Исторические наименования как компоненты культурного кода и как имиджевый конструкт

Раздел: Язык СМИ

В статье рассматриваются широко используемые в современном политическом и массмедийном дискурсе исторические наименования (обозначения, имена лиц, событий и т. д., относящихся к истории России). Эти слова образуют еще один, кроме уже указанных в современной литературе, культурный – код-событийно-исторический. Определяются разряды компонентов этого кода и выявляются механизмы его воздействия на аудиторию. Устанавливается связь между компонентами кода и общенациональной матрицей восприятия и оценки истории. Анализируются имиджетворческие возможности входящих в событийно-исторический культурный код знаков.

Одна из черт современного массмедийного дискурса — частот­ность употребления в нем исторических наименований и историче­ских имен, т.е. слов, которые называют явления, факты, относящи­еся к истории России. Это и обозначения связанных с прошлым предметов, и имена выдающихся деятелей истории, и названия знаменательных событий и периодов, и т.д. Многие из них обрели в российском культурном пространстве статус прецедентных и ста­ли применяться как метафорические образно-оценочные характе­ристики явлений современности, чаще всего — когда речь идет о власти, ее представителях, ее действиях. Например:

— Империя, имперский: «Солдат империи» — об Александре Проханове (радио РСН, янв. 2010), «Мы сформулировали концеп­цию Пятой Империи, нового государства Российского» (А. Проха­нов, Завтра, февр. 2009, № 7); «Имперский стиль» (назв. полосы этой же газеты);

— Царь, царство, самодержец: «Царь против наркотиков» (загол., Вр. нов., 14.09.10); «“Антинаркотический царь” — так в зару­бежной прессе называют должность, которую занял 63-летний Юрий Федотов. Он стал первым российским дипломатом, возгла­вившим Управление ООН по наркотикам и преступности» (там же); «С царем — в демократию» (М. Веллер, загол. — АиФ, 2008, № 12); «Царь или президент?» (там же); «Давос выбрал Путина на “цар­ство”» (Арг. нед., 22—28.01.09) — о вступительной речи, которой B.В. Путин открыл заседание Всемирного экономического форума в Давосе; «Царь Борис» (о Б.Н. Ельцине — загол., Профиль, 20.04.09); «Но и окруженный жилыми многоэтажками, заповедный лес по-прежнему хранит множество удивительных подробностей из жизни советского самодержца» (о Сталине — АиФ, 2010, № 9);

— Князья, бояре, воеводы, опричники: «Князья и опричники» (за­гол., Нов. газ., 07—10.08, 2003 — о взаимоотношениях власти и бизнеса в провинции); «Какой народ, такие и бояре» (загол., Общ. газ., 2000); «Что остается? Царь!!! Строгий и справедливый! Кото­рый скрутит бояр в бараний рог... заставит всех честно трудиться и позаботится, чтобы честные работники хорошо жили. Назови его Президентом, Генсеком!...» (АиФ, 2008, № 12);

— Варяги: «Варяги улетели: Как новые губернаторы меняют чи­новников» (о замене в Калининградской области приехавших из Москвы чиновников местными чиновниками — РР, 2010, 21—28.10. C. 36—37); «Варяг по отношению к новой московской элите» («Пост­скриптум» с А. Пушковым — ТВЦ, 16.10.10) — о С. Собянине;

— Трон, престол, булава: «Губернатор, назначенный сверху, он является представителем власти в регионе, а не предстоятелем пе­ред высшим троном» (радио Свобода, 26.01.10); см. также о пробле­мах оборонного комплекса: «“Воевода” без “Булавы”» (загол., Вр. нов., 25.12.09);

— Временное правительство, двоевластие, эсеры, Совнарком: «Будет ли в России двоевластие?» (загол., Мир новостей, 01.04.08); «Двое­властия не будет: Владимир Путин дал согласие стать премьер-министром (загол. и подзагол., РБК daily, 18.12.07); «Путинский Совнарком: Премьер поручит решение текущих проблем доверен­ным министрам» (загол. и подзагол., РБК daily, 16.05.08); «...Вла­димир Путин предложил создать президиум правительства. Всего членов “малого совнаркома” будет 10—15» (Нов. Изв., 16.05.08); «... эсеры предложили ежегодно индексировать зарплаты работников бюджетной сферы на 26%» (Вр. нов., 24.09.08);

