Н.В. Гоголь о Шлецере (статья «Шлецер, Миллер и Гердер») в контексте журнальных публикаций 1810—1830-х годов

Скачать статью
Замыслова Е.Е.

аспирантка кафедры истории русской литературы и журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова, г. Москва, Россия

e-mail: vetazamyslova@yandex.ru

Раздел: История журналистики

Автор анализирует исторические взгляды и особенности творческой манеры Н. В. Гоголя при создании образа Шлецера в статье «Шлецер, Миллер и Гердер», опубликованной в 1835 году в сборнике «Арабески». Высказывания Гоголя о знаменитом немецком историке конца XVIII — начала XIXвека рассматриваются парно с анализом материалов о нем в отечественной периодике 1810—1830-х гг., что позволяет уточнить уровень и характер влияния отечественной периодики на Гоголя — историка и публициста, значимость его публикации о Шлецере.

Ключевые слова: Н.В. Гоголь, А.Л. Шлецер, М.П. Погодин, В.А. Жуковский, «Арабески», «Московский вестник», «Вестник Европы», «Московский телеграф», всеобщая история

Еще довоенное отечественное гоголеведение осознало, что Н.В. Гоголь не может быть до конца понят и объективно изучен, если мы не осмыслим его творчество в контексте общего «потока европейских идеологических и эстетических исканий» (Десницкий, 1936: 51). Однако в работах, рассматривающих историче­ские статьи молодого Гоголя, эта установка реализовывалась недо­статочно активно (Айзеншток, 1952: 17—38; Пономарев, 1961: 208—233; Черепнин, 1968: 79—100 и др.). Сегодня необходи­мость изучения гоголевских публикаций по вопросам истории в связи с их ориентированностью на труды знаменитых европей­ских, главным образом немецких, мыслителей конца XVIII — пер­вой трети XIX века, а также на интерпретацию последних в мате­риалах отечественной периодики первой трети XIX века стала совершенно очевидной и ей уделяется растущее внимание1.

В данной работе сделана попытка максимально полно проана­лизировать генезис образа немецкого историка-просветителя Ав­густа Людвига Шлецера (Schlosser, 1735—1809) в статье Гоголя «Шлецер, Миллер и Гердер», увидевшей свет в 1835 году в «Арабе­сках». Сопоставление гоголевской характеристики Шлецера с вы­сказываниями о нем, ранее прозвучавшими в отечественных жур­налах, дает возможность утверждать, что, работая над образом немецкого историка, Гоголь опирался на более широкий, чем счи­талось прежде, круг материалов отечественной периодики первой трети XIX века. Однако, естественно, писатель ничего не повторял механически. Гоголевская характеристика четко продумана и тща­тельно выстроена согласно основному замыслу: показать один из типов историков, являющийся составной частью портрета идеаль­ного универсального «зодчего» истории.

Статья «Шлецер, Миллер и Гердер» в известной мере программ­ная, так как напрямую связана с грандиозным замыслом издания Всеобщей Истории «в трех <.> томах»2, который молодой Гоголь вынашивал с начала 1833 года. Непосредственным же толчком к оформлению в отдельную статью размышлений о трех «великих зодчих всеобщей истории» (VIII: 85) — Шлецере, Миллере и Гердере — с точки зрения Гоголя, основоположниках ее изучения, очевидно, стало назначение Гоголя адъюнкт-профессором в Пе­тербургский университет на кафедру Всеобщей истории, которое состоялось 24 июля 1834 года.

Вообще 1834 год в отношении создания публицистических тек­стов на исторические темы был объективно самым плодотворным для писателя — из-под пера Гоголя тогда вышло порядка 10 статей, рассматривающих различные периоды зарубежной и отечествен­ной истории, вопросы преподавания исторических дисциплин и общие проблемы философии истории. Статью «Шлецер, Миллер и Гердер» от других, написанных в том же году, принципиально от­личает то, что она писалась с целевой установкой на публикацию в сборнике «Арабески». В отличие от статей «О преподавании все­общей истории», «Взгляд на составление Малороссии», «О мало­российских песнях» и «О Средних веках», которые до появления в составе «Арабесок» были напечатаны в «Журнале Министерства народного просвещения» (далее ЖМНП)3. Не зафиксировано так­же и попыток автора в какой-нибудь иной форме предварительно публично представить свои размышления о Шлецере, Миллере и Гердере. Как, например, в случае со статьями «Ал-Мамун» и «О дви­жении народов в конце V века», которые перед включением в состав «Арабесок» были прочитаны Гоголем в форме лекций в Петербург­ском университете осенью 1834 года.

Таким образом, статья «Шлецер, Миллер и Гердер» — по сути, первый из сохранившихся законченных публицистических тек­стов на исторические темы, которые Гоголь предпочел не отдавать в периодику и вообще не предавать гласности до его появления в книжном формате. История ее публикации в некотором роде предвещает дистанцирование Гоголя от журнальной деятельности, которое отмечается в творчестве писателя после 1836 года (Прохо­рова, 2010: 24—25).

