«Перо отсвечивает военной сталью». «Литературная газета» о писателях на войне (1941-45 гг.)

Раздел: История журналистики

В статье анализируется содержание «Литературной газеты» в 1941— 1945 гг. Тема статьи — «писатель на войне». Рассмотрен большой массив публикаций, в которых известные советские журналисты и писатели обсуждали, что и как нужно писать о войне.

Великая Отечественная война стала важнейшим событием в жизни большинства советских писателей. Очевидно, что традици­онное содержание собственно литературных изданий, таких, как «Литературная газета»¹, с началом войны сразу стало малозначи­тельным. Потеряли актуальность литературные споры, борьба ли­тературных направлений. Члены Союза писателей приняли по­сильное участие в войне. Уровень их мастерства, по сравнению с основной массой журналистов, был значительно более высок, по­этому с их помощью освещение войны в центральной граждан­ской и военной печати поднялось на иной качественный уровень.

В первые же дни войны в дивизию народного ополчения всту­пили 82 члена и кандидата в члены Московской организации Со­юза писателей. Из писателей-москвичей сформировали отдельную роту. Командовал ротой молодой аспирант МГУ Ясунский. Среди его подчиненных было немало пожилых писателей. Например, П. Бляхину было тогда около 60 лет, и он специально побрился на­голо, чтобы не было видно его седых волос. Более 200 московских писателей ушли сражаться с врагом (Антипина, 2005: 214—216).

Однако большинство столичных литераторов в 1941 г. были эва­куированы. 700 писателей и членов их семей отправились в эваку­ацию еще летом, не менее 100 писателей покинули Москву само­стоятельно, примерно 270 человек было эвакуировано в середине октября — такие цифры приводит секретарь Союза писателей А.А. Фадеев в Объяснительной записке в ЦК партии 13 декабря 1941 г. Собственно эти же цифры фигурируют в разных публика­циях, посвященных писателям². По приводимым В.А. Антипиной сведениям, на 25 июня 1942 г. в Москве насчитывалось 333 писателя:

Из таблицы (там же: 216) трудно понять, сколько именно мо­сковских писателей трудились в тылу и на фронте. Конечно, они старались выполнять посильную работу и в Москве, и в эвакуа­ции, терпя голод и холод, как и весь советский народ. Известно, например, что с самых первых дней войны чрезвычайно активно работала М. Шагинян. За один месяц она написала: «...1) для Балтфлота — стихи и статью; 2) для радиовещания — 3 статьи; 3) для Информбюро — 2 статьи; 4) для «Красной Звезды» — 1 статью; 5) для «Учительской газеты» — 1 статью; 6) для «Нового мира» — 1 статью» (там же). Но те писатели, которым позволяли возраст и здоровье, пошли на фронт.

С практической точки зрения, перед литераторами возникло несколько первостепенных задач. Необходимо было поднять мо­ральный дух бойцов, помочь им преодолеть страх перед сильным и жестоким врагом. Требовалось находить и ярко, в доступной, по­нятной форме подавать примеры героизма и мужества солдат и офицеров. Меткое, образное слово в те грозные годы ценилось ни­чуть не меньше, чем танки, пушки и самолеты. Как пелось в песне, «с лейкой и блокнотом, а то и с пулеметом», многие писатели и журналисты военной поры не отсиживались в тылу, а неделями не покидали переднего края, разделяя с бойцами все тяготы и опас­ности войны. Под пулями, в перерывах между обстрелами и бом­бежками шел творческий процесс — осмысление и художествен­ное отображение чувств и мыслей воюющего народа. Необходимо было зафиксировать множество разрозненных фактов, записать рассказы непосредственных участников событий, а также поло­жить на бумагу собственные впечатления. И потом, не откладывая дела в долгий ящик, придать этому бесценному богатству надлежа­щую литературную форму. У военных журналистов, а это в большин­стве своем члены Союза писателей, тема войны осталась лейтмо­тивом всего творчества. И если творческое наследие Б. Горбатова, В. Гроссмана, И. Эренбурга, К. Симонова и других ярких литера­торов того времени несет в себе многочисленные приметы тотали­тарной эпохи, то их военная публицистика стоит особняком по искренности, силе выражения и достоверности.

О «почетной роли агитаторов и пропагандистов» в тылу под­робно пишет анонимный автор передовой статьи «Все для победы» в «Литературной газете» 13 июля 1941 г.: «Оружие литератора — слово, острое, как штык красноармейца, меткое, как снайперская пуля. На вооружении нашей литературы должны поступить боевые песни, которые воодушевят идущие в атаку красноармейские пол­ки, рассказы о красных воинах-героях, пьесы для театральных по­ходных бригад, стихи, воспевающие доблесть и мужество бойцов и командиров, бичующие подлого и коварного врага. В “Окнах ТАСС” уже появились короткие, как штыковой удар, сатириче­ские стихи. Почин сделан.

Оттачивайте перо, товарищи поэты, прозаики и драматурги!.. В эти дни писатель обязан быть трибуном и чернорабочим печат­ного и устного слова.»

Такого рода передовые статьи с анализом успехов и недостатков пропагандистской работы литераторов в тылу появлялись доста­точно часто: 13 августа, 10 сентября, 1 октября 1941 г. В них писа­телей хвалили за выпуск вместе с художниками «окон ТАСС», за частые выступления на радио, за выпуск сборников боевых стихов, публицистических статей.

