Символика цвета и функционирование цветообозначений в массмедийном политическом дискурсе

Раздел: Язык СМИ

В статье рассматриваются связи между общекультурными символическими значениями цвета и теми смыслами, которые цветовые слова приобретают в политических текстах. Анализируются закономерности функционирования цветообозначений в этих текстах.

Цвет всегда во всех культурах и религиях мира имел символиче­ское значение. Символические значения обретали и вербальные единицы, обозначающие цвет. Цвет служит: а) для обозначения и выражения эмоций: черный — цвет траура в большинстве стран; см. также вербализованное: черные мысли, черная дума, черная за­висть; б) для обозначения духовных и нравственных качеств: свет­лая душа, черный человек', белый — символ внутренней чистоты, безгрешности: ангельские облачения, свадебный наряд невесты; в) для обозначения личностных качеств: светлый ум, ясный ум, яркая личность и т.п. Фиолетовый — «цвет духовных миров, миров твор­чества», а у католиков — «молчание или созерцание» (Шейнина, 2002: 360). Голубой и белый в словосочетаниях голубая кровь и бе­лая кость указывают на аристократизм происхождения. Зеленый — «цвет весны, нового роста, плодородия, природы, радости» (там же: 362), т.е. цвет жизни.

При этом, как подчеркивают исследователи, в разных культурах и религиях один и тот же цвет может иметь разные символические значения. Например, белый в странах Востока — цвет траура.

1 февраля 2013 г. хоронили принца Нородома Сианука. Все были одеты в белые одежды¹.

Иногда символическое значение цвета напрямую обусловлено его метонимической связью с каким-либо событием, явлением, которое в данном культурном или общечеловеческом культурном сообществе является знаковым:

• зеленый — цвет травы, листьев —» жизнь;

• белый — чистота; на белом явственнее всего видна грязь —» святость, цвет Божественного Преображения: «1... взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних, 2. И преобразился перед ними: и просияло лицо Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф. 17:12). Поэты Серебряного века нередко заменяли свои фамилии, как не отражающие дух их поэзии, на псевдонимы. Один из ярчайших представителей русского символизма взял для себя псевдоним Андрей Белый, отказавшись от не соответствующей его «летящей» поэзии фамилии Бугаев — Борис Николаевич Бугаев (Дёмин, 2007: 19). Для него белый цвет — цвет Космоса, Мироздания, «соединение семи светильников, семи церквей», «символ Богочеловечества» (там же);

• черный: как и темный, черный противопоставляется свету, чер­ный — отсутствие света. Свет и тьма в контексте Священного Пи­сания — символы двух начал: Божественного, Логоса, Разума и Хаоса, Антихриста. Ад на иконах всегда черного цвета (икона Страстной седмицы «Сошествие в ад») —» страдания, смерть.

В политическом дискурсе, как невербальном, так и вербальном, цвет также оказывается одним из важнейших символов и выпол­няет социальные и идеологические функции. В государственную символику цвет входит через государственный флаг, через флаги отдельных подразделений государства, через геральдику. При этом символы государства нередко могут быть возведены к более древ­ним символическим значениям цвета. Так, цвета российского три­колора, учрежденного Петром I, ученые соотносят с цветовой символикой иконы «Чудо Святого Георгия о змие» — герба г. Мо­сквы (Дегтярёв, 2000: 57).

В культурных и политических текстах вербального характера символическое значение цвета раскрывается через перцептивную лексику тематической группы «цвет». При этом символика, выра­женная вербально, опирается на: а) смысловые связи цвета с тем или иным явлением или событием — когнитивные реакции (крас­ный — цвет пролитой крови, белый — цвет чистоты, зеленый — цвет листьев, травы —» цвет жизни); б) на эмоциональные связи слова — прагматические реакции (красный — возбуждение, призыв к актив­ному действию, может быть, к мщению (Шейнина, 2002: 365); белый — доверие, благоговение; зеленый — радость, доверие).

Слова, обозначающие каждый из цветов или оттенков цвета, группируются в семантическое поле вокруг центрального слова, обозначающего конкретный цвет. При этом «поле» понимается как «совокупность языковых (главным образом лексических) еди­ниц, объединенных общностью содержания (иногда также общно­стью формальных показателей) и отражающих понятийное, пред­метное и функциональное сходство обозначаемых явлений»². При таком выделении цветовых семантических полей слово, называю­щее данный конкретный цвет (например, красный), содержит ин­тегральный признак, а единицы, называющие оттенки красного {красноватый, алый, пурпурный, багряный, румяный), — дифферен­циальные признаки.

Единицы, входящие в поле одного цвета, могут быть разнород­ными: а) по грамматической (морфологической) отнесенности (красный — краснеть, алеть, багрянец, и т.д.); б) по принципу обо­значения: прямое значение — непереносное (красный — кровавый закат)', в) по обозначенной степени интенсивности и оттенку ин­тегрального признака (красный — красноватый, багровый — т.е. густо-красный, алый — т.е. ярко-красный).