Как следует из черновых набросков оглавления «Арабесок», статью «Шлецер, Миллер и Гердер» Гоголь включил в сборник одной из последних. В первом плане книги, датируемом февралем 1834 года, она отсутствует. Во втором, который писатель набросал в конце августа — сентябре 1834 года, шестая из двенадцати статей во второй части озаглавлена «Миллер, Шлецер и Гердер». Несоот­ветствие данного названия финальному — «Шлецер, Миллер и Гердер» — позволяет предположить, что в это время Гоголь еще продолжал работать над новым текстом, его структурой.

В опубликованном варианте «Арабесок» мы видим, что Гоголь переставил статью о немецких историках с шестого, на второе место, поместив ее сразу после художественного этюда на тему всеобщей истории «Жизнь», открывающей вторую часть сборника и вовсе отсутствовавшей в предварительных планах книги. Такая переста­новка, представляется, указывает на то, что в процессе выстраива­ния «Арабесок» в глазах самого Гоголя возросла значимость его рассуждения о трех историках.

Вместе с тем молодому писателю свойственна и некоторая не­уверенность в ценности своих, по сути, первых историко-публи­цистических выступлений. Помечая в «Арабесках» статью «Шлецер, Миллер и Гердер» вместо 1834 года «1832-м», Гоголь как бы просит читателя о снисходительности к своим историческим шту­диям, оправдываясь давностью написания и «молодостью» автора (VIII: 7). Такого рода сомнения сохранились у писателя до конца жизни. Переиздавая почти через 20 лет свое собрание сочинений, он включил статью «Шлецер, Миллер и Гердер» (как и ряд других статей из «Арабесок») в том под названием «Юношеские опыты» (VIII: 498).

Тем не менее обозначенные молодым Гоголем в пору интенсив­ных исканий идеальных подходов к изучению и преподаванию всеобщей истории в статье «Шлецер, Миллер и Гердер» авторитеты среди предшественников навсегда остались для него незыблемыми. Выбор именно Шлецера, Миллера и Гердера свидетельствует о том, что немецкая (если быть совсем точным — немецкоязычная) школа европейской исторической науки4 для Гоголя была ближе фран­цузской и английской5. Это можно объяснить его увлечением куль­турой и наукой Германии в целом, которое началось еще в Нежине, вероятно, во многом благодаря внимательному чтению журнала любомудров «Московский вестник» (X: 354). И продолжилось в 1830-е годы, очевидно, не без влияния В.А. Жуковского и М.П. По­година. Гоголь очень высоко ставил мнение Жуковского, как из­вестно, большого знатока и ценителя немецкоязычной культуры, с ко­торым довольно активно общался начиная с 1831 года. А основным собеседником при обсуждении вопросов истории после личного знакомства в 1832 году стал для молодого писателя историк-уче­ный, преподаватель и публицист — М.П. Погодин, руководствую­щийся трудами немецких историков в ходе преподавания всеобщей истории в Московском университете и активно занимающийся их переводом и изданием в России.

Интересно, что в свою сравнительную характеристику Гоголь не включает еще одного немецкого историка — Арнольда Германа Людвига Геерена (Heeren, 1760—1842). Кстати, именно этого про­фессора истории в Гёттингенском университете называл «незаб­венным своим наставником» еще И.К. Кайданов, автор, в общем, весьма достойного и единственного в то время отечественного, много раз переиздававшегося учебника, по которому юный Гоголь знакомился с всеобщей историей в Нежинской гимназии (Кайда­нов, 1817: III—IV). Во второй половине 1820-х годов о заслугах Геерена в разработке всеобщей истории высоко отзывались и «Мо­сковский вестник», и «Московский телеграф»6. В первой половине 1830-х годов, главным образом, по Геерену читалась всеобщая история в высших учебных заведениях России. Например, М.П. По­годин в 1834 году начал заниматься подготовкой к печати «Лекций по Геерену о политике, связи и торговле главных народов древнего мира» (М. Ч. 1—2. 1835—1836).

Несмотря на всеобщее увлечение Геереном, автором «Арабесок», была высказана весьма неоднозначная оценка немецкого ученого. В статье «Шлецер, Миллер и Гердер» Гоголь упомянул Геерена лишь один раз, причем с упреком в одностороннем подходе к мате­риалу (VIII: 87). В письме Погодину от 2 ноября 1834 года, то есть как раз в период завершения работы над статьей для «Арабесок» (Дерюгина, Бочаров, 2009: 739), эта «односторонность» трактовалась Гоголем в более резких выражениях. Он заявил, что немец­кий историк «далее своего немецкого носа и своей торговли ничего не видит» и что политика является у него «мимо художеств, мимо наук, мимо людей, мимо жизни, мимо нравов, мимо отличий ве­ков» и в результате получается «черт знает, что такое». Поэтому Го­голь считал, что главный труд немецкого историка на русский и не стоило даже переводить. «Охота тебе заниматься и возиться около Геерена», — недоумевал Гоголь о погодинском переводе его книги (X: 341).