В.А. Антипина отмечает, что по сравнению с «Окнами РОСТА» в «Окнах ТАСС» был более сложный текст: не только короткие подписи под плакатами, но и произведения более высоких жанров — фельетоны, баллады. Среди постоянных авторов текстов — Д. Бед­ный, С. Кирсанов, С. Маршак, В. Лебедев-Кумач, С. Щипачев, А. Жа­ров. В работе принимали участие М. Алигер, Н. Адуев, А. Раскин, М. Слободской, П. Антокольский, М. Шульман, А. Машинистов. Редакционную работу осуществляли художественный руководитель П. Соколов-Скаля и литературный — А. Кулагин.

«Для поднятия боевого духа сатирические стихи печатали тогда даже на обертках продуктов. Их писали многие известные наши поэты, например С. Маршак. На упаковках пищевых концентра­тов можно было прочитать:

— Посмотри — у русских каша,

Будем кашу есть!

— Извините, наша каша

Не про вашу честь.

Маршаку принадлежало и такое обращение к красноармейцам:

Бойцу махорка дорога.

Кури и выкури врага» (там же: 215)

В секретном донесении секретарю ЦК партии Г.М. Маленкову о Пленуме Союза писателей в 1944 г. есть такой фрагмент: «Весьма резкой критике подверг Б. Горбатов работу Союза советских писа­телей, который заявил, что Союз в современном его виде перестал быть творческой организацией, а Президиум Союза превратился в бюро по распределению продовольственных карточек и промто­варных ордеров.»³. Оттенок бюрократического стиля работы Со­юза писателей прослеживается также в публикациях «Литератур­ной газеты», он имел место даже в самые первые месяцы войны.

«Только будет крепче и метче слово, добытое из огня»

22 июня 1941 г. на митинге поэт И. Уткин сказал: «.Задачи пи­сателя — это задачи Родины. Наша организация должна также пе­рестроить свою работу, чтобы каждый литератор, перо которого отсвечивает военной сталью, был в боевом строю». Много важных направлений деятельности было у литераторов в этот момент, но опаснее всего, почетнее и важнее для собственного творческого роста была работа на фронте. По-видимому, главным фактором в выборе фронт или тыл было желание самого писателя. Возраст, национальность или состояние здоровья в этом вопросе явно не были определяющими. Работа в газетах военной поры — превос­ходная школа для каждого литератора, развивавшая их таланты и умения.

Обычно содержание периодического издания довольно быстро устаревает и не представляет особого интереса для читателей спустя неделю, месяц, что уж говорить про годы. Но военная газетная журналистика не просто источник сведений для историка, это еще и история становления, развития человеческой души.

С первых дней войны определились главные темы, которые впервые зазвучали именно на страницах газет, а потом уже стали ведущими и для литературы. Это патриотизм, образ Родины и ге­роизм людей, защищающих свою землю, семью, родной дом. Это образ жестокого врага, воспитание ненависти, необходимой для его уничтожения. В первые же дни войны появились произведе­ния о войне. Это стихи А. Суркова, Н. Асеева, В. Лебедева-Кумача и других поэтов. Это статьи А. Толстого «Что мы защищаем?» в «Правде», «Гитлеровская орда» и «Париж под сапогом фашистов», публикации И. Эренбурга в «Красной Звезде».

Постепенно каждый из писателей “специализировался” на опре­деленном тематическом направлении: И. Эренбург — антифашист­ская тема, К. Симонов — образ Родины и общность, единение советских людей, А. Толстой — исторические традиции и слава русского оружия, сила русского характера, Б. Горбатов, Б. Полевой,

В. Гроссман и другие литераторы писали о подвиге солдата, вер­шинах человеческого духа, несгибаемой стойкости советских лю­дей. Конечно, это деление очень условное, у каждого из военных писателей можно найти практически весь спектр важных тем, но все же были у них свои любимые темы, каждому было присуще свое видение войны. И лучших литераторов и журналистов объединяли стремление к строгой достоверности, документальности, высокий гражданский пафос, не вытеснявший глубокую лиричность в рас­сказе о простом солдате, этом беззаветном труженике войны.

Писатели создавали летопись военных сражений, горьких по­ражений и отступления первых месяцев войны, первых побед — под Москвой и Сталинградом, победоносного продвижения на За­пад. Все эти этапы великой войны советского народа отражены не только в сводках, но и в заголовках газетных публикаций. В пер­вые месяцы войны — «Выстоять», «Нас не одолеть», «Остановить». Затем, когда, наконец, армия переходит в наступление: «Великое наступление», «Дорогами победы», «На Берлин» и т.п.

Газетные страницы сохранили для нас не только историю воен­ных подвигов людей 1940-х гг., но и их сугубо личных, интимных переживаний. Стихи о любви, верности, чести оказались очень востребованы в газетах военной поры. Их вырезали, чтобы накле­ить в тетрадки и альбомы, бережно переписывали, трепетно хра­нили. Писатели и поэты очень точно и эмоционально отразили эту сферу жизни своих современников. Война создала сложнейшую ситуацию для литераторов, стала ведущей темой советской лите­ратуры на многие годы.