— Комиссары, буденновцы, по-буденновски, ворошиловские стрел­ки, стахановцы: «Коррупцию убьют “комиссары”? Говорят, изобли­чать нечистых на руку чиновников будут специальные комиссии. А кто в них войдет?» (АиФ, 2010, № 28); «Этот вопрос нельзя ре­шать по-буденновски, — заявил “МК” Песков» (МК, 19.07.10); «Они [бюрократы. — В.С.] бесчувственны к плачу, слепы к чужой беде, ненасытны в корысти. .Новые “стахановцы” поборов и во­локиты, они подстерегают нас на каждом шагу» (АиФ, 2010, № 28); «Пресса много писала о том, что отчаявшиеся найти правовую за­щиту граждане уже готовы записывать бандитов в “приморские партизаны”, в Робин Гудов и в “ворошиловские стрелки”» (там же);

—Оттепель: «Так, “самой модной” у “вылетевших из седла” стала тема борьбы с “оттепелью”» (МК, 04.04.08); «Оттепель пе­ред смутой» (загол., Вр. нов., 25.12.09 — о попытке провести либе­ральные реформы в России в 2004 г.);

— Петр Первый, Павел Первый, Екатерина Вторая, Богдан Хмель­ницкий, Владимир Красное Солнышко, Романовы, Ленин, Сталин и др.: «Скорее Павел, чем Петр (загол., Нов. газ, 2004, № 8 — о В.В. Пу­тине); «Москва ищет нового Богдана Хмельницкого» (Арг. нед., 05.02.09); «Екатерина Третья» (назв. ТВ-фильма о Екатерине Фурцевой); «Медведев присоединился к Романовым» (загол., Коммер­сантъ Власть, 19.05.08), «Владимир Красное Солнышко» (загол., Нов. газ., 2004, № 17 — о В.В. Путине) и т.д.

По соотнесенности с историческим периодом такие наимено­вания делятся на 5 подгрупп: 1) имена и обозначения допетров­ской Руси; 2) имена и обозначения послепетровской, вплоть до 1917 г., царской России; 3) обозначения, связанные с революцион­ной ситуацией и революцией 1917 г.; 4) обозначения явлений всего советского периода (в последнее время их количество, по сравне­нию с первыми пятью годами XXI в., опять возросло); 5) обозначе­ния явлений новейшей истории России — перестроечной и постперестроечной: ГКЧП, Норд-Ост, зачистка, оборотни в.., мигалки, Химкинский лес, поселок Речник, Синие ведерки, Басманный суд, мо­дернизация и т. д.

По характеру прототипического значения исторические наиме­нования можно разделить на:

а) обозначения артефактов: трон, булава, корона, мигалки и т.д.;

б) названия фактов социально-политической жизни: царь, монарх, царство, опричнина;

в) прецедентные имена (см. выше);

г) названия прецедентных ситуаций: Смута, семибоярщина, Юрьев день (см.: «Юрьев день для должников: Депутаты готовятся принять полезный закон. Он снимет все запреты банков на досрочное по­гашение кредитов» (загол. и подзагол., Арг. нед., 05.02.09); отте­пель, поселок Речник и т.д.;

д) прецедентные речения. К последним относятся известные, давно ставшие иносказательными и имеющие ярко выраженную историческую маркированность наименования и выражения. На­пример: «Око государево» — образное название, авторство его при­надлежит Петру I, учрежденной им же в 1722 г. должности генерал-прокурора (он руководил работой сенаторов). В современных СМИ: «Петр Великий дал добро: “Государеву оку близорукость не грозит”» — о работе современной прокуратуры (загол. и подзагол., Веч. Моск., 12.01.07). См. также: «Завтра. Газета Государства Рос­сийского» — инверсия в атрибутивном словосочетании отсылает читателя к названию знаменитого труда Н.М. Карамзина «Исто­рия Государства Российского», ставшего символическим обозна­чением истории нашей страны. А также: «Путин с нами» (загол. МК, 25.12.09); «Вся власть — “регионам”: На Украине сменилось правительство» (загол. и подзагол., Вр. нов., 12.03.10); «Касьянова чепуха: экс-премьер-министр России издал свою “Малую землю”» (загол., МК, 25.12.09); государевы мужи, люди государевы, слуги наро­да, народные избранники и т.д.