Действительно, изучение развития торговых отношений и по­литики во всем мире было, выражаясь современным языком, спе­циализацией Геерена. Причем такой подход ставился обычно в за­слугу ученому как его современниками, так и более поздней историографией, ведь он «первый выяснил, насколько важно изуче­ние торговых сношений древних народов для понимания их госу­дарственного строя и гражданского быта»7. Возможно, несколько предвзятое мнение о чрезмерном увлечении немецкого ученого «торговым» аспектом исторического развития сложилось у Гоголя после знакомства с журнальными публикациями ряда переводных отрывков из главного труда Геерена «О Политике и Торговле Древ­них народов» (Гёттинген, 1824—1826). Они уже в 1826—1827 годах появились в «Московском телеграфе», «Северном архиве» и «Мо­сковском вестнике» — в них действительно историческое развитие представлялось лишь с точки зрения развития торговли8.

В то же время Гоголь явно понимал перспективность обращения к Геерену как к источнику, с тем, чтобы «развить и переделать его по-своему», как он писал в письме Погодину 2 ноября 1834 года (X: 342). В более позднем письме, от 14 декабря 1834 года, когда статья «Шлецер, Миллер и Гердер» была уже завершена, писатель сам признал возможность опоры на суждения Геерена в своих раз­мышлениях на историческую тему: отмечал, что был бы рад от души, «если бы нам подавали побольше Геренов», ведь «из них можно таскать обеими руками» (X: 344).

В том же письме Гоголя Погодину можно найти косвенное объяс­нение его решения не выделять фигуру Геерена в статье о «великих зодчих истории». У Геерена, по замечанию русского писателя, нет «глубокого гения, чтобы стать наряду с первоклассными мыслите­лями» (там же). А ведь согласно идейно-композиционному замыслу статьи «Шлецер, Миллер и Гердер» характеризуются и сравнива­ются не столько конкретные личности историков, сколько разные типы ученых и популяризаторов исторического знания: историк-«критик» Шлецер, историк-«мыслитель» Мюллер и историк-«поэт» Гердер. Очевидно, по Гоголю, Геерен не представлял собой отдель­ного типа историка.

Заметим, что и в стремлении охарактеризовать различные типы историков у Гоголя были прямые предшественники. О них он мог узнать и из отечественных журналов. Например, в 1830 году в «Мо­сковском вестнике» появился отрывок «Юм» из лекции об этом крупном деятеле Просвещения в Великобритании, прочитанной французским историком первой половины XIX века Абелем-Фран­суа Вильменем (Villemain, 1790—1870). В этой статье, кроме Юма, представлены еще три крупнейших исторических писателя прошло­го — Макиавелли (Machiavelli, 1469—1527), де Ту (de Thou, 1553— 1617) и Боссюэ (Bossuet, 1627—1704), которые, по словам автора, «заключают в себе начала трех неимоверно различных типов»(здесь и далее курсив мой. — Е.З.). Показательно, что, как и у Вильменя, у Гоголя также выделяется три типа. Причем можно заметить черты определенного сходства в основных характеристиках Макиавелли, де Ту и Боссюэ у Вильменя и Шлецера, Миллера и Гердера у Гоголя.

Так, тип Макиавелли отличается «силой выражения» — слово Шлецера названо «всемогущим», «громовым» (VIII: 86). Макиавелли у Вильменя «пробегает быстрым взором прошедшее и в многообъем­лющих, философических очерках собирает все разнообразные чер­ты народа, Эпохи» так, что, например, «вся дикость средних веков сжата, так сказать, на нескольких страницах»10. Шлецер у Гоголя — «всезрящий судия», обладающий «быстрым, огненным взглядом», «удар его глаза» «могущественный», он хотел «одним взглядом об­нять весь мир», «схватывает вдруг за одним взглядом», «казалось, как будто бы он силился иметь сто аргусовых глаз, для того, чтобы разом видеть сбывающееся во всех отдельных углах мира» и соз­дать «сжатый эскиз мира» (VIII: 85—89).

Подобные соответствия обнаруживаются и в характеристиках двух других историков. «Спокойный, тихий, размышляющий» Мил­лер (VIII: 86) схож с де Ту, которого отличало «хладнокровие разума и спокойное чувство справедливости»11. Тип Гердера, мысли которого «высоки», напоминает третьего историка из статьи о «Юме» — «высокого по своему гению» Боссюэ, история которого проникнута «мыслью о величии»12.

Конечно, Гоголь не просто повторяет предложенные Вильменем подходы и даже некоторые конкретные определения. Многое писателем доработано и изменено в понимании и презентации различных типов историков, их характеристики поэтически обога­щены. Так, из одного замечания Вильменя о «быстром взоре» Ма­киавелли рождается шесть вариаций на тему «взора» в гоголевской характеристике Шлецера.

В целях создания обобщающих образов-типов Гоголь, думается, намеренно отказывается от включения биографических данных о своих героях, от рассказа о жизненном пути каждого из них. Так, обходится стороной пребывание Шлецера в России, как и интерес Гердера к месту России во всемирной истории. Ничего не сказано и о том, что Гердер был учеником Шлецера в Гёттингенском уни­верситете и прошел путь от критического отношения к своему учи­телю до признания его авторитета в исторической науке. В «Мыслях, относящихся к философической истории человечества» Гердер ссылается на труды и Шлецера, и Мюллера13.