Цветовые поля политического дискурса делятся, в свою очередь, на две соотносительные подсистемы, отличающиеся друг от друга качеством интегрального уже для данной подсистемы признака.

I. Интегральный признак — прямое значение, т.е. название соб­ственно цвета (красные флаги, белые, синие шарики, зеленые вымпелы и т.д.). Такие единицы встречаются в описаниях, которые обычно объективированны, не выражают модуса автора и не имеют каких- либо оценочных нюансов.

II. Интегральный признак — слово в переносном, как правило метонимическом, значении (Красная армия, Белая гвардия, белое движение, оранжевая революция). Здесь интегральным признаком является не качественное значение цвета, а метонимически свя­занное с ним относительное значение прилагательного:

• Красная армия (первоначально Красная гвардия, с марта 1917 по март 1928 г.)³ — от: красные знамена — цвет крови, пролитой в борьбе за свободу и справедливость;

• Белая гвардия — происхождение названия связано с традици­онной символикой белого цвета «как цвета сторонников законного правопорядка»⁴. См. отмеченное В.И. Далем «Государь, батюшка, надежда, православный, белый царь»⁵ и «Народ называет белым: веру свою, царя и Отечество»⁶ — здесь соединены и государственно-политический, и духовно-нравственный компоненты значения (О.Н. Григорьева указывает, что «белой гвардией» стали называть себя «студенческие боевые дружины в Москве, высту­пившие вместе с отрядом юнкеров и кадетов на защиту Времен­ного правительства», и отмечает, что название «белые» — о тех, кто боролся в Гражданской войне против большевиков, — появилось «в Северо-Западной армии» с лета 1919, а окончательно — лишь в эмиграции в 1920—1921 гг. (Григорьева, 2004: 231));

• Оранжевая революция — события, связанные с выборами пре­зидента Виктора Ющенко на Украине (осень 2004 — январь 2005 г.). Сторонники Ющенко имели атрибутику (шарфы, флажки, банне­ры) оранжевого цвета.

Обычно такие интегральные слова в дискурсе политики несут в себе сему либо коннотацию оценки. Эта оценочность может воз­никнуть сразу и выражать: а) оценочное отношение тех, кто вы­брал для себя данный цвет как символ. Например, Красная армия и т.п. — цвет пролитой крови: жертвенность, мужество, страдания, могущество, справедливость (Шейнина, 2002: 365). Красный — цвет революции. Значение заимствовано из европейской полити­ческой традиции; распространялось после европейских револю­ций 1848 (Мокиенко, Никитина, 2005: 204), особенно после Парижской коммуны 1871 г.; б) оценочное значение у цветообозначения может отражать «взгляд со стороны» — точку зрения и оценки тех, кто наблюдает за событиями. Так, первоначально иронически оценочное у оранжевый в распространившемся в массмедиа 2005— 2006 гг. сочетании «оранжевая революция» — это, вероятно, еще и реакция российских политиков и журналистов и на саму револю­цию, и на экстравагантность цвета, выбранного ее участниками: цвет, с российской точки зрения, ассоциировавшийся не с поли­тикой, а с пляжем, — кричащий пляжный цвет.

Оценочность политических «цветовых» слов может быть разной на одной синхронной плоскости в разных социальных группах одного и того же сообщества. Белый в послереволюционные годы обладает диаметрально противоположной оценочностью. У сто­ронников революции белый — негативнооценочное. Первый тол­ковый словарь советской эпохи — «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова — ко всем политическим обо­значениям с первой частью бело- (белогвардеец, белогвардейщина, белоэмигрант, белоэмигрантский) дает синоним «контрреволюцио­нер», «контрреволюционный»⁷. Для тех, кто революцию не при­нял, белый вызывает возвышенно-романтические коннотации.

Марина Цветаева в 1918 г. пишет:

Белая гвардия, путь твой высок:

Черному дулу — грудь и висок.

Божье да белое твое дело:

Белое тело твое — в песок.

Не лебедей это в небе стая:

Белогвардейская рать святая Белым видением тает, тает...⁸

Иван Бунин в 1918 г. — трагически-скорбные интонации, обус­ловленные контекстом: «...у белых... все отнято, поругано, изнаси­ловано, убито: родина, родные колыбели и могилы, матери, отцы, сестры»⁹.

Красные у Бунина вызывают яростное отторжение, что прояв­ляется в сочетаемости в микроконтексте и в оценочных смыслах макроконтекста: «И по странно пустым, еще светлым улицам, на автомобилях, на лихачах — очень часто с разряженными девками — мчится в эти клубы и театры <...> всякая красная аристократия: матросы с огромными браунингами на поясе, карманные воры, уголовные злодеи и какие-то бритые щеголи во френчах, в раз­вратнейших галифе, во франтовских сапогах...»¹⁰. Здесь: пренебре­жительное всякая красная и метафора аристократия — указание на присвоение себе чужого статуса и чужой собственности, т.е. на воровство. В макроконтексте — лексика негативной семантики: воры, уголовные злодеи, развратнейшие галифе и пренебрежительное разряженные девки. А у сторонников советской власти красный — подчеркнуто позитивнооценочное. См.: «Красный... 3... связанное с революционным, коммунистическим строем, советский, комму­нистический»¹¹.