Слова данной тематической группы образуют, на наш взгляд, в русском литературном языке и в семиотическом пространстве русской лингвокультуры еще один, кроме уже указанных исследо­вателями, четко очерченный культурный код. Назовем его событийно-историческим.

Напомним: культурным кодом принято считать «систему знаков...материального и духовного мира, ставших носителями куль­турных смыслов» (Гудков, Ковшова, 2007: 9), причем знаки эти могут быть как невербального, так и вербального характера. В культурные коды объединяются те объекты окружающего нас мира, которые, в силу каких-то своих свойств, обрели, помимо своих прямых функций, функцию знаковую, начали нести до­бавочные значения (там же). Так, в архитектурно-домострои­тельном коде: «мост — означает связь, соединение, распахнутая дверь — открытость, гостеприимство, порог — границу между “сво­им” и “чужим”» (там же: 11). В.В. Красных определяет культур­ный код как «сетку», которую культура «набрасывает на окружаю­щий мир, членит, категоризует, структурирует и оценивает его» (Красных, 2002: 232).

По-видимому, элементами культурного кода становятся те объ­екты и компоненты мира, которые в процессе существования че­ловека и человечества оказывались наиболее значимыми и наибо­лее наглядными. В.В. Красных говорит о существовании базовых культурных кодов, в которых «фиксированы наивные представле­ния о мироздании» (там же: 233), и указывает 6 таких кодов: «1) соматический (телесный); 2) пространственный; 3) временной; 4) предметный; 5) биоморфный (растения, животные, бестиарии); 5) духовный» (там же). В работах В.Н. Телия указано 15 кодов: 1) антропный; 2) зооморфный; 3) растительный; 4) природный; 5) артефактно-вещный; 6) вещно-костюмный; 7) гастрономический; 8) архитектурный; 9) духовно-и/или религиозно-антропоморфный; 10) религиозно-артефактивный; 11) временной; 12) пространственый; 13) количественный (числовой); 14) цветовой; 15) телесный¹ — и высказана мысль, что этот перечень не закрыт.

Отметим, что в каждом из таких культурных кодов (КК) модель мира представлена в ее статике, а эволюция отражается в пополне­нии некоторых тематических рядов новыми компонентами (на­пример, в вещно-костюмном или гастрономическом рядах). Кро­ме того, перечисленные коды в основном охватывают значимые явления материального мира (прежде всего то, что вещно, пред­метно). Между тем можно говорить и о базовых явлениях иного уровня. В процессе жизни и развития социума в культурном про­странстве накапливается информация о тех событиях, личностях, реалиях проходящих эпох, которые оказались чем-то особенно примечательными, зафиксировались поэтому в общенациональ­ной ментальности и к которым уже как к знакам регулярно воз­вращаются в текстах о современности носители современного со­знания. Имена этих событий, личностей, реалий и образуют, по нашему мнению, событийно-исторический КК.

Подобно элементам других культурных кодов, каждый из ком­понентов событийно-исторического кода обладает своим кругом ассоциаций, является своеобразной метафорой и символическим обозначением одного или нескольких абстрактных понятий. На­пример:

— Малюта Скуратов — чудовищная жестокость;

— Петр Первый — стремление к прогрессу, западничество; во­инское и государственное величие;

— Смута — безвластие, социально-политическая неразбериха, бедствия народа;

— Империя, имперский — величие, пышность, богатство;

— Двоевластие —неразбериха в структурах власти;

— Оттепель — временный отход от тоталитаризма, демократи­ческие свободы, эмоциональный и духовный подъем («время на­дежд»);

— Совнарком — сплоченность участников; некоторая военизированность их действий.