Первым в статье представлен Шлецер, что вполне соответствует хронологии: его деятельность началась ранее деятельности двух дру­гих героев статьи. Неожиданным в представлении Шлецера в «Ара­бесках» оказывается другое. Гоголь специально оговаривает свою позицию, предвосхищая возможные вопросы читателей: «Может быть, некоторым покажется странным, что я говорю о Шлецере как о великом зодчем всеобщей истории» (XVII: 86). Дело в том, что фигура Шлецера традиционно рассматривалась не только в от­ечественной историографии, но и в периодике 1810—1830-х годов (как, впрочем, и позднее) главным образом в связи с его «Несто­ром»14 — сочинением, в котором немецкий ученый критически рассмотрел российские летописи. Еще в 1818 году историк А.Х. Лерберг в «Трудах Вольного общества любителей российской словес­ности» заявил, что Шлецер «составляет эпоху, с которой началось <...> исправление Истории Государства Российского <...> Начер­танные им правила несомненны <...>. Оставив оныя из виду, вся История могла бы превратиться в собрание нелепых вымыслов»15. Это мнение развивал «Вестник Европы» в во второй половине 1820-х годов16. Уже в 1833 году глава скептической школы М.Т. Каченовский в статье «О пользе изучения российской истории в связи со Всеобщею» указывал на «великие заслуги» Шлецера именно «по части Русской истории»17. Годом позже О.И. Сенковский, в целом резко отрицательно отзываясь о критическом методе Шлецера на страницах «Библиотеки для чтения», все же признавал, что «его мнения, важность его имени и грозный тон его учености дали осо­бое направление первым историческим трудам XIX века в России»18. Известно также, что Пушкин подробно изучал Шлецерова «Нестора» и в 1836 году собирался изложить свое мнение о труде немецкого историка в отдельной статье19. И лишь Погодин, коммен­тируя отрывок из Шлецерова «Введения в Историю для детей» на страницах «Вестника Европы» в 1825 году20, сожалел, что Шлецер известен в России «только объяснением Несторовой Летописи»21.

«Нестор» был хорошо знаком Гоголю прежде всего в связи с собственными занятиями русской историей (IX: 33 и др.). Но в своей статье 1834 года в характеристике Шлецера Гоголь явно сле­дует альтернативному направлению изучения наследия немецкого историка, указанному Погодиным22. Видимо, вслед за ним Гоголь еще до написания статьи для «Арабесок» высказался о немецком ученом на страницах отечественной периодики именно в связи со всемирной, а не русской историей. Шлецер — единственный, кого он цитирует в статье «План преподавания Всеобщей истории» — своего рода «визитной карточке» Гоголя-преподавателя истории. В этой статье отмечалось: «Только тогда вы знаете хорошо Исто­рию, говорит Шлецер, когда знаете ее и вдоль, и поперек, и вкось, и во всех направлениях»23. Вероятно, здесь перефразированы (кста­ти, с довольно значительным изменением смысла) следующие строки из шлецерова «Представления о всеобщей истории», пере­вод которого издали в России в 1809 году: «Каждый род происше­ствий должно читать двояким образом: однажды вдоль, вперед и назад, а потом поперек, в сторону или синхроническим (едино­временным) образом» (Шлецер, 1809: 44).

В статье из «Арабесок», как и в «Плане преподавания.», Гоголь вновь ссылается на шлецерово «Представление всеобщей истории». Отмечается, что Шлецер интересен автору в связи с разработкой всеобщей истории, несмотря на то что «мысли по этой части уле­глись в небольшой книжке, изданной им для студентов». Но эта маленькая книжка (227 страниц, но в предисловии Шлецер сам называет ее «малой книгой» (там же: I)), по мнению Гоголя, «принадлежит к числу тех, читая которые, кажется, читаешь целые томы» (VIII: 86).

Необходимо подчеркнуть, что в отечественной периодике того времени в тех немногих публикациях, в которых говорилось о Шлецере как о специалисте по всеобщей истории, принято было ссы­латься на другую, значительно более крупную работу ученого «Staatsgelahrtheit nach ihrem Haupttheilen im Auszug und Zusammenhang» («Всемирная историю в извлечении и связи»). Она вышла в Гёттингене в 1804 году в двух частях (а задумывалась даже в трех), но не была переведена на русский язык24. Молодой писатель ре­шает апеллировать не к этому фолианту, а по сути, к брошюре, увидев в ней лаконично изложенную принципиально важную на­учную идею.

Анализ статьи «Шлецер, Миллер и Гердер» парно с анализом материалов на исторические темы в отечественной периодике 1810—1830-х годов позволяет предположить, что Гоголь знал и умело опирался на две переводные статьи о Шлецере 1826—1827 годов. В 1826 году «Северный архив» в уже упомянутой краткой (на 3 страницы) «Биографии Шлецера» достаточно абстрактно утверждал, что всеобщая история обязана Шлецеру «новым светом и новой жизнью»25. В следующем году в «Московском вестнике» впервые в отечественной периодике Погодин озвучил идею о том, что Шлецер едва ли не прежде всех в Германии начал искать «един­ства в Истории»26.

