцион­ной публицистики предпринималась и нами при анализе «жен­ской темы» в произведениях П.А. Вяземского и Н.В. Гоголя (Про­хорова, 2009; 2010).

«История русской журналистики XVIII—XIX вв. в гендерном измерении»: задачи, предмет и хронологические границы

Представляется, настает время для постепенной разработки и внедрения в учебный процесс особой субдисциплины — «История русской журналистики Х’УШ—Х1Х вв. в гендерном измерении». Создать такой лекционный курс и полноценное учебное пособие по нему — задача чрезвычайно трудоемкая. Ведь для этого требу­ются серьезные междисциплинарные научные исследования, просмотр de visu и с применением гендерной «оптики» огромного массива журнальных и газетных подшивок, альманахов, работа с архивами редакций, в том числе с черновиками и неопубликован­ными текстами, и т.д.

Реализация проекта, разумеется, предполагает опору на уже сделанное в этой сфере, и не только в нашей стране. В зарубежной науке состоялись гендерные исследования журналистики прош­лого, охватывающие очень значительные временные периоды, о чем свидетельствует, например, книга Х. Фрейзер, С. Грин и Дж. Джонстон «Гендер и Викторианская периодика» (Fraser H., Green S., Johnston J. Gender and the Victorian periodical. Cambridge, 2003). Так что российским ученым предстоит подробнее изучить и мировой опыт историко-журналистских штудий, акцентирующих фактор гендера в прессе Х\Ш—Х1Х в. Хотя они тоже не лишены определенных перекосов — уклона в женскую проблематику, а не­редко и феминистской тенденциозности при «реабилитации» (в широком значении слова) женщин и критике «маскулинного» мира.

Название «История русской журналистики Х\Ш—ХГХ вв. в гендерном измерении» рабочее. Верхняя граница изучаемого пе­риода — до конца ХК в. — продиктована прежде всего принятой сегодня (хотя и дискутируемой, но не пересмотренной) в научном и преподавательском сообществе периодизацией истории отечест­венной журналистики³. Сразу оговоримся, что исключительно для краткости в данной статье иногда используется определение «до­революционная» русская журналистика — используется условно, так как периодика собственно первых десятилетий ХХ в. перед ре­волюциями 1917 г. остается за пределами предлагаемой нами суб­дисциплины и необходимых для ее разработки исследований.

На определении нижней границы стоит остановиться подроб­нее. Ведь по инерции, заданной историками русской женской прессы, может показаться, что гендерное измерение отечествен­ной периодики в целом должно начинаться с 1779 г., т.е. с того мо­мента, когда в России (сначала в Петербурге, а после переезда из­дателя — в Москве) стал выходить первый журнал с целевой женской аудиторией — «Модное ежемесячное издание, или Би­блиотека для дамского туалета» Н.И. Новикова.

Бесспорно, новаторство Новикова в этом издании позволяет назвать его выдающимся явлением в гендерной истории русской журналистики. Ведь тогда впервые в России увидели в «дамах» особую аудиторию, со своими интересами и потребностями, сла­бостями и достоинствами⁴, нуждающуюся в журнале, выполняю­щем не только традиционную для периодики просветителей вос­питательную, но, думается, отчасти и непосредственно социализирующую роль.

Очень перспективным представляется выявить стратегии новиковских «листков» и их авторов в вопросах включения женщин в жизнь социума (пусть пока речь могла идти только о дамах, при­надлежащих к богатому и более или менее образованному дворян­ству, и только о светском обществе), сохранения и/или корректи­ровки традиционных гендерных представлений женской аудитории, а также ее потребительских предпочтений⁵. Предметом пристального анализа должен стать весь комплекс текстов ежеме­сячника, не только литературных, хотя количественно они прео­бладали.

Например, едва ли случайна последовательная параллельная публикация Новиковым «модных картинок» с часто ироничными подписями и рекламы качественной книжной продукции. Специ­ального внимания заслуживают амбивалентность новиковских «креолизованных» рекламных текстов, своеобразно соединяющих в себе вербальный и визуальный коды коммуникации, и, конечно, вопрос о возможностях восприятия таких «поликодовых» структур женской аудиторией того времени. Необходимо рассмотреть про­явления (и одновременно преодоление?) гендерных стереотипов (каких именно?) в позиции новиковского ежемесячника, отдель­ных его сотрудников. Причем учитывать, что гендерный фактор, среди прочего, определял структурные особенности «диалога» журналистов с читательницами (Митрохина, 2007: 6), избираемого авторами тона - менторски авторитарного, просветительски де­мократичного или заискивающе комплиментарного.