С этим установившимся коннотативно-ассоциативным орео­лом и как знак определенного понятия компоненты событийно­исторического КК фиксируются в когнитивной базе, ко­торая является «ядром» культурного пространства². В каждом случае употребления историческое наименование неизменно со­держит отсылку к тому конкретному событию, лицу, эпохе, о кото­рых идет речь. Происходит соотнесение настоящего с прошлым и осмысление и оценка настоящего через это прошлое. Таким образом, именно в функционировании компонентов событийно-истори­ческого культурного кода воплощается тот тип восприятия мира, который в научных исследованиях назван континуально­циклическим (противоположен «дискретно-линейному со­знанию» (Гудков, Ковшова 2007: 61)).

Еще одна черта, сближающая событийно-исторический куль­турный код с другими КК, — мифологизированность многих его компонентов, прежде всего прецедентных имен и названий прецедентных ситуаций. Мифы, стоящие за ними, запечатлены в массовом сознании, неизменно вызывают архетипические оценки и реакции и так же, как компоненты других КК, способствуют структурированию и категоризации картины мира в ее синхронном состоянии.

Отметим, что некоторые стороны обращения текстов совре­менности к вербализированным фактам истории далеко не полно­стью описаны в лингвистике. Хотя теория прецедентных феноме­нов усиленно разрабатывается, нет пока что полного описания тех из них, которые не являются сказочно-литературными, а относятся к реальной истории России. Достаточно широко они представлены в работе В.В. Красных «Этнопсихолингвистика и лингвокультурология» (Красных, 2002); их там более двадцати, и в Предисловии к словарю «Русское культурное пространство» 2004 г. — 15 истори­ческих обозначений. Прецедентные феномены вторичной — лите­ратурно-художественной и сказочно-фольклорной — действительно­сти описаны куда более полно. Но эта вторичная действительность есть отражение того, что происходило и происходит в реальной жизни и в реальной действительности. Поэтому исследование тех фактов языка, которые, обозначая явления истории, превратились в лингвокультуремы, т.е. стали «достоянием культуры» и вобрали «национально-культурный компонент в комплекс элементов зна­чения» (Формановская, 2004: 48), весьма актуально.

В чем же заключается специфика воздействия на реципиента знаков событийно-исторического культурного кода в массмедийном дискурсе, в частности в тех текстах, где речь идет о представителях власти?

При употреблении подобных единиц происходит особое рас­пределение акцентов между переносным и прямым значением. Историческая метафора в политическом дискурсе — всегда разно­видность исторической аналогии. Поэтому, как при любом сопо­ставлении, переносное и прямое значение здесь равновелики по важности. В вербально-ассоциативной сети реципиента такая ме­тафора (метонимия) стимулирует сразу две, равноправные по зна­чимости и по силе воздействия цепочки реакций: и от переносного значения (того, кто/что обозначено), и от прямого. Если «произне­сение слова подобно нажатию клавиши на клавиатуре представле­ний» (Витгенштейн, 1994: 126), то историческая метафора — это нажатие сразу на две клавиши (аккорд). Означающее — историче­ское наименование, выбранное в качестве метафоры, — становится таким образом и одним из означаемых в денотативном простран­стве текстов о современных событиях, о представителях современ­ной власти.

Например, активизировавшиеся на рубеже XX—XXI вв. импе­рия, имперский ассоциируются и в массовом, и в индивидуальном сознании с представлениями: а) о роскоши, богатстве, пышности, парадности; б) о силе, величии, влиятельности. Восстановление этих понятий в коллективной ментальности современной России соответствует назревшей в обществе потребности в возрождении общенационального и личного самоуважения (Суздальцева, 2004).

Или:

— «Скорее Павел, чем Петр» (загол., Нов. газ., 2004, № 8) — о В.В. Путине. Здесь актуализируются те дифференциальные при­знаки, которые определяют в современном сознании смысл лингвокультуремы Павел I: а) концентрированность на военных реформах, укрепление дисциплины в армии; б) укрепление госу­дарственного управления, абсолютизация власти (ср. современ­ное: укрепление вертикали власти). Одновременно скептические эмоциональные коннотации, традиционно связывавшиеся с прав­лением Павла I, отражают отношение оппозиционного печатного органа к президенту В.В. Путину;

— «Это была не инаугурация. Это было венчание на царство» (А. Пивоваров, НТВ, май 2004 г.) — о второй инаугурации В.В. Пу­тина. И воспроизведение этого же исторического представления спустя 4 года в заголовке: «Инаугурация или коронация?: начиная с 7 мая 2008 г. в России действует новый Президент РФ Д.А. Мед­ведев» (Мир новостей, 06.05.2008). В вербально-ассоциативной сети оба синонимичных исторических обозначения (венчание на царство; коронация) вызывают следующие представления: а) пыш­ность, торжественность; б) общегосударственная значимость. Од­новременно акцентируются представления о долге, об осознанной жертвенности, о служении народу России, свойственные послед­ним императорам из династии Романовых. И устанавливается связь между событиями прошлого и новейшей российской историей.