Это замечание, представляется, могло особенно запомниться Гоголю. Ведь как раз тогда, в нежинские годы, начинали склады­ваться представления будущего писателя об истории, ее основных законах, пробуждался особый интерес к тем или иным историче­ским концепциям, подходам к изучению прошлого. Именно сое­динение «в единство», т.е. философский систематизм и свойствен­ный романтикам дух универсальности, впоследствии стали главными тенденциями исторических штудий писателя, которые, как справедливо заметил Ю.В. Манн, опирались, в том числе, и на позиции профессиональных историков, прежде всего Шлецера (Манн, 1978: 473).

Для Гоголя заслуга Шлецера во введении идеи всемирной исто­рии бесспорна: Шлецер «почувствовал идею об одном великом це­лом, об одной единице, к которой должны быть приведены и в кото­рую должны слиться все времена и народы», — замечает он в статье «Шлецер, Миллер и Гердер» (VIII: 85). Гоголь воспроизводит утверждение о том, что «род человеческий есть единица», которое ранее звучало в уже упомянутом переводе «Московского вестника» из Шлецерова «Представления о всеобщей истории» под руковод­ством Погодина и во впервые опубликованных там же и почти тогда же «Исторических афоризмах» самого Погодина: «история должна из всего рода человеческого сделать одну единицу»27. Эту актуально звучавшую в 1820—1830-е годы установку Гоголь приводил и в своих публикациях в ЖМНП (Замыслова, 2009: 131).

Характеризуя шлецеровский метод критического анализа ис­точников при изучении прошлого, Гоголь называет его «гением оппозиционным», всегда действовавшим «в оппозиционном духе». В известной мере преувеличивая, автор «Арабесок» отмечает, что Шлецер придерживался «только одного правила — противоречить всему прежнему» (VIII: 86). Понимание «оппозиционности» Шле­цера, скорее всего, воспринято Гоголем у Геерена. Еще в 1827 году в переведенной Одоевским статье этого историка говорилось, что именно Шлецер «ввел оппозицию в историко-политическую лите­ратуру своего века»: «Весь он как бы создан был для оппозиции. Главным правилом его было: ничему не верить, чему другие верили, пока оно не будет доказано». Любопытно, что Геерен уточнял, что пребывание в России пробудило в Шлецере «дух противоречия»28. Гоголь, заимствовав и по-своему разработав меткое геереновское суждение об «оппозиционности» Шлецера, очевидно, намеренно оставил без внимания факт ее формирования в период критиче­ского разбора российских летописей. Для реализации замысла собственной статьи писателю необходимо было дистанцировать создаваемый тип историка-«критика» от конкретной страницы биографии Шлецера.

Куда более важным, следуя поставленной задаче, Гоголю пред­ставляется необходимость уделить внимание стилю исторических высказываний первого типа историка, эпитетам, которые у Шлецера «горячи», «дерзки» (VIII: 85). В черновом варианте статьи стиль Шлецера-исследователя даже определяется как «резкое осуж­дение» (VIII: 639). При характеристике слога и метода подачи ма­териала историком, Гоголь также явно учитывал более ранние пуб­ликации о Шлецере. Так, в «Московском вестнике» 1827 года в переводной статье из Геерена отмечалась присущая Шлецеру «грубость выражений»29. Ранее, в 1825 году на страницах «Вестника Европы» Погодин делал другой акцент в интерпретации резкости суждений Шлецера, замечая, что немецкий историк был способен «одним резким словом вкоренить в читателя» каждый век, каждое происшествие29. Как видим, гоголевская характеристика в данном случае ближе к мнению Погодина, который видит в шлецеровской «резкости» не стилистическую погрешность, «грубость», а эффек­тивный способ изложения исторического материала, способный обеспечить наилучшее усвоение его читателем.

Кроме того, весьма вероятно, что в гоголевской статье могли найти отражение и суждения Жуковского о шлецеровском методе подачи материала. О них можно судить, например, по письму Жу­ковского А.И. Тургеневу в 1810 году, в котором отмечалось, что слог немецкого ученого «приятен не искусством писателя, но тою твердою логикой и тою экономическою краткостью, благодаря которым мысли его представляются вдруг, ярко и в связи, рассудку читателя»30.

Как видим, Гоголь хорошо ориентировался в современном ему журнальном дискурсе на темы истории в целом. Но именно оцен­ки Погодина оказывают особое влияние на Гоголя при подготовке статьи, одним из героев которой стал Шлецер. Гоголь явно не только как читатель-любитель интересовался сочинениями Пого­дина, но и использовал сказанное им в своей статье. Так, в «Вест­нике Европы» в 1825 году Погодин восхищался гениальным уме­нием немецкого историка соединять «воображение пламенное» с «критикой строжайшею, даже мелочною, с ученостью страшною»31. В созданной Гоголем характеристике Шлецера подчеркивалось, что он соединяет в своем методе строгую аналитичность (он «резал и делил на массивные части, располагал и отделял народы таким же образом, как ботаник распределяет растения по известным ему при­знакам») с яркостью выражения, «всемогущим словом», от которого у читателя «собственное воображение горит» (VIII: 86). Показатель­но, как Гоголь развивает намеченный погодинским образом слово «воображение». Автор «Арабесок» говорит уже не просто о вообра­жении Шлецера (как у Погодина), а о «собственном» читатель­ском, которое будто воспламеняется от шлецеровского, представ­ляющегося Гоголю a priori «пламенным».