«Литературная газета» старалась чаще писать о том, как работа­ют и воюют писатели на фронте. Быстрее всех там оказались те, кто пошел в ополчение. Интересна заметка А. Дорохова⁴ из Ле­нинграда, опубликованная 13 июля 1941 г. Он так описывает рабо­ту ополченцев: «Разбившись на бригады, литераторы взяли на себя выпуск «Боевых листков». Поэты здесь же пишут новые стихи, очеркисты дают живые зарисовки военных будней, критики стара­тельно правят заметки бойцов. Находятся новые слова, люди овла­девают новыми для них жанрами. Писательские блокноты запол­няются новыми записями. Ведь об этих суровых днях придется написать много замечательных книг».

В первые месяцы войны особенно важно было обнародовать удачные примеры работы литераторов на фронте. Ведь многие формы пропагандистской работы рождались спонтанно, политот­делы в воинских частях формировались из новых сотрудников, и опыт был очень важен для всех. Несколько раз встречаются репор­тажи и очерки от собственных корреспондентов газеты на фронтах с одинаковыми заголовками «Писатели на фронте»⁵.

В них описывается, как А. Сурков читает только что написан­ные стихи, В. Ставский пишет очерк, «стихи, очерки печатает не­угомонный К. Симонов, в постоянных поисках интересных встреч и людей». Отмечается «боевая» писательская работа М. Шолохова, А. Толстого, И. Эренбурга, В. Лебедева-Кумача, Я. Купалы, Я. Коласа, С. Маршака, В. Кожевникова и других. Их статьи, политиче­ские памфлеты, очерки и стихи «наполнены священным гневом, страстной ненавистью к подлому врагу, метко и беспощадно разоб­лачают и бичуют его зверскую сущность» — писала «Литературная газета» 13 июля 1941 г.

В репортаже из редакции газеты «Красноармейская правда» корреспондент В. Попов рассказывает о том, как развиваются да­рования писателей на войне. «Писатели пишут передовые статьи и придумывают “шапки” с такой же страстностью, с какой создают стихи, очерки, рассказы. Ц. Солодарь написал оригинальную пе­редовую, адресованную одному красноармейцу и похожую на сти­хотворение в прозе. А. Сурков славится как мастер “шапок”. Мо­рис Слободской, писавший до войны совместно с Раскиным лишь фельетоны, развернулся во всю ширь таланта. Он пишет передо­вые, стихи, басни. М. Матусовский до войны долгое время зани­мавшийся русской литературой XIX века. в первые же дни войны ушел работать во фронтовую газету.. “Сейчас я сроднился с газе­той” — говорит он. Был ранен, в госпитале написал цикл стихов, потом вернулся работать в газету». «Бойцы и командиры встречают писателей на передовой не как гостей, а как участников великой битвы. Писатели-фронтовики пишут словом, обожженным, зака­ленным в боях, потому что

Только будет крепче и метче Слово, добытое из огня (А. Сурков)⁶.

Интересные фотоматериалы публиковала «Литературная газе­та» — они тоже вписываются в тему «писатели на фронте». Фото­графия походной типографии красноармейской газеты «Боевой поход», сделанная фотохроникой ТАСС, небольшая и не очень хо­рошего качества, но важная для раскрытия этой темы⁷. В разных номерах опубликованы фотографии писателей Л. Славина, М. Свет­лова, Н. Богданова, Б. Бялика, И. Чикина, С. Бондарина, И. Фейберга, А. Ромма, Г. Гайдовского, Л. Аргутинской в военной форме и во фронтовых условиях⁸.

Довольно много публикуется стихов и статей, посвященных стихотворному творчеству. Они интересны и сами по себе, и как свидетельство времени — что из фронтового творчества пользова­лось наибольшей популярностью.

Хочется отметить здесь очерк А. Гурвич «Военный корреспон­дент А. Гайдар»⁹. Гайдар погиб в октябре 1941 г. Очерк мало что до­бавляет к тому, что мы знаем об этом человеке, но важна память о нем коллег-писателей, отдающих Гайдару профессиональный и человеческий долг.

Теплые воспоминания об Илье Ильфе, своем соавторе и друге, умершем в 1937 г., написал другой военный корреспондент Евге­ний Петров¹⁰. В 1920—1930-е гг. И. Ильф и Е. Петров были очень популярными сатириками, работали в «Правде». В начале войны главный редактор журнала «Огонек» Е. Петров стал корреспонден­том «Правды», «Красной Звезды». Через три месяца после публи­кации об И. Ильфе, в начале июля 1942 г. Е. Петров возвращался в Москву из командировки в Севастополь. Самолет, на котором он летел, был сбит. В газете «Литература и искусство» о нем написал К. Симонов¹¹. Эти наспех, в условиях войны и спешки, написан­ные строки и взятые из дневников малозначительные эпизоды, впечатления, разговоры делают теплее казенную газетную полосу.

Примером же сухих бюрократических публикаций может слу­жить заметка «Писатель в дивизионной газете»¹². Военная комис­сия Союза писателей 19 мая 1942 г. заслушала отчетные доклады двух писателей-фронтовиков. А. Кушниров работал в дивизион­ной газете “Доблесть” Западного фронта, П. Капицын — в крас­нофлотской газете. «Бывает так, что писателю приходится в газете делать все, <.> уметь написать не только очерк, рассказ или стих, но и передовую, и воззвание, приказ и лозунг, а если понадобится, пересказать грамотным, выразительным языком весь газетный ма­териал — от “шапки” до последней заметки». Так описаны особен­ности работы фронтовых журналистов. Военная комиссия отмети­ла «ценность» работы писателей и выразила пожелание «творчески оформить» накопленный на фронте «материал», как будто это была командировка в колхоз для освещения уборки урожая.