Из сказанного выше очевидно, что цвет и цветообозначения выполняют в политическом пространстве, с одной стороны, инте­грирующую функцию. «Под знаменами» данного цвета, объединя­ются единомышленники, для которых цвет служит сигналом «свой». Так, красный цвет сам по себе является цветовой доминантой со­ветской власти: красное знамя («И водрузим над землею красное знамя труда» — боевой рабочий марш «Смело, товарищи, в ногу...» Л. Радина). Красные звезды на башнях Кремля, красный цвет государственного флага СССР, лозунги, транспаранты, которые писались на красном фоне, красные бантики на груди участников демонстрации, красные гвоздики — все это было символом совет­ского государства и КПСС. Сейчас красный цвет сохраняет свое символическое значение у сторонников и членов КПРФ. Новое словосочетание красный пояс России (появилось после 1991 г. (Гри­горьева, 2004: 237)) обозначает области, где голосуют за коммуни­стов. Интегрирующая функция проявляется и в вербальном отно­шении. Так, позиционирование красного цвета как цвета «своих» отражали многочисленные словосочетания советской эпохи со сло­вом «красный»', красный командир, красная конница, красный про­фессор, Институт Красной профессуры (Мокиенко, Никитина, 2005: 204) и т.д.; это же слово — в названиях населенных пунк­тов: Красный Луг, Красный Стекловар, Красный Холм, и др.; в назва­ниях колхозов и совхозов, заводов и фабрик: «Красный дозор», «Красный колос», «Красный богатырь» и др.; в названиях журналов и газет: «Красный воин», «Красная новь» (там же) и др.; в именах собственных: Красарма (от: Красная армия) (там же: 202), Красномира (там же: 203), Краснослав (там же: 204).

Вместе с тем и цвет, и вербальные цветообозначения выполня­ют функцию дифференциации: служат сигналом «чужой» (см. про­цитированный выше отрывок из И.А. Бунина).

Одновременно повторяемость слова в контекстах одного и того же оценочного характера способствует закреплению оценочности (положительной или отрицательной) у данного «цветового» слова и обуславливает механический перенос этой оценочности на явле­ние, названное определяемым существительным. Так, безусловная положительная оценочность, романтизированные, героические коннотации слова красный были перенесены на существительное террор в словосочетании красный террор (декретом введен в сентябре 1918 г., после покушения на Ленина и убийства М.С. Урицкого (Орлов, Георгиев, Геориева, Сивохина, 2005: 346)): декларирова­лось исключительное право на произвол, насилие и убийство.

Негативная оценочность прилагательного белый в его полити­ческом значении в революционные предвоенные годы также за­креплялась вербально, прежде всего в многочисленных сложных словах, вторая корневая часть которых содержала негативную оценку: белобандит, белогвардейщина, белоинтервент, белогвардейско-кулацкий и некоторые другие (Мокиенко, Никитина, 2005: 39—41). А далее уже само по себе бело- в сложных словах стало негативнооценочным: белочех, белоэмигрант, белофинн. «Толковый словарь языка Совдепии» В.М. Мокиенко и Т.Г. Никитиной пока­зывает, как расширялся круг негативных денотатов, обозначенных словами с первой частью бело-.

«Белофинн 1. Член вооруженных формирований, боровшихся про­тив Советской власти на территории Карелии в октябре 1921 года ...

2. Всякий неугодный советской власти финн. Термин появился (в этом значении) в связи с нападением Красной Армии на Фин­ляндию в 1939 г.» (там же: 40), также: белополяк (там же).

Об узнаваемой всеми оценочности цветовой морфемы в слове белофинн говорит Г. Владимов в повести «Верный Руслан. История караульной собаки»:

«Так-то Стюра, дорогая с финской, значит, войны... Ну, та, правда, не война была, а “кампания”, точно “кампания с белофин­нами”. Ах... Гениальный все же был душегуб (о Сталине. — B.C.). Как он их по-боевому назвал — “белофинны”. Кто их разберет, за­хватчики они, не захватчики, а “белофинны” — это ясно: белые, значит, а белых еще не забыли, так винтовка легко в руку идет, зна­ешь, с кем воевать»¹².

Оценочное осмысление цвета и цветообозначений может иметь разные нюансы на одной синхронной плоскости в политических дискурсах разных государств. Так, черный в российской лингво- культуре — цвет анархистов, а также цвет правительственных авто­мобилей. В Германии черный — цвет Христианско-демократи­ческого союза; см.: «За послевоенную историю фрау Меркель станет пятым ставленником “черных” (в этот цвет окрашивают де­мократов в политическом спектре Германии»)¹³; «Черный марш: Христианские демократы возвращаются к власти»¹⁴; «Германские социал-демократы и консерваторы проголосовали за “красно-черное” правительство»¹⁵.