По точному замечанию Е.И. Анненковой, Погодин во многом был для Гоголя тем историком, который собирал и систематизиро­вал исторические источники и тем самым готовил «материал» для писателя (Анненкова, 1992: 7). Выявленные нами переклички показывают, что влияние Погодина еще более заметно в специальных статьях Гоголя на исторические темы, чем в его художественных произведениях.

И все же высказывания Гоголя о Шлецере весьма значимы. Ведь автор статьи «Шлецер, Миллер и Гердер» ничего не повторял механически, по-своему решая поставленную им задачу — создать емкий и запоминающийся образ Шлецера как одного из типов «зодчих всеобщей истории» и, более того, одного из типов профес­сиональных историков в целом. Для создания же универсального идеального историка, по мысли автора, мало даже соединить основные достоинства Шлецера, Миллера и Гердера, необходимо еще добавить к ним талант «драматического искусства» Шиллера, «занимательности рассказа» Вальтера Скотта, а также «шекспи­ровское искусство развивать крупные черты характеров» (VIII: 89).

Гоголевская оценка Шлецера очень высока. Но при этот тип этого историка, как и другие, представленные в статье, не идеален. Например, автор «Арабесок» посчитал необходимым подчеркнуть некоторые недостатки авторской манеры Шлецера: его мысль-молния32, «почти вдруг блещущая то там, то здесь» освещает пред­меты «в ослепительной ясности, но «на одно мгновение» (VIII: 85). Это, несомненно, говорит о стремлении Гоголя к объективности.

Итак, создавая образ Шлецера в статье для сборника «Арабе­ски», Гоголь опирался на более широкий, чем это было принято считать до сегодняшнего дня, круг материалов прежде всего перио­дической печати 1820-х — первой половины 1830-х годов. Это го­ворит о том, что во второй половине 1830-х годов Гоголь как автор исторических статей был достаточно серьезно включен в научно­публицистический дискурс, причем, скорее всего, не без помощи хорошо в нем ориентировавшегося ученого-историка, писателя и журналиста М.П. Погодина. Однако автором, действовавшим в данном отношении вполне по-журналистски, генетические связи статьи «Шлецер, Миллер и Гердер», влияние на нее публикаций предшественников не были зафиксированы. Хотя можно увидеть в таком подходе и проявление известной амбициозности Гоголя-историка.

Вероятно, последнее в определенной мере и спровоцировало молчание или неодобрительные отклики профессиональных исто­риков и журналистов на выход в свет сборника «Арабески», при­чем, главным образом, именно в адрес «учености» статей. Так, По­годин не откликнулся даже на просьбу Гоголя отозваться на выход его историко-литературного сборника в каком-нибудь журнале. «Твое слово мне поможет», — писал ему в письме Гоголь (X: 348). Промолчал о статьях в «Арабесках» и С.П. Шевырев, хотя высоко оценил в руководимом им критическом отделе «Московского на­блюдателя» одновременно изданный Гоголем сборник «Мирго­род», особенно историческую повесть «Тарас Бульба». В свою оче­редь Белинский сразу после выхода «Арабесок» высказал резкое недовольство «учеными» статьями Гоголя в целом, и, что особенно интересно, рассматриваемой нами статьей в частности. «Я не пони­маю, как можно так необдуманно компрометировать свое литера­турное имя. Неужели сравнение Шлецера, Миллера и Гердера, ни в каком случае не идущих в сравнение, <...> ученость?..», — писал критик в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» (Белин­ский, 1953, т. 1: 307). Ученость «не далась великому писателю» и по мнению О.И. Сенковского. Он выступил с резкой критикой «Арабесок» в февральском номере «Библиотеки для чтения» за 1835 год под известным псевдонимом «барон Бромбеус», назвав сборник Гоголя «полной мистификацией наук, художеств, смысла и русского языка»33.

Отчасти в результате влияния негативных оценок современни­ков на формирование в отечественной исторической науке репута­ции Гоголя как в общем неудавшегося историка-ученого и препо­давателя, его характеристика Шлецера почти не попадала в поле зрения российских историографов как дореволюционного, так и постреволюционного периода. Но ведь недаром в 1842 году Белин­ский переменил свое отношение к научным статьям молодого Го­голя. В письме к писателю он подчеркивал: «Во время оно я с же­стокою запальчивостью изрыгнул хулу на ваши в “Арабесках” статьи ученого содержания, не понимая, что тем изрыгаю хулу на духа. Они были для меня слишком просты, а потому и неприступ­но высоки»34. Критик назвал статью «Шлецер, Миллер и Гердер» среди «превосходных критических статей» из «Арабесок», хотя и не конкретизировал, чем она ему теперь нравилась35.