Эти исследовательские задачи напрямую связаны с анализом причин, почему в издании для «прекрасного пола» Новикову в на­именьшей (по сравнению с другими проектами) степени удалось добиться популярности. Несмотря на то, что поначалу он надеял­ся, судя по остроумному «Предуведомлению» к журналу, на успех у читательниц, от которых зависело сделать издание действительно «модным»⁶. А ведь к 1779 г. Новиков был весьма опытным издате­лем, умевшим эффективно сочетать просветительские и рекреаци­онно-развлекательные функции периодики, приобщать в том чи­сле и «прекрасный» пол к чтению и обсуждению своих сатирических журналов, включая критику женских пороков. Поэ­тому год выпуска новиковского «Модного ежемесячного издания» правомерно считать очень важной вехой, но все же не отправной точкой при написании истории русской журналистики в гендер­ном измерении.

Симптоматично, что почти параллельно с поворотом к гендер­ным исследованиям, российские историки посчитали нужным уточнить понятия «женский вопрос» и «женское движение», а со­ответственно, и время, когда появились обозначаемые ими явле­ния. Начиная с последней трети ХК в. (во многом благодаря пу­бликациям Е.О. Лихачевой - одного из первых историков эмансипации, женского образования в России), понятия «жен­ский вопрос» и «женское движение» слишком сближались, а соот­ветственно историю обоих явлений отсчитывали лишь с середины ХК в. Между тем, как мы видели, «женский вопрос» в широком его понимании отразился уже в «Модном ежемесячном издании» Новикова. Хотя зарождавшееся в 1850—1860-х гг. «женское движе­ние», борьба феминисток за права женщин в России вывели ди­скуссии о «женском вопросе» на новый уровень, в том числе в пе­риодической печати. Так что середина ХГХ в. не начало, но безусловно крупнейшая веха в гендерной истории отечественной журналистики. Укажем в этой связи, что Г.А. Тишкин, еще в совет­скую эпоху специально изучавший прошлое «женского вопроса» и «женского движения» в их взаимосвязи, в середине 1990-х гг. пред­ложил считать временем становления «женского вопроса» в обще­ственном сознании России середину XVIII в. (Тишкин, 1995: С. 124—125), а его коллега Ю.Н. Солонин писал о горизонтах всего XVIII в. (Солонин, 1997: 18).

Такие уточнения обоснованы, прежде всего, тем, что в России «сдвиг» в презентации и самопрезентации женщины как субъекта публичной общественной жизни, высвобождение ее из «теремно­го» пленения патриархатного мира — неотъемлемая часть модернизационного европеизаторского проекта, выдвинутого Петром I в начале XVIII в. и продолженного Екатериной II. Недаром об этом веке говорят как о времени «женского вторжения» в социо­культурное пространство дворянской России, когда появляются новый быт, «ассамблеи» и театры, маскарады и балы, первые обра­зовательные учреждения для женщин — институты благородных девиц, пусть небыстро, но распространяются женское «письмо» и «чтение».

Социокультурные новшества постепенно, преодолевая серьез­ное противодействие, меняли «сюжеты» отношений между людь­ми через корректировку в распределении гендерных ролей. И очень важно проследить, как все эти явления отражались уже на страницах первенцев русской периодики. Так что отправной точ­кой и при рассмотрении русской журналистики с гендерной точки зрения правомерно считать 2 января 1703 г., когда увидел свет пер­вый номер петровских «Ведомостей о военных и иных делах, дос­тойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и в иных окрестных странах».

С приходом к власти Екатерины II формирующееся «общее мнение» все больше считалось с мнениями женщин, принадлежа­щих к дворянской элите⁷. Для таких женщин открывалась возмож­ность стать «влиятельными коммуникантами» (если использовать выражение Т. А. ван Дейка). Наряду с мужчинами они начинали участвовать — в зависимости от их собственного отношения к со­циокультурным переменам — в консервации или деконструкции «старых» гендерных норм и, следовательно, конструировании «но­вых», подчеркнем, адресуясь к представителям обоих полов. Уже с конца 1760-х гг., правда, лишь в исключительных случаях «влия­тельные коммуниканты» женского пола могли воплощать свои гендерные идеи и в периодике.

Многообещающим кажется рассмотрение под этим углом зре­ния эволюции журнальных опытов Екатерины Великой — от руко­водимого по сути ею журнала «Всякая всячина» (1769) до «Собе­седника любителей российского слова» (1783—1784). И особенно важно сравнение редакционной политики в первом и втором, из­дававшемся Академией наук при ближайшем участии не только императрицы, но и первой женщины — директора Петербургской Академии наук Е.Р. Дашковой и вышедшем в новой исторической ситуации. Ведь последняя потребовала существенных изменений в официальной идеологии, культурной политике, конструируе­мых, а отчасти и реализуемых самой «бабушкой» русской журна­листики и ее сподвижницей. Весьма интересно сопоставить и по­зиции двух Екатерин — Великой и Малой, как иногда называли Дашкову. Причем при омыслении гендерной истории прессы ека­терининского времени необходимо учитывать и результаты иссле­дований В.Ю. Проскуриной «Мифы империи. Литература и власть в эпоху Екатерины II» (М., 2006) и А.Д. Ивинского «Лите­ратурная политика императрицы Екатерины II: «Собеседник лю­бителей российского слова»» (М., 2012). Особенно ценны в этом отношении элементы гендерного анализа имиджей императрицы, которые выстраивались ею и ее современниками и опирались на широко известные мифологические образы Августа, Дидоны, Ве­неры, Паллады и др.