В диахронии оценочность может переосмысляться. Изменение оценочности с негативной на позитивную (сакрализация) и с по­зитивной на негативную (десакрализация) происходит по-разному. «Реабилитация» цвета и связанного с ним цветового слова всегда связана с реабилитацией явления: через сообщение новой инфор­мации, через социальные акции, через употребление слова в поло­жительных контекстах, через словарные толкования. Так, белый, белогвардейское движение в конце 70—80-х гг. XX в. и особенно в постперестроечное время меняло свою оценочность в сторону по­ложительную через культурный макроконтекст. Это публикация и оценка «Белой гвардии» М. Булгакова, «Лебединого стана» М. Цве­таевой, документальные, телевизионные и художественные фильмы («Дни Турбиных», реж. Басов; «Адмиралъ», реж. А. Кравчук и т.д.), перезахоронение праха А.И. Деникина в Донской монастырь и т.п. Изменились словарные толкования. Если в словаре под редакцией Д.Н. Ушакова синоним к белый — «контрреволюционный» (см. выше), то словари 90-х гг. — первого десятилетия XXI в. интерпре­тируют его иначе: Белый «3. В первые годы Гражданской войны: относящийся к вооруженной борьбе за восстановление законной власти в России»¹⁶; «Большой энциклопедический словарь» под редакцией А.М. Прохорова в статье «Белая гвардия» отмечает, что «происхождение термина связано с традиционной символикой бе­лого цвета как цвета сторонников законного правопорядка»¹⁷.

Десакрализация легче осуществляется собственно языковыми средствами. Ими являются:

1) деривация. См., например: Краснюк — «Пренебр. Коммунист» (Мокиенко, Никитина, 2005: 205);

2) ироническое использование других единиц того же семанти­ческого поля, метафорически обозначающих оттенки или степень проявления цвета: покраснеть, красноватый, розовый и др. Так же: сочетания с наречиями меры и степени: очень, в высшей степени красный — десакрализация, через возвращение цветовому прила­гательному качественного значения. Например: «...КПРФ, как ни странно, подсказала первым, что надо работать на своем поле, что порозовение или покраснение электората совсем не бесспорно»¹⁸. См. также: «В наше время образовалось множество партий, движе­ний, фронтов, организаций, обществ. Некоторые из них стали, скажем так, очень “красными”, другие — очень “черными” ...»¹⁹;

3) введение цветового слова в десакрализующий контекст. На­пример: «Красный генерал из черной сотни» — об А. Макашове²⁰; «Чили — страна красного перца и выцветших идей того же цвета»²¹. См. также: «Лучше красные, чем голубые!» — лозунг, с которым яко­бы КПРФ собиралась идти на выборы в Думу в 2007 г.²²

Оценка политического явления через цветообозначение может выражаться в результате переноса на данное явление тех коннота­ций, которыми слово обладает вне политического дискурса. На­пример, в девизе митинга в защиту предпринимательства, который проводился в Санкт-Петербурге напротив Смольного²³: «Оранже­вая война против желтого дома!» — задействованы те негативнооце­ночные коннотации, которыми обладает прилагательное желтый в разных сочетаниях вне дискурса политики: «имеющий нездоро­вый цвет лица, тела. Лицо его совсем опухшее и желтое», «Желтый билет. В России до 1917 г.: паспорт на желтом бланке, выдавав­шийся проституткам», «Желтый дом. Разг. Больница для душевно­больных»; а также «продажный, соглашательский, низкопробный. Желтая пресса, печать»²⁴. Цветовое значение прилагательного вы­тесняется негативными коннотациями, оценочность и дискредити­рующие ассоциации выступают на первое место. Результат: нега­тивный образ денотата, обозначенного словосочетанием.

В массмедийном континууме «власть» цветообозначения при­сутствуют всегда, но степень их активности бывает разной. Есть периоды, когда такие слова не играют какую-либо важную роль. И есть периоды, когда обращение к лексике этой группы и ее «влиятельность» в общем смысле континуума становятся весьма интенсивными: красный в революционные — первые послерево­люционные годы, оранжевый в конце 2004—2005 и 2006 г., когда после выборов президента В. Ющенко на Украине (см. выше) сло­восочетание «оранжевая революция» породило множество, в основ­ном иронических, словосочетаний с этим прилагательным (см., например, газетные заголовки этого периода: «Оранжевая соседка — об Украине»²⁵; «Электоральная ситуация и “оранжевое зару­бежье” »²⁶; «Оранжевые тревоги Минска: Лукашенко обещал гасить разрушительные политтехнологи»²⁷; «Оранжевый отсвет: Румынский президент едет в Кремль из-за Приднестровья»²⁸; «Отчего лихора­дит Украину. Черная полоса оранжевых»²⁹. А также: «Оранжевая Ан­танта» (заголовок — о планирующемся объединении Молдавии, Грузии и Украины³⁰); «Оранжевая власть» — Алексей Пушков в «Постскриптуме»³¹; «Заговор оранжевых олигархов» (из рекламы программ НТВ на «Эхе Москвы»³²). Тогда же возникло словосоче­тание «оранжевая угроза» — угроза насильственного государствен­ного переворота, подготавливаемого за рубежом и осуществляемого на средства, полученные из-за границы. См. реализацию этого зна­чения в материале Валерия Коровина «Нам нужен грозный царь»³³: «Оранжевые ожидания», «оранжевый сценарий», «оранжевая подмена России», «внутри самой страны снуют “оранжевые” западные при­хвостни...» и т.д.