Тему «Писатели на войне» продолжит и газета «Литература и искусство». В первые месяцы войны она особенно важна была для читателей, товарищей по цеху. А 5 мая 1945 г. в «Литературной га­зете» А. Сурков¹³ будет вспоминать, как писатели получали назна­чения в отделе печати Политуправления Красной армии вечером 22 июня 1941 г. Он перечислит тех, кто ушел в армию, скажет до­брые слова о тех, кто писал, о тех, кто погиб.

«Душеприказчик солдатской души»: как писать о войне?

Зачем вообще в годы войны нужна была ведомственная литера­турная газета? Литература как сфера творческая и идеологическая одновременно нуждалась в площадке для обсуждения профессио­нальных проблем, да и партийное руководство через ведомствен­ную газету было легче осуществлять. Всенародная и очень драма­тичная война была исключительным событием для советских писателей. Участвовать, помогать борьбе, описывать впечатления очевидцев, отражать драматичную борьбу народа — множество за­дач решали писатели. Большинство из них понимали, что война — исключительно важное событие для их творческой биографии. Поэтому тема «Писатели на войне», с первых дней войны начатая в «Литературной газете», была продолжена в газете «Литература и искусство».

В газете «Литература и искусство» в январе 1942 г. появилась за­метка Ц. Солодаря с Западного фронта под названием «Грозный смех». В ней подробно рассмотрена сатирическая поэзия, которая пользовалась огромной популярностью у солдат и быстро развива­лась в первые месяцы войны. Он пишет о новых «героях» фронто­вой прессы: «.еще несколько месяцев назад были сомнения в том, нужны ли во фронтовой печати “веселые уголки”. Теперь мы стали свидетелями бурного притока в эти “уголки” красноармейских ма­териалов». На Западном фронте уже вышло 5 номеров журнала “Фронтовой юмор”. Особенно в большом ходу на фронте веселые раешники и лубки о смекалке русского бойца. Основной персо­наж этого жанра — смышленый, сноровистый, крепкий боец, уме­ющий в самую тяжелую минуту хитроумно изловчиться и выйти победителем в стычке с врагом... Факт из боевой жизни зачастую переплетается здесь с домыслом и фантазией. На фронте любят не только смельчака, но и весельчака. Вернее, смельчака любят больше, если он к тому же и весельчак. Ц. Солодарь называет ге­роев: Гриша Танкин, Иван Хватов, Сеня Пулькин, Никита Штык и др. Об их подвигах поэты-фронтовики рассказывают, используя устное красноармейское творчество и письма. «Грише Танкину принадлежит ряд прибауток, получивших распространение по все­му фронту:

Что такое? Вас ист дас?

Дас ист в плен мы взяли вас.

Что же делает Гриша Танкин, о котором уже напечатано около 50 стихотворных рассказов? Он, во-первых, и главным образом, нещадно бьет в любом положении немцев. Во-вторых, .отсталых подтягивает. Он разоблачает враля, “прорабатывает” шептуна, ко­рит нерадивого стрелка. В-третьих, беседует с друзьями. о том, что не так страшен черт, как его малюют. Есть беседа про немец­кую пехоту, про немецкие танки, про разведку, про длинные уши и длинный язык. И <.> в последнее время Гриша Танкин стал по­лучать столько писем, что у него завязалась переписка с друзьями. На одном из участков Западного фронта живет и здравствует Иван Хватов (основной автор — ленинградский поэт Николай Щерба­ков). Группа ростовских поэтов (Анатолий Сафронов, Григорий Кац и др) выступают от имени бойца Андрея Ястребка. На Ленин­градском фронте живет и здравствует Вася Теркин, знакомый бой­цам еще по войне с белофиннами. Жизнерадостность, острый народный ум, неистощимая воинская сметка, фантазия, могучий боевой дух дружбы, братства. Собирательный яркий образ храбро­го, смекалистого, веселого советского воина. Смех смелых людей, становящихся грозою для немецких фашистов»¹⁴.

Солодарь называет отличительные черты фронтовой сатиры, принимающей подчас форму народного стихотворного лубка — этого своеобразного сплава народного творчества и профессио­нальной работы поэтов. Это: частушечно-песенный ритм, иногда скороговорка, обилие поговорок, прибауток, народных метких словечек.

Алексей Сурков опубликовал в мае 1942 г. стихотворения, посвя­щенные Константину Симонову и Николаю Тихонову¹⁵. Их дружба, закаленная фронтовыми испытаниями и общими переживаниями, названа там дружбой «тверже стали». И когда «все кругом подряд косила войны железная коса» «любви и ненависти сила сливала наши голоса». И, «если найдет меня пуля», Сурков просил напи­сать друзьям, «что кончил не плохо веселый бродяга, душеприказ­чик солдатской души». Сурков точно определил то, что считали для себя самым важным многие писатели на войне — рассказать о «солдатской душе», о подвиге народа.