Гендерная «оптика» и соотношение патриархальных, патриархатных и просветительских эмансипационных идей в русской журналистике XVIII—XIX вв.

Разумеется, задача гендерных исследований истории журнали­стики не сводится к тому, чтобы выяснить, как, в каких жанрах, на каком материале, с ориентацией на какие гендерные архетипы представлены «женская тема», образы россиянок и иностранок на страницах газет и журналов прошлого. Предстоит проанализиро­вать, насколько последовательно и эффективно периодика тран­слировала «маскулинные» воззрения на мир с типичной для них априорностью андроцентричного мироустройства, «естественно­стью» патриархатной модели общества в целом и семьи в частно­сти, резким противопоставлением «мужского» и «женского», при­чем с закреплением за ними ролей «господства» и «подчинения» («смирения»), «активности» и «пассивности». И насколько соот­носились подобные выступления с материалами, отражавшими «фемининное» мироощущение и понимание возможностей и спо­собов влияния женщин и «женского» начала в истории. В какой мере это зависело от меняющейся исторической ситуации в каж­дый изучаемый период, от принадлежности изданий (официаль­ные, государственные или частные) и их целевой аудитории (об­щая, женская, мужская), типа (политические, литературные, литературно-общественные и т.п. газеты, журналы, альманахи) и идейной направленности.

Гендерная «оптика» при рассмотрении истории отечественной журналистики особенно значима в связи с известной концепцией Н.А. Бердяева об антиномичности «женственного и мужественно­го начала в русском народном характере» и необходимости «про­буждения» в нем истинно «мужественного» сознания. Носителем такого сознания провозглашалась «истинно христианская лич­ность», готовая стать «мужем женственной национальной сти­хии», а не ее рабом, преодолеть «пассивную женственность» в от­ношении к государству. Об этом Бердяев размышлял в знаменитой статье «Душа России», опубликованной в 1915 г.⁸ В свете его рассу­ждений, вероятно, можно говорить о том, что в отечественной пе­риодике XVHI-XIX веков превалировало не лишенное глубинных противоречий сочетание пропаганды патриархатных «маскулин­ных» ценностей, «господства» мужчин внутри общества и внутри семьи и одновременно патерналистских идей, установки на под­чинение государству общества и личности в России с ее «пассив­ной женственностью».

Разумеется, этой моделью, несмотря на ее распространенность, не исчерпывается идейный ландшафт русской журналистики XVTII-XIX вв. В ней всегда находились силы, в той или иной мере склонные искать возможности для более гармоничного взаимодей­ствия как между полами (преодоления социального неравенства в этой сфере), так и между личностью, обществом и государством. И речь не только об издателях и публицистах - сторонниках мас­штабных (либеральных или радикальных, революционных) прео­бразований всей социально-экономической и политической систе­мы в стране. Нередко осмысление обозначенных выше проблемных «рядов» - патриархатных и патерналистских отношений - шло в периодике асимметрично. Это приводило к тому, что в позиции из­дания могли соседствовать консервативные общеполитические идеалы с просветительскими идеалами расширения пространства жизни и деятельности человека независимо от его половой принад­лежности. В результате призывы к преодолению традиционного за­вышения «статуса» мужчин и дискриминации женщин, в том числе в области интеллектуальной, творческой (включая сферу литерату­ры и журналистики) самореализации личности подчас звучали с до­вольно неожиданных трибун и артикулировались авторами, далеки­ми от политической оппозиции государственной власти. Все эти «сюжеты» также должны быть в фокусе гендерных исследований истории журналистики XVIII—XIX вв.

В целом анализ противоречивого переплетения и сложного со­существования в дореволюционной русской периодике различных идей и «сюжетов», так или иначе связанных с категорией гендера, последовательное изучение истории отечественной журналистики XVIII—XIX вв. с использованием гендерной оптики обещают стать весьма плодотворными. Это представляется полезным и для углу­бления специальных историко-журналистских знаний, в том чи­сле среди студентов, которые смогут знакомиться с предлагаемой субдисциплиной «История русской журналистики Х\Ш—Х1Х вв. в гендерном измерении». Важно обозначенное направление ис­следований и для общего понимания отразившейся в прессе, а от­части и определенной ею истории страны как истории отношений между людьми, в которых гендерный фактор играл и продолжает играть одну из ключевых ролей.