Конец 2011 и первая половина 2012 г. (время подготовки к вы­борам в Государственную Думу и выборам президента РФ и время после выборов) ознаменовались всплеском активности прилага­тельных оранжевый — уже применительно к России и белый — символический цвет оппозиции. При этом оранжевый, функцио­нируя исключительно в значении «импортируемый из-за рубежа и проплаченный зарубежными спонсорами», имеет акцентирован­ную негативную оценочность — обозначает то, что отвергнуто об­ществом. Такие же негативно-пренебрежительные коннотации у дериватов оранжизм, оранжисты. Например: «...попытка оран­жевого захвата власти»³⁴; «В любом случае летящий локомотив “оранжевой революции” уже затормозил. Но угроза для власти кро­ется в другом» (А. Проханов)³⁵; «Несистемная оппозиция — это бурлящий поток ... Этот поток катится по площадям и улицам, оставляя после себя на асфальте множество оторванных подметок, среди которых подошва Ильи Пономарёва становится “Авророй” оранжевой революции»³⁶; «Троцкизм-оранжизм: Как Сталин в 1927 году победил “цветную революцию”» (заголовок и подзаголовок)³⁷; «И во главе тогдашних “оранжистов” стоял Л.Д. Троцкий, сумевший спло­тить вокруг себя самые разные “левые” группы... И в этом также заметно сходство с “оранжевым движением”»³⁸. Это же прилага­тельное звучало в речах участников митинга на Поклонной горе — альтернативного тому, который проводила оппозиция. С. Кургинян и др. говорили об угрозе оранжевой революции в России.

Цвет и его вербальное обозначение могут участвовать в кон­струировании новых политических мифов. Фактически именно в этой функции выступил белый цвет и соответствующее прилага­тельное в период с декабря 2011 по конец 2012 г. — после объяв­ления результатов выборов в Государственную думу и до и после выборов президента Российской Федерации. Белый становится цветом оппозиции — тех, кто недоволен результатами выборов в Думу, потом — тех, кто против президентства В.В. Путина. При­лагательное белый начинает употребляться как синоним к слову протестный. Использование белого в этом значении характеризо­валось следующими чертами.

А. Использование самого цвета как символа: белые ленточки на груди митингующих и тех, кто заявляет о своей принадлежности к оппозиции, белые воздушные шары, белые палатки в некоторых регионах России (см.: «Белые палатки на смену белым ленточкам» — заголовок)³⁹, белые розы, возложенные на Соловецкий камень, — митинг в декабре 2012 г. («Марш миллионов»),

Б. В вербальном отношении — появление новых словосочетаний, где белый — положительнооценочное (частотность употребления их весьма велика).

• Автопробег «Белое кольцо» (24 января 2012 г.: автомобилисты с белыми лентами на внутренней стороне Садового кольца — при­глашение принять участие в шествии «За честные выборы»),

• Акция «Белое кольцо» в Москве (26 февраля 2012 года. Участ­ники митингов «За честные выборы» вышли на Садовое кольцо и сомкнули живую цепь по всей длине).

«Толковый словарь» Андрея Архангельского под ироническим названием «Между молчанием и ропщественностью»⁴⁰ приводит следующие новообразования с прилагательным белый: Белый круг, Белая лента, Белая революция, Белое кольцо, Белоленточник, сюда же — снежная революция. Общим названием подобных акций и вы­ступлений стало словосочетание Белое движение. Белый альбом — проект музыкального критика Артемия Троицкого — предложение выступить в Интернете тем музыкантам, которые смогут проде­монстрировать свою оппозиционность⁴¹. См. также: «Белый крик: Путин, уходи!» — Матвей Ганапольский в программе «Ганапольская» — об объявленном митинге на Калужской площади, куда приехало более двух десятков автобусов с омоновцами и ни одного протестующего⁴².

По сути дела начиналось конструирование нового идеологиче­ского мифа с использованием номинации прежнего исторического мифа — Белое движение времен Гражданской войны. Это конструи­рование осуществлялось за счет актуализации и взаимодействия элементов обоих семиотических рядов: собственно цветового и вербального.