Разумеется, составляющей, т.е. знаком событийно-историче­ского культурного кода, становится вербализованное отражение такого исторического лица, события, явления, которое, благодаря каким-то своим качествам, оказалось особо значимым в познава­тельном, поведенческом, эмоциональном отношении, получило символический смысл. Такой денотат овеян легендами, устойчи­выми ассоциациями и фактически обретает качества сигнификата. И слово-обозначение вызывает у реципиента круг всех этих пред­ставлений даже вне контекста.

Фактически компоненты событийно-исторического КК и за­крепившиеся за ними архетипические реакции являются матри­цей восприятия и оценки современных событий и лиц. Причем эти реакции настолько прочны, что затушевать или изменить их очень трудно. И зачастую даже после удавшегося оценочного пе­реосмысления мифа о той или иной личности или о событии, при опоре на психологические потребности общества, эти реакции легко возобновляются. Таковы, например, реакции на слово царь и на другие слова, входящие в его семантическое поле.

В российском общественном сознании на протяжении столе­тий складывался образ царя как фигуры сакральной. Этому спо­собствовали: а) конструируемая с конца XV в. идея о Божественном происхождении царской власти на Руси: Иван III в 80-е гг. XV в. утверждал, что царские права даны ему самим Богом³; б) строгий запрет на критику царя (см. страшный в допетровской и послепет­ровской Руси обвинительный юридический термин Слово и дело! (Максимов, 2000: 245)); в) стихийное чувство русского народа, продиктованное инстинктом самосохранения нации и потребно­стью в любви и доверии (Колесов, 2007: 186).

В восприятии и оценках русского народа идеальный царь — это средоточие могущества и власти, милосердия, мудро­сти и безгрешности (там же). В.В. Колесов относит царя к одному из выработанных общенациональной ментальностью символиче­ских образов (там же: 176—177). Царь в дореволюционном со­знании — Божий избранник, отсюда типичное, почти религиозное для Руси презрение к самозванству как к греху против Бога, как к святотатству. Царь — главный защитник народа, царь — это ста­бильность и порядок. Отсюда — осуждение анархии и неразбери­хи, осознанное подчинение законам.

Все эти представления вербализовались в:

а) паремиологических народных высказываниях — пословицах и поговорках о царе: «На все святая царская воля» (богоизбранность царя); «Всякая вещь перед царем не утаится» (всеведение царя — качество, присущее Богу); «Государь наш батюшка, надежда право­славный, белый царь» (Суздальцева, 2005: 43—45); где белый — «чистый, незапятнанный», «народ называет белым свою веру, царя и Отечество»⁴;

б) в традиционной метафорике существительного царь, прояв­ляющейся в устойчивых образных обозначениях и сочетаниях: Царь небесный, Царь-девица, царь зверей, Царь-колокол, Царь-пушка, Царь-рыба, Царь Дуб, Царский гриб (на юге; он же: кесарь, цезарь).

Наряду с этим в русской словесности сформировался образ «смешного» царя: простоватого, немного наивного и неумелого, царя-профана. Обычно на дочери такого царя женится Иван-царевич или Иванушка-дурачок и сам становится счастливым и добрым царем. Этот образ отражал традиции народной скоморошьей, по­тешной культуры, стилистику народного лубка.