В 1943 г. газета «Литература и искусство» опубликовала отчеты о нескольких очень показательных и интересных дискуссиях. В мар­те были присуждены Сталинские премии в области искусства и литературы за 1942 г. Поэтому в газете, помимо обычной в таких случае публикации списка награжденных и их портретов, прошло несколько серьезных дискуссий о произведениях, написанных в годы войны и о войне. Начало обсуждению этой темы положила статья В. Кожевникова. В статье называются пьеса А. Корнейчука «Фронт», рассказ К. Симонова «Третий адъютант», повести Б. Гор­батова «Письма к товарищу» и В. Гроссмана «Народ бессмертен».

В. Кожевников рассматривает, как именно создается образ совет­ского воина, высоко оценивая повести Гроссмана и Горбатова. «Письма к товарищу» — лирика проникновенная, чистая и взвол­нованная, которую хочется произносить как молитву». Но выска­зывается и общее замечание: мало сделано для создания «правиль­ного» образа командира. Рисуется или бесстрашный человек, ведущий на смертельную опасность, или холодный интеллектуал, решающий задачу боя как шахматную задачу. Командир должен воспитывать людей своими словами и поступками, его положи­тельный образ должен быть глубоким и убедительным¹⁶.

Обсуждение новых произведений о войне продолжалось и на творческом совещании писателей Москвы в апреле 1943 г. Наибо­лее интересно в ряду этих публикаций выступление И. Эренбурга. Он говорит, что довоенным «литературным бытом» повеяло от до­кладов, нападает на литературных функционеров, называя их «страш­ной помесью парнасца с чиновником» спрашивая, что это: «олимп или канцелярия?» Эренбург напоминает о задаче писателей — «по­ставка душевных боеприпасов фронту». Он говорит: «.я и в мир­ное время был убежден, что писатель не может искать свою тему как ищут в лесу грибы. Писатель должен заболеть, переболеть своей темой. Неуместны разговоры о том, что дала война писателю. Сердце жжет другое: что дали писатели войне?» Целый ряд творче­ских и человеческих проблем, с которыми сталкиваются писатели-фронтовики, поднимает И. Эренбург. «Война без ненависти без­нравственна, как сожительство без любви. Война — преступление, накал ненависти и самозабвенной любви. Когда война становится бытом, она умирает. Войну.. (нельзя описывать как) .учебу удар­ника или свадьбу в колхозе. Враг еще силен, война продолжается — страшная, невиданная в истории. Как прежде, дело идет о жизни или смерти России. Как прежде, долг писателя — раздувать огонь негодования, тревоги, жертвенности. .Не следует спешить с осуж­дением писателей, работающих в армейской печати, даже если по­падаются у них слабые вещи. Я видел, в каких условиях работают сотрудники армейских газет. Изба или землянка, люди, коптилка. Нужно написать о минометчике через два часа. Да и корреспон­дентам центральных газет нелегко. Гроссман или Габрилович вчера приехали с фронта, завтра уезжают. Книги пишутся урывками. Я думаю, что у Гроссмана было меньше времени на свою повесть (“Народ бессмертен”. — О.М.), чем у его критика. Писатель наеди­не со своей совестью. Он воюет как одинокий партизан. Он может погибнуть. Он не может пересидеть войну. Он не может откупиться рассказом, “откликом”, строками “на случай”. Пересидеть войну — это пересидеть себя. Сейчас один критерий — это нужно войне. А “Войну и мир” напишут потом»¹⁷.

Эренбург имел моральное право так говорить. Антифашистская тема — ведущая в его творчестве. В годы войны он стал всенарод­ным любимцем. Он работал очень много и напряженно — писал статьи, памфлеты для «Красной Звезды» и других газет, выступал по радио, выезжал на фронт, готовил статьи в Совинформбюро для зарубежной прессы о войне. В следующих номерах газеты сразу несколько критиков отвечают И. Эренбургу. В. Шкловский счита­ет, что «вина» Эренбурга в том, что «у него нет спокойствия дыха­ния, необходимого для длительной войны», Симонов «повторяет сам себя», Твардовский рисует Теркина — героя Гражданской вой­ны, а не отечественной. П. Антокольский называет «аскетизмом» и ссылкой на трудности отказ Эренбурга от написания больших произведений в годы войны¹⁸. Он же через несколько недель будет критиковать фронтовые стихи А. Суркова.

Любопытную точку зрения высказывает И. Уткин в споре о ли­рике Симонова. Он пишет: «.под видом спора с поэтом спорят с читателем. Успех его стихов — в интересе к вопросам любви, личным вопросам, оттого что советские поэты “зажмуривались”, вопросы эти существовать не перестали. Во время войны они неве­роятно возросли. Характерна для поэзии войны проблема “солдат­ской души”. Тема верности, национального осознания, братства»¹⁹.

Конечно, советские журналистика и литература, не лишенные ханжества, «зажмуривались» на многие личные, действительно вол­нующие человека темы. Интересы читателей стояли на самом по­следнем месте, далеко позади набивших оскомину идеологических догм. Однако «литературные канцеляристы»-критики никогда не признавались в этом просчете выверенной с линейкой «правиль­ной» советской идеологической концепции.

Итоги совещания литераторов подводились в передовой статье в конце апреля 1943 г. Много совершенно пустых, никчемных слов сказано в ней о том, что критика в обстановке войны должна стать средством идейной пропаганды, оружием духовного воспитания народа, что нужно «не умиления и благодушия требовать», а «под­линной» (?) верности «принципу анализа произведений искусства»²⁰. Тема «подлинной» литературной критики занимала значи­тельное место и в закрытых партийных документах 1943—1946 гг. о руководстве литературой.