Приемы конструирования

А. Цветовая символика:

1) выбор цвета — апелляции к традиционным ассоциативным и эмоциональным связям данного цвета: представления о безгреш­ности, чистоте соответствовали лозунгу оппозиции «За честные выборы!». Результат: цвет вызывает доверие;

2) внедрение цвета в сознание через действия: раздача белых лент, шаров, букетов с белыми цветами; 8 апреля 2012 г. протестанты пытались украсить станцию метро «Площадь революции» белыми лентами, шарами, гвоздиками, розами⁴³;

3) восторженность, эмоциональная приподнятость, подчерки­ваемая значимость в проведении этих акций, передается другим участникам. Суггестивность, т.е. внушаемость, в подобных массо­вых акциях возрастает. Исследователи социальной психологии пи­шут, что «между людьми в группе образуются так называемые суг­гестивные сети, в результате чего на каждого члена группового объекта действует не только субъект внушающего воздействия, но и другие члены группы, что заметно увеличивает эффект внуше­ния» (Крысько, 2003: 44).

Б. Вербальная символика:

1) многочисленность новых наименований и частотность их употребления;

2) закрепленная в коллективной когнитивной базе положитель­ная оценочность цветового прилагательного, высокость связанных с ним эмоциональных коннотаций стимулировали соответствую­щие положительные реакции. См. приводимое В.И. Далем разъяс­нение переносного оценочного значения прилагательного: «Народ называет белым: веру свою, царя и Отечество»⁴⁴;

3) позитивные реакции на словосочетание Белая гвардия (о Гражданской войне 1918—1921 гг.), которые закрепились у значи­тельной части россиян в последнюю треть XX в. (см. выше). Ро­мантизированное представление о Белой гвардии («Белогвардейская рать святая» — М. Цветаева) автоматически перешло на новое яв­ление — движение современной оппозиции.

Кроме того, фактически был задействован еще один смысловой пласт и связанные с ним ассоциации — события октября 1993 г. Возникшие сразу после расстрела Дома правительства Российской Федерации наименования защитник Белого дома, белодомовец об­рели трагические и потому высокие коннотации и иногда употре­блялись и по отношению к тем людям, которые собирались в авгу­сте 1991 г. вокруг московского Белого дома, чтобы защитить демократию.

В результате импликационал (т.е. весь круг ассоциативных и эмоциональных связей) прежних обозначений был перенесен на новое явление. Произошло «возвышение» нового денотата через высокость прежних денотатов. Это можно назвать «присвоением чужого статуса».

Развенчивание мифа осуществлялось опять-таки за счет исполь­зования элементов обоих рядов — цветового и вербального.

А. Вербальные средства:

1) В.В. Путин в ответе на вопрос о протестном движении ска­зал, что белые ленточки напоминают средства контрацепции. Наро­чито грубое сопоставление, инвектива. Реакция одного из лидеров протестного движения А. Троицкого — появление на следующем митинге в костюме презерватива — думается, не нейтрализовала, а только акцентировала болезненность этой инвективы;

2) употребление белый в негативных контекстах, квазисинони­мия, например: «Еще один “белоленточник”, инициатор “итальян­ской забастовки” в Госдуме... Илья Пономарёв — человек очень активный. Все лето он мотается по городам и весям родной стра­ны, принимая участие в различных общественно-политических мероприятиях»⁴⁵; «Сейчас уже очевидно, что движение белых лен­точек постепенно перерождается в политическую секту, подобную “Белому братству”, которая существовала в России в 90-х годах»; «В системном стане оппозиции много желающих получить диви­денды от “Белой секты”»⁴⁶ и т.д.

Здесь выделенные пренебрежительные сочетания мотается по городам и весям, получить дивиденды и негативнооценочные мета­форы белая секта, белое братство способствуют десакрализации начавшего было формироваться мифа.

Б. Невербальные средства: ритуальная «казнь» белой ленточки. Депутат А. Сидякин на заседании Государственной думы, выступая с трибуны, демонстративно растоптал белую ленту, сопровождая это действие словами обвинения: это «символ предательства», «символ экспортной революции». И приколол к пиджаку георги­евскую ленту.

Результат: примерно к марту 2013 г. миф был почти опроверг­нут: белый как возвышающая номинация почти перестал употреб­ляться.

Помимо этого, цвет и вербальные единицы, его обозначающие, могут быть связаны с другими семиотическими рядами, которые также относятся к компетенции государства и тоже имеют цвето­вое выражение. Так, красный и оранжевый в ряде стран — цвета, обозначающие степень террористической, а также экологической угрозы: «В России будет создаваться система оповещения о повы­шении уровня угроз по мотивам американской — в США, как из­вестно, каждому уровню присвоен свой цвет. В Америке есть “оранжевый”, “красный” уровень угрозы, вводится система кон­троля, и общество начинает включаться профилактически»⁴⁷.