Учитывая все вышесказанное, представляется обоснованным считать статью Гоголя достаточно значимым фактом развития научно-популярной публицистики на актуальные исторические темы, произведением, в котором Гоголь сумел обобщить сказанное о Шлецере в современной журналистике и тем самым в известной мере «помочь» читателю. Написанная для сборника «Арабески» статья «Шлецер, Миллер и Гердер» благодаря данной Гоголем до­статочно объективной и одновременно поэтически яркой характе­ристике Шлецера, должна была способствовать росту интереса к фигуре этого немецкого ученого среди довольно широкой ауди­тории, к которой была обращена книга писателя. Причем форми­ровалось внимание к Шлецеру именно в связи с его вкладом в раз­работку всеобщей, а не российской истории, что ставило довольно необычные акценты в рецепции Шлецера в России.

Примечания 

1 Необходимость изучения творчества раннего Гоголя в указанном аспекте была еще отмечена в статье А. В. Самышкиной «Философско-исторические исто­ки творческого метода Гоголя» (Русская литература. 1976. № 2. С. 45). Ю.В. Манн в известной работе «Гоголь — критик и публицист» (Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7 т. М., 1978. Т. 6. С. 469—489) впервые указал на связи исторических высказываний Гоголя в «Арабесках» с идеями Гердера, Канта, Гегеля, Шеллинга. В 1999 году К.Ю. Рогов коснулся данной темы в связи с характеристикой творческих отношений Гоголя и Погодина (Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. М., 1999. Т. 4. С. 668). В комментариях к новым изданиям «Арабесок» в 2009 году в Москве — Л.В. Дерюгиной и С.Г. Бочарова (Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений и писем: В 23 т. Т. 3. С. 741 и др.), в Санкт-Петербурге — В.Д. Денисова (Гоголевские «Ара­бески» // Гоголь Н.В. Арабески. С. 297 и др.) указан значительный ряд материалов отечественной периодики, переклички с которыми обнаруживаются в различных текстах Гоголя-историка. Однако подобные сопоставления носят фрагментарный характер и по-прежнему остаются не систематизированными.

2 Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. Т. X. М., 1937—1952. С. 256 (Далее при ци­тировании по данному изданию номер тома и страницы указывается в основном тексте статьи в скобках после цитаты соответственно римскими и арабскими циф­рами).

3 План преподавания Всеобщей Истории // ЖМНП. 1834. № 2. С. 189—209; Отрывок из Истории Малороссии // ЖМНП. 1834. № 4. С. 1—15; О Малороссий­ских песнях // ЖМНП. 1834. № 4. С. 16—26; О Средних веках // ЖМНП. 1834. № 9. С. 409—427.

4 Правда, Иоганн Мюллер (в первой половине XIX века фамилия этого ученого в России писалась и как Миллер, и как Моллер) имеет швейцарское происхожде­ние, но его принято считать немецким ученым, так как труды Мюллера в качестве историка большей частью связаны с Германией, где он в начале своей карьеры со­стоял на службе у курфюрста майнцского, а последние пять лет — в должности историографа в Берлине.

5 Хотя молодой Гоголь интересовался и трудами Гизо, Тьери, Галлама, Юма, Робертсона и других историков, что доказывают сохранившиеся наброски писателя по всеобщей истории и истории Средних веков, в частности, составленная им для студентов «Библиография Средних веков» (IX: 101—105).

6 См.: Погодин М.П. О профессорах геттингенского университета // Москов­ский вестник. 1827. Ч. 6. № 24. С. 496; Полевой Н.А. О публикациях сочинений Геерена в Германии // Московский телеграф. 1825. Ч. 3. №. 11. С. 268—269.

7 Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. СПб., 1890—1907. Т. 15. С. 235.

8 О торговле и сношениях древних народов Средней Азии // Московский теле­граф. 1826. Ч. 12. № 21. С. 5—28; Взгляд на составление торговли в Европе до Крестовых походов // Северный архив. 1827. Ч. 26. №. 6. С. 112—144. Ч. 27. №. 12. С. 328—345. Ч. 28. № 13. С. 39—65. № 14. С. 143—156. № 15. С. 255—266; Рожалин Н.М. История о древней торговле (из Геерена) // Московский вестник. 1827. Ч. 4. № 15. С. 246—276.

9 М. Юм (из лекции Вильменя) // Московский вестник. 1830. Ч. 4. С. 174.

10 Там же. С. 175.

11 Там же. С. 176.

12 Там же.

13 Гердер И.Г. Мысли, относящиеся к философической истории человечества. М., 1977. О Шлецере см.: С. 145, 303, 318, 464. О Мюллере: С. 522, 560.

14 «Нестор. Russische Annalen in ihrer Slavonischen Grand Sprache» издан на не­мецком языке в Геттингене в 1802—1809 годах в пяти томах. На русском языке ра­бота его в трех частях была изана в Санкт-Петербурге в 1809—1819 годах в пере­воде Д.И. Языкова — «Нестор. Русские летописи на Древнеславянском языке. Сличенные, переведенные и объясненные Августом Лудвиком Шлецером, Над­ворным Советником, Доктором и Профессором Геттингенского университета и Кавалером ордена Св. Равноапостольного Князя Владимира 4 степени».

15 Лерберг А.Х. Исследования, служащие к пояснению древней Российской истории // Труды высочайше утвержденного Вольного общества любителей рос­сийской словесности. СПб., 1818. № 10. С. 90, 98—99.

16 Вестник Европы. 1825. № 18. С. 90—92.