Весь этот комплекс связей настолько прочно закрепился в об­щенациональной ментальности, что остается доминирующим в реакциях на слово царь и сейчас (несмотря на 70-летнюю офици­альную доктрину осуждения царизма и царя). Очень интересны и показательны в этом отношении данные двухтомного «Русского ассоциативного словаря» Ю.Н. Караулова, Г.А. Черкасовой и др. Здесь из 107 реакций современников на слово царь подавляющее большинство положительного свойства (негативных реакций все­го лишь 8). И среди этих положительных реакций есть, например: Бог, корона, великий, власть, горы, грозный, вселенной, всемогущий, история, небесный⁵ и некоторые другие слова, так или иначе свя­занные с представлением об исключительности, вели­чии и всемогуществе. Здесь содержатся и отдельные юмо­ристические либо относящиеся к юмористическо-комедийным образам реакции: Горох, дурак, бездельник, глупый, идиотов, Макси­милиан и даже урод⁶. Однако их немного — всего 7.

Выявленные ассоциации и представления присутствуют всегда в совокупности, в том числе и в таких воспринимающихся как шутливые или иронические заголовки: «2 марта народ выбирает царя» (Нов. газ., 06.03—12.03,2008) — о Д.А. Медведеве; «Как жи­вет царь» — о В.В. Путине и его резиденциях в Барвихе и в Сочи (радио «Говорит Москва», 26.06.08); «Новый царь» — о Д.А. Медве­деве (Коммерсантъ Власть, 19.05.08); «младший царь» — о нем же (МК, 04.04.08); «Давос выбрал Путина на “царство”» (Арг. нед., 22—28.01.09) и т.п.

Или прецедентное имя Сталин. Для части россиян миф о Ста­лине и ассоциирование его с величием и могуществом Советского Союза (воинским, патриотическим, индустриальным) все-таки оказались прочнее негативных реакций на разоблачения чудовищ­ных репрессий и других злодеяний сталинского режима. По-видимому, именно этим объясняется победа Сталина в ТВ-проекте «Имя Россия» в июле 2008 г.: психологическая потребность в на­циональном самоуважении как необходимом основании личного самоуважения помогла найти в когнитивной базе то имя, которое в течение 30 лет позиционировалось как чуть ли не единственное удовлетворяющее эту потребность.

* * *

Какую же роль играют компоненты событийно-исторического культурного кода в плане имиджетворческом?

1. Многие знаки событийно-исторического культурного кода полисемичны. Таково, например, проанализированное выше су­ществительное царь. Оно способно служить выражению ирони­ческого отношения. Коммуникативный результат этой на­смешливости — «понижение» того, кто назван. Но ирония — это то, что лежит на поверхности. Причем часто в современных СМИ ирония оказывается не способом выражения оценки, а спо­собом сам о маскировки: помогает скрыть отказ от оценки.

2. Намного важнее другая сторона: в семиотическом простран­стве политического дискурса исторические наименования являются сложными знаками, которые обеспечивают идентификацию собы­тий и персон современности с фактами и персонами прошлого. Таким образом, они участвуют в конструировании имиджа государ­ственного, политического деятеля и в создании общего представ­ления о власти. Еще в IV в. до н.э. Аристотель в своей «Риторике» остроумно заметил: «Если ты не находишь, что сказать о человеке самом по себе, сравни его с другими. Следует сравнивать челове­ка с людьми знаменитыми, потому что, если он окажется лучше людей, достойных уважения, его достоинства от этого выиграют» (Аристотель, 2007: 137). Конечно, не место красит человека, а человек красит место. Однако фон, на котором позиционируется данная персона, и общекультурный, и предметный, играет важ­нейшую роль в создании имиджа. Это то, что в исследованиях по имиджелогии называют методом «косвенной коммуникации», когда «нужное сообщение передается путем насыщения контекста лидера знаками того сообщения, которое нужно передать» (Почепцов, 2004: 220). В вербальном плане такими символами, им­плицитно повышающими статус изображенного деятеля, являют­ся в том числе компонтенты событийно-исторического кода: ведь в общенациональной культурной памяти и соответственно в ког­нитивной базе — «ядре» культурного пространства — запечатлеваются только крупные, значительные в каком-либо отно­шении фигуры, события. Соотнесенные с личностями и фактами современной истории, они дополняют их своим содержанием.