В какой-то степени от имени писателей-фронтовиков ответил литературным функционерам Б. Горбатов в статье «Фронтовому журналисту». Он написал: «Когда после этого (того, как побыва­ешь в освобожденных районах. — О.М.) читаешь иные очерки и корреспонденции, <.> где о муках народа рассказывается так же вяло, безжизненно и казенно, как о сборе утиля, в тебе рождается чувство обиды за кровь народа, чувство досады на слишком спо­койного журналиста. Чего ждет от нас, журналистов, народ? Прав­ды. Только правды. Нас, военных корреспондентов, судьба поста­вила свидетелями и участниками великой битвы. Мы многое видим. Мы многое знаем. И у нас сердце при виде немецких зверств обливается кровью и благородная ненависть неугасимо го­рит в душе. Отчего же часто пишем мы рыбьими словами с рыбьим спокойствием и равнодушием? .Я много видел людского горя. И когда я сижу и пишу об этом, я сам чувствую: жалки мои слова. мой язык беден и талант мал, и мое искусство немощно. Мы мно­го, хотя и недостаточно, пишем о немецких зверствах. Только нем­цы умеют мирные слова наполнить ужасом, только немцы умеют все превратить в застенок. Давайте <.> рассказывать ярче, талант­ливее и беспощаднее правду о немцах, о зверях, которых во имя гуманности надо уничтожить. Пусть душа журналиста, перепол­ненная ненавистью к врагу, подскажет нам огненные слова, словабичи, слова-снаряды. Чтоб били они по врагу, чтоб сжигали, испе­пеляли врага, чтоб как набат гремели они. Нельзя, невозможно успокаиваться»²¹.

Своевременными, интересными и с позиций нынешнего дня представляются дискуссии о месте писателя на войне. Патриотизм, гражданская зрелость, личное мужество и любовь к Родине и на­роду — без этого сплава не было бы военных журналистов. Публи­цистика военных лет особняком стоит в истории советской журна­листики. Да, цензура и давление партийных руководителей на прессу были не меньше, а больше, чем в мирное время. Но эти произведения написаны не из конъюнктурных соображений, а по велению души. То, что нельзя было — не писали, оставили до луч­ших времен, но то, что попадало на газетную полосу, написано честно и с болью за людей. На передовую шли за подлинными фактами, масштаб бедствия народа вызывал творческие сомнения: хватило ли таланта, мастерства это отразить.

Выпуск «Литературной газеты» был возобновлен 7 ноября 1944 г. В первом номере газеты была опубликована анкета «Что я читал во время войны»²². В ответах названы статьи И. Эренбурга, повести А. Бека «Волоколамское шоссе», Л. Соболева «Морская душа», Б. Горбатова «Непокоренные». Поэма М. Алигер «Зоя» тоже уча­ствует в дискуссии критиков и писателей о качестве военной лите­ратуры. Читатели сказали свое слово в этом вопросе.

Тема качества военной литературы продолжена и в статье Н. Ти­хонова «Боевая перекличка» о поэзии в годы войны в том же номе­ре. Он пишет: «многое из написанного за время войны не удержится в памяти, многое написано слишком поверхностно, слишком по­спешно, но всеобщий жадный интерес к стихотворному слову не ослабевает. Перо действительно должно быть приравнено к штыку, и поэтическое слово сопровождало полки. В самой жизни нашей столько удивительного, что простые газетные сообщения звучат величественно, как героическая эпопея. Пусть слова и строки бу­дут несовершенны. Они подхватывались массами, жаждавшими искреннего, простого слова»²³.

Эренбург поставил точку в этой дискуссии «фронтовиков» и «литературных критиков» в статье «Заметки писателя». Он напи­сал о том, что, безусловно, не хотели видеть и помнить сторонни­ки чисто цехового литературного подхода: «Мы еще не научились как следует уважать друзей; в наших редакциях, в наших клубах еще не висят портреты писателей, отдавших свою жизнь за Роди­ну. Мы много занимаемся неудачными книгами и слишком мало говорим о безукоризненных биографиях писателей, которые в страш­ные дни лета 1941 г. поспешили на поле брани и погибли, не уви­дев первых проблесков торжества. Русские писатели разделили судьбу народа; под бомбежками писали очерки, статьи, листовки, в трудные дни отступления сочиняли бодрые песни; многие три года работают, забыв про кресло и про чернильницу»²⁴.

Еще один важный аспект работы журналиста на войне — за­фиксировать свои впечатления участника войны, свидетельство очевидца. Многие известные писатели всю войну провели на фронте. Часто появлялось на страницах и «Литературной газеты», и «Литературы и искусства» имя Всеволода Вишневского. Он в ка­честве корреспондента центральных газет работал в блокадном Ленинграде, на Балтийском флоте, видел штурм Берлина, освещал Нюрнбергский процесс. Свою задачу — сохранить и донести до внуков впечатления участника исторических событий, — он вы­полнил добросовестно, не щадя здоровья и жизни.