Возможно, негативный ореол, который получили в русском языке прилагательное оранжевый после выборов на Украине (а они проводились по политтехнологиям США) и словосочетание оран­жевая угроза и подобные возникли на фоне символических смыс­лов этого цвета в шкале, указывающей степень опасности.

Подведем итоги.

1. Цвет и вербальные цветообозначения являются важной состав­ляющей политического дискурса, в том числе континуума «власть», и входят в число имиджевых конструктов.

2. Само по себе слово, обозначающее цвет и вошедшее как знак в политический дискурс, служит:

А. Средством воздействия: цвет как компонент какой-либо по­литической структуры, может повышать престиж названного (красный — в первые революционные годы, белый — в некоторые другие), а может принижать его — служить инвективой. Например: «Оранжевая война против желтого дома» — о митинге напротив Смольного (см. выше);

Б. В том числе воздействия манипулятивного. Манипулирова­ние — это «изменение направленности (психической или иной) других людей, осуществляемое незаметно для них» (Крысько, 2003: 127). Манипулирование посредством использования цветовых семантических полей может производиться двумя способами:

Первый. Через цвет и цветоназвание происходит отождествле­ние с тем, что издавна почитаемо или отвергаемо: перенос на себя или на другого. При этом переносятся либо свойства прежнего об­ладателя цвета, либо прежнее отношение к этому обладателю цвета (см.: Белое движение — название протестных акций декабря 2011 — августа 2012 г.).

Второй. Манипулирование через десакрализацию того, что прежде было недосягаемым и неприкосновенным. В наибольшей степени в постперестроечных массмедиа такой десакрализации подверга­лись единицы семантического поля красный.

3. В первое десятилетие XXI в. в русском языке распространи­лись новые словосочетания: цветные революции, цветные технологи. См.: «Цветные технологии использует власть ее противники» (под­заголовок)⁴⁸. И далее: «Вчера сообщения из Киргизии подозри­тельно напоминали сводки новостей с Украины. Страны очень разные, но в обеих прошли “цветные” революции, в обеих прези­денты борются с премьерами, в обеих они опираются на конкури­рующие регионы... В обеих странах используются технологии “цветных” революций, и в обеих это в итоге ведет к географическому расколу страны»⁴⁹.

Цветные революции — государственные перевороты, которые совершены на средства, предоставленные зарубежными заказчи­ками; цветные технологии — технологии подготовки и проведения таких переворотов. Источники финансирования — те лица или ор­ганизации, которые заинтересованы в дестабилизации обстановки в той или иной стране. Цель тех, кто организует цветные револю­ции, — в результате государственного переворота подчинить дан­ную страну своему влиянию.

Можно сказать, что цвета и вербальные цветообозначения тоже могут становиться составляющей «цветных» технологий. Напри­мер, прежний романтический ореол слов коммунист, революцио­нер, революция развеян в значительной степени за счет процессов, которые пережили прежде всего ассоциативно и синтагматически связанные со словами коммунист, революционер, революция едини­цы цветового поля красный (уничижительная деривация, введение в ёрнический контекст и т.д. — см. выше). Изменение оценочно­сти у указанных существительных проявляется и в новых, ирони­ческих, прежде немыслимых словосочетаниях: «Революция в поло­ску» (заголовок, о массовых беспорядках в Узбекистане⁵⁰); «Гений “цветных революций” прибывает в Москву» (заголовок⁵¹) — о при­бытии в Москву нового посла США Майкла Макфола и т.д. Здесь «в полоску», цветных заменяют традиционные обозначения.

4. Цвета и цветообозначения в политическом дискурсе в целом в последние годы, на наш взгляд, утратили в восприятии реципи­ента свою прежнюю «престижность». Иллюстрация к этому — шутливые заголовки, в которых десакрализованным предстает уже сам цвет как знак серьезной политики: «Гражданин, Вы какого цвета?»⁵² — о политических репрессиях на Украине; «Цветопляска»⁵³ — о злоупотреблении цветовой символикой в разных про­граммах центрального телевидения и т.п.

Примечания

¹ Информация на радио «Коммерсантъ-FM». 2013. 1 февр.

² Большой энциклопедический словарь. Языкознание / гл. ред. В.Н. Ярцева. 2-е изд. Лингвистического энциклопедического словаря 1990 года. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. С. 380.

³ Большой энциклопедический словарь / гл. ред. А.М. Прохоров. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Большая Российская энциклопедия; СПб.: Норинт, 2000. С. 586.

⁴ Там же. С. 111.

⁵ Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.: Русский язык, 1999. Т. 4. С. 570.

⁶ Там же. Т. 1. С. 153.

⁷ Толковый словарь русского языка: В 4 т. / под ред. Д.Н. Ушакова. М.: Астрель: ACT, 2000. Т. 1. С. 119-120.

⁸ Цветаева М.И. Откуда такая нежность?: Стихотворения. М.: Эксмо, 2005. С. 106-107.