Иногда используемые в СМИ исторические обозначения вооб­ще лишены каких-либо иронически-негативных нюансов. Таковы, например, из приведенных выше: Солдат империи (патетическое); венчание на царство (высокое и поэтическое); коронация. См. так­же названия передовой статьи в газете «Завтра»: «Крейсер “Иосиф Сталин”» (Завтра, январь 2004, № 4), где актуализация мифа о Ста­лине осуществляется за счет использования отсылки к безусловно положительному, героизированному мифу о крейсере «Варяг». С по­мощью тех знаков, которыми являются исторические обозначе­ния, современные лидеры вводятся в общий историко-культурный контекст России. И в конечном итоге подобные сопоставления способствуют повышению авторитета власти.

Есть еще одна сторона — общекультурная. Одной из функций знаков в политическом дискурсе является интеграция об­щества, нации (Шейгал, 2004: 117). (Сходную мысль о ме­сте символа в синхронии и диахронии культуры высказывал Ю.М. Лотман: «Пронизывающие диахронию культуры константные на­боры символов в значительной мере берут на себя функцию меха­низмов единства, осуществляя память культуры о себе» (Лотман, 2004: 241)). Поэтому главенствующей, по нашему мнению, функцией исторических метафор является интеграция исто­рии этой нации. Благодаря введению их в текстовое пространство СМИ, время как категория диахроническая, процессуальная становится категорией со-бытия в пределах культурного пространства данного народа. В этом одна из особенностей хроно­топа политических текстов массмедиа. Настоящее невозможно без прошлого, так как именно прошлое, все его слои, составляют культурную матрицу народа. Настоящее же всего лишь наносит еще один слой на эту матрицу. И компоненты событийно-исто­рического кода помогают восстановить эту частично затушеванную матрицу в сознании массовой аудитории современной России.

Примечания 

¹ Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / отв. ред. В.Н. Телия. М.: АСТ-ПРЕСС, 2007.

² Русское культурное пространство. Лингвокультурологический словарь. Вып. 1 / под ред. И.В. Захаренко, В.В. Красных, Д.Б. Гудкова. М.: Гнозис, 2004. С. 11.

³ См.: Ключевский В.О. Энциклопедический словарь русской истории. М.: ЭКСМО, 2008. С. 483.

⁴ Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 1. М.: Рус­ский язык, 1999. С. 153.

⁵ Караулов Ю.Н., Черкасова Г.А., Уфимцева Н.В. и др. Русский ассоциативный словарь: В 2 т. Т. 1. От стимула к реакции. М.: АСТ: Астрель, 2002. С. 714.

⁶ Там же. С. 741.

Библиография

Аристотель. Поэтика. Риторика. СПб.: Азбука-Классика, 2007.

Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. М., 1994.

Гудков Д.Б., Ковшова М.Л. Телесный код русской культуры: материалы к словарю. М.: Гнозис, 2007.

Колесов В.В. Русская ментальность в языке и тексте. СПб: Петербург­ское Востоковедение, 2007.

Красных В.В. Этнопсихолингвистка и лингвокультурология. Лекцион­ный курс. М.: Гнозис, 2002.

Лотман Ю.М. Символ в системе культуры // М.Ю. Лотман. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб., 2004.

Максимов С.В. Крылатые слова. М.: Астрель, 2000.

Почепцов Г.Г. Имиджелогия. 4-е изд., испр. и доп. М.: Рефл-бук: Киев: Ваклер, 2004.

Суздальцева В.Н. Образ власти в пословицах и поговорках русского на­рода (когнитивно-семантический аспект) // Журналистика и культура русской речи. 2005. № 3.

Суздальцева В.Н. О лексике «имперской» тематики // Журналистика и культура русской речи. 2004. № 3—4.

Формановская Н.И. Контекст и выбор личного имени // Журналистика и культура русской речи. 2004. № 1.

Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М.: Гнозис, 2004.

Принятые сокращения

АиФ — Аргументы и факты, Арг. нед. — Аргументы недел1, Веч. Моск. — Вечерняя Москва, Вр. нов. — Время новостей, загол. — заголовок, МК — Московский комсомолец, назв. — название, Нов. газ. — Новая газета, Нов. Изв. — Новые Известия, Общ. газ. — Общая газета, подзагол. — подзаголовок, РР — Русский репортер, РСН — Русская служба новостей, ТВ — телевидение, телевизионный.

Поступила в редакцию 21.12.2010