«Литературная газета» в мае 1945 г. под общим заголовком «Со­ветская литература в 1944—1945 гг.» опубликовала две полосы ма­териалов Пленума правления Союза писателей²⁵. Доклад делал Н. Тихонов и затем этот доклад, как обычно, обсуждался в не­скольких номерах газеты. Собственно, в этих выступлениях и до­кладе повторялись уже высказанные соображения с обеих сторон: и со стороны «критиков», и со стороны писателей-фронтовиков, если можно так условно поделить участников спора. На самом деле спор шел о том, как в дальнейшем писать о войне, какой образ войны будет донесен до потомков: парадный, помпезно-герои­ческий или этот образ сложится из страданий и подвига конкрет­ного человека. О. Берггольц написала тогда: «Я не считаю, что мы должны писать только об исключительных подвигах и героях типа Зои или Матросова, что будто бы нет средних и обыкновенных людей. Отечественная война отличалась еще и тем, что в ней от­сутствовали так называемые “серые герои”. Люди отлично пони­мали, что они делали, чем они жертвовали, какой подвиг они со­вершили. Воспеть победу — это воспеть путь к ней.»²⁶. Однако этот спор продолжился и в послевоенный период. Документально­исторические «Блокадная книга» А. Адамовича и Д. Гранина, «У вой­ны не женское лицо» С. Алексиевич с трудом пробивались через цензурные «окопы» 1980-х гг.

После возобновления «Литературную газету» возглавил А. Сур­ков. Он был главным редактором газеты в 1944—1946 гг. Сурков пишет в первом номере в статье «Предчувствие победы»: «.пере­листываю сборники стихов моих товарищей советских поэтов. Пе­релистываю, как страницы своей памяти. возрастает горделивое чувство — в самые трудные дни мы были вместе с народом, мы слы­шали голос его сердца, мы сохранили этот голос для истории и для человечества. Будущие летописцы наших великих дней не пройдут мимо строк, написанных под гром орудийной канонады»²⁷.

Советская печать в годы войны была поставлена в особые усло­вия. С одной стороны, цензурное и партийно-идеологическое дав­ление. С другой — драматизм разворачивающейся войны был ре­шающим фактором, влияющим на творчество. Журналисты и писатели-фронтовики в годы войны заметно росли в профессио­нальном отношении, приобретали всенародную популярность и любовь, а главное — ясно понимали свой долг перед воюющим на­родом.

Но «литературная канцелярия», по меткому выражению Эренбурга, лучше понимала тенденции момента. Партийная власть была озабочена усилением контроля за содержанием и качеством «лите­ратурного труда».

Опубликованные архивные документы показывают, что писа­тельская среда находилась под особым контролем спецслужб. От­слеживались настроения, разговоры. Конечно, сложно доверять такого рода документам, всегда есть подозрение, что это сфабрико­ванные сведения или донос. В сообщении Управления контрразвед­ки НКГБ СССР «Об антисоветских проявлениях и отрицательных политических настроениях среди писателей и журналистов»²⁸ та­кая цитата кажется достаточно правдоподобной. А.Э. Колбановский, сотрудник редакции «Последних известий» Радиокомитета говорит: «Наша пропаганда тупа и бездарна. Я не могу без злобы читать то, что пишется в газетах, сводки Информбюро, то, что мы передаем по радио. Это все стандартная, глупая, противная ложь. Я устал от этой вечной лжи, от этого давления сверху, от этих без­дарных, тупых идиотов — цензоров и политредакторов, которые убивают живую мысль, заставляют глупо и тупо лгать по стандарту».

По архивным документам видно, что писатели высказывали не­довольство тем, как была организована их эвакуация, как налажи­валась там жизнь. Собственно поэтому и появился отчет А.А. Фа­деева об эвакуации, упоминавшийся выше. Отчетливо видно, что контроль за писательской средой был очень бдительным в годы войны. В сообщении управления контрразведки НКГБ СССР «Об антисоветских проявлениях и отрицательных политических на­строениях среди писателей и журналистов»²⁹ оценки военной и политической ситуации в стране некоторых, замечу, довольно из­вестных писателей, сопровождаются характеристиками их взгля­дов и эпизодами из биографий. В справке упомянуты М. Светлов, К. Тренев, А. Новиков-Прибой, К. Чуковский, К. Федин, Б. Пастер­нак. Конечно, содержание подобного рода документов нужно вос­принимать с некоторой долей осторожности, имея в виду печально известную практику фабрикации и фальсификации «политиче­ских» дел. Наряду с жалобами на голод, холод и неустроенность, переживания по поводу военных неудач, встречаются и жалобы на строгости цензуры, размышления о тоталитарном строе, тяжелом положении народа. Понятно, что такого рода документы способ­ствовали тому, что партийное руководство страны усиливало цен­зурный контроль и пыталось с помощью ведомственной газеты воздействовать на писательскую среду, создавая «стерильное», «правильное» в идеологическом плане представление о жизни и работе советских литераторов в годы войны.

О контроле за писателями говорит и еще один документ. В се­кретном письме Д. А. Поликарпов, оргсекретарь Правления Союза писателей информирует члена Политбюро Г. М. Маленкова о Пле­нуме правления Союза советских писателей, который состоялся в февраля 1944 г. Он пишет, что некоторые участники Пленума остро ставили вопрос о повышении ответственности писателя перед на­родом за свою работу в условиях Отечественной войны. А. Сурков, например, резко критиковал тех, кто бездельничает, не помогает народу в войне. С. Кирсанов «в выступлении на Пленуме, отражая настроения многих писателей, работающих во фронтовой печати, считает, что писателей используют неправильно, заставляя рабо­тать в армейских газетах, так как это будто бы превращает писате­лей в обычных газетных репортеров, лишая их возможности зани­маться литературным творчеством. Следует отметить, что желание уйти от работы во фронтовой печати распространено среди многих писателей на фронте. В президиум Союза обращаются с просьбами о том, чтобы Союз добивался в Главном Политуправлении Крас­ной Армии творческих отпусков для писателей»³⁰. Такого рода «настроения» не обнародовались в советское время, они бросали тень на членов Союза писателей, незаслуженно обижая тех, кто не просился с фронта. И хотелось бы привести высказывание Б. Полевого³¹, который писал: «Я думаю о работе военного корреспон­дента как о лучшей поре моей жизни».