⁹ Бунин И.А. Окаянные дни. М.: Советский писатель, 1990. С. 73.

¹⁰ Там же. С. 72.

¹¹ Толковый словарь русского языка: В 4 т. / под ред. Д.Н. Ушакова. Т. 1. С. 1502.

¹² Владимов Г. Верный Руслан. История караульной собаки. М., 1989. С. 85.

¹³ Время новостей. 2005. 7 июля.

¹⁴ Там же.

¹⁵ Новые Известия. 2005. 16 нояб.

¹⁶ Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: Азъ LTD, 1992. С. 41.

¹⁷ Большой энциклопедический словарь / гл. ред. А.М. Прохоров. С. 111.

¹⁸ Литературная газета. 1998. 11нояб.

¹⁹ Толковый словарь русского языка конца XX века. Языковые изменения / гл. ред. Г.Н. Скляревская. М.: Фолио Пресс, 1998. С. 338.

²⁰ Литературная газета. 1998. 11 нояб.

²¹ Комсомольская правда. 1996.

²² Эхо Москвы. 2007. 29 авг.

²³ Радио «Свобода». 2005. 6 дек.

²⁴ Большой толковый словарь русского языка / под ред. С.А. Кузнецова. СПб.: Норинт, 2001. С. 302.

²⁵ Время новостей. 2005.

²⁶ Там же. 7 июня.

²⁷ Там же. 2004. 21 дек.

²⁸ Там же. 2005. 14 февр.

²⁹ Аргументы и факты. 2006. № 3.

³⁰ Главная тема // 3 канал. 2005. 3 марта.

³¹ ТВЦ. 2005. 16 мая.

³² Эхо Москвы. 2005. 24 сент.

³³ Литературная газета. 2005. № 23.

³⁴ Бизнес-FM. 2012. 23 марта.

³⁵ Завтра. 2012. №9.

³⁶ Там же.

³⁷ Там же.

³⁸ Там же. С. 8.

³⁹ Независимая газета. 2013. 23 окт.

⁴⁰ Новая газета. 2012. 24 дек.

⁴¹ Бизнес-FM. 2012. 21 мая.

⁴² Эхо Москвы. 2013. 24 февр.

⁴³ Московские новости. 2012. 5 дек.

⁴⁴ Даль В.И. Указ. соч. Т. 1. С. 153.

⁴⁵ Московский комсомолец. 2012. 4 авг.

⁴⁶ Исаев А. «Справедливый» подход к «белой секте» // Комсомольская правда. 2012. 20 марта. С. 5.

⁴⁷ Время новостей. 2004. 9 сент.

⁴⁸ РБК daily. 2007. 6 апр.

⁴⁹ Там же.

⁵⁰ Московский комсомолец. 2005. 15 мая.

⁵¹ Там же. 2011. 22—28 декабря.

⁵² Труд. 2005. 1 июня.

⁵³ Новые Известия. 2004. 3 дек.

Библиография

Большой толковый словарь русского языка / под ред. С.А. Кузнецова. СПб.: Норинт, 2001.

Большой энциклопедический словарь / 1 л. ред. А.М. Прохоров. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Большая Российская энциклопедия; СПб.: Норинт, 2000.

Большой энциклопедический словарь. Языкознание / 1 л. ред. В.Н. Яр­цева. 2-е изд. Лингвистического энциклопедического словаря 1990 года. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998.

Бунин И.А. Окаянные дни. М.: Советский писатель, 1990.

Владимов Г. Верный Руслан. История караульной собаки. М., 1989.

Григорьева О.Н. Цвет и запах власти. Лексика чувственного восприятия в публицистических и художественных текстах. М.: Флинта: Наука, 2004.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.: Русский язык, 1999.

Дегтярёв А.Я. История Российского флага. М.: Военный парад, 2000.

Крысъко В.Г. Словарь-справочник по социальной психологии. СПб.: Питер, 2003.

Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь языка Совдепии. 2-е изд., испр. и доп. М.: ACT: Астрель, 2005.

Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: Азъ LTD, 1992.

Орлов А.С., Георгиев В.А., Георгиева Н.Г., Сивохина Г.А. История Рос­сии: Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. М.: ТКВелби, Проспект, 2005.

Соболева Н.А. Очерки истории российской символики: От тамги до го­сударственного суверенитета. М.: Языки славянских культур, Знак, 2006.

Толковый словарь русского языка: В 4 т. / под ред. Д.Н. Ушакова. М.: Астрель: ACT, 2000.

Толковый словарь русского языка конца XX века. Языковые измене­ния / гл. ред. Т.Н. Скляревская. М.: Фолио Пресс, 1998.

Цветаева М.И. Откуда такая нежность?: Стихотворения. М.: Эксмо, 2005.

Шейнина Е.Я. Энциклопедия символов М.: ACT; Харьков: Тогрсинг, 2002.

Поступила в редакцию 21.05.2013