17 Каченовский М.Т. О пользе изучения российской истории в связи со Всеоб­щею // Ученые записки Императорского Московского университета. 1833. № 4. С. 41.

18 Сенковский О.И. Скандинавские Саги // Библиотека для чтения. 1834. Ч. 1. № 1. С. 8.

19 Пушкин А.С. Заметки при чтении «Нестора» Шлецера // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л., 1937—1959. Т. 12. С. 207—208.

20 Отдельной книгой это сочинение Шлецера в переводе Погодина вышло в двух частях в 1829—1830 годах в Москве.

21 Погодин М.П. Отрывок из Шлецерова введения в Историю для детей // Вест­ник Европы. 1825. № 19. С. 179.

22 Погодин уже во второй половине 1820-х годов читал «по Шлецеру» всемир­ную историю для первогодичных студентов Московского университета.

23 Гоголь Н.В. План преподавания Всеобщей истории // ЖМНП. 1834. № 2. С. 208. Позднее «План.» был включен Гоголем в состав «Арабесок».

24 Биография Шлецера / Пер. с нем. // Северный архив. 1826. № 14—15. С. 117; Шлецер К. Август Людвиг (Соч. Герена) // Московский вестник. 1827. Ч. 4. С. 321—322.

25 Биография Шлецера / Пер. с нем. // Северный архив. 1826. № 14—15. С. 117.

26 Пельт Н. Понятие о всеобщей истории (Из Шлецера). С примечаниями М.П. Погодина // Московский вестник. 1827. Ч. 5. № 18. С. 175.

27 Там же. С. 173; Погодин М.П. Исторические афоризмы и вопросы // Московский вестник. 1827. Ч. 1. № 2. С. 109.

28 Шлецер Август Людвиг (Соч. Герена) // Московский Вестник. 1827. Ч. 4. С. 317—318.

29 Там же. С. 331.

30 Погодин М.П. Отрывок из Шлецерова введения в Историю для детей // Вест­ник Европы. 1825. № 19. С. 180.

31 Письма В.А. Жуковского к Александру Ивановичу Тургеневу. М., 1895. С. 59. Шлецеру, действительно, особенно удавались яркие, лаконичные зарисовки про­шедшего, в которых эпохи в сжатом виде проходили перед читателем одна за дру­гой, что остро выявляло отличительные черты каждой из них. Именно такой эф­фект достигается, например, в историческом рассуждении Шлецера «Взор на прошедшее, настоящее и будущее», перевод которого был опубликован в «Вестнике Европы» еще в 1808 году, когда журнал редактировал Жуковский (Вестник Европы. 1808. № 3. С. 242—258).

32 Погодин М.П. Отрывок из Шлецерова введения в Историю для детей // Вест­ник Европы. 1825. № 19. С. 179.

33 Сравнение с молнией, скорее всего, вновь восходит к Погодину, который восхищался «молниеобразной мыслью в истории Шлецера» еще в 1823 году, когда, закончив университет, продолжил изучать труды западных историков по всеобщей истории (Цит. по: Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. Т. 1. СПб., 1888— 1910. С. 233). И позднее, уже на страницах «Вестника Европы» Погодин отмечал, что мысль Шлецера в историческом мире «летала молнией от одного полюса до другого» (Погодин М.П. Отрывок из Шлецерова введения в Историю для детей // Вестник Европы. 1825. № 19. С.180).

34 Литературная летопись. 1835. Февраль. Новые книги // Библиотека для чте­ния. 1835. Т. 9. С. 10, 12.

35 Белинский В.Г. Письма. Т. 2. СПб., 1914. С.309.

36 Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 6. М., 1953. С. 579.

Библиография

Айзеншток И.Я. Н.В. Гоголь и Петербургский университет // Вестн. Ленингр. ун-та. Серия общественных наук. 1952. № 3.

Анненкова Е.И. Н.В. Гоголь и М.П. Погодин. Эволюция творческих от­ношений // Н.В. Гоголь. Проблемы творчества. СПб., 1992.

Дерюгина Л.В., Бочаров С.Г. Комментарии // Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. и писем: В 23 т. Т.3. М., 2009.

Десницкий В.А. Задачи изучения жизни и творчества Гоголя // Н.В. Го­голь: Материалы и исследования. Т. 2. М.; Л., 1936.

Замыслова Е.Е. Н.В. Гоголь в «Журнале Министерства народного про­свещения»: историк, преподаватель, публицист // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2009. № 2.

Кайданов И.К. Руководство к познанию всеобщей политической истории. СПб., 1817.

Манн Ю.В. Гоголь — критик и публицист // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6. М., 1978.

Пономарев А.М. Н.В. Гоголь как историк // Н.В. Гоголь (к 150-летию со дня рождения) // Учен. зап. Черновицкого гос. ун-та. Серия филол. наук. 1961. Т. 43. Вып. 12.

Прохорова И.Е. Н.В. Гоголь и периодика его времени. М., 2010.

Черепнин Л.В. Исторические взгляды Гоголя // Черепнин Л.В. Истори­ческие взгляды классиков русской литературы. М., 1968.

Шлецер А.Л. Представление Всеобщей истории. СПб., 1809.


Поступила в редакцию 10.11.2011