Однако более важной для партийных чиновников проблемой было то, что на Пленуме «докладчик не заострил внимание. на политически вредных явлениях в литературе», первой в ряду вред­ных вещей была названа «пошлая повесть» Зощенко. В партийных структурах уже шел процесс подготовки скандально известного Постановления ЦК ВКП (б) «О литературных журналах “Звезда” и “Ленинград”», принятого в августе 1946 г.

По публикациям в «Литературе и искусстве» и «Литературной газете» в 1943—1944 гг. видно, что литературной сферой недоволь­ны власти. И говоря о дискуссии по поводу того, как надо писать о войне, надо иметь ввиду эти скрытые от читателей процессы.

Примечания 

¹ Выпуск «Литературной газеты» был приостановлен в конце октября 1941 г. С 1 января 1942 г. стала выходить «Литература и искусство» — газета Союза писа­телей, а также Комитетов при СНК СССР — по делам искусств и по делам кинема­тографии. Перерыв в издании «Литературной газеты» длился 3 года — с 7 ноября 1944 г. ее выпуск возобновился.

² «Литературный фронт». История политической цензуры 1932—1946 гг. Сбор­ник документов / сост. Д.Л. Бабиченко. М., 1994. C. 68—69.

³ Д.А. Поликарпов — Г.М. Маленкову // Там же. С. 109.

⁴ Литературная газета. 1941. 13 июля. № 28.

⁵ Там же. 30 июля. № 30. Автор — Е.Садовский; 24 сент. № 38; Литература и искусство. 1942. 1 янв. № 1. С. 4. Автор — З. Шапиро; 26 янв. № 4. С. 2. Автор — Юр. Либединский; 23 мая. № 21. С. 1. «Писатели в дивизионной газете» и др.

⁶ Попов В. Боевая частушка // Литературная газета. 1941. 7 сент. № 37. С. 4.

⁷ Литературная газета. 1941. 30 июля. № 30. С. 2.

⁸ Там же. 24 сент. № 38; 1 окт. № 39; 15 окт. № 41.

⁹ См.: Гурвич А.. Военный корреспондент А. Гайдар // Литературная газета. 1941. 15 окт. № 41.

¹⁰ См.: Петров Е.. Из воспоминаний об Ильфе // Литература и искусство. 1942. 18 апр. № 16.

¹¹ См.: Симонов К. Военный корреспондент // Литература и искусство. 1942. 11 июля. № 28.

¹² Писатель в дивизионной газете // Литература и искусство. 1942. 23 мая. № 21.

¹³ Сурков А. На дорогах войны // Литературная газета. 1945. 5 мая. № 19.

¹⁴ Солодарь Ц. Грозный смех // Литература и искусство. 1942. 19 янв. № 3.

¹⁵ Литература и искусство. 1942. 23 мая. № 21.

¹⁶ См.: Кожевников В. Главная тема // Литература и искусство. 1943. 21 марта. № 12.

¹⁷ Эренбург И. Писатель на войне // Литература и искусство. 1943. 3 апр. № 14.

¹⁸ Литература и искусство. 1943. 10 апр. № 15.

¹⁹ Уткин И. Писатель и чувство народа // Литература и искусство. 1943. 17 апр. № 16.

²⁰ Литература и искусство. 1943. 24 апр. № 17.

²¹ Горбатов Б. Фронтовому журналисту // Литература и искусство. 1943. 8 мая. № 19. С. 1.

²² Литературная газета. 1944. 7 нояб . № 1. С. 4.

²³ Тихонов Н. Боевая перекличка // Литературная газета. 1944. 7 нояб. № 1. С. 3.

²⁴ Эренбург И. Заметки писателя // Литературная газета. 1944. 7 нояб. № 1. С. 3.

²⁵ Литературная газета. 1945. 17 мая. № 21. С. 2—3.

²⁶ Берггольц О. Путь к зрелости // Литературная газета. 1945. 26 мая. С. 3.

²⁷ Сурков А. Предчувствие победы // Литературная газета. 1944. 7 нояб. № 1. С. 3.

²⁸ Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)—ВКП(б), ВЧК—ОГПУ—НКВД о культурной политике 1917—1953 / сост. А. Артизов, О. На­умов. М., 2002. С. 487—499.

²⁹ Там же.

³⁰ Д.А. Поликарпов — Г.М. Маленкову // «Литературный фронт». История по­литической цензуры 1932—1946 гг. Сборник документов / сост. Д.Л. Бабиченко. М., 1994. С. 109.

³¹ История русской советской литературы. Т. 3. М.: Наука, 1968. С. 464. 

Библиография

Антипина В. А. Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы. М.: Молодая гвардия, 2005.

Поступила в редакцию 12.01.2011