Примечания

¹ Ср.: «Социальная история — отрасль исторической науки, изучающая чело­века в ретроспективном контексте общественных связей и отношений. <...> «история снизу», т.е. исследование жизни, повседневности и стратегии жизни простых людей, а не только элит или элитарных групп (в противоположность «истории сверху»)». Режим доступа: http://www.lomonosov-fund.ru/enc/ru/encyclopedia:01412.

² Воронина О.А. Гендер // Словарь гендерных терминов (Режим доступа: http://www.owl.ru/gender/022.htm). Ср. с суждением М.Г. Муравьевой в том же словаре, что «гендерная история включает в себя историю женщин, историю мужчин, историю полов и их взаимоотношений, проблему социального конструирования пола и, самое главное, взаимосвязь и влияние вышеуказанных процессов на об­щую картину исторического развития человечества».

³ Так, в серии «Классический университетский учебник» в 2008 г. вышло уже третье издание книги Б.И. Есина «История русской журналистики ХГХ века», ко­торая и сегодня остается востребованной не только на факультете журналистики МГУ. Именно XIX веком заканчивается изложение материала и в другом рекомен­дованном Министерством образования Российской Федерации учебнике — «История русской журналистики XVIII—XIX веков», подготовленном коллекти­вом авторов под редакцией Л.П. Громовой (СПб., 2013).

⁴ В этой связи надо вспомнить сатиру «Каковы мои читатели» Новикова (жур­нал «Трутень», 1769), обрисовавшего 25 читательских типов, среди которых 8 жен­щин. Половина из них охарактеризована вполне положительно, в первую очередь Прелеста. По словам издателя «Трутня», она умела ценить критику журнала в адрес женщин, будучи свободна от изображаемых пороков, и её «похвала лестна» для журнала так же, как и читателя Зрелума (http://az.lib.ru/n/nowikow_n_i/text1700_truten.shtml).

⁵ Отметим, что несмотря на неоднократное обращение историков журнали­стики к этому изданию, в частности, в содержательной статье Т. Ф. Пирожковой «Журнал для «прекрасного пола»» (Вест. Моск. ун-та. Сер. 10, Журналистика. 1994. № 6. С. 26—36), в гендерном отношении оно изучено мало.

⁶ Модное ежемесячное издание, или Библиотека для дамского туалета». СПб, 1779. №.1. Б/с.

⁷ Ярчайшее подтверждение этого — ставшая афоризмом заключительная ре­плика Фамусова, воспитанного в нравах екатерининского времени и в новом «веке» боящегося осуждения влиятельной московской барыни: «Ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!».

⁸ Бердяев Н. А. Душа России. Режим доступа: http://www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1918_15_01.html.

Библиография

Воронина О.А. Социокультурные детерминанты развития гендерной теории в России и на Западе // Общественные науки и современность. 2000. № 4. С. 9–20.

Здравомыслова О.М. «Русская идея»: антиномия женственности и му­жественности в национальном образе России // Общественные науки и современность. 2000. № 4. С. 109–115.

Митрохина К.С. Эволюция и типология женской прессы в 1779— 1861 годах: Автореферат дис. ... канд. филолог. наук. М., 2007.

Прохорова И.Е. «Женская тема» в литературно-критических и публи­цистических текстах П.А. Вяземского: к вопросу о возможностях гендер­ного подхода к анализу // Медиаскоп. 2009. № 2.

Прохорова И.Е. Журнально-публицистические статьи Н.В. Гоголя: ва­риации на «женскую тему» // Медиаскоп. 2010 № 3.

Пушкарева Н.Л. Зачем он нужен, этот «гендер»? (новая проблематика, новые концепции, новые методы анализа прошлого) // Социальная исто­рия. Ежегодник 1998-1999. М., 1999. С. 155-177.

Райнхард З. Что такое социальная история? Разрывы и преемст­венность в освоении «социального» // THESIS: теория и история эко­номических и социальных институтов и систем. Т. 1. Вып. 1. 1993. С. 163-181.

Савельева И.М. Новая «социальность» социальной истории. М.: Изд. дом. Высшей школы экономики, 2015.

Смирнова О.В. Интеграция гендерного подхода в журналистское обра­зование: российский контекст // Медиаскоп. 2011. № 4.

Солонин Ю.Н. Голос о женском достоинстве из XVIII века // О благо­родстве и преимуществе женского пола: Из истории женского вопроса в России. СПб, 1997. С. 18–31.

Тишкин Г.А. Дворянские идеи женской эмансипации (вторая половина XVIII - начало XIX века) // Публицистика эпохи Просвещения. Вып. 1. СПб, 1995. С. 124–135.

Поступила в редакцию 07.